резрительно смеясь над долинами, лежащими у их подножья. Там никогда не звучали крики тарнов и ларлов. Тем не менее, когда я смотрел на эти горы, уступающие в неприступности и дикости горам Вольтан, страх закрадывался в мое сердце.
     Я направил тарна к горам.
     Горы передо мной были совсем черными. Только высокие вершины отливали белоснежным снегом. Я пытался разглядеть на склонах зеленую растительность, но напрасно - в Сардарских Горах не росло ничего.
     Эти остроконечные вершины даже издали излучали какую-то угрозу. Я направил тарна как можно выше и всмотрелся в тучи, окружающие горы, но ничто не указывало на пребывание там Царствующих Жрецов.
     И тут у меня возникло подозрение, что Сардарские Горы пусты и там нет ничего, кроме ветра и снега, что люди верят в несуществующее, поклоняются пустоте.
     А как же тогда нескончаемые молитвы Посвященных, жертвоприношения, ритуалы, святилища, алтари? Неужели жертвоприношения, аромат ладана, молитвы Посвященных обращены просто к голым пикам Сардарских Гор - к снегу, холоду и ветру, которые царят в ущельях?
     Внезапно тарн вскрикнул и содрогнулся в воздухе. И все мои святотатственные мысли о пустых горах мгновенно исчезли - я получил доказательство существования Царствующих Жрецов.
     Тарна как будто схватила невидимая, но могучая рука.
     Я ничего не ощущал.
     Глаза птицы, вероятно впервые в жизни, наполнились слепым ужасом.
     Я по-прежнему ничего не ощущал и не видел.
     С жалобным криком тарн начал опускаться вниз. Его могучие крылья беспорядочно били воздух - так же беспомощно, как руки утопающего. Но воздух как бы отказывался держать его крылья. Описывая неправильные круги и дико крича, беспомощный тарн падал на землю, а я, не в силах ничем ему помочь, в отчаянии вцепился в его шею.
     И только когда мы были в ста ярдах от земли, этот странный эффект исчез так же внезапно, как и появился. Тарн вновь обрел силы, но остался таким же перепуганным и возбужденным, почти неуправляемым.
     Но затем, к моему удивлению, тарн снова начал подниматься наверх, как бы стремясь вновь набрать ту высоту, с которой его сбросили неведомые силы.
     Раз за разом он упрямо поднимался, но каждый раз происходило одно и то же - он беспомощно падал вниз.
     Сидя на его спине, я ощущал напряжение его мышц и бешеную работу сердца. Но после того, как он достигал определенной высоты, зрение его вдруг затуманивалось и он терял ориентировку в пространстве и координацию движений. Теперь в нем уже не было страха - остался только гнев. Он снова и снова пытался взять невидимый барьер и каждый раз все более яростно.
     Увидев, что все тщетно, я крикнул:
     - Четвертая!
     Я боялся, что упрямая птица погибнет в борьбе с невидимыми силами, которые преградили нам путь в горы.
     С большой неохотой тарн направился в сторону зеленой долины, которая находилась на расстоянии одной лиги от ярмарки Эн-Кара. Мне показалось, что большие глаза птицы смотрят на меня с осуждением. Почему я не позволил повторить попытку, ведь победа была так близка!
     Я успокаивающе похлопал его, погладил шею, снял с перьев несколько гусениц, которые паразитировали на тарнах, и предложил их ему. Некоторое время он топорщил крылья, выражая свое недовольство, но затем сменил гнев на милость и лакомство исчезло у него в клюве.
     То, что случилось со мной, любой гориец, особенно представитель низших каст, счел бы проявлением сверхъестественных сил, воли Царствующих Жрецов, но мне такая гипотеза не подходила.
     На тарна, видимо, действовало какое-то излучение, которое лишало его координации движений. Это же излучение препятствовало проникновению в Сардарские Горы огромных тарларионов, которые использовались на Горе в качестве ездовых животных. Я и раньше восхищался Царствующими Жрецами. Теперь я дополнительно убедился, хотя слышал об этом не раз, что в горы можно пройти только пешком.
     Мне было жаль оставлять тарна, но он не мог сопровождать меня.
     Я проговорил с ним примерно час. Это конечно глупо, но я не мог с собой ничего поделать. Затем я похлопал его по клюву и направил голову птицы в сторону полей.
