е что? Мы пойдем пешком, это ведь не так далеко. Я тоже  собираюсь
напиться. На пару с вами. На брудершафт...
   Я загнала "Фольксваген" во двор, от греха подальше: если со  снегиревской
драгоценностью что-нибудь случится, легким испугом я не отделаюсь.

***

   В аквариуме на окне по-прежнему плавали резиновая ящерица и сомнительного
качества морские звезды, посетителей в два часа ночи было совсем немного,  и
я потащила капитана за свой любимый столик с видом на  угол  Пятой  линии  и
Малого. Верхний свет был приглушен, горели лишь маленькие  свечи  в  круглых
колбах.
   - С чего начнем напиваться? - подмигнул мне капитан.
   - С водки. Самой дорогой.
   - Тогда, может быть, коньяк?
   - Водка. Только водка. Пускай мозги стекленеют, они это заслужили.
   - А чем будем закусывать?
   - На ваше усмотрение, капитан. Я лично пришла сюда пить, а не закусывать.
   Марич оказался добропорядочным и почти лишенным  пороков  гражданином.  К
пятистам граммам водки он заказал целый поднос бутербродов.
   Я подняла узкую стопку и посмотрела на капитана.
   - За что будем пить? - с готовностью спросил он.
   - За меня, конечно.
   Мы выпили за меня, потом за него,  потом  за  процветание  моей  галереи,
потом  за  его  повышение  по  службе  и  стажировку   в   какой-нибудь   из
цивилизованных стран Запада. Потом за пятнадцатый век и за конец двадцатого,
потом капитан побежал за очередным графином, а когда  вернулся  -  показался
мне милым  молодым  человеком,  в  которого  вполне  может  влюбиться  милая
владелица картинной галереи с большим будущим.
   Разговора о Жеке мы избегали, но водочной волной меня прибило к  острову,
на котором остался Херри-бой. Все началось  с  невинного  вопроса  Марича  о
Голландии, и устоять я не смогла.  Я  рассказала  ему  о  центральной  части
триптиха и о фотографиях, которые нащелкал Херри-бой. И о его безумной  вере
в свою миссию и мое предназначение.
   - И вы так похожи на Деву Марию, Катя? - спросил у меня капитан.
   - Во всяком случае, непорочное зачатие мне не грозит.  А  в  остальном  я
полностью соответствую.
   - И что вы собираетесь делать с картиной? Она ведь до сих пор, у вас...
   Неужели я рассказала ему о том, что Агнесса вернула мне  картину?  Или  я
поведала ему всю эту историю гораздо раньше? Или он сам узнал об этом? Он же
не просто молодой человек со строгим бобриком, а  к  тому  же  имеет  еще  и
четыре звездочки на погонах...
   - Я должна быть осторожной с вами, капитан... Я не должна  забывать,  кто
вы на самом деле...
   - Сегодня ночью можно и забыть, - успокоил меня Марич. - Никаких  званий.
Я просто Кирилл, а вы - просто Катя.
   Вот здесь ты ошибаешься, товарищ "никаких званий"! Я совсем не  просто...
совсем не просто... Водка делала свое черное дело,  она  уверяла  меня,  что
Кирилл отличный парень, что он вполне может заменить уехав-г  шего  Снегиря,
что, если я объединю усилия с ним, то  вполне  могу  противостоять  железным
пальцам  Ж.Б.  Назыркулова.   После   второго   графина   я   обхамила   все
правоохранительные структуры и сказала Маричу, что за неделю собрала  больше
сведений, чем все они, вместе взятые. Что, если он сильно меня  попросит,  я
расскажу ему о еще одном,  не  указанном  в  программке  персонаже  -  Жаике
Назыркулове.
   Капитан воспользовался своим правом и сильно попросил.
   Гори ты синим пламенем, Жаик.
   Я выложила капитану все, что знала, и  скрепила  это  браслетом  с  двумя
крошечными бриллиантами в застежке. Браслет он не  взял  и  посоветовал  мне
спрятать его. И самой держаться подальше от этого дела.
   - Вы прямо близнецы-братья, - заметила я. - Сегодня казах сказал  мне  то
же самое и теми же словами.
   Рассуждения Марича по этому поводу я помнила смутно, а как он привел меня
домой - не помнила вообще.
   ...Я проснулась оттого, что Катька-младшая трясла меня за  плечо.  Голова
раскалывалась, во рту стояла Великая Сушь,  а  все  тело  казалось  покрытым
синяками: так отвратительно я не чувствовала себя лет пять.
   - Тетя Катя, почему ты спишь на полу, а не на кровати? - спросила у  меня
сердобольная Катька.
