- Как тебя  зовут? - ехидно обратился
он к Аресу.
     - Афродита, - ответил Арес.
     - А тебя? - повернулся всецарь к Дионису.
     - Афина, - представился Дионис.
     -  А  ты,  конечно,  моя  Гера,  - всецарь  всей  своей пятерней  ткнул
Аполлона.
     - Твоя Гера, - подтвердил Аполлон.
     - Дело очень тонкое, - пояснил Гермес, -  поэтому богини прислали своих
представителей.
     - И что они будут здесь делать? - поинтересовался всецарь.
     - Говорить, - ответил Гермес.
     -  Охотно  послушаем,  -  неопределенно  согласился всецарь,  поудобнее
устраиваясь на соломе из лучей земной славы.
     -  Кого великий Зевс взял себе в жены? - вопросил Аполлон торжественно,
обращаясь к владыке всего.
     - Э-э, - остановил его вселенский владыка, - ты не ко мне обращайся. Вы
друг с другом объясняйтесь, раз уж вас прислали ваши... как их там...
     - Нанимательницы, - пришел отцу на помощь Гермес.
     - Во-во, - одобрил Гермеса всецарь.
     - Как же, отче... - сбился Аполлон с торжественной ноты.
     - Так же, - передразнил его всецарь, - я же сказал, что буду слушать, а
вы объясняйтесь друг с другом.
     - Кого великий Зевс взял себе в жены? - еще более торжественно вопросил
Аполлон, обращаясь теперь к товарищам по несчастью.
     - Сестру свою, - простодушно откликнулся бог войны Арес.
     - Да, - поддержал его Дионис, - свою сестру, родную душу... И к тому же
свою двойняшку, близнеца.
     Следует  сказать, что далекие  грубые, неотесанные предки  нынешних, то
есть живущих во времена Тезея, эллинов, при всех  достоинствах их простоты и
невинности, примитивно полагали, будто богиня земли  Гея подсунула небесному
владыке Крону  камень, завернутый в пеленки, вместо маленького Зевса, и  тот
этот камень проглотил. Смешно считать древнее божество, могучую стихию столь
неразборчивой. Камень, видите ли, от нежного младенца не отличает. Многие же
современники  Тезея, особенно самые образованные из них,  при всех издержках
усложнения  натуры,  вносимых начитанностью  и просвещением,  были к  истине
ближе. Они утверждали: не камень, завернутый в пеленки, подсунула Гея Крону,
а девочку-младенца, то  есть  Геру,  утаив  от  него,  что разродилась двумя
близнецами.  Мальчика  же  -  спрятала. Согласитесь, такой сюжет куда  более
правдоподобен.  Хотя,  конечно,  и  во  времена  Тезея  не  только,  скажем,
простодушные  биотийцы,  но и афинские  палконосцы  с  камнем,  проглоченным
божеством,  никак  не  желали  расставаться. Поэтому-то людям  образованным,
особенно из молодых, приходилось настаивать: ребенок был.
     Почему Гея  предпочла  сохранить  мальчика,  а  не  девочку? Какая  тут
женская тайна?  Может быть,  тем самым  она  вольно или невольно намекала на
будущее господство в мире мужчин или просто устанавливала это как  факт, или
ошиблась  все-таки в  выборе, сейчас  для нас  неважно. Сейчас важно то, что
речь идет о двух близнецах, мальчике и девочке, Гере и Зевсе.
     - Что  же  получается... Великий Зевс выбрал себе сам себя, - сообразил
Аполлон.
     - Не совсем, - рассудил Арес.
     -  Не совсем,  - опять  поддержал  его Дионис.  -  Однако  можно и  так
сказать.
     - Дурачок, - раздался рядом с Аполлоном голос Геры. Так близко от него,
что казалось, будто он сам заговорил женским голосом. -  Не о том речь. Да к
этому яблоку я бы и руки не протянула. Речь идет о прекрасном.
     - Это ты сейчас сказал? - спросил Аполлона Зевс.
     - Я, - ответил Аполлон.
