елобки этой лепнины, там где они были, и он бы оказался на карнизе,
что шел по третьему этажу, в нескольких футах под окнами.

    Карниз имел ширину примерно шесть дюймов. Будучи наказанным Харлен
достаточно долго выглядывал на улицу из  окна  класса,  чтобы  изучить
этот вопрос. Ему случалось даже кормить голубей, высунувшись из  окна,
и бросая им всякий мусор, валявшийся у него в карманах. Следовательно,
этот карниз был недостаточно широким, чтобы стоять  там  без  упора...
или пройти вдоль школы... или еще что-нибудь,  но  там  все-таки  было
достаточно места, чтобы удержаться  некоторое  время,  балансируя  или
опираясь для поддержки на дренажную  трубу.  Харлену  придется  только
пробежать что-то около двух футов, затем приподнять голову и заглянуть
в окно.

    Окно,  из  которого   струился   слабый   свет,   погасло,   затем
засветилиось опять.

    Харлен начал взбираться по мусоропроводу, затем  осторожно  глянул
вниз. До земли было _целых_  два  этажа...  примерно  двадцать  футов.
Земля внизу была на вид ужасно каменной и твердой.

    - Эй, - сказал себе Харлен, - вот так. Посмотрим, чтобы  ты  делал
на моем месте, О'Рурк.

    Он начал взбираться наверх.

                                * * *


    В этот вечер Майк О'Рурк вместо того, чтобы  пойти  на  Бесплатный
Сеанс,  сидел  со  своей  бабушкой.  Родители  уехали  потанцевать   в
ресторанчик "Рыцари Колумба" - старенькое здание в двадцати  милях  от
Пеории  и  оставили  Майка  с  сестрами   и   Мемо.   Точнее   говоря,
ответственной за бабушку была старшая сестра Майка -  семнадцатилетняя
Мери, но она убежала  на  свидание  ровно  через  десять  минут  после
отъезда миссис и мистера О'Рурк. Мери категорически запрещалось ходить
на свидания, когда родителей не было дома, и именно теперь она и  была
подвергнута наказанию за недавний  проступок  такого  рода.  Но  лично
Майка это не касалось, и когда ее прыщавый кавалер подъехал к их  дому
на стареньком, выпуска  54  года,  шевроле,  и  Мери,  взяв  с  сестер
обещание не выдавать ее и пригрозив убить Майка, если он проболтается,
выпорхнула из дома, он только пожал плечами. Что ж, это лишний  козырь
в его колоде, и когда Майку понадобится, он сумеет его использовать.

    Пятнадцатилетняя Маргарет тоже могла бы присмотреть  за  бабушкой,
но уже через десять минут  после  побега  Мери,  за  ней  заехали  три
старшеклассника и две подружки - все слишком молодые для  того,  чтобы
иметь водительские права - и высвистали ее  из  дома.  Она  тотчас  же
отправилась с ними в кино. Обе девушки прекрасно знали,  что  родители
вернутся домой не раньше полуночи.

    Строго говоря, и тринадцатилетняя Бонни могла бы взять  свою  долю
ответственности, но Бонни никогда не  брала  никакой  ответственности.
Иногда Майк думал, что на свете нет ни одной девочки, имя  которой  бы
так не соответствовало ее нраву*. В то время как все младшие О'Рурки -
и даже Майк - унаследовали прекрасные глаза и ирландскую  миловидность
лица, бедняжка Бонни была толстухой с тусклыми карими  глазкми  и  еще
более тусклыми  каштановыми  волосами.  Лицо  землистого  цвета  цвело
раними юношескими угрями и, к сожалению, имело худшие из черт  матери,
когда она была трезва, и отца, когда  он  был  пьян.  И  сейчас  Бонни
шмыгнула в спальню, которую она делила  с  Кетлин,  выставила  младшую
сестренку за дверь, заперлась и  отказалась  открыть  даже,  когда  та
ударилась в слезы.



    [* Bonny <англ.> - милый, ласковый.]