   - Потому что тетя Катя много работала ночью, поздно пришла и так  устала,
что не смогла дойти до кровати.
   - Ты разве работаешь... - Катька на секунду задумалась, сдвинула  белесые
брови и произнесла совершенно неподъемное для нее слово:
   - Проституткой?
   Я была так  изумлена  этим  неожиданным  резюме,  что,  если  бы  была  в
состоянии, вскочила бы на ноги. Но подорванное водкой здоровье не  позволяло
мне сделать этого, и я так и осталась лежать на ковре.
   - С чего ты взяла, девочка? - слабым голосом спросила я.
   - Все, кто много работают ночью и сильно устают, - проститутки, -  тоном,
не терпящим возражения, заявила Катька.
   Так. Нужно запретить им пялиться в телевизор. С сегодняшнего дня - только
"Спокойной ночи, малыши!".
   - Это спорный тезис, Катерина, - сказала я. - Я как-нибудь объясню тебе.
   - Когда?
   - Не сейчас. Сейчас у меня голова болит.
   - Принести тебе водички?
   Не дожидаясь ответа, Катька метнулась на кухню, а  я  попыталась  встать.
Голова гудела, как полковой барабан. Будь ты проклят,  Марич,  напоил  меня,
оставил умирать на ковре и даже не поцеловал на прощание.
   С другой стороны, кому охота целовать пьяную бабу?.. Я с трудом  оторвала
голову от пола и посмотрела на часы.
   Половина двенадцатого. Лихо. Лихо-лихо.
   Хоть бы позвонил, поинтересовался, не сдохла ли я от передозировки  водки
"Спецназ". Скотина, подонок, жалкий  тип...  Пока  я  с  упоением  костерила
Марича, вернулась Катька с большой кружкой воды, и я спросила у нее:
   - Мне никто не звонил?
   - Звонил.
   Слава богу, что Кирилл оказался не такой законченной скотиной,  как  я  о
нем подумала.
   - Не представился?
   - Представился. Только я забыла. Лавруха-младший, до  этого  с  интересом
наблюдавший за нами, почесал переносицу.
   - Вспомнила! Лаврик записал его имя.
   - Записал? А зачем?
   - Он очень просил.
   - Кто?
   - Кто звонил. Сказал... Как это? Очень важно... -  Катька  протянула  мне
листок, на котором моей собственной губной помадой (175  рублей  за  тюбик!)
были выведены каракули. Первым шел совершенно косой крест, за ним  следовала
Е, повернутая в другую сторону. То же самое произошло с последней буквой  И:
перекладина торчала не там, где нужно. А вот Р получилась у Лаврухи-младшего
на славу.
   ХЕРИ.
   Ламберт-Херри Якобе. Херри-бой.
   Значит,  он  добыл  свой  ключ  и  теперь  жаждет  поделиться   со   мной
неожиданными открытиями. Может быть, даже ему  в  спину  дышит  Зверь,  и  в
ближайшее время стоит ожидать  крупных  катаклизмов.  Но,  как  ни  странно,
сейчас моя больная голова интересовала меня  сильнее,  чем  все  Антихристы,
вместе взятые. И еще меня сильно интересовал Кирилл Алексеевич Марич.
   Кажется, я наговорила ему вчера много лишнего. Жаик, Жека,  браслет,  тот
же Херри-бой, не к ночи будь  помянут.  Интересно,  как  выглядели  все  мои
"спецназовские" откровения?.. Нужно  дождаться  снега  и  почистить  наконец
ковер. И пропылесосить квартиру. Грязь неимоверная, а под  диваном  валяется
тапок, который я потеряла еще прошлой зимой...
   - Что еще он сказал?
   - Больше ничего.
   Я все-таки нашла в себе силы подняться с ковра и побрела в ванную.
   ...Из-под душа меня вытащил очередной звонок. Звонил Марич. Наконец-то.
   - Как ты себя чувствуешь, Катя? Интересно, почему "ты"?
   - Мы что, пили на брудершафт? - морщась от головной боли, спросила я.
   - Да. А ты разве забыла? Последний тост. И троекратное лобызание.
   - Что-то не припомню.
   - Тогда придется повторить.
   - Уволь. Водки я напилась до конца тысячелетия. Что я тебе наговорила?
   - Много любопытного.
   - Забудь. Это пьяные разговоры пьяной женщины. Ты меня доставил?
   - Патрульно-постовая служба.
   - Шутишь?
   - Конечно, шучу.
   - А почему не остался?
   - Ты не приглашала.
   Скажите, пожалуйста, какой щепетильный!