     - Женским голосом, - уточнил всецарь.
     - Ну и что, - пожал плечами водитель муз.
     - Мастер, - усмехнулся Зевс.
     - Скажи, мастер, что такое прекрасное? - Это выступил Дионис.
     Аполлон сдвинул брови и молчал.
     - Молчит, не знает, - обрадовался Арес.
     -  Молчу, потому  что  знаю,  - отпарировал водитель муз.  - Прекрасное
отдано моей божественной власти. Как назову, так и будет правильно.
     - Скажи тогда, что такое красота? - продолжал допрос Дионис.
     - Красота - это Гера, - нашелся Аполлон.
     - Правильно, - раздался рядом с ним голос всецарицы.
     - Вот и договорились, - подвел первые итоги Зевс. - А ты что молчишь? -
обратился он к Аресу.
     - Я мог бы и не говорить. Кроме тебя, отче, все здесь свихнулись. Кто у
нас  богиня  любви? - Арес  победоносно  обвел взглядом  своих соперников. -
Афродита!  Значит  она  и  прекраснейшая.  Великой  божественной  волей  при
разделении уделов ей отдано это владение. Или, по  их  мнению, - Арес грозно
глянул  на Аполлона и Диониса, - всемогущая воля не истинна? Или  порядок  в
мироздании, ею установленный, - ничто?
     - А если тебя бы назначили богиней любви, - рассмеялся Аполлон, - ты бы
и стал прекраснейшей?
     - Арес  рассуждает,  как какой-нибудь афинский управляющий с ключами от
кладовой, -  добавил и Дионис, - только в этой  кладовой хранятся не вина, а
законы и правила.
     -  И  такому  вояке  я  рожала  детей,  - раздался  в  чертогах всецаря
недовольный голос Афродиты. - Совсем помешался на приказах.
     Афродиту Зевс как не услышал, а поглядел на Диониса:
     - А ты что скажешь?
     -  Я скажу, что и Гера, и Афродита прекрасны, - приступил к своей  речи
Дионис, - но прекрасна и Афина. На  что я хочу обратить внимание всемогущего
Зевса?  А  вот  на что.  Гера и  Афродита  прекрасны.  К  их красоте  нечего
добавить. Они в полном  расцвете.  Они - состоявшееся  украшение мироздания.
Афина же -  воплощение юности и невинности. В ней - еще и будущее.  Разве не
прекрасно то, что мы ждем еще прекрасного от прекрасного...
     - Это какая же я несбывшаяся! - ворвался в собрание голос Афины.
     - Так его! -  расхохотался  Зевс. -  Ты, хитрец, сам себя перехитрил...
Нет, - рассудил всецарь, перестав  смеяться, -  надо  искать  ответ в другом
месте.
     И на стене напротив него  зажегся  прямоугольник  движущейся  картинки.
Сначала  на   ней   заплескались  легкие  морские  волны.  Потом   появилось
покачивающееся  на  них  судно.  И  Геракл  - на  его корме.  Но  быстро все
изменилось: на небольшом пространстве моря возникли двенадцать кораблей.
     - Геракл с Тезеем отправились к амазонкам, - пояснил  молчавший все это
время Гермес. - О них, отче, я тоже доложить собирался.
     - Тоже мне событие, - проворчал Зевс.
     Шум волн  на движущейся картинке смешивался  с голосами людей. Картинка
спорхнула  вниз  и  остановилась над  палубой корабля Тезея.  Здесь  молодые
мужчины, перебивая друг друга, то говорили, то будто пели..
     - Поэты, - усмехнулся всецарь, - послушаем, что они напоют.
     И действительно, на тезеевом  корабле и сам афинский  царь, и Мусей,  и
Пилий,  и другие, чтобы скоротать время, устроили  нечто вроде  поэтического
состязания.  Поскольку каждый из  них со своей напевной строкой стремился не
отстать от  соперников,  они уже  и  не прибегали  к  помощи струн. Ненужные
сейчас кифары и барбитоны лежали рядом на мягком широком ковре, расстеленном
на палубе.