    Кетлин была самой хорошенькой  из  сестер  О'Рурк  -  рыжеволосая,
голубоглазая,  с  розовым,  чуть  веснушчатым  личиком  и  потрясающей
улыбкой, которая заставляла отца  рассказывать  легенды  о  красавицах
Ирландии. Ирландии, в которой он ни  разу  в  своей  жизни  не  был...
Кетлин была  неоспоримо  прекрасна.  Но  также  неоспорима  она  имела
замедленное развитие и в возрасте семи лет все еще  ходила  в  детский
садик. Иногда ее старания  понять  простейшие  вещи  заставляли  Майка
убегать из дома и, спрятавшись  в  туалете,  плакать  навзрыд.  Каждое
утро, когда он помогал отцу  Каванагу  служить  мессу,  Майк  молился,
чтобы Господь помог его сестре стать такой, как все. Но он  что-то  не
помогал,  медлительность  Кетлин  становилась  все   более   и   более
очевидной, и пока ее сверстники осваивали  премудрости  чтения  и  азы
арифметики, рыжеволосая  красавица  отставала  от  них  все  больше  и
больше.

    Сейчас Майк успокоил Кетлин, поставил готовиться жаркое  на  обед,
турнул малышку в кровать Мери, чтобы она поспала, и спустился  вниз  к
Мемо.

    Майку было девять лет, когда с бабушкой случился первый  удар.  Он
помнил, какой переполох начался в доме, когда бабушка вместо привычной
властной  хозяйки  на  кухне,  превратилась  в  умирающую  женщину   в
гостиной. Мемо была матерью  его  мамы  и  хотя  Майк  не  знал  слова
"матриархат", он помнил функциональное определение: старая  женщина  в
переднике в горошек, вечно толкущаяся на кухне или  что-то  шьющая  на
своем излюбленном месте в гостиной, разрешительница всяческих  проблем
и хозяин  в  доме,  это  был  единственный  человек  -  Мери  Маргарет
Холлигэн. Только она могла лаской вывести мать  из  нередких  для  нее
приступов депрессии, или выговором вернуть отца домой из пивной,  куда
его затащили друзья. Это именно Мемо спасла семью во  время  денежного
кризиса, когда отца на год уволили от Пабста, в то  время  Майку  было
шесть лет и он  до  сих  пор  помнил  нескончаемые  беседы  на  кухне,
протесты отца: "Это ведь ваши сбережения" и настойчивость  бабушки.  И
именно Мемо спасла Майка и Кетлин от самой настоящей гибели, когда ему
было восемь  лет,  а  Кетлин  -  четыре,  и  на  Депо  Стрит  каким-то
непонятным образом оказалась бешеная собака. Майк сразу  заметил,  что
это животное какое-то странное, и убежал, а Кетлин велел не  подходить
ближе. Но его сестренка любила собак и не могла понять, что  ей  может
угрожать с этой стороны.  Она  бесстрашно  топала  маленькими  ножками
вперед, к рычащему, с капающей из пасти слюной, чудовищу. Кетлин  была
уже на расстоянии вытянутой руки, и собака уже заметила ее, уставилась
и приготовилась прыгнуть, и все на что был способен Майк  это  кричать
тонким, пронзительным голосом, даже не похожим на его собственный.

    И тут появилась Мемо, ее горошковый передник развевался по  ветру,
в правой руке она держала половую щетку, а ее платок съехал с волос на
шею. Она схватила Кетлин одной рукой, другой махнула щеткой по  собаке
с такой силой, что собака  взлетела  в  воздух  и  приземлилась  аж  в
середине улицы. Мемо передала девочку  Майку  и  снова  повернулась  к
собаке, которая уже пришла в себя и опять бросилась на нее. Майк, пока
он бежал к дому с Кетлин на руках, все время оглядывался через  плечо,
и он никогда не забудет зрелище, которое представляла  собой  бабушка:
ноги расставлены, платок развевается вокруг шеи... ждет, ждет, ждет...
Позже констебль Барни говорил, что ему никогда не приходилось  видеть,
чтобы собаку, а тем более бешеную собаку, убили простой шеткой  и  что
миссис Холлигэн почти размозжила чудовищу голову.

    Именно это слово Барни и использовал - чудовище. В  конце  концов,
Майк так и усвоил, что какие  бы  чудовища  не  являлись  по  ночам  в
полночь, его Мемо будет им достойной соперницей.