   - Извини, я паршиво себя чувствую. И дети еще не кормлены.
   - Конечно, я понимаю. Я перезвоню.
   Я положила трубку и побрела на  кухню.  На  столе  стояла  оприходованная
пачка кукурузных хлопьев и пакет молока. Дети неплохо  справляются  сами,  я
совсем  им  не  нужна,  пьяная  дура.  Интересно,  что  хотел  сообщить  мне
Херри-бой.  Нужно  позвонить  и  поинтересоваться.  Если  он   нашел   нечто
экстраординарное, я могу вписаться в долю. Я это заслужила.  Тем  более  что
деньги нужны мне позарез. Доллары, вырученные за картину,  так  и  лежали  в
банке мертвым грузом: после смерти Жеки я просто не могла ими  пользоваться.
Жека права - эти деньги никому  не  принесли  счастья,  разве  что  Снегирю,
оперативно прикупившему новенький "Фольксваген". Черт возьми, я опять  думаю
о том, как бы обогатиться. Вконец испорченная девка...
   Телефона Херри я так и не нашла, зато вспомнила о  его  записной  книжке,
которую сунула в карман, когда  бежала  с  острова.  Наверняка  в  нем  есть
координаты самого Херри. Я искала  книжку  полчаса  и  наконец  нашла  ее  в
грязном белье, в джинсах, не стиранных со времени приезда из Голландии.  Тут
же в ванной, сидя на куче тряпок, я раскрыла ее.
   Никаких следов адреса Херри-боя и его острова не было.  Только  несколько
аккуратных столбцов цифр (очевидно, номера, телефонов) и  какие-то  инициалы
рядом с номерами. Очевидно,  Херри-бой  начал  эту  книжку  совсем  недавно,
некоторые страницы были даже не разрезаны.
   Я рассеянно пробежала глазами цифры и захлопнула книжку. А потом  открыла
ее снова. Один из номеров показался мне знакомым.
   Более чем знакомым.
   Остатки хмеля моментально выветрились  из  моей  головы.  Я  бросилась  в
комнату и  схватила  со  стола  листок,  на  котором  Лавруха-младший  таким
оригинальным образом увековечил имя Херри-боя. Это  был  тот  самый  листок,
который всучил мне Марич. Вчера,  когда  я  набирала  его  номер,  я  просто
оставила листок у телефона.
   Пробежав глазами цифры, я сличила их с цифрами в записной книжке Херри.
   Они совпали, все до единой.
   С той лишь разницей, что в записной книжке перед  номером  Марича  стояло
еще несколько цифр. Код. Код России и код Питера.
   Это было так невероятно, так не правильно и так  подло,  что  я  без  сил
опустилась на ковер. Я могла ожидать чего угодно, только не этого. Херри-бой
знаком с Маричем! Но он ни разу не упоминал о капитане, а сам Марич  прошлой
ночью слушал мои россказни о Херри с большим интересом. И тоже ни словом  не
обмолвился о знакомстве.
   Так вот от кого Херри-бой узнал об Эссене, ведь  именно  в  Эссен  юркнул
Иосиф Семенович Гольтман!
   Марич.
   Засланный казачок, пятая колонна, лидер партизанского движения.  Скромный
оперативный работник,  расследующий  дела  о  похищении  картин.  Почему  он
промолчал? Потому что ему было что  скрывать.  Черт  возьми,  у  "Всадников"
попеременно оказывались то Марич, то Херри-бой, они не выпускали картину  из
поля зрения ни на секунду! Они сменяли друг друга, они просто  пасли  ее.  И
один обеспечивал другому стопроцентное  алиби!..  Еще  летом  Марич  знал  о
существовании картины - ему сообщил об этом Херри-бой...
   Как будто пелена упала с моих глаз.
   Пелена упала, и наши случайные встречи  с  Маричем  приобрели  смысл,  не
допускающий никаких иных трактовок и толкований. Первый раз он накрыл меня в
"Пирате" и заявил, что я воровка. Что я украла картину. О том, что  доска  у
меня, знал Херри, он приехал в Россию только для того, чтобы  посмотреть  на
нее... Гольтман молчал, зато Херри-бой разговорился не на шутку. Они владели
разной информацией, но всегда удачно ее складывали.
   Я видела Херри в кабинете Титова. Он был последним, кто оставался  там  и
вышел живым. Он мог приложить руку к смерти Титова, а когда Жека заподозрила
что-то неладное, появился Марич и...
   Я зажмурилась...
   Ничего себе, распределение обязанностей! Недаром  Марич  вертится  вокруг
дела об убийстве Жеки, а я еще слила  ему  информацию,  которой  располагала
сама...