     Так сладок твой голос, что музыку он порождает

     Это пропел Мусей, хотя богам было все равно, кто поет, они вслушивались
только в ритмические фразы.
     .
     Прекрасное тело и всякою частью прекрасно

     Это был, кажется, Пилий.
     - Ну, ну, - одобрительно прогудел Зевс, - вроде по делу поют, по нашему
делу...
     Поэты соревновались.

     Прелестны в тебе и начала твои, и концы

     Пурпурное и виноцветное - центр вселенной

     И сколько гармонии - будто бы звезды на небе,
     Над бездною ты поднимаешь свои острова

     - Это про груди и женские выпуклости что ли? - рассудил всецарь.

     Повсюду твои острова, словно лодки спасенья

     Это долетел до богов голос Тезея.
     - О чем они все-таки, - насторожился Зевс.
     - Они не про женские прелести, они восхваляют море, по которому плывут,
- пояснил Гермес.
     - Поэты... опять поют не о том, о чем надо, - рассердился всецарь.
     - Про море, вокруг которого смертные расселись, как лягушки на  берегах
пруда, добавил Арес злорадно.
     - Ослы гремучие, - вырвалось у Аполлона.
     - Пьяницы, - добавил Дионис, но без всякого осуждения.
     -  Они - из твоих сочинителей,  -  мстительно  вставил Арес,  глядя  на
Аполлона.
     - Нужны они мне, - пренебрежительно скривился водитель муз.
     - Не нужны? - заинтересовался Дионис.
     - Хватит, - махнул рукой всецарь.
     И картинка  тут же  изменилась, быстро  понеслась над волнами моря, над
его  простором,  достигла  берега,  пронеслась  над сушей и  остановилась на
поляне  близ лесистого  склона  горы  Иды,  где на стволе поваленного дерева
сидел мальчик лет восьми в  широких штанишках и потертой тунике и надевал на
голову фригийский колпак, но  колпак улетел, зацепившись  за  не  замеченную
ребенком сухую ветку.
     - Парис... Он знает вкус молока медведицы, - сказал Гермес.
     - Вот ему и решать, кому  достанется это проклятое  яблоко,  -  объявил
Зевс.
     -  Ка-ак?!  Почему? -  крайнее замешательство,  оторопь,  растерянность
охватили все божественное собрание
     - Он же еще маленький, - пыталась поправить положение Гера.
     - Вырастет, - пообещал всецарь. - И кончим на этом.
     Из чертогов Зевса Аполлон, Дионис  и Арес вылетали вместе, держась друг
друга. Мало ли как  встретят  каждого в отдельности, как приветят каждого из
них   богини,  поручения   которых  они  взялись  выполнять.  Вместе  как-то
спокойней.  Летели  бессмертные дружной троицей, словно  не  они  только что
остро соперничали.
     - Значит, поэты тебе, Аполлон, не нужны, - уточнил Дионис деловито.
     - Можешь забрать их себе, - проворчал тот.
     - Певцы все-таки, - рассудил Дионис.
     - Они и безголосые бывают, - презрительно прогудел Аполлон.
     -  Сплошь  и  рядом,  -  согласился  Дионис. - Значит,  забираю.  Ты  -
свидетель, - повернулся он к Аресу.
     И чтобы отвлечь братьев от только что сказанного, раскатисто захохотал:
     - Ловко рассудил наш отче.
     - Как это? - не понял Арес.
     -  А  так,  если что  случится из-за  яблока, отвечать придется Парису.
Пусть только вырастет.
     - Ха-ха-ха, - загрохотали и Аполлон, и Арес.
     Дионис тоже подхохатывал: он один был в выгоде от встречи.  Если яблоко
для прекраснейшей из  богинь никому пока и не досталось, то поэтов под шумок
закрепил с сего дня Дионис за собой.

     И остается уповать на чудо.
     Ты не настолько с женщиной един,
     Чтоб истинное из ее глубин
     Поднять и мир преобразить... Откуда

     И что берется? Крикнуть: не забуду?
     А что ты не забудешь? Назови.
     Что видишь ты в явлении любви?
     И сам-то ты пришел сюда откуда?

     Вот женщина, и в ней - не замечал? -
     Священные начала всех начал.
     А в том числе - и своеволье блуда.

     Чудесное нам вызвать не дано.
     Как в пропасти, запрятано оно.
     Вся наша неустроенность отсюда...


