о писка.
   Над головой Саймона вспыхнули крошечные точки света. Они начали кружиться
и завиваться в спирали в сложном трехмерном  танце,  после  чего  образовали
какую-то фигуру.
   Вообще-то Эск показалось, что эта фигура была там  все  время,  поджидая,
когда глаза девочки ее увидят. Так совершенно  невинное  облачко  умеет,  ни
капли не изменившись, превратиться в кита, корабль или лицо.
   Фигура вокруг головы Саймона изображала Плоский мир.
   Несмотря на то, что мерцание и  мелькание  крохотных  огоньков  смазывали
некоторые детали, Диск узнавался практически сразу. А еще там была  небесная
черепаха Великий А'Туин с четырьмя  слонами  на  спине.  Вокруг  Края  света
сверкал огромный Краепад, а в самом центре  виднелась  миниатюрная  каменная
игла, символизирующая гигантскую гору Кори Челести, на которой жили боги.
   Образ увеличился в размерах, показалось Круглое море, а  затем  -  и  сам
Анк. Малюсенькие огоньки разлетались в  стороны  от  Саймона  и  исчезали  в
небытии в нескольких футах от его головы. Они демонстрировали вид  города  с
воздуха, и город этот несся прямо на  зрителей.  Приближающийся  Университет
становился все больше и больше. Вот и Главный зал...
   ... А вот люди, молча и с открытыми ртами  наблюдающие  за  происходящим.
Вот сам Саймон, очерченный точками серебристого света. И в воздухе над ним -
крошечный сверкающий образ, и этот образ содержит в себе еще один  образ,  и
еще один, и еще...
   Создавалось  ощущение,  будто  Вселенную  вывернули  наизнанку  во   всех
направлениях сразу. Эск почувствовала себя раздутой и набухшей. Ей казалось,
что весь мир дружно сказал: "Бульк!"
   Стены поблекли. Пол  тоже.  Портреты  великих  магов  прошлого  -  сплошь
свитки, бороды и нахмуренные, словно от легкого  запора,  брови  -  исчезли.
Плитки под ногами (довольно милый черно-белый  узор)  испарились,  и  на  их
месте появился мелкий песок, серый, как лунный свет, и  холодный,  как  лед.
Над головой засверкали странные и неожиданные звезды. У горизонта  виднелись
невысокие холмы, выщербленные в этом неподвластном природе крае  не  ветром,
не дождем, но мягкой наждачкой самого Времени.
   Однако этого никто не замечал. По сути дела, все  словно  повымерли.  Эск
окружали люди, которые стояли неподвижно и безмолвно, как статуи.
   И они были не одни. За их спинами толклись Твари,  и  Тварей  становилось
все больше. Определенной формы у Тварей не было; вернее, они принимали форму
словно наудачу, заимствуя ее у самых разнообразных существ. Будто слышали  о
руках, ногах, челюстях, когтях и внутренних органах, но понятия не  имели  о
том, как все это соединяется. Или им было все равно. Или они были  настолько
голодны, что не стали беспокоить себя выяснением мелких подробностей.
   Они гудели, как рой мух.
   Это были Твари из ее снов, явившиеся подзакусить магией. Эск  знала,  что
она  их  сейчас  не  интересует  -  разве  что  в  качестве   послеобеденной
жевательной резинки. Внимание Тварей  сосредоточилось  на  Саймоне,  который
даже не подозревал об их присутствии.
   Эск больно пнула его в щиколотку.
   Холодная пустыня исчезла. Реальный  мир  хлынул  обратно.  Саймон  открыл
глаза, слабо улыбнулся и мягко рухнул на руки Эск.
   Волшебники подняли гул, кто-то разразился аплодисментами.  Похоже,  никто
не заметил ничего странного, не считая серебристых огоньков.
   Напролоум встряхнулся и поднял руку, успокаивая толпу.
   - Прямо... потрясающе, - сказал он Тритлу. - Так, говоришь, он  дошел  до
всего этого сам?
   - Именно, господин.
   - И никто ему не помогал?
   - У него никого нет, - ответил Тритл. - Он  просто  ходил  от  деревни  к
деревне, творя мелкие чары. А платили ему книгами и бумагой.
   Напролоум кивнул.
   - Это была не иллюзия, однако он не пользовался руками. Что там он бубнил
себе под нос? Ты знаешь?
   - Он утверждает, что это всего лишь слова, которые  заставляют  его  мозг
работать как надо, - пожал плечами Тритл. - Я и половины не понимаю из того,
что он говорит, и это факт. Он утверждает, что  ему  приходится  изобретать,
потому что в мире не существует слов для обозначения его действий.