   "Абсолютный эффект, и никаких следов" - именно так мог быть  убит  Титов.
Именно так он и был убит. Теперь я уже не сомневалась в этом. А Жека кое-что
заметила, она ведь была в ту ночь на даче... Херри-бой уехал в Голландию,  и
на пост заступил Кирилл Алексеевич Марич... Херри-бою  нужна  левая  створка
триптиха, и он не остановится ни перед чем. Он ведь  не  знал,  что  Агнесса
вернет картину мне, он специально ездил к ней, чтобы договориться о покупке.
Любая здравомысляща" правозащитница продала бы картину, возле  которой  умер
ее единственный сын. Но Агнесса не была здравомыслящей, и тогда - они? Он? -
решили обработать меня. Так с кем я пила вчера водку?..
   - Звонят, тетя Катя, - Катька-младшая затрясла меня за плечо.
   Я тупо уставилась на телефон.
   - В дверь, - подсказала Катька. Очень вовремя, иначе  моя  голова  просто
взорвется. Я поплелась открывать. Лучше бы я  этого  не  делала.  На  пороге
стояли две солидные дамы с пудовыми грудями и - почему-то - участковый.
   - Здравствуйте. Вы Соловьева Екатерина Мстиславовна?
   Я даже не сообразила, о чем они говорят. Я, как зачарованная, смотрела на
участкового.
   - Вы слышите меня? - грудь одной из дам угрожающе качнулась.
   - Простите?
   - Вы Екатерина Мстиславовна Соловьева?
   - Да, - наконец-то я догадалась прикрыть рукой рот.
   От меня вовсю несло перегаром, а к  свитеру  пристали  нитки  и  коверная
пыль. Веселенькое зрелище, ничего не скажешь.
   - Вас невозможно застать дома, - меня уже изначально ненавидели за первый
размер лифчика. - Мы из комиссии по охране материнства и детства.
   -  Проходите,  -  запоздало  пригласила  я,  но  дамы  в  приглашении  не
нуждались. Отодвинув меня бюстами, они вплыли в  квартиру.  Следом  за  ними
прошел участковый.
   -  Меня  зовут  Алевтина  Николаевна,  -  представилась  деятельница   из
комиссии. - Где мы можем с вами поговорить?
   В  комнатах  бардак,  в  ванной  свалено  грязное   белье   трехнедельной
давности...
   -  На  кухне.  Там  будет  удобнее.  Алевтина  Николаевна  смерила   меня
уничтожающим взглядом.
   - Пройдемте.
   Алевтина взгромоздилась на табуретку, а я принялась судорожно убирать  со
стола остатки хлопьев.
   - Извините... Я не ждала гостей.
   - Вижу. Но это дела не меняет. Я по поводу детей, -  грудастая  чиновница
раскрыла  папку.  -  Соко-ленко  Екатерины  и  Соколенке  Лаврентия  пяти  с
половиной лет. Дети находятся с вами?
   - Да, - тихим голосом сказала я и устроилась на табуретке напротив.
   - К нам пришел ответ из Германии. Сердце у меня упало.
   - К сожалению, они не могут взять детей на воспитание. Решением  комиссии
Соколенко Екатерина и Соколенко Лаврентий  направляются  в  детский  дом.  К
завтрашнему дню они должны быть на месте. Адрес мы вам укажем.
   - Какой детский дом? Вы с ума сошли, что ли?
   - Советую вам не хамить, девушка.
   Я вцепилась в край стола. Катька-младшая и  Лавруха-младший,  пижамки  со
смешными  котятами,  маленькие  ботинки  в  прихожей;  буква  Е,  написанная
наоборот, привычка сбрасывать одеяло во сне...
   - Я не отдам их в детский дом.
   - Вы родственница?
   - Я близкая подруга их матери.
   - Это не является родственными отношениями. Вы не имеете  права  оставить
детей у себя.
   - Что значит, не имею права? - я принялась лихорадочно  соображать.  Одна
лишь мысль о том, что двойняшки окажутся в  каком-то  стылом  детском  доме,
приводила меня в ярость. - Я... Я могу подать на опекунство... Кажется,  это
так называется?
   Проклятая чинуша посмотрела на меня скептически.
   - Кто вы по профессии?
   - У меня картинная галерея. Здесь, на Васильев-ском.
   - Так. Свободная художница, значит, - в устах Алевтины это прозвучало как
"дама полусвета". - Стало быть, доход непостоянный. Вы замужем?
   - Нет... Но.. - я заткнулась, я не стала продолжать. Сейчас она потребует
паспорт.
   - Понятно, значит, не замужем. Незамужняя, без постоянного фиксированного
дохода. У вас мало шансов, девушка. Мы не можем  доверить  воспитание  детей
случайному человеку, - Алевтина Николаевна  красноречиво  помахала  рукой  у
себя перед носом, явно намекая на мой перегар.
   - Я не случайный  человек.  А  что  касается  доходов...  Если  нужно,  я
предоставлю документы. И справку  из  налоговой.  Я  довольно  состоятельный
человек. И смогу прокормить не только двух детей, но и всю  вашу,  мать  ее,
инспекцию. Вместе с членами ее  семей,  а  также  их  попугаями,  кошками  и
собаками. И прочими экзотическими животными. Я ясно выразилась?
   Алевтина Николаевна открыла рот и тотчас же закрыла  его.  А  из  комнаты
донесся отчаянный рев Катьки. Едва не сбив бюст  Алевтины,  я  выскочила  из
кухни. Катька ревела, сидя на полу, между  шкафом  и  телевизором.  Над  ней
стояла вторая гранд-дама, а участковый жался у двери.
   - Отойдите, - сквозь зубы процедила я и взяла Катьку на руки.
   Катька уткнулась макушкой мне в  лицо  (Все!  Больше  никакой  водки!)  и
затихла.
   - Ну, успокойся, все хорошо, твоя тетя Катя с тобой.
   Мне было решительно наплевать  на  всех  этих  людей,  вторгшихся  в  мою
квартиру. Вместе с Катькой я отправилась в другую комнату. Пусть делают, что
хотят, я не выйду отсюда. Я буду держать оборону до последнего.
   - А где Лаврик? - спросила я у Катьки, когда она немного пришла в себя.
   Катька подняла мокрый от слез подбородок и кивнула  в  сторону  платяного
шкафа.
   Лавруха сидел в самом углу, прикрытый двумя моими свитерами. Я освободила
его от вещей, и лобастая Лаврухина голова легла мне прямо в колени.
   - Ты ведь не отдашь нас? Не отдашь?
   Боже мой, как давно я не слышала его голоса...

***

   Изгнание  торгующих  из  храма,  вот   как   называлась   эта   операция.
Очаровательное трио чинуш и представителя закона было  изгнано  с  поля  боя
через  двадцать  минут.  Я  клятвенно  пообещала  завалить  их  бумажками  и
припечатать справками. Я сказала, что дети покинут этот дом только через мой
труп. Я так трясла волосами, что явно недолюбливающие яркие  цветовые  пятна
представители власти в конце концов ретировались.
   Мы остались одни.
   И славно поревели вместе  с  Катькой  под  присмотром  Лаврухи.  Решение,
которое возникло так спонтанно, теперь не пугало меня. Я должна, я  обязана,
я сделаю это - в память о Жеке. И потом, я просто люблю их... Со мной ничего
не должно случиться, иначе они останутся совсем  одни.  На  Снегиря  надежды
никакой.
   Но Снегирь объявился, несмотря на то что на него не было никакой надежды.
Он позвонил в дверь ровно в четыре,  когда  двойняшки,  утомленные  дневными
баталиями, сладко заснули на диване.
   От Снегиря за версту несло сытой Финляндией: хорошими  дорогами,  хорошим
одеколоном, хорошей едой в закусочной на  заправке.  И  стыдливыми  финскими
проститутками. Пока я осторожно принюхивалась, Лавруха оторвал меня от пола.
   - Ну, как вы здесь? Исчадья ада еще с.тобой? Я им подарочки привез.
   - Со мной.
   - И что ты собираешься делать?
   - Ты ведь все уже понял, Снегирь. Дети остаются у меня.
   - Ну и правильно. Прокормим, ты как думаешь?
   Я поцеловала Снегиря в чисто выбритую щеку. Все-таки Финляндия пошла  ему
на пользу: никакой поросячьей щетины.
   - Я по тебе скучала.
   - А уж как я тосковал по твоим мощам, ты и представить себе не можешь.
   - Очень хорошо. Ловлю тебя на слове.
   - В смысле?
   - На следующей неделе оформляю документы на опекунство.  Ты  выступишь  в
качестве  потенциального  мужа.  У  нас  должна  быть  полная  семья,  тогда
некоторые проблемы отпадут сами собой.
   - Ты с ума сошла, по рукам и ногам меня  вяжешь.  Ты  же  знаешь,  что  я
вольный стрелок.
   - Ради детей, Лавруха. И ради Жеки.
   Снегирь сразу же помрачнел. Воспоминание о Жеке доставило ему такую боль,
которая мне даже и не снилась. Все-таки я черствый человек. И слишком  легко
все