     Никаких амазонок не было.  Все это сказки,  этак  лет через  тысячи две
установят  мужчины. Некоторые из них,  правда, не  то чтобы  засомневаются в
этой правде  своей, а  вроде как почувствуют,  что чего-то стало не хватать,
что важное нечто утрачено. А чувство такое, между прочим, тоже  своеобразное
свидетельство  в пользу  амазонок,  а не в пользу  тех мужчин,  которые  две
тысячи лет спустя заявят: не было, и все тут.
     Но ведь остается и, так сказать, веское доказательство. О существовании
амазонок   свидетельствует  сама   древность.   Уже   для  античных   греков
существовала  древность-свидетель.  Да,   она  свидетельствовала  не  самыми
безупречными способами - передаваемыми из поколения в поколение россказнями,
версиями, легендами.  Но  само-то  понятие "свидетель-древность"  никто не в
силах отменить.
     Не  было  диких  воительниц,  амазонок,   заявляли   мужчины  новейшего
человечества.  Того  человечества,   что  едва  ли  не  заново  после  ухода
античности начинало учиться. И, словно в насмешку над категоричностью мужчин
новой  юности человеков,  появились феминистки. Красноречивый вариант хорошо
забытого  старого. Чем не  амазонки?  Чем  не  воительницы? Чем  не тигрицы,
задирающие   антилоп,  чем   не   львицы?  Пищу   наиус-пешнейше   добывают,
поговаривают, что и для него -  льва своего - тоже. А  львы... Со  львами со
времен известного подвига Геракла - проблемы... Героическая древне-греческая
молодежь,   подражая  своему  кумиру,  львов  повывела.  Не  красуйся,  ишь,
вырядился: герою  положена шкура  льва. Львицы  же  просто  покинули Элладу:
кормить-то стало некого.
     В общем,  с какого-то не самого  счастливого для человечества момента у
мужчины,    пусть   и    из    целесообразности   (какой-то   из   множества
целесообразностей),  возникла жажда  показать себя. Вот  он  какой  храбрец,
боевой да воинственный. А еще  -  вот он  какой, углубившийся в размышления.
Прямо-таки  - сама  рассудительность. Ум да разум. И вообще - мир переделать
только мужчины способны.
     Женщина  же не принимает ни крайностей помпы, ни крутых перемен. Она их
боится, провидчески и из охранительного инстинкта, словно мышей, проникающих
за добычей  ночью в  обжитую  пещеру, где  малышня  беззащитная  спит. Такую
женщину -на второй план!
     Отчего же  иным женщинам не взбунтоваться. Или, точнее, не поотстаивать
себя, огрызаясь, сверкнув оружием.
     Амазонок ожидал удел античных львиц? Это я готов признать.
     Между  тем корабли, возглавляемые Гераклом, приблизились к берегам, где
в  море  впадала  река  Фермадонт,  вокруг  которой  и  расстилалось царство
амазонок.
     Море негостеприимно насупилось. Ветер с берега словно пытался отпугнуть
чужаков,  отогнать:  у-хо-ди-те.  Земля  пустынна,  лишь  кое-где  небольшие
зеленые островки  тополей  и ольх,  редко среди них  - остроугольные вершины
кипарисов.  Ни полей ни  вблизи, ни вдали,  по обычаю разделенных межами, ни
голоногих жнецов. И птицы -темные, черные, будто здесь, кроме морских ворон,
ничего и не водилось.
     Суда  греков близ нахмуренной земли  сгрудились, по  очереди  подплывая
поближе  к кораблю Геракла. Тезей с Мусеем,  Перифой, племянник предводителя
похода Иолай, а за ним и Пелей перебрались  на борт гераклова корабля. Рядом
с Гераклом -  и Адме-та,  дочь  Эврисфея, жрица богини  Геры и  единственная
женщина  в этой экспедиции. Именно для нее и должны греки добыть пояс Ареса,
охраняющий от любовных чар.
     - Гнилое место,  - философски вздохнул Пелей, -  как  бы не повредилось
тут наше здоровье.
     - Даром что  ли эти места называют родиной жалобных песен? - поддержала
Пелея Адмета.
     -  Женщины без мужчин, много ли  от этого радости, - притворно вздохнул
Пелей.
     - Так вот они мы, вот - мы! - воскликнул Иолай.
     - Правильно, - одобрил  его Пелей,  - сходиться надо с теми  женщинами,
которые будут тебе за это благодарны.
     - Фи, фи,- фыркнул Мусей, - разве так нужно говорить о женщинах.
     - А как? - повернулся к нему Пелей.
     - О, если  бы я  стал  небом, чтобы смотреть на тебя множеством глаз, -
пропел Мусей. - Правда, Адмета?
     - Правда, - рассмеялась жрица Геры, - только не забывайте, что стрелы у
амазонок не Эротом сделаны.
     - Испугала, - живо откликнулся Мусей, - а  здесь, на корабле, разве  не
опасно? Какая, по-твоему, толщина корабельной доски?
     - Какая? - переспросила Адмета.
     - Четыре пальца, - пояснил Мусей.  -  И  давно моряками сказано:  нас в