    Но затем, меньше чем через год после этого события,  Мемо  слегла.
Первый удар был тяжелейшим, ее парализовало, все  мускулы  оживленного
некогда лица оказались лишенными нервов. Доктор Вискес сказал, что  ее
смерть это всего лишь вопрос нескольких дней, может быть,  недель.  Но
Мемо выжила в то лето. Майк помнил, как странно было видеть гостиную -
обычно центр домашней  деятельности  Мемо  -  превращенной  в  комнату
тяжело больного человека. Вместе с остальными членами  семьи  он  ждал
конца.

    Она выжила в то лето.  К  осени  бабушка  уже  научилась  выражать
желания с помощью целой системы кодовых морганий. К Рождеству она  уже
могла говорить, правда разбирать слова могли только домашние. К Пасхе,
она, выиграв битву со своим собственным телом, уже могла  пользоваться
правой рукой и даже садиться в  кресле.  Через  три  дня  после  Пасхи
случился второй удар. А месяцев позже третий.

    Последние полтора года  Мемо  была  лишь  чуть  больше  чем  труп,
обладающий  способностью  дышать,  ее  лицо  пожелтело  и  сморщилось,
запястья скрючились, как лапы мертвой птицы. Она не  могла  двигаться,
не  могла  контролировать  телесные   отправления,   не   имела   иной
возможности сноситься с миром, кроме своего мигания. Но она продолжала
жить.


    Когда Майк вошел в гостиную за окнолм уже сгустились  сумерки.  Он
зажег керосиновую лампу - в их дом уже давно провели электричество, но
Мемо всегда предпочитала масляные светильники в своей комнате  наверху
и теперь они продолжили эту традицию  -  и  сразу  подошел  к  высокой
кровати, в которой лежала бабушка.

    Она лежала на правом боку, глядя на него,  как  впрочем  и  каждый
день, за исклбючением таких дней, когда они переорачивали ее на другую
сторону,чтобы по возможности  избежать  вечных  пролежней.  Лицо  Мемо
покрывала сеть морщин, оно выглядело желтым, каким-то восковым... даже
нечеловеческим.  Глаза  смотрели   черно   и   пусто,   будто   слегка
расширившиеся  от  того  страшного   внутреннего   давления,   которое
возникало от  бессилия  передать  мысль,  лежащую  за  ними.  Изо  рта
вытекала тонкая струйка слюны и Майк взял одно  из  чистых  полотенец,
лежавших в ногах кровати и промокнул ей рот.

    Затем проверил не нужно ли  переодеть  бабушку,  это  была  забота
сестер и он не собирался сменять их в этом, но он присматривал за Мемо
больше, чем они все вместе взятые  и  все  потребности  и  отправления
бабушкиных почек или кишечника не были для него тайной. Она  оказалась
чистой и сухой, и он сел на низенький стульчик и взял ее за руку.

    - Сегодня такая чудесная погода, Мемо, - прошептал он. Майк сам не
знал, почему он шепчет в  ее  присутствии,  но  так  было  всегда.  Он
заметил, что и остальные тоже разговаривали при бабушке шепотом.  Даже
мать. - Настоящее лето.

    Майк оглядел комнату. На окнах тяжелые занавески. Столик заставлен
склянками с  лекарствами,  тут  же  стояли  и  старинные  ферротипы  и
пожелтевшие от сепии фотографии, отображавшие ее жизнь, когда она была
жива. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем она  сможет  снова
взглянуть на старые фотоснимки?

    В углу стояла старая викторолла и Майк поставил одну из ее любимых
пластинок - арию из "Севильского  Цирюльника"  в  испольнении  Карузо.
Мощные  фиоритуры  прекрасного  голоса  заполнили  комнату.  Мемо   не
отозвалась на них ни одним движением - даже  не  моргнула  -  но  Майк
подумал, что она слышит музыку. Он снова вытер слюну с ее подбородка и
уголка рта, поудобнее устроил ее на подушках и снова сел на скамеечку,
продолжая держать ее руку. Она  была  совершенно  сухая  и  как  будто
мертвая. Именно Мемо  когда-то  в  День  Всех  Святых  рассказала  ему
историю "Обезьянья лапа", когда он  был  маленьким,  напугав  его  так
сильно, что Майк потом в течение полугода не мог спать без света.