     - Табук! - сказал я.
     Птица не двинулась с места.
     - Табук! - повторил я.
     Мне показалось, что птица стыдилась того, что подвела меня и не смогла пролететь к Сардарским Горам. И более того, мне показалось, что тарн знает, что я не собираюсь ждать его здесь.
     Птица беспокойно заерзала и потерлась головой об мою ногу.
     Подвел ли он меня? Не буду ли я презирать его? - безмолвно спрашивала она.
     - Лети, Убар Небес, - сказал я, - лети.
     И когда я назвал его Убаром Небес, тарн поднял голову, сразу став выше меня на целый ярд. Я называл его так, когда мы были вместе на арене и потом, когда летели в небесах.
     Огромная птица отошла от меня на несколько ярдов, но потом обернулась и посмотрела на меня.
     Я показал ей на поля.
     Тарн раскинул крылья, вскрикнул и взмыл в воздух. Я смотрел ему вслед, пока он не превратился в черную точку на голубом небе. Когда он исчез из виду, мне стало невыносимо грустно, и я повернулся к горам.
     Передо мной в зеленой долине раскинулись ярмарки Эн-Кара.
     Я прошел не более пасанга, когда откуда-то справа, из небольшой рощицы, расположенной на другом берегу узкой, но быстрой речушки, текущей с Сардарских Гор, донесся полный ужаса крик девушки.

21. Я ПОКУПАЮ ДЕВУШКУ

     Я выхватил меч из ножен и быстро перебрался на другой берег речки.
     Снова раздался женский крик.
     Я быстро и осторожно передвигался между деревьями рощицы.
     Запах пищи, готовящейся на костре, коснулся моих ноздрей. Я услышал звуки неторопливой беседы. Сквозь деревья я уже мог видеть полотняный фургон и людей, распрягающих огромного тарлариона. Из того, что я увидел, можно сделать вывод, что эти люди не слышали крика или просто не обратили на него внимание.
     Я замедлил шаг и вышел на поляну, где были раскинуты палатки. Один или два охранника с любопытством посмотрели на меня. Один из них поднялся и пошел проверить, нет ли со мной еще кого-нибудь. Я осмотрелся. Передо мной раскинулось мирное зрелище - костры, на которых готовилась пища, палатки, распряженные животные. Эту картину я видел сотни раз, когда путешествовал по Гору с караваном Минтара из касты торговцев. Но этот маленький караван не шел ни в какое сравнение с огромным, растянувшимся на многие пасанги, сказочно богатым караваном Минтара.
     Я снова услышал крик.
     Затем вдруг заметил, что фургон был сделан из голубого и желтого шелка. Это был лагерь работорговцев. Я вложил меч в ножны и снял шлем.
     - Тал, - сказал я двум охранникам, которые сидели у костра, играя в камни. Эта горийская игра напоминала земную игру в "чет-нечет".
     - Тал, - сказал один. Другой в это время задумался над кучкой камней, пытаясь угадать, что спрятал его товарищ, даже не посмотрел на меня.
     Я прошел между палатками и увидел девушку.
     Это была блондинка с потрясающими голубыми глазами и золотистыми волосами, которые были свободно распущены. Она была очень красива и дрожала, как обезумевшее животное. Она стояла на коленях, прислонившись спиной к тонкому дереву, к которому была прикована. На ней не было никакой одежды. Ее руки были стянуты за головой и прикованы к дереву. Ноги охватывала тонкая цепь, прикрепленная к дереву.
     Ее глаза посмотрели на меня - умоляющие и несчастные. Она ждала от меня помощи, но когда вгляделась в мое лицо, то еще больший ужас появился в ее глазах. Она издала крик отчаяния, ее всю затрясло голова упала на грудь.
     Я решил, что она приняла меня за кого-то другого.
     Возле дерева стоял каменный горшок, наполненный раскаленными углями. Я чувствовал их жар, даже находясь на расстоянии десяти ярдов. Из горшка торчали три железных прута.
     Возле горшка стоял обнаженный до пояса человек с кожаными рукавицами на руках. Судя по всему, один из слуг работорговца.
     Это был огромный, обливающийся потом человек, слепой на один глаз. Он смотрел на меня без особого интереса, дожидаясь, пока нагреется прут.
