ну...  Судя  по  всему,   "Всадники"   действительно   являются   левой
створкой... Я убедилась в этом. Картина сейчас находится у меня, в Питере...
Я уже сказала вам... Я  готова  предложить  свои  услуги  в  передаче  доски
голландской стороне. Вам, Херри...
   - Ну что ж, я рад. Я давно этого хотел...
   Интересно, насколько давно и как сильно ты хотел этого? Комната  Херри  -
компьютер, камин, манускрипты и фотографии - плыла у меня перед  глазами.  А
сам Херри-бой  из  вежливого  ученого  стремительно  превращался  во  врага,
диктующего свои правила. Я была почти уверена, что он знает о том,  как  нам
досталась картина. Знает и хочет воспользоваться этим.
   - Я бы хотела уехать, Херри.
   - Когда?
   - Сегодня. Я вернусь в Россию и сразу же займусь  всеми  организационными
вопросами. Вы же хотите, чтобы она побыстрее оказалась здесь?
   - Один день ничего не решает. Я  еще  не  все  вам  показал,  -  он  явно
издевался надо мной.
   - Того, что я увидела, - достаточно. Я потрясена.  И  считаю,  что  Лукар
Устрица действительно великий художник... - выпалила я.
   Мне больше не хотелось оставаться здесь: двусмысленная улыбка  Херри  все
еще плыла надо мной, а его слова о том, что оправдание любого греха -  самое
милое, самое богоугодное дело, все еще стояли у меня в ушах. Интересно,  что
он имел в виду?
   - Вы ведь отвезете меня на берег, Херри? - спросила я.
   - К сожалению, - он снова улыбнулся и развел руками.
   - Что - "к сожалению"?
   - Я не  хотел  вас  расстраивать...  Я  думал,  вы  останетесь  здесь  на
несколько дней, пока не вернется техник... Он разбирается в механизмах.
   - В каких механизмах?
   - Дело в том, что с утра забарахлил мотор. А на веслах мы не выгребем.
   - Что значит - "забарахлил мотор"?
   - Не знаю. Он просто не работает, и все. А я ничего не смыслю в моторах.
   Он смотрел мне прямо в глаза и откровенно издевался.
   - Но... Вы же можете вызвать кого-нибудь с берега? Это не так далеко... К
тому же у вас есть телефон, а в поселке  наверняка  найдутся  механики...  Я
заплачу.
   - Я бы и сам заплатил. Но, во-первых, сегодня воскресенье...
   Действительно воскресенье, будь оно проклято.  Я  прилетела  в  Амстердам
вчера, в субботу. Господи, неужели это было только вчера?..
   - А во-вторых? - спросила я, и Херри-бой снова улыбнулся.
   - А во-вторых - я уже говорил вам.  Местные  жители  не  особенно  жалуют
Мертвый город Остреа, - Херри-бой сделал ударение на первом слове. - Их сюда
не заманить.
   - И что же делать? - глупо спросила я.
   - Придется подождать.  Херард  вернется  послезавтра.  Ничего  страшного,
Катрин.
   - Кто это - Херард?
   - Техник.
   Я одна и двое мужиков, а если еще вспомнить  прошедшую  ночь  и  то,  как
Херри смотрел на меня... Почему он так смотрел, почему  рассказал  о  дочери
губернатора, почему так невинно хотел меня напугать?..
   - У меня  всего  лишь  десятидневная  виза...  -  я  сдавала  бастион  за
бастионом.
   - Но вы ведь прилетели только вчера. У вас масса времени.
   Масса  времени  на  что?  Со  стороны  наш  разговор  становился   просто
неприличным: ни с того ни  с  сего  начавшая  истерить  дамочка  и  скромный
ученый, ее успокаивающий. И чего это я взвилась, в  самом  деле?  Что,  если
действительно  забарахлил  мотор?  Нужно  взять  себя  в   руки   и   понять
первоначальную причину моей так внезапно возникшей паники. Пока я собиралась
с силами, на Херри снова обрушился  поток  электронной  почты.  Оставив  его
разбирать завалы, я надела куртку и выскользнула из дома.
   Катер по-прежнему покачивался на волнах. Я даже стукнула его борт  носком
ботинка - бесполезное корыто, жестянка, предатель, вот ты  кто!..  А  потом,
подумав, спрыгнула в него: самое  безопасное  место,  единственное,  которое
может оградить меня от крамольных мыслей. Если я  начну  сейчас  шляться  по
острову, то непослушные ноги обязательно приведут меня к обители картины.  А
я не хотела, чтобы она овладела мной, как овладела Херри-боем. Хватит с меня
и "Всадников"...