    А что если бы я поклялся на руке Мемо?  подумал  Майк,  и  тут  же
прогнал недобрую мысль. В искупление он тут же прочел про себя молитву
Богородицы.

    - Мама с отцом уехали потанцевтаь, - зашептал  он  снова,  старясь
произносить слова как можно разборчивее. Пластинка играла совсем тихо,
больше похоже было на звук органа, чем на человеческий голос. - Мери и
Пег ушли в кино. Дейл сказал, что  сегодня  показывают  фильм  "Машина
Времени". Он говорит, что это про парня, который отпарвился в  будущее
или что-то в этом роде.

    Тут  Майк  замолчал  и  пристальнее  посмотрел  на  бабушку,   ему
почудилось легкое  движение  ее  ног  под  одеялом,  шевеление  самого
одеяла. Затем донесся тихий звук испускаемых газов.

    Майк быстро заговорил, чтобы скрыть свое смущение.

    - Довольно дикая идея, правда, Мемо? Отрпавиться в  будущее?  Дейл
говорит, что когда-нибудь люди научатся путешествовать во времени,  но
Кевин сказал, что это невозможно. Он говорит, что это  совсем  не  то,
что путешествовать  в  пространстве,  как  сделали  русские  со  своим
спутником... Помнишь, за которым мы с тобой следили пару лет назад?  Я
сказал, что может они в следующий раз пошлют человека, а  ты  сказала,
что отела бы тоже отрпавиться в космос.

    - Но Кев говорит, что путешествовать во времени,  особенно  назад,
нвозможно. Он сказал, что это может породить множество пара... -  Майк
попытался выговорить трудное слово. Он терпеть не мог  выглядеть  гупо
перед Мемо, она была единственным в их  семье  человеком,  который  не
считал его глупым, когда его оставили в  етвертом  классе.  -  Пара...
парадоксов, вот. Например, что будет, если ты отпарвишься в прошлое  и
случайно убьешь там своего дедушку?..

    Тут Майк сразу заткнулся, когад понял, что он говорит. Его дедушка
- муж Мемо - погиб в зернровом  элеваторе  тридцать  два  года  назад,
когда металлическая дверь случайно  открылась  и  на  него  изверглось
одиннадцать тонн зщерна, когда он чистил главный бункер. Майк  однажды
слышал, как его отец рассказывал кому-то, что  старый  Девин  Холлигэн
боролся с растущей зерновой кучей  как  собака,  пока  не  задохнулся.
Аутопсия показала, что его легкие были заполнены зерном  и  пылью  как
две битком набитые сумы.

    Майк снова взглянул на руку Мемо. Он погладил пальцы, думая о  том
осеннем вечере, когда ему было лет шесть-семь и Мемо, сидя за шитьем в
этой же самой гостиной, разговаривала с ним.

    "Майкл, твой дедушка ушел, когда за ним  пришел  господин  Смерть.
Челвоек в черном плаще вошел в зерновой элеватор и взял  моего  Девина
за руку. Но мой муж выдержал целую битву, и какую битву! И чо же  мне,
Майк, дорогой мой мальчик, придется делать, когда он явиться за  мной.
Я не позволю ему войти и схватить меня. Без драки я  не  сдамся!  Нет,
Майк, ни за что не сдамся.

    После этого Майк вообразил Смерть в виде человека в темном плаще и
мысленно видел как Мемо побеждает его так,как победила бешеную собаку.
Сейчас он наклонился и заглянул ей в глаза, как будто  близость  могла
бы помочь установлению контакта. Но в глазах он видел  лишь  отражение
собственного лица,  слегка  искаженное  в  линзах  зрачков  и  мигание
керосиновой лампы.

    0 Я не впущу его, Мемо,  -  прошептал  он.  Его  дыхание  шевелило
тонкие волоски на ее щеке. - Я не впущу его, пока ты не прикажешь мне.

    К  оконному  стеклу,  видневшемуся  между  занавесками  и  стеной,
прижималась снаружи чернота. Вверху  скрипели  досками  стены  старого
дома. Снаружи что-то скребло по стеклу.

    Пластинка кончилась, и игла теперь скользила по пустым  бороздкам,
скрежеща как коготь по камню, но Майк продолжал  сидеть  не  шевелясь,
близко наклонившись к Мемо и крепко сдимая ее руку в своих.


    Теперь летучие мыши казались чем-то смешным и далеким и наполовину
забытым, когда Дейл СТюард с братом сидели около  эстрады  и  смотрели
фильм "Машина Времени". Дейл  уже  знал,  что  будут  показывать  этот
фильм, мистер Эшли-Монтегю часто привозил фильмы через несколько  дней
после показа их в Пеории, и до смерти хотел посмотреть  его,  так  как
около года назаж прочитал книжку.

    Ветерок шуршал в листве деревьев, когда  Род  Тейлор  спас  Иветту
Мимье, когда она тонула в потоке, пока медлительный  Элой  безучастьно
наблюдал за происходящим. Лоуренс сидел, поджав под себя ноги, как  он
делал всегда,  когда  бывал  взволнован  и  жевал  последние  крупинки
попкорна, запивая его лимонадом "Доктор  Пеппер",  котрый  они  купили
прямо в парке. Широкораспахнутыми глазами он следил  за  тем  как  Род
Тейлор спускается в подземный мир Морлоков. Затем прижался  поближе  к
брату.

    - Все в порядке, - прошептал ему Дейл. - Они  боятся  света,  а  у
аэтого парня есть спички.

    На экране глаза Морлоков зажглись желтым светом и  стали  похожими
на светляков в кустах южной оконечности парка. Род Тейлор зажег первую
спичку и чудовища подались назад, защищая глаза синими лапами.  Листья
над  головами  мальчиков  продолжали  шуршать  и  Дейл  глянул  вверх,
заметив,  что  звезды  наполовину  скрылись  за  тучами.   Он   только
понадеялся, что кино успеет закончится до того, как пойдет дождь.

    Мистер Эшли-Монтегю установил  около  эстрады  два  дополнительных
выносных микрофона, в добавление к  тому,  который  был  установлен  в
самом проекторе, но звук все равно был негромким.  Сейчас  крики  Рода
Тейлора и вопли разгневанных Морлоков смешались с шелестом  листев  на
ветру и хлопаньем кожаных крыльев шмыгающих летучих мышей.

    Лоуренс еще ближе подвинулся к нему, на его джинсах еще  появилось
пятно от травы, но он ничего не замечал и даже забыл про  попкорн.  Он
снял кепку и стал жевать козырек, как делал всегда в минуты волнения.

    - Все нормально, - и Дейл мягко потрепалд брата  по  плечу.  -  Он
выведет Виенны из пещеры.

    Цветные образы продолжали на экране свою пляску.


    Дьюан сидел на кухне за своим поздним ужином,  когда  услышал  шум
приближающегося грузовика.

    Как правило, в своей комнатке в подвале, с включенным радио, он не
слышал таких звуков,  но  сейчас  входная  дверь  была  открыта,  окна
рапахнуты  настежь  и  кругом  царила   полная   тишина,   не   считая
непрерывного летнего гула сверчков,  древесных  лягушек  и  случайного
хлопанья металлической двери, ведущей в свиной хлев.

    Что-то Старик сегодня рано, подумал Дьюан,  но  в  ту  же  секунду
понял, что шум исходит от незнакомой машины. Этот грузовик был  гоаздо
больше... по крайней мере его двигатель был мощнее.

    Дьюан пригнулся и выглянул за дверь. Через несколько недель, когда
пшеница подрастет, она скроет из  глаз  подъездную  аллею,  но  сейчас
видимость еще позволяла просматривать ближайшие сотню ярдов или  около
того. Машина не появилась. И не слышно было скрежета колес по гравию.

    Дьюан нахмурился, откусил кусок ливерной колбасы и вышел за дверь.
Затем он обошел вокруг дома и сарая, чтобы получше  видеть  подъездную
аллею. Случалось, что люди заезжали на нее,  но  это  бывало  довольно
редко. Звук определенно принадлежал грузовику,  дядя  Арт  отказывался
водить такие машины, говоря, что жизнь в сельской местности достаточно
тошнотворна и без того, чтобы усадиