Черный  Баламут слушал внимательно, изредка  хмыкал  и
вертел  в  руках  неизменную флейту, но  играть  на  ней  не
пробовал.  Подносил  к губам, словно забывшись,  косился  на
тебя, вздрагивал и вновь опускал инструмент.
      -  Ладно,  -  наконец  бросил он.  -  Грозный  послал,
говоришь? Шасану на ссылку выдал? Пошли, Ушастик, свожу тебя
кой-куда...
     И резко свернул в темноту.
      К  предместьям Кампильи, что давно спали на том берегу
Господней Колесницы.

                              6

                           УСЛУГА

     ...Кислый запах нищеты.
      Так пахнет вечная подлива-похлебка из бобов, гороха  и
чечевицы,  это  аромат прогорклого масла и жмыха  горчичного
семени,   отрыжка  после  просяного  пива,  теснота,   редко
стиранная  одежда,  редко мытые тела,  треск  насекомых  под
ногтем,  чад  очага  -  дыра  в  земляном  полу,  снабженная
глиняными  бортиками, на которых держатся  горшки  с  пищей.
Кислятина ворочается во тьме, душит, забивает ноздри грязным
пухом, и неудержимо хочется чихнуть, а еще больше - выбежать
отсюда на свежий воздух.
      Позади шепотом ругается Кришна. Черный Баламут возится
с лампадкой, предусмотрительно захваченной из лагеря. Язычок
пламени  робко  выглядывает из масляной жижи и  почти  сразу
прячется.  Не  хочет рождаться здесь, в  грязи  и  бедности.
Кришна  уговаривает его, убеждает Семипламенного  Агни,  что
перед светом и тьмой все равны, что...
     Зачем ты привел меня сюда, Баламут?
      Лоскут  света  выхватывает стопку травяных  циновок  в
углу. Рядом отгороженный бхитар - божница покровителей дома,
куда  допускаются только мужчины. Надо полагать, покровители
давным-давно  махнули  рукой на свои  обязанности.  Кроватей
нет.  Даже  тех,  что  делаются  на  скорую  руку:  рама   с
веревочной сеткой, положенная на четыре чурбака. Ничего нет.
Грязь, божница и циновки.
     Вон в углу еще одна.
      На циновке спит женщина. Худое тело кажется невесомым,
оно  парит  над  травяным плетением, свернувшись  калачиком,
словно  задавшись  целью подтвердить чудеса  аскезы;  правая
рука подложена под щеку. Женщине снятся сны, и она морщится,
дергает щекой, кусает губы...
     Плохие сны.
      В  том,  что они плохие, сомнений нет. Здесь не  может
сниться рай. Особенно если ты - царица Кунти, которую успели
похоронить в мыслях своих сотни и тысячи.
     - Где эти? - спрашиваешь ты.
     Кришна понятлив.
     Ему не надо называть имен.
      -  На  промысле,  -  кратко отвечает  он.  -  Жрать-то
хочется...
     Женщина ворочается и стонет.
      -  Ушастик,  -  бормочут растрескавшиеся  губы,  давно
забывшие о помаде. - Маленький мой... Ушастик...
     Ты с жалостью смотришь на мамину покровительницу. Таким
сыновьям,  как  у  нее,  надо  бы  руки-ноги  повыдергивать.
Довести мать до кошмара! Хорошо хоть жива, а то сгорела б  в
Смоляном Доме старой ветошью... Разве ей скитаться по лесам,
жить подаянием, ноги бить вровень со здоровенными парнями?
     Ах, ублюдки!
     Ты на миг представляешь на месте царицы свою мать. Руки
холодеют,  а  в ушах маревом возникает и пропадает  знакомый
звон комариной стаи.
     Тело чешется.
     Но нищета и насекомые здесь ни при чем.
      -  Ушастик, - шепот во мраке, кашель, нутряной,  сухой
кашель, и снова шепот:
      -  Ты  не убивай их, ладно?.. Ты же старше... Ну  ради
меня!.. Не...
     - Ладно, - отвечаешь ты.
     Сам плохо понимая, что хочешь этим сказать.
      Женщина  резко открывает глаза и садится  на  циновке.
Ресницы слиплись, по бокам переносицы засохли капельки гноя,
а во взоре плещется ужас и отчаянная, невообразимая надежда.
     Дикая смесь.
     - Карна! Ты!.. Ты...
      Тело ее совсем легкое, тебе ничего не стоит подбросить
царицу  к  небу  или  на руках отнести прямо  в  Хастинапур;
жалость  кипит  в  тебе, страшная жалость, бешеная  жалость,
способная толкнуть на самые безрассудные поступки.
     За спиной сочувственно сопит Кришна.
      -  Не  могу...  не  могу больше! Забери,  забери  меня
отсюда!.. Пожалуйста... Ведь хуже бродяг, хуже псоядцев! Они
говорят:  домой нельзя, дома Грозный, дома враги... убьют...
Пусть лучше убьют! Живем, как вши... копошимся! Животами все
время  маемся,  у  Арджуны  чирьи...  И  смерти,  смерти!  В
Кагальнике,   в  лесах,  близ  Камышухи,  гандхарва   живьем
спалили... Забери меня, забери, умоляю!
      Тихая  мелодия флейты вторгается в сбивчивую  речь,  и
женщина умолкает. Разглаживаются морщины, синевой наливается
взор,  щеки  розовеют.  Поет флейта,  молчит  царица  Кунти,
уходит  ужас  из ее глаз, уходит побежденным, оставляя  поле
боя надежде - воцаряйся! властвуй! повелевай!
     Надолго ли?
      -  Девку  эту притащили, - еле слышно говорит  царица,
глядя  в пол. - И так голодаем, к чему нам девка?!  Я  ж  не
знала,  что они... кричат из-за двери: "Кому, мама?!" Думала
- еды принесли, делить хотят. Они всегда так, из-за двери...
а   я   отвечаю:  "Это,  мол,  Бхиме,  это  близняшкам,  это
Арджуне..." Ответила. Ответила, дура старая! "Не деритесь, -
ответила,  -  мальчики! Пусть на всех пятерых  будет!"  Язык
сейчас  вырвать готова! Своими руками! А они уперлись:  нет,
мама, раз сказала, так тому и быть... на пятерых. Панчалийцу
письмо  подкинули.  А  теперь уходить боимся.  Кругом  земли
панчалов, не спрячешься! На колы гуртом рассажают...
     - А красильщика, - машинально спросил ты, - красильщика
за что убили? Лавки пограбить захотелось?
      -  Красильщика?  Что  ты, Карнушка,  не  было  такого!
Троицей клянусь, не было!
     - Ладно, - снова отвечаешь ты.
     Сари на царице Кунти относительно новое.
     Свежевыкрашенное.
     С вышивкой.
     Ладно... не с ней о том беседовать.
     - Ты грамоту от Грозного мне передай - На плечо ложится
мягкая  ладонь Кришны. - Они в ссылку быстрей,  чем  в  рай,
побегут. Им она за счастье. А сам уезжай. От греха подальше.
Я ж вижу: у тебя руки чешутся... По дороге почешешь. Я вчера
/`./ca*  на отъезд от Панчалийца получил, со всей  свитой...
вывезу дураков. Договорились?
      -  Спасибо,  - отвечаешь ты, накрывая ладонь  Баламута
своей. - Спасибо, Кришна. Считай, я твой должник.
     - Считаю, - без тени усмешки отвечает Кришна.
     И ты забываешь спросить у него: откуда Черному Баламуту
стало  известно место укрытия Пандавов? Ну,  узнать  их  для
неглупого человека было просто: небось на "Свободном Выборе"
пошумели изрядно... А дальше?
     Следил, что ли?
     Зачем?
     Ты поворачиваешься, отбрасывая вопросы, как отбрасывают
прочь  надоедливого  щенка,  ты поворачиваешься  и  выходишь
наружу.
     Да гори они все синим пламенем!
     Вслед смотрит царица Кунти.
      -  Маленький мой... - шепчут белые губы.  -  Маленький
мой... Ушастик...