   Напролоум искоса взглянул на коллег-магов. Те кивнули.
   - Для нас будет честью принять его  в  Университет,  -  изрек  он.  -  Ты
передашь ему это, когда он очнется?
   Тут аркканцлер почувствовал, как кто-то  тянет  его  за  полу  мантии,  и
опустил глаза.
   - Ты прости, что отвлекаю... - сказала Эск.
   - Здравствуй, девочка, - медоточивым голосом отозвался  Напролоум.  -  Ты
пришла посмотреть, как твоего брата будут принимать в Университет?
   - Он мне не брат,  -  возразила  Эск.  У  нее  бывали  минуты,  когда  ей
казалось, что весь окружающий мир населен одними ее братьями, но сейчас  она
так не считала. - Ты важное лицо здесь?
   Напролоум взглянул на  коллег  и  расплылся  в  улыбке.  Мода  -  явление
вездесущее, не обошла она своим вниманием и среду волшебников.  Иногда  маги
поголовно  выглядят  тощими,  изможденными  и  разговаривают   с   животными
(животные их не слушают, но ведь главное - намерение), а иногда  модно  быть
смуглым, угрюмым и носить маленькую черную остроконечную бородку.  Сейчас  в
моду входил рубенсовский стиль. Напролоум аж раздулся от скромности.
   - Самое важное. Маг должен делать все, что в  его  силах,  чтобы  служить
ближнему верой и правдой. Да. Я бы сказал, очень важное.
   - Я хочу стать волшебником, - заявила Эск.
   Стоящие за спиной Напролоума младшие по рангу  волшебники  уставились  на
нее  так,  словно  увидели  перед  собой  новую  и  чрезвычайно   любопытную
разновидность  жучка  обыкновенного.  Лицо  аркканцлера  побагровело,  глаза
выпучились. Он смотрел на Эск и, казалось, изо всех сил старался не  дышать.
Наконец  он  не  выдержал  и  расхохотался.  Смех  возник  где-то  в  районе
объемистого живота и начал пробираться наверх, отдаваясь  эхом  от  ребер  и
вызывая  в  груди  Напролоума  небольшие  волшебникотрясения.  Наружу   смех
вырвался серией сдавленных похрюкиваний. Он просто зачаровывал наблюдателей,
этот смех. Обладал неповторимой индивидуальностью.
   Но, поймав взгляд Эск,  Напролоум  сразу  замолчал.  Если  его  смех  был
цирковым клоуном, то ее решительный прищур представлял собой быстро падающее
ведро с краской.
   - Волшебником? - переспросил он. - ты хочешь стать волшебником?
   - Да,  -  кивнула  Эск,  пихая  полубесчувственного  Саймона  в  неохотно
подставленные руки Тритла. - Я восьмой сын восьмого сына. В смысле дочь.
   Окружающие  волшебники  обменивались  взглядами  и  перешептывались.  Эск
попыталась не обращать на них внимания.
   - Что она сказала?
   - Она серьезно?
   - Я всегда считал, что  дети  в  ее  возрасте  просто  очаровательны,  вы
согласны?
   - Ты - восьмой сын восьмой дочери? - уточнил Напролоум. - В самом деле?
   - Все наоборот, только не совсем, - с вызовом отозвалась Эск.
   Напролоум промокнул глаза носовым платком.
   -  Прямо-таки  завораживающе.  По-моему,  я  никогда  не  слышал   ничего
подобного. А?
   Он оглянулся на быстро растущую аудиторию. Те, кто стоял сзади, не  могли
разглядеть Эск и вытягивали шеи, думая, что здесь вершится какое-то забавное
волшебство. Напролоум пребывал в растерянности.
   - Ну что ж, - буркнул он. - Ты действительно хочешь стать волшебником?
   - Я неустанно повторяю это всем и каждому, но никто, похоже, не  слушает,
- возмутилась Эск.
   - Тебе сколько лет, девочка?
   - Почти девять.
   - И, когда вырастешь, ты хочешь стать волшебником?
   - Я хочу стать волшебником сейчас, - твердо сказала Эск. - Ведь это, если
я не ошибаюсь, здесь делается?
   Напролоум посмотрел на Тритла и подмигнул ему.
   - Я все вижу, - предупредила Эск.
   - Дело в том, что раньше женщин-волшебников никогда не было, -  попытался
объясниться Напролоум. - Поэтому  мне  кажется,  что  твои  требования  идут
вразрез с существующими обычаями. А может,  ты  станешь  ведьмой?  По-моему,
прекрасная карьера для девочки.
   Один из стоящих у него за спиной второстепенных волшебников расхохотался.
Эск смерила весельчака презрительным взглядом.
   - Быть ведьмой неплохо, - признала она. - Но я  считаю,  что  волшебникам
живется куда веселей. А вы как думаете?
   - Я думаю, что ты единственная в своем роде, - признался Напролоум.
   - Что это значит?
   - Это значит, что ты всего одна такая на всем Плоском  мире,  -  объяснил
Тритл.
   -  Вот  именно,  -  подтвердила  Эск,  -  и  я  по-прежнему  желаю  стать
волшебником. У Напролоума иссяк словарный запас.
   - Ну, в общем, ты не можешь, - промямлил он. - Одна мысль об этом!..
   Он выпрямился во всю свою ширину и повернулся, намереваясь  уйти.  Что-то
потянуло его за полу мантии.
   - Почему не могу? - спросил чей-то голос.
   Он обернулся и медленно, с расстановкой проговорил:
   - Потому что... потому что... твоя затея просто смехотворна, вот  почему.
И она полностью противоречит законам!
   - Но я могу творить чары не хуже волшебников! - В  голосе  Эск  прозвучал
едва уловимый намек на дрожь.
   Напролоум нагнулся так, что его лицо оказалось напротив ее носа.
   - Нет, не можешь, - прошипел он. - Потому что ты не волшебник. Женщины не
бывают волшебниками. Я ясно выражаюсь?
   - А ты сам убедись, - предложила Эск.
   Она вытянула вперед правую руку  с  растопыренными  пальцами  и,  как  бы
прицеливаясь, поворачивалась, пока в поле ее зрения не попала статуя  Малиха
Мудрейшего,  основателя  Университета.  Волшебники,  стоящие  между  ней   и
статуей, инстинктивно шарахнулись в сторону, после чего  почувствовали  себя
довольно глупо.
   - Я ведь серьезно, - предупредила она.
   - Уходи, девочка, - посоветовал Напролоум.
   - Ну ладно... - отозвалась Эск. Не сводя со статуи глаз, она  сощурилась,
сосредоточилась...

   Огромные двери Незримого  Университета  сделаны  из  октирона,  настолько
нестабильного металла,  что  он  может  существовать  только  во  Вселенной,
насыщенной сырой магией. Эти двери неуязвимы для любой силы, за  исключением
волшебства: никакой огонь, никакой таран, никакая армия не способны  пробить
в них брешь.
   Именно поэтому большинство обычных  посетителей  Университета  пользуется
черным ходом, дверь которого сделана из совершенно нормального дерева  и  не
ставит целью своей  жизни  запугивание  мирных  людей.  В  отличие  от  тех,
октироновых, дверей, она вообще никому ничего  не  ставит,  мирно  стоит  на
месте, и все. У нее даже имеются обычный дверной молоток и  прочая  присущая
нормальным дверям атрибутика.
   Матушка внимательно осмотрела косяк и удовлетворенно крякнула,  обнаружив
то, что искала. Она не  сомневалась  в  том,  что  этот  знак  будет  здесь,
хитроумно замаскированный естественной структурой дерева.
   Она взялась за дверной молоток, выкованный в форме  драконьей  головы,  и
уверенно стукнула три, раза. Через некоторое  время  дверь  открылась  -  на
пороге стояла молодая женщина, держащая во рту множество прищепок для белья.
   - Уо ау ао? - осведомилась она.
   Матушка поклонилась, демонстрируя остроконечную черную шляпу с  булавками
в виде крыльев летучих мышей. Шляпа произвела впечатление: девушка  залилась
краской, оглядела тихий, спокойный переулок и торопливо сделала матушке знак
зайти внутрь.
   По  другую  сторону  стены  лежал   просторный,   заросший   мхом   двор,
прочерченный крест-накрест бельевыми веревками.  Матушке  выпала  уникальная
возможность  стать  одной  из  немногих  женщин,  которые   знают,   что   в
действительности носят волшебники под своими мантиями. Однако пожилая ведьма
скромно отвела глаза и последовала за девушкой вниз по широкой лестнице.
   Лестница вела в длинную галерею с высоким потолком и арочными проемами по
обеим сторонам, в данный момент заполненную паром. В прилегающих  помещениях
матушка мельком увидела бесконечные ряды  корыт.  В  воздухе  висел  теплый,
густой запах раскаленных утюгов,
   Стайка девушек, несущих корзины с бельем,  протолкалась  мимо  матушки  и
торопливо  взлетела  по  ступенькам  до  половины  лестницы  -  после   чего
остановилась  и  обернулась,  чтобы  повнимательнее  рассмотреть  незнакомую
гостью.
   Матушка расправила плечи и попыталась напустить на себя как  можно  более
таинственный вид.
   Провожатая, которая так  и  не  избавилась  от  своих  прищепок,  провела
матушку одним из боковых коридоров в  комнату,  которая  представляла  собой
лабиринт стеллажей, заполненных выстиранным бельем.  В  самом  центре  этого
лабиринта сидела за столом очень толстая женщина в рыжем парике. Она  совсем
недавно записывала что-то в толстенную книгу учета белья - которая  все  еще
лежала раскрытой, - но в настоящий момент женщина дотошно  изучала  покрытую
пятнами мантию.
   - А отбеливать пробовала? - спрашивала она.
   - Да, госпожа, - отвечала стоящая рядом служанка.
   - А как насчет отвара миррита?
   - Да, госпожа. От него она только посинела, госпожа.
   - Даже для меня это нечто новенькое, - призналась прачка.  -  А  уж  я-то
повидала на своем веку и серы, и сажи, и крови драконов, и крови демонов,  и
не знаю даже, чево еще... -  Она  вывернула  куртку  и  прочитала  аккуратно
пришитую внутри метку с именем. - Хм-м. Гранпонь Белый.  Если  он  не  будет
лучше заботиться о своем белье, то скоро станет  Гранпонем  Серым.  Запомни,
девочка, белый маг на самом деле никакой не белый - это обыкновенный  черный
маг, который нашел себе хорошую домоправительницу. И...
   Она заметила матушку и замолчала.
   - Оа охкукава в хвер, - пояснила матушкина спутница, торопливо приседая в
реверансе. - Ыхкахава, хто...
   - Да, да, спасибо, Ксандра, можешь идти, - перебила ее толстуха.
   Поднявшись на ноги, она сияюще  улыбнулась  матушке  и  с  почти  слышным
щелчком переместила свою манеру разговора на  несколько  ступенек  вверх  по
социальной лестнице.
   - Прошю нас изьвинить. У нас тют все вверх дном - сегодня большая стирка.
Это визит вежьливости или же, осьмелюсь спросить... - она понизила голос,  -
вы принесьли извесьтье с Потусьтороннего мира?
   Лицо матушки выразило недоумение - но только на долю секунды.  Колдовские
знаки  на  двери  дали  ей  понять,  что  домоправительница  доброжелательно
относится к ведьмам и что ей особенно хочется  узнать  что-нибудь  о  судьбе
своих четырех мужей. А еще она закидывает удочки на пятого  -  отсюда  рыжий
парик и, если матушкины уши не обманывают, скрип такого количества  китового
уса в корсете, что сторонники движения за сохранение окружающей среды пришли
бы в ярость. Легковерна и глупа,  гласили  знаки.  Матушка  воздержалась  от
суждений, поскольку городские ведьмы тоже не блистали умом.
   Домоправительница, должно  быть,  неправильно  истолковала  выражение  ее
лица.
   - Не  бойтесь,  -  успокоила  она.  -  Мои  подчиненные  получили  четкие
инстрюкции принимать ведьм со всем ратушием, хотя, разюмеется, те,  наверху,
этого не одобряют. Надеюсь, вы  не  откажетесь  от  чашечьки  чаю  и  легкой
заквуски?
   Матушка важно поклонилась.
   - И я пригляню за тем, чьтобы для вас нашьли узелок со старой одежьдой, -
обрадованно улыбнулась домоправительница.
   - Старой одеждой? Ах да. Спасибо, сударыня.
   Домоправительница шагнула вперед, скрипя и шурша, словно старинный чайный
клипер в бурю, и подала матушке знак следовать за ней.
   - Я прикажю, чьтобы чай принесьли в мои апартаменты. Чай  со  множесьтвом
чайных лисьтьев.
   Матушка тяжелой поступью направилась следом. Старые одежды?  Неужели  эта
толстуха говорила серьезно?  Какова  наглость!  Разумеется,  если  ткань  не
износилась...