     Я взглянул на бедро девушки. На нем еще не было клейма.
     Когда человек похищает девушку для себя, он никогда не клеймит ее. Но профессиональный работорговец, который занимается перепродажей рабов, всегда клеймит их.
     И клеймо, и ошейник предназначены для рабов. Но на ошейнике написано имя и родной город владельца раба, так что ошейник может быть неоднократно заменен. Но клеймо останется на всю жизнь, говоря об общественном статусе человека. Обычно его не видно под мантией, но если девушка носит камиск, то клеймо видно всем, напоминая о ее положении.
     Клеймо наносится в виде начальной буквы слова "раб" на горийском языке.
     Заметив мой интерес к девушке, мужчина встал, подошел к ней и, взяв за волосы, откинул голову назад, чтобы я мог разглядеть лицо.
     - Она красива, не правда ли? - спросил он.
     Я кивнул.
     Я не мог понять, почему эти прекрасные глаза смотрят на меня с таким ужасом.
     - Может, ты хочешь купить ее?
     - Нет.
     Мужчина подмигнул мне слепым глазом. Его голос понизился до шепота.
     - Она не обучена, - сказал он, - с ней так же трудно справиться, как с диким слином.
     Я улыбнулся.
     - Но раскаленное железо выбьет из нее дурь.
     Я сомневался в этом.
     Человек вытащил один из прутьев, который светился темно-вишневым светом.
     При виде раскаленного прута девушка вскрикнула и забилась в оковах, которые крепко держали ее.
     Человек сунул прут обратно в огонь.
     - Она слишком громко орет, - сказал он смущенно. Затем он кивнул мне, как бы извиняясь, и, подойдя к девушке, схватил ее за волосы, смотал их в клубок и сунул в рот. Девушка не успела выплюнуть его, так как он быстро схватил другую прядь и мгновенно обмотал ей голову девушки. Это был старый трюк работорговцев. Тарнсмены тоже часто применяют его, когда требуется заставить пленника замолчать.
     - Прости, милашка, - сказал он, дружески хлопнув ее по голове, - но я не хочу, чтобы сюда пришел Тарго со своим кнутом и избил нас обоих.
     Продолжая всхлипывать, девушка уронила голову на грудь.
     Человек рассеяно мурлыкал старую песню бродячих торговцев, ожидая, пока прутья раскалятся как следует.
     Мною владели противоречивые чувства. Мне очень хотелось освободить девушку, защитить ее. Но она была всего лишь рабыней, и ее владелец не делал ничего противозаконного с точки зрения обычаев Гора, когда решил заклеймить свою собственность. Если бы я попытался освободить девушку, то это была бы такая же кража, как если бы я вздумал угнать фургон.
     Более того, эти люди не причиняли никакого вреда девушке. Для них это была лишь одна из рабынь, причем необученная и приносящая много хлопот. Они не могли понять ее унижения, стыда и ужаса.
     Я думаю, что другие рабыни в караване тоже с неодобрением относились к тому шуму, который подняла эта девушка. Ведь если ты раб, то должен ожидать кнута и раскаленного железа.
     Я увидел в отдалении других девушек, которые были одеты в камиски и оживленно переговаривались между собой. Они смеялись и шутили, как обычные свободные девушки. Я еле разглядел цепь, которая сковывала их. Она была почти незаметна в траве.
     Прутья были уже почти готовы.
     Девушка, которая была прикована к дереву, скоро получит свое клеймо, которое останется на всю жизнь.
     Я не раз думал о том, почему горийцы клеймят своих рабов. У них ведь есть другие способы, позволяющие безболезненно метить человеческое тело. Старый Тэрл из Ко-Ро-Ба, который обучал меня фехтованию, говорил, что оно нужно для психологического эффекта.
     Считалось, что если девушку заклеймить раскаленным железом, как животное, она всегда будет считать себя не более, чем собственностью того, кто приложил это железо к ее бедру.
     Говоря проще, клеймение используется для того, чтобы убедить девушку в том, что она рабыня, собственность. Когда она почувствует боль ожога, то поймет, что произошло непоправимое - она перестала быть свободной и стала чьей-то собственностью.
     Но на разных девушек клеймение действовало по-разному. У одних оно вызывало стыд и унижение, а у других - усиливало сопротивление и враждебность, а гордые и независимые девушки после прикосновения раскаленного прута обычно сразу становились покорными и услужливыми рабынями.
     Но я не думаю, что клеймо применялось только для психологического эффекта. Скорее всего, торговцы клеймили своих рабов, чтобы их было легче выследить после побега. Я думаю, что сейчас клеймо сохранилось только как анахронизм от прежних темных веков.
     Но мне было ясно одно. Это несчастное существо не хотело клейма.
     Мне стало ее жаль.
     Помощник торговца вытащил прут из огня и внимательно осмотрел его. Металл был раскален добела. Человек был удовлетворен.
     Девушка вжалась спиной в дерево. Руки и ноги ее были крепко притянуты к стволу. Она дрожала всем телом, прерывисто дыша сквозь стиснутые зубы. В ее голубых глазах затаился ужас. Она жалобно стонала, не в состоянии издавать никаких других звуков из-за кляпа, который надежно затыкал ей рот.
     Человек положил руку ей на бедро, прижав его к земле:
     - Не крутись, красотка, - сказал он не без участия, - ты можешь смазать клеймо. - Он говорил с ней ласково, стараясь успокоить. - Ведь ты хочешь чистое, аккуратное клеймо, не так ли? Ведь это повысит твою цену и у тебя будет хороший добрый господин.
     Прут был уже занесен над бедром.
     Мягкие золотистые волоски на ее бедре почернели и скрутились от близости раскаленного клейма.
     Девушка зажмурила глаза и напряглась, ожидая резкую неотвратимую боль.
     - Не клейми ее, - сказал я.
     Человек озадачено оглянулся.
     Полные ужаса глаза девушки раскрылись и вопросительно уставились на меня.
     - Почему? - спросил человек.
     - Я куплю ее.
     Человек встал и с любопытством посмотрел на меня. Он повернулся к палаткам:
     - Тарго! - позвал он, бросив прут в горшок с углями. Девушка обвисла на цепях. Она была в обмороке.
     Откуда-то из-за палаток появился низенький толстый человек в широкой мантии из голубого и желтого шелка с повязкой на голове. Это был владелец этого каравана. На нем были пурпурные сандалии, украшенные жемчугом. Толстые пальцы были унизаны перстнями, которые ослепительно сверкали, когда он шевелил руками. На шее висел серебряный шнурок с нанизанными на него монетами. В мочках ушей висели крупные изумруды в искусной золотой оправе. Его тело было смазано ароматным маслом. Я решил, что он только что вымылся - это удовольствие доставляют себе все торговцы после целого дня скучной езды по пыльной дороге. Его волосы, длинные и черные, были блестящие и курчавые. Они напоминали мне блестящую шкуру урта.
     - Добрый день, господин, - улыбнулся Тарго, ловко кланяясь, несмотря на толщину. Он быстро окинул меня взглядом, пытаясь понять, кто же перед ним стоит. Тут голос его стал грубым и резким.
     - Что тут происходит?
     Помощник показал на меня.
     - Он не хочет, чтобы я клеймил девушку.
     Тарго взглянул на меня, ничего не понимая.
     - Почему?
     Я чувствовал себя очень глупо. Что я мог сказать этому торговцу живым товаром, который следует всем традициям своего ремесла? Разве я мог сказать ему, что не хочу, чтобы девушке было больно? Он счел бы меня сумасшедшим, но разве у меня была иная причина? Чувствуя себя круглым идиотом, я сказал правду:
     - Я не хочу видеть, как она страдает.
     Тарго и его помощник обменялись взглядами.
     - Она же рабыня, - сказал Тарго.
     - Я знаю.
     Тут встрял помощник.
     - Он сказал, что купит ее.
     - А! - сказал Тарго и его маленькие глазки сверкнули. - Это другое дело. - Но затем иное выражение появилось на его толстом круглом лице. - Жаль только, что она очень дорога.
     - У меня нет денег, - сказал я.
     Тарго непонимающе посмотрел на меня. Он в бешенстве сжал свои пухлые кулачки. Потом, не оглядываясь на меня, повернулся к помощнику.
     - Клейми ее, - сказал он.
     Помощник наклонился и достал раскаленный прут.
     Мой меч уперся в живот торговцу.