                             ***

     Черный Баламут сдержал свое слово.
     Единственное, что задело Кришну за живое: люди каким-то
образом   прознали  истинную  подоплеку  гибели  красильщика
Харши.  Правда,  волей молвы место действия  перенеслось  из
Кампильи  в Матхуру, а погибший превратился в злоязычного  и
злоумного   владельца   прачечной,   чуждого   милосердию...
Впрочем, неважно.
      Важным  было  другое:  впервые флейта  опробовалась  в
заведомо  провальных обстоятельствах - при большом  стечении
народа, потрясенного убийством земляка.
     И ничего, получилось.
     Любят.
      Все  любят: и кампильцы, и пятерка спасенных  братьев,
получивших в дар краденые одежды вкупе с прочим барахлом,  и
мамаша  их  замученная любит, и Опекун Мира, чей  безмолвный
приказ  погнал Кришну в Кампилью, для знакомства и присмотра
за неугомонными Пандавами, и наивный Ушастик, чьи серьги...
     Да, серьги.
     Жалко.

                          Глава IX

                 ИНДРОГРАД РОЖАЕТ ГОСПОДИНА

                              1

                            ВЫЗОВ

     - Скорее! Едут!
      Вопль мальчишки-наблюдателя, примостившегося на  самой
верхушке  громадного карпала, сперва всполошил стаю воронья,
и птицы черной тучей прянули в небо.
     Следом очнулись люди.
       Как  был,  голышом  подхватившись  с  циновок,  Карна
опрометью вылетел из шатра. И со всех ног кинулся  к  берегу
самой  языкатой  в мире речушки, прозванной в  честь  богини
красноречия.  Видимо, богиня во время оно  соизволила  омыть
здесь ноги, иначе только шутнику или придурку взбрело  бы  в
голову  назвать  эту  поилку для коз -  Сарасвати,  то  бишь
"Богатая Водами". Впрочем, Карне сейчас было не до названий,
богинь и шутников.
      Следом спешил верный слуга с ворохом одежды, поминутно
роняя то повязку для чресел, то размотанный тюрбан, то  пояс
с  пряжкой  из  черненого  серебра.  К  плебейским  выходкам
господина  слуга  давно привык. И все-таки  негоже  знатному
встречать   еще  более  знатного,  сверкая  с  кручи   голой
задницей...
      Из-за поворота дороги на противоположном берегу сперва
раздался  громоподобный топот, а вскоре  и  показался  слон-
гигант.  Белый.  Не боевой: где наконечники на  бивнях?  где
металл  налобника?  да и беседка на могучей  спине  сверкает
украшениями  вместо того, чтоб щетиниться копейными  жалами.
Но  в  эту минуту слон казался самим Айраватой-Земледержцем:
тяжко  попирая  землю,  он несся ожившим  холмом,  терзаемый
стрекалом в руках бешеного ездока.
     И вовсю трубил на бегу, будто узрел самку в течке.
      Острый  глаз  Карны сразу разглядел: ездок  не  просто
бешеный.  Он  и в самом деле Бешеный. А позади него  в  углу
беседки  сидит  на сложенных вчетверо коврах  Боец.  Мрачнее
тучи.  Губы  кусает.  Чистый Индра в  гневе:  того  и  гляди
разразится  перуном. Впору ждать, что следом из-за  поворота
выметнется  не отставшая свита, а буйная дружина  Марутов  с
молниями наперевес.
      Слон  с  разбегу  вломился в  речную  гладь,  заставив
"Богатую  Водами"  встать  на  дыбы,  и  в  сверкании  брызг
пронесся  мимо  кручи,  где ожидал  Карна.  Бешеный  кубарем
скатился с его спины, следом прямо из беседки прыгнул  Боец,
не  дожидаясь,  пока умелые анги успокоят  животное.  И  оба
царевича - косая сажень в плечах, дай волю, гору своротят! -
наперегонки понеслись к Ушастику.
       Видимо,   задались  целью  перещеголять  приятеля   в
выходках.
     Карна шел навстречу царственным друзьям и понимал: тишь
да гладь последних месяцев разметана вдребезги.
     Как река - слоном.

                             ***

      ...Гонец  от  Черного Баламута прибыл в Хастинапур  на
десять дней позже Карны. Сам Карна к этому времени продолжал
ломать голову: рад ли Грозный чудесному спасению Пандавов  и
мирному разрешению дела? Или только делает вид, что рад? Или
даже вида не делает?
     Во всяком случае, на Совете он туманно заявил:
      -  Мне  не по душе раздор с сыновьями Панду.  О  Боец,
подобно  тому,  как ты смотришь на царство как  на  наследие
отцов, точно так же смотрят на него и Пандавы!
        Регент    замолчал,   а   собравшиеся   еще    долго
переглядывались.
     Что хотел сказать этим престарелый сын Ганги?
       Короче,  гонец  от  Кришны  оказался  весьма  кстати:
привезенные  им  известия проливали  бальзам  на  рану.  Да,
братья-Пандавы с матерью успешно добрались до места  ссылки.
Да,    стараниями   Черного   Баламута   удалось   примирить
разгневанного  тестя-Панчалийца с пятеркой  зятьев.  Баламут
оказался  выше всяческих похвал: длинная история  о  прошлых
рождениях   Черной  Статуэтки  в  его  изложении   неизменно
заканчивалась одним выводом - девица была просто обречена на
многомужие.  Обречена  судьбой.  Законом.  Богами.   Кармой.
Обстоятельствами. Случаем.
     Достаточно?
     Панчалиец счел, что достаточно.
      Единственное  условие, которое поставил  гордый  раджа
панчалов:  его  дочь не должна жить со ссыльными.  Ответ  из
Города  Слона  последовал  незамедлительно:  крепостца,  где
сидели битые Пандавы, нарекалась Индроградом <На санскрите -
Индрапрастха;   означает   "Индрова   Твердыня".   Твердыня,
укрепленный город на обыденном - "град"> (насмешка?  намек?)
и  давалась  братьям в удел. Пусть правят.  А  если  местные
вожди лесовиков возмутятся...
      Увы! Надежда исполнилась лишь частично. Вожди и впрямь
возмутились.  Результатом  было  послание  из  Индрограда  в
Хастинапур:  "Живя здесь, сыновья Панду по велению  Стойкого
Государя  и  Грозного убили всех других царей. В нашем  лице
Веды   обрели   усердных  толкователей,  обряды   -   щедрых
устроителей, а народ - доблестных защитников. Ом мани!"
      Грозный  вкупе со Слепцом тщетно пытались  припомнить:
когда   это   они   отдавали  такое  веление  "толкователям,
устроителям  и защитникам"? По всему выходило, что  никогда.
Но худой мир лучше доброй ссоры, и дело пришлось замять. Тем
паче  что  дань из окрестностей Индрограда теперь  поступала
исправней прежнего.
      Время шло, в Городе Слона игралась свадьба за свадьбой
-   Слепец  усердно  женил  свое  многочисленное  потомство,
рассчитывая  на еще более многочисленных внуков.  Женился  и
Карна,   вняв   уговорам  родителей.  И  не  вняв   уговорам
доброжелателей:  взял  за себя тихую  девушку,  дочь  отцова
друга, вместо того чтобы закреплять новообретенную знатность
женитьбой  на невесте с родословной. "Это кони  должны  быть
породистыми!" - заявил сутин сын и ернически заржал в голос,
заставив издалека откликнуться всю конюшню.
     Доброжелатели разом заткнулись.
     Сейчас жена Карны была на сносях, и Ушастик не шибко-то
хотел покидать супругу даже на неделю - но пришлось.
      Около месяца тому назад из Индрограда пришла очередная
депеша.  Звали  на новоселье. Дескать, обустроясь  на  новом
месте, братья-Пандавы приглашают всех раджей Великой Бхараты
почтить их удел своим присутствием. Особенно подчеркивалось:
ждут  Бойца.  Ждут с нетерпением. Мечтая о приезде  Слепцова
первенца,  как воробей в летний зной мечтает  о  дожде.  Как
мечтает  скупец  о  сокровищнице Куберы,  как  брахман  -  о
`  )a*(e  мирах, аскет - о духовных заслугах,  а  также  как
этот... как его?.. об этом... как его?!
     Короче, ждем.
      На  Совете  было  решено  не  отказывать,  да  и  Боец
соглашался на примирение. Опять же интересно было  увидеться
с  беспокойными  Пандавами - неужто и  впрямь  образумились?
Сопровождать брата вызвался верный Бешеный, их  слепой  отец
по  вполне  понятным  причинам  остался  дома  с  остальными
сыновьями, а Грозный ехать и не собирался.
     И без новоселий дел по горло.
      Вот  так  и  вышло,  что,  проводив  Бойца  до  мелкой
Сарасвати  -  границы  Пандавского удела,  -  Карна  надолго
застрял там лагерем в ожидании возвращения друзей.
     Сам он, хоть и обладая титулом раджи ангийского, здраво
решил не дергать тигра за усы.
      А  то развопятся потом по городам и весям: "Ах, скорый
на  руку  и  язык! Ах, герой, который бесподобен  сбивать  с
толку тех, кто сам впадает в заблуждение! Ах..."
     Нет уж, обильные заслугами! Мы и здесь подождем.
     Дождался.

                              2

                           БЕШЕНЫЙ

     - Козлы! Нет, Карна, ты понимаешь...
     - Да погоди ты, Бешеный! Отдышись сначала. Вон Боец - в
шатре  заперся и никого видеть не хочет. А ты тут со  своими
воплями...
      -  Да я, пока из этих гадов душу не выну, ног не омою!
Спать зарекусь! Нет, ты понимаешь, что удумали, сволочи! Они
же публично объявили подготовку имперских обрядов! От своего
имени!  При  куче  свидетелей! Нашли в  глуши  какого  -  то
вшивого брахмана, сделали своим семейным жрецом, а тот и рад
стараться... Не удивлюсь, если он завтра объявит  весь  удел
Обителью Тридцати Трех!
     - Обряды? Ну и что?
      - Как что?! Ах ты, орясина непросвещенная... Ладно, об
обрядах  потом.  Нет,  ну каковы суки!  Зовут  во  дворец  -
выстроили  себе халабуду! - сами ласковые-ласковые,  коврами
стелются... мы с Бойцом губы и раскатали. Заходим  в  первый
зал - а под ногами вместо пола вода. Я одежду подобрал, чтоб
не  намокла, а эти ухмыляются - пол, оказывается, целиком из
горного  хрусталя,  и  снизу рыбки плавают!  Смолчали.  Идем
дальше. Второй зал, стоим на пороге: такой же пол. Я вперед,
Боец  за  мной... Оказалось, это купальня! Мы в нее плюх!  -
как  были,  при всем параде. Выбрались наружу, мокрые,  вода
ручьями, водоросли к роже липнут, а они уже внаглую ржут!  И
тесть  их,  и  остальные... хотят сдержаться,  да  рты  сами
луками   гнутся!  Понял,  зачем  нас  звали?  Ославить,   на
посмешище выставить...
     - А Боец?!
       -  Что  Боец?!  Сам  знаешь:  он  в  последнее  время
правильный... И меня удержал. Я уж было к Бхиме, за  грудки,
  Боец кричит: "Назад!" Ну, обсохли, переоделись, явились на
собрание - тут они нам свинью и подложили! Я-ста, мы -  ста,
сыновья  богов и прочее, желаем во славу и величие  свершить
"Приношение Коня" вкупе с "Рождением Господина"! И  брахмана
к  жертвенному  огню  пихают. Тот рад стараться:  "Сваха!  -
гундосит.  -  Вашат!  Ом  мани!" И все,  как  на  грех,  при
свидетелях.  Я  гляжу:  Боец  встал  и  вон  вышел.  Короче,
погуляли...
     - Вижу, что погуляли. Только при чем тут обряды?
      - При том, Ушастик, при том самом. Нас в дороге верный
человек  догнал.  Сказывал:  на  следующий  день  скандал  у
Пандавов  случился. Якобы. Тот брахман, что  жрецом  у  них,
явился   на  рассвете.  Коров  у  него  разбойники   угнали.
"Спасайте!  - голосит. - Отбейте буренушек!" Рядом  как  раз
Арджуна и случился. Он и рад бы спасать-отбивать, да  оружие
в  тех  покоях, где старшенький Пандав с ихней общей  женкой
уединился.  Вот  и  выбирай:  то  ли  брахмана  под  обитель
подвести, то ли брату всю сласть на корню срубить!
     - Выбрал?
     - Выбрал.
     - Пошел за оружием?!
      -  За  ним, родимым. Коров отбил, а сам себе  за  грех
перед  братом кару определил: изгнание. Не то на шесть  лет,
не то на двенадцать. Короче, шмыгнул в лес и был таков.
     - Ф-фу! Хвала богам! Одно неясно - старший Пандав чего,
в  арсенале  жену любил? Сотню шлемов еловцами  кверху  -  и
давай, любимая?!
      -  Идиот!  Какая хвала! Пойми, дурья твоя башка:  если
царь  объявит при свидетелях подготовку к имперским  обрядам
да  еще  брахман это дело закрепит жертвой, никто  не  имеет
права  начинать  такой  обряд  поперек.  Пока  зачинщик   не
завершит дело или не провалится с треском! А Арджуна в  лесу
сидит сиднем... без него не начнут. Дошло?
     - Погоди, Бешеный...
     - Куда уж тут годить! Да, чуть не забыл: там за нами со
свитой   царица   Кунти  едет.  Напросилась  в   Хастинапур.
Проведать не хочешь? Она тебя, по-моему, привечает...

                              3

                           ЦАРИЦА

      Ты  стоял  перед  хрупкой  царицей  и  вспоминал  вашу
последнюю встречу.
     Под Кампильей, в полуразрушенном доме.
     Боги! - как она постарела, несчастная вдова несчастного
Альбиноса... Маминой ровесницей смотрится. А мама ее  сильно
старше  будет.  Морщинки  у глаз, губы  выцвели,  сутулится.
Странно: раньше раздражало, когда Кунти затаскивала  тебя  в
антахпур,  даря  своим  вниманием.  А  сейчас  и  сам  готов
пожалеть  беднягу:  хлебнула горя,  пожив  с  сыночками.  Ну
ничего, в Хастинапуре отойдет, отъестся...
      - Здравствуй, Карнушка, - тихо сказала царица Кунти. -
Дали боги свидеться... я уж и не чаяла.
      Ты поклонился, сложив ладони передо лбом. Слова не шли
на язык, любое выглядело ложью, ложью и несуразицей.
     - Говорят, ты женился, скоро отцом станешь... Мне Бхима
тоже   внука  принес.  Издалека,  из-под  Кагальника.   Вот,
говорит,   мама,   -   нянчи.  Сиротка  он,   дескать,   без
родительницы остался. Сдохла родительница, туда ей и дорога,
заразе-лесовичке...  лучше  б  по-добру  отдала.  А  внук-то
страшненький, тельцем мохнат... зато головой плешив.  Глазки
углями  горят.  Боюсь я его нянчить. Так Бхима  с  ятудханом
заезжим  договорился