море от беды отделяют всего четыре пальца.
     - Что нам буря,  что нам битва,  что для нас любовь,  - подражая поэту,
пропел Пе-лей.
     - Конечно, - согласилась Адмета, - корабельные поросята едят и во время
бури.
     И все рассмеялись.
     -  Может  быть,  подплывем  ближе,  -   предложил  Тезей   Гераклу,  не
принимавшему участия в общем смехе.
     - Не спеши в пути, - остановил его Геракл.
     А стоявший рядом кормчий заметил:
     - Вон дальше волна мутная, песок поднимает.
     - Смотрите, - вдруг сказал кто-то, - к нам плывут.
     И  все  увидели,  что к  ним направляется большая лодка  с вооруженными
амазонками. Часть из них гребли, а три женщины в матовых  кожаных шлемах  со
щитами в виде полумесяца стояли впереди.
     С   корабля   Геракла  спустили   веревочную  лестницу   с  деревянными
перекладинами.  Лодка, слегка сманеврировав, подошла прямо  к ней. Однако на
судно греков амазонки подниматься не стали.
     -  Что  привело  к  нашим  скромным  берегам  великого  Геракла  и  его
товарищей? -спросила одна из трех стоящих.
     Геракл  подтолкнул Тезея, и Тезей  подошел к  корме, где  спущена  была
веревочная лестница.
     - От столь прекрасных  взоров  ни одна новость  не останется скрытой, -
стараясь казаться восхищенным, склонился Тезей перед женщинами.
     - Боги ночью сообщили эту новость жрицам из  Каменного дома - во сне, -
невозмутимо ответила та, что первой обратилась к пришельцам.
     -  Или какой-нибудь пафлагонец из Мариандина принес ее на хвосте своего
коня, -послышался за спиной Тезея насмешливый голос Перифоя.
     Мариандин был последний город, где причаливали участники этого похода.
     - Мы приплыли сюда, чтобы своими глазами увидеть воинственных красавиц,
а, может быть, и прикоснуться к ним, - добавил Тезей.
     - Что вы нам привезли? - продолжала допрос все та же,  видимо, главная,
из женщин.
     - Мир и любовь, - опять склонился Тезей.
     На лице воительницы промелькнула улыбка.
     - Что же вы стоите так далеко от берега?
     - Мы не знаем, куда приткнуть наши якоря, - просто ответил Тезей.
     - Ваша осторожность похвальна, - заметила переговорщица с серьезностью.
- К нам приближаться опасно.
     - К вам, это - к кому? - спросил Тезей.
     - Ты хочешь знать наши имена?
     - Разумеется.
     - Я Ипполита, а это, - по очереди Ипполита показала  на молодых женщин,
стоявших рядом с ней, - Антиопа и Меланиппа.
     - Мое имя вам, конечно, сообщили боги, - улыбнулся Тезей.
     - Ты не Геракл, - тут же нашлась та, которую звали Антиопа.
     И тогда Геракл, вырастая на глазах, вышел на край палубы.
     Безмолвное изумление отобразилось на лицах женщин. Амазонки, сидящие за
веслами спиной к  судну,  как по команде, развернулись в  сторону корабля. А
та, что сидела
     в дальнем от  корабля конце лодки за кормилом, упала бы в воду, если бы
не  ухватилась  за  руль. Геракл  высился, словно крутой  утес  с  каменными
выступами мускулов. И непонятно было, почему судно не накренилось.
     Только что троица стоявших перед греками казалась на одно лицо: кожаные
шлемы,  четырехслойные, тоже кожаные, полумесяцем  щиты, плащи из одинаковых
шкур диких зверей и, что  совсем необычно для греков, - шаровары, скрывающие
полностью ноги. Сосредоточенные глаза. Теперь же очевидно, что в троице этой
женщины  очень  даже  разные, хотя  в  их  изумлении  с  примесью  страха, в
откровенном любопытстве, восхищении было что-то одинаково детское.
     - Геракл, - безошибочно определила Антиопа.
     - Ты и вправду сын бога, - воздала герою Ипполита.
     - Смертный сын богов, - просто ответил Геракл.
     -  Приветствуем вас, герои. Мы рады вас видеть.  Великая мать  с  вашим
прибытием  продляет  весенние таинства соединения с мужским  началом.  Вы не
похожи на тех говорливых пришельцев с Запада с их лисьей хитростью  и песьей
брехней..., - целую речь произнесла Ипполита.
     - ...Которых мы гоним отсюда, как испуганных поросят, - сурово добавила
молчавшая до сих пор Меланиппа.
     -  Мы  делаем  исключение  для  вас,  -  продолжила  Ипполита,  мельком
улыбнувшись словам Меланиппы, - и приглашаем вас в наш город. Я благословляю
ваш приход.
     И, закрепляя свое благословение, она подняла на фригийский манер руку с
тремя раздвинутыми пальцами и осенила ими приплывших.
     Словно  вызванный  ее  жестом,  из-за   деревьев  на  берег  выдвинулся
многочисленный конный вооруженный отряд амазонок.
     -  Пусть  в  знак  доверия  спустят  к нам в  лодку одного из своих,  -
предлож