     - Не нужно клеймить, - сказал он поспешно и помощник с готовностью сунул прут обратно в горшок. Он заметил, что мой меч приставлен к животу его господина, но не проявил никакого беспокойства.
     - Может мне позвать охранников, - спросил он у хозяина.
     - Я сомневаюсь, что они успеют, - сказал я.
     - Не зови охранников, - поспешно приказал Тарго, который весь покрылся потом.
     - У меня нет денег, - сказал я, - но у меня есть ножны.
     Глаза Тарго остановились на ножнах и внимательно осмотрели каждый камень. Губы его беззвучно двигались. - Шесть, - сосчитал он.
     - Может, сделка и состоится, - после некоторого раздумья произнес торговец.
     Я вложил меч в ножны.
     Тарго резко приказал помощнику:
     - Приведи ее в чувства.
     Помощник хмыкнул, взял кожаный мешок и пошел к ручью. Набрав воды, которая текла с ледников Сардарских Гор, он вернулся к нам и плеснул на скованную девушку. Та встрепенулась и открыла глаза.
     Тарго маленькими шажками, переваливаясь из стороны в сторону, подошел к девушке и приподнял ее лицо за подбородок пальцем с рубиновым перстнем.
     - Она прекрасна, - сказал он, - и получила хорошую тренировку в Аре.
     Помощник, стоящий у Тарго за спиной, отрицательно помотал головой.
     - Она очень искусна в любви, - сказал Тарго.
     Помощник скорчил гримасу и фыркнул.
     - Ласкова, как голубка и игрива, как котенок, - продолжал торговец.
     Я протянул меч и разрезал прядь волос, держащую кляп во рту девушки.
     Она яростно взглянула на Тарго.
     - Ты толстый грязный урт, - прошипела она.
     - Тихо, змея, - крикнул он.
     - Мне кажется, что она стоит недорого, - сказал я.
     - О, господи, - произнес Тарго, теребя свою одежду и как будто не веря своим ушам, - я заплатил за нее пятьдесят серебряных монет!
     Помощник за его спиной трижды поднял руку.
     - Я сомневаюсь, что она стоит больше тридцати, - сказал я.
     Тарго, казалось, онемел. Он посмотрел на меня с почтением. Может, я сам когда-то занимался торговлей? Действительно, тридцать монет - это очень высокая цена. Это значит, что девушка из высшей касты и очень красива. Обычная девушка, не обученная своему ремеслу, стоит на рынке от пяти до десяти монет.
     - Я дам тебе два камня с этих ножен, - сказал я. Я не знал цены этим камням и понятия не имел, приемлемо ли мое предложение. Тарго имел много драгоценных камней и разбирался в них явно лучше меня.
     - Чудовищно! - воскликнул торговец, мотая головой.
     Я знал, что он не блефует. Ведь не мог же он знать, что я понятия не имею сколько стоят эти камни, так как не покупал их.
     - Ну, хорошо, - сказал я, - четыре.
     - Можно взглянуть на ножны, воин? - спросил он.
     - Конечно, - ответил я, отцепил их и отдал ему, закрепив меч на поясе.
     Тарго рассматривал камни.
     - Неплохо, - сказал он, - но мало...
     Я изобразил нетерпение.
     - Тогда покажи мне других девушек.
     Я видел, моя просьба явно не понравилась торговцу - он очень хотел избавиться от блондинки. Видимо, она вносила смуту в его небольшой караван, или же он боялся оставить ее по каким-то другим причинам.
     - Покажи ему других, - сказал помощник, - а то эта дикарка даже не может произнести: "Купи меня, пожалуйста, господин!"
     Тарго бросил на него свирепый взгляд, но тот, как ни в чем не бывало, присел улыбаясь у костра.
     Сердито хмурясь, Тарго повел меня через поляну.
     Он дважды хлопнул в ладоши и сразу послышались шаги и звон цепей. Девушки опустились на колени. Они все были в камисках и сидели между двух деревьев, к которым была прикреплена цепь.
     Когда я проходил мимо какой-нибудь девушки, она поднимала глаза и говорила:
     - Купи меня, господин.
     Многие из рабынь были очень красивы и я подумал, что караван Тарго хотя и мал, но может предоставить женщину на любой вкус. Все