   Под Университетом, как оказалось, существовал целый мир. Это был лабиринт
подвалов, ледников, кладовых, кухонь и буфетных, и каждый его обитатель либо
нес что-нибудь, либо накачивал что-то,  либо  толкал  какие-то  штуки,  либо
просто стоял и кричал. Мимо матушки мелькали  заполненные  паром  комнаты  и
огромные залы, пышущие жаром от раскаленных докрасна кухонных плит длиной во
всю стену. Из пекарен тянулся аромат свежевыпеченного хлеба, а из буфетных -
запах старого пива. И от всего подряд пахло потом и древесным дымом.
   Домоправительница провела ее по старинной спиральной лестнице и ключом из
висевшей на поясе большой связки открыла дверь.
   Комната была выдержана в розовом цвете  и  покрыта  оборочками.  Оборочки
присутствовали даже на таких вещах, которые ни один  находящийся  в  здравом
уме человек ни за что не стал  бы  ими  украшать.  Создавалось  впечатление,
будто находишься внутри сахарной ваты.
   -  Мило,  -  высказалась  матушка  и,  почувствовав,  что  от  нее   ждут
продолжения, добавила: - У вас есть вкус.
   Она оглянулась в поисках не украшенного оборочками предмета,  на  который
можно было бы присесть, но быстро сдалась.
   - О чем это я  дюмаю?  -  прощебетала  домоправительница.  -  Меня  зовут
госпожа Герпес, но, полагаю, вы, конечьно же,  об  этом  знаете.  А  я  имею
чесьть обращаться к...
   - А? О, матушка Ветровоск, - представилась матушка.
   Эти оборки начинали ее доставать. Они  создавали  розовому  цвету  дурную
репутацию.
   -  Я,  есьтесьтвенно,  сама  обладаю  провидьческими  способьносьтями,  -
заявила госпожа Герпес.

   Матушка ничего не имела против предсказания будущего - при  условии,  что
им занимаются люди, не обладающие никакими провидческими  талантами.  Однако
другое дело,  когда  предвидением  занимаются  люди,  которым  следует  быть
осмотрительнее. Матушка считала, что даже самое качественное будущее -  вещь
крайне хрупкая и если люди будут долго таращиться на него  в  упор,  то  оно
изменится. У матушки  имелись  довольно  сложные  теории  о  пространстве  и
времени и о том, почему с ними не следует баловаться, но, к счастью, хорошие
предсказатели  попадаются  редко,  да  и  сами  люди   предпочитают   плохих
провидцев, у которых можно гарантированно получить требуемую дозу бодрости и
оптимизма.
   Матушка  знала  все  о  плохом  предсказании   будущего.   Причем   плохо
предсказывать  будущее  куда  сложнее,  чем  предвидеть  его  хорошо.  Здесь
требуется недюжинное воображение.
   Как сразу определила матушка, госпожа Герпес была  прирожденной  ведьмой,
по какой-то причине  не  получившей  должной  подготовки.  Домоправительница
обложила свое будущее со всех сторон. В комнате  имелись:  хрустальный  шар,
накрытый чем-то вроде бабы-на-чайник с розовыми  оборками;  несколько  колод
игральных карт; розовый бархатный мешочек с  рунами;  один  из  этих  жутких
маленьких столиков на колесиках, к которым  ни  одна  осторожная  ведьма  не
прикоснется даже самой длинной метлой. Кроме того, матушка  заметила  не  то
специальным образом высушенные экскременты блошиной мартышки, не то сушенные
испражнения мартышкиных блох, которые можно было подбросить и выявить по ним
всю сумму знаний и мудрости во Вселенной. Прямо скажем, унылое зрелище.
   - Или, разюмееться,  можно  использовать  чайные  лисьтья,  -  предложила
госпожа Герпес, указывая на стоящий на столике большой коричневый чайник.  -
Мне известно, что ведьмы зачасьтую предпочитают чайную заварку, но  мне  она
вьсегда казалась, ну, несколько заурядной. Не примите это на свой сьчет.
   "Возможно, она и правда не относила это на мой счет", - подумала матушка.
Госпожа Герпес смотрела на нее таким взглядом, каким обычно  смотрят  щенки,
когда не знают, чего ожидать дальше,  и  начинают  опасаться,  что  в  конце
концов это будет свернутая в трубку газета.
   Матушка взяла в руки чашку госпожи  Герпес  и  принялась  вглядываться  в
чайные листья, но тут заметила выражение  разочарования,  промелькнувшее  на
лице домоправительницы, словно тень по  заснеженному  полю.  Матушка  быстро
исправилась и три раза повернула чашку  противосолонь,  изобразила  над  ней
несколько неопределенных пассов  и  пробормотала  заклятье  (которым  обычно
пользовалась для лечения мастита  у  старых  коз,  но  это  неважно).  Такое
п