   Некоторое время я сидела на жесткой, вымокшей от брызг банке, тупо  глядя
перед  собой.  Собраться  с  мыслями  сразу   -   не   получалось,   слишком
магнетическим был окружающий пейзаж: тяжелые волны, похожие на песок,  и  их
тяжелые гребни, похожие на вершину дюн. Если когда-нибудь Зверь и  восставал
из моря, то лучшего места, чем это, ему не найти.
   Соблазн греха и соблазн его оправдания - Херри-бой сказал, что это совсем
неплохо. Настоящий ученый - всегда  философ,  и  Херри-бой  тоже  исповедует
определенную философию. Его до сих пор не разъела ржавчина реальной жизни, а
только из нее возникают самые простые человеческие  чувства.  Херри  напрочь
лишен их, любое движение души  является  для  него  только  схемой...  Легко
выработать схему для убийства, но схема для жизни - это филькина грамота.
   Я даже дернула подбородком - при чем здесь  схема  убийства,  кто  вообще
говорит об  убийстве?  Видимо,  я  просто  тронулась  умом  со  всеми  этими
событиями прошлого лета. "Абсолютный эффект, и никаких следов", кажется, так
было  сказано  в  странном  послании  Херри-бою  из  Америки.  То  же  самое
происходит сейчас  со  мной:  всегда  такие  бесстрастные  мозги  плывут  по
криминальному руслу и медленно  погружаются  в  него.  Возможно,  скоро  они
потонут совсем И не оставят.....никаких следов.
   Что это значит - никаких следов?..
   И что значат подозрения Херри? "Как она попала к вам  на  самом  деле"...
Лавруха - дурак, кроме него, проболтаться голландцу  просто  некому.  Никто,
кроме Снегиря,  меня  и  Жеки,  не  знает  прежнего  хозяина  картины.  Даже
следственным  органам  во  главе  с  капитаном  Маричем  не  удалось  ничего
доказать...
   Чтобы Великое Сидение в катере не выглядело  таким  уж  бессмысленным,  я
перебралась  к  рулю.  Ключ  зажигания  болтался  в  замке,  и  я   рискнула
попробовать запустить двигатель.  У  меня  была  совсем  небольшая  практика
вождения речных судов - к счастью, Херри не знал  об  этом.  После  чересчур
высоколобого  скульптора-свана,  утомившего  меня  этнографией  и   фильмами
Тенгиза  Абуладзе,  в  моей  жизни  появился   новый   поклонник:   владелец
прогулочного катера. Целое лето под его чутким руководством я рассекала реки
и каналы Петербурга, периодически устраивая на палубе  суденышка  раггу  для
своих приятелей-художников.  Эти  вечеринки  на  воде  пользовались  большой
популярностью,  а  мой  морской  волчишка  стоически  переносил   перерасход
топлива. Правда, я рассталась  с  ним,  как  только  сезон  речных  прогулок
закончился, но водить катер научилась.
   Устроившись за рулем, я повернула ключ: лампочка аккумулятора загорелась,
но движок, сделав несколько холостых оборотов, чихнул и  благополучно  сдох.
После пятой попытки я поняла тщету своих устремлений  и  досадливо  сплюнула
прямо в Северное море. Херри прав: двигатель не работает.
   Двигатель не работает, техник будет только послезавтра, а  Херри-бой  дал
мне понять, что знает гораздо больше,  чем  ему  положено.  Чертов  Снегирь,
предал меня. Когда я вернусь, нам предстоит серьезный  разговор.  Интересно,
когда я вернусь?.. Я невесело улыбнулась стойкому идиоматическому выражению,
упакованному в последнюю строку известной песни. Ответ знает  только  Галич.
Но он давно умер.
   Я еще раз попыталась завести мотор - безрезультатно.
   Херри-бой сам испортил мотор. После последней  -  шестой  -  попытки  эта
мысль поразила меня своей ясностью. Простая логика подсказывала именно  этот
вывод. Почему я не сделала его раньше, почему, как дура, поверила Херри?
   Вчера,  когда  мы  добрались  до  острова,  мотор  не  выказывал  никаких
признаков хандры, он был паинькой и  без  всяких  проблем  доставил  нас  на
место. Прошлым вечером Херри-боя  вообще  не  интересовал  мотор.  Но  тогда
почему сегодня, еще утром, он вдруг решил покопаться в нем и опробовать его?
Он ведь никуда не собирался уезжать... Зачем проверять мотор, если ты никуда
не собираешься уезжать?
   Я споткнулась об эту простую и ясную мысль - и мне вдруг расхотелось идти
дальше: если продолжить развивать эту тему, еще неизвестно, куда  она  может
меня завести. Хотя ответ и так ясен,  не  стоит  даже  заглядывать  в  конец
учебника - Херри-бой хочет, чтобы я осталась на острове.
   Но зачем?
   Я оторвала похолодевшие руки от мокрого руля и машинально засунула их под
куртку. И тотчас же ощутила в ее внутреннем кармане  плоский  прямоугольник.
Только вытащив его из кармана, я поняла, что впопыхах  надела  куртку  Херри
вместо  своей.  Спутать  было  немудрено:   обе   куртки   были   совершенно
одинаковыми.
   В аккуратном плексигласовом кармашке покоился паспорт Херри.
   Скорее из простого любопытства (разве существует человек,  равнодушный  к
забытым документам другого человека?),  чем  преследуя  какой-то  умысел,  я
раскрыла главную бумажонку гражданина королевства Нидерланды  Ламберта-Херри
Якобса.
   Это была та самая фотография, которую я уже  видела  в  журнале  "Вестник
Британской академии". Ленивый Херри-бой не очень-то любил фотографироваться.
Полюбовавшись  несколько  секунд  на  профессорские  очки,   я   перевернула
страницы. Паспорт был испещрен визами: Штаты, Япония (интересно,  что  делал
Херри-бой в Японии?), Египет, Перу... И Россия.
   Российских виз было две.
   Это несколько удивило меня. Еще в июле, когда мы только  познакомились  с
Херри-боем, он сообщил Лаврухе с Ванькой, что приехал в Россию  впервые.  Но
его  первая  российская  виза   была   датирована   февралем!..   Но   зачем
добропорядочному Херри понадобилось так  мелко  врать  нам?  Какая  разница,
сколько раз ты был в России, какая разница, июль это или февраль?
   Февраль... Что-то в моей жизни - в ее  самом  последнем  отрезке  -  было
связано с февралем. Я сжала виски пальцами, и подсказка всплыла сама собой.
   В феврале умер Аркадий Аркадьевич Гольтман.
   Да. Теперь я вспомнила точно. Некролог в газете, который я подсмотрела  у
соседа в метро, а потом встреча с его разбитым параличом страха племянником.
Тогда я спросила у младшего Гольтмана об  экспертах,  которые  могли  видеть
картину. Он вспомнил, что  дядя  приглашал  нескольких.  Одного  даже  из-за
рубежа.
   Из-за рубежа. А Херри-бой был еще и экспертом, не стоит забывать об этом.
Возможно, его приезд в Россию был никак не связан с  Аркадием  Аркадьевичем,
но почему Херри не сказал нам, что уже был в России? Почему он скрыл это?
   Неплохо  бы  спросить  самого  Херри.  Но  мне  почему-то   не   хотелось
спрашивать. Если бы не дурацкий  мотор,  который  не  мог  сломаться  просто
так... Если бы не дурацкий, специально подсушенный остров, где  есть  только
он и я. И часть триптиха, которому он поклоняется.
   И больше никого.
   Летом,  когда  я  -  достаточно  праздно  -  размышляла   о   возможности
умышленного  убийства  Алексея   Титова,   я   воспользовалась   излюбленной
формулировкой моих излюбленных дамских ("собакинских",  сказал  бы  Лавруха)
детективов.
   Ищи, кому выгодно.
   Смерть Титова была выгодна его конкурентам, здесь и к гадалке  ходить  не
надо. Но никаких конкурентов в особняке  Титова  не  было  -  только  верные
друзья, которых пригласил сам Титов. А  битый  двумя  покушениями  Леха  был
предельно осторожен.
   Еще тогда я подумала о Херри-бое: он был в кабинете, он  страстно  мечтал
обладать картиной. Смерть Лехи была ему на руку. Все получилось именно  так,
как хотел голландец. Но тогда я  отмела  его,  исключила  из  куцего  списка
возможных подозреваемых только потому, что он не имел никакого  отношения  к
двум предыдущим смертям. Он не мог знать о них. Он никогда не был  в  России
до прошлого лета.
   Но теперь я держу в руках его паспорт, и паспорт утверждает обратное.
   Февраль.
   Зачем он соврал?..
   - Катрин! - раздался голос Херри у меня за спиной, и я вздрогнула.
   - Куда вы пропали, Катрин?
   - Никуда. Просто дышу свежим воздухом, - я быстро спрятала паспорт  Херри
во внутренний карман куртки.
   Херри-бой забрался в катер и присел на банку против меня. Он был в  точно
такой же куртке. Моей куртке. Наверняка он помнит, куда положил  паспорт,  и
стоит ему засунуть руку в карман... Точно такой же карман... И он  обнаружит
отсутствие документов. Или он уже обнаружил их и поэтому пришел сюда? Сейчас
утопит меня, как щенка, в узкой  щели  между  катером  и  причалом.  Недаром
сегодня ночью он распространялся о смерти дочери бургомистра, так похожей на
меня.
   Абсолютный эффект, и никаких следов...
   Я так ясно увидела эту картину, что вцепилась пальцами в края банки.  Так
просто я не сдамся, не такой уж он и сильный, этот Херри-бой...
   Совсем несильный Херри-бой смотрел на меня и улыбался. Но теперь даже его
застенчивая улыбка, к которой я успела привыкнуть, пугала  меня.  Совершенно
непонятно, что у него на уме.
   - Здесь чудесный вид, - сказала я первое, что пришло в голову.
   Не слишком удачная реплика: из катера был виден только причал, часть дома
Херри и серое безрадостное море.
   - Я пятнадцать лет им наслаждаюсь, - поддержал меня Херри. - Не могу жить
нигде, кроме этого места. Привык.  Вы  тоже  привыкнете.  К  острову  быстро
привыкают...
   Интересно, что он хочет этим сказать?
   - Что-то не похоже, чтобы кто-то еще сильно сюда рвался.
   - Вы оценили картину. Я видел. Она по-настоящему вас задела. Но картина -
это часть острова. Или остров - часть картины. Вы понимаете меня, Катрин?
   - Не совсем... Идемте в дом, Херри. Я замерзла.
   И тогда он сделал то, чего я никак не ожидала. Он нагнулся ко  мне,  взял
мои руки в свои и поднес их к лицу. Дыхание Херри было нежным  и  обжигающим
одновременно, мне не слишком нравился этот ритуальный жест, но  я  сочла  за
лучшее рук не отрывать. Пока ладони Херри-боя заняты мной, он не полезет  во
внутренний карман и не обнаружит отсутствие паспорта.
   - Вы ведь первый раз были в России... - господи,  ну  кто  меня  за  язык
тянет?! - Вам понравился Петербург, Херри?
   - Не знаю. У меня сложные отношения с городами... Думаю, если бы  в  ваши
руки попал Амстердам, то  через  несколько  веков  он  бы  выглядел  так  же
печально.
   - В чьи руки?
   - В ваши. Русские. Вы слишком заняты своей душой и своей политикой, чтобы
обращать внимание на такую мелочь, как города.
   - Вы несправедливы к русским, Херри. Я тоже русская.
   - Вы не похожи. Вы - совсем другое...
   Совсем другое - это что? Циничный брайтон-би-чевский вариант?  Херри  уже
упрекнул меня в излишней практичности... Или я больше похожа  на  голландку,
которая жила здесь пять веков назад?
   - Зачем вы позвали меня сюда, Херри?
   - Я хотел, чтобы вы увидели картину. И еще  кое-что...  Вы  очень  умная,
Катрин. Но я не знаю, хорошо это или плохо...
   Прислушиваясь к дыханию Херри, я судорожно соображала, куда  же  засунуть
свой ум. И что он вообще подразумевает под умом. Сцена в  аэропорту  до  сих
пор стояла перед моими глазами: тогда я начала развивать версию  умышленного
убийства, и Херри-бой взволновался.
   - У меня был... как это вы, русские, говорите... У меня был умысел, когда
я пригласил вас сюда.
   Что ж, испорченный мотор катера не оставляет  в  этом  никаких  сомнений.
Лучше прикинуться наивной рыжей дурой.
   - У вас свежий взгляд, Катрин. Я хочу, чтобы  вы  помогли  мне  разрешить
одну загадку.
   - Я не знаю...
   - Мне почему-то кажется, что у вас  получится.  Что  существует  какая-то
связь между вами и островом. И теми событиями, которые произошли здесь.
   - Это смешно, Херри. Дальше Венгрии я до сих пор не выезжала.
   - Это не имеет никакого значения. Вас зовут также, как и ее, Катрин. И вы
на нее похожи. Таких совпадений не бывает.
   - Она плохо кончила, эта ваша  дочка  бургомистра.  Мне  бы  не  хотелось
повторять ее судьбу до конца.
   - Это совсем не обязательно.  Совсем  не  обязательно,  чтобы  конец  был
именно таким.
   В устах Херри это прозвучало так мрачно, что я наконец-то отдернула руки.
Не хватало еще, чтобы он начал угрожать мне.
   - А каким? - с вызовом спросила я. Херри-бой смутился.
   - О,  вы  совсем  не  поняли  меня,  Катрин.  Должно  быть,  мой  русский
недостаточно хорош... Я не хотел испугать вас, я только хотел сказать, что у
судьбы бывает много разных вариантов...
   Это точно. У меня было много разных вариантов. Не снимать  трубку,  когда
мне позвонила Жека с известием о смерти Быкадорова.  Не  брать  картины.  И,
наконец, не приезжать в Голландию. Но я приехала  и  вот  торчу  на  мертвом
катере, двигатель которого сознательно испортил Херри-бой. Теперь я  в  этом
не сомневалась.
   - Вариант теплой комнаты устроил бы меня больше всего,  -  сказала  я,  и
Херри-бой тотчас же встал.
   Он выскочил на причал и галантно подал мне руку.  Я  вцепилась  в  ладонь
Херри, памятуя, что должна держать его руки под контролем.
   - Вы разбираетесь в лодочных моторах, Катрин?
   - С чего вы взяли? - настороженно спросила я.
   - Я слышал... Вы пытались запустить  двигатель.  Именно  поэтому  ты  так
оперативно и выскочил, Херри-бой, я вижу тебя насквозь!
   - Нет, я не разбираюсь в моторах. Просто  в  замке  торчали  ключи,  и  я
попробовала... Я подумала, что автомобильный принцип сработает.
   - И что?
   - Не сработал. Придется ждать техника... Я только не знаю, чем заниматься
на этом острове целых два дня.
   - Вам не придется скучать, я обещаю вам, Катрин.
   Мы закончили наш несколько двусмысленный разговор уже в доме. Херри помог
снять куртку и разделся сам. Чуть задержавшись у вешалки, я,  незаметно  для
него, поменяла куртки местами. Теперь я в безопасности, если, конечно, он не
обнаружил подмены раньше.
   Устроившись  на  кровати  и  поджав  ноги  по-турецки,  я  уставилась  на
Херри-боя.
   - Ну, давайте, запускайте свой парк аттракционов.
   - Парк аттракционов?
   - Ну да. Колесо обозрения, тир, комната  страха...  Вы  же  обещали,  что
скучать я не буду.
   - А-а... У вас изысканные шутки, Катрин.
   Херри-бой отправился за перегородку, из-за которой,  к  моему  удивлению,
все время извлекались все новые  и  новые  предметы,  и  вернулся  оттуда  с
деревянной изящной стремянкой. Судя по  всему,  перед  тем,  как  попасть  к
Херри, она тоже служила где-нибудь экспонатом.
   Взобравшись на  самую  верхнюю  ступеньку,  Херри-бой  снял  со  стеллажа
огромную папку: именно в  таких  папках  художники  обычно  хранят  этюды  и
наброски. Он раскинул  папку  на  полу,  и  я  увидела  огромные  фотографии
центральной части картины.
   Фотографии  совсем  не  пугали  меня  -  они  были   лишены   мистической
притягательности, которой обладала плоть самой картины.
   И - главное - они были безопасны.
   Я   с   удовольствием   принялась   рассматривать   их   -   за   клеткой
фотографического объектива Зверь оказался не страшным и  совершенно  ручным.
Из всех его семи голов больше  не  проглядывало  человеческое,  и  мысль  об
оправдании греха больше не приходила ко мне в голову. Я легко  распознала  в
очертаниях фигур и в  складках  пейзажа  некоторые  босховские  мотивы.  Вот
только у Лукаса Устрицы они были более изысканны.
   - Я фотографирую картину уже десять лет,  -  с  готовностью  поведал  мне
Херри. - И каждый раз обязательно нахожу что-нибудь новое.
   - Может быть, вы от природы не очень внимательны? - улыбнулась я.
   - Нет, я очень внимателен. Очень, - оборвал меня Херри, и  в  его  голосе
послышался металл.
   Так, все понятно, его любимую картину не стоит задевать, так же,  как  не
стоит задевать любимых женщин.
   - Извините, Херри...
   - Вот,  посмотрите,  -  он  разложил  передо  мной  несколько  совершенно
одинаковых на первый взгляд фотографий.
   - Что, игра "найди десять отличий"?
   - Я не понимаю, о чем вы говорите... Это фотография, которую я делал семь
лет назад, - он ткнул в первую и сразу перешел ко второй. - А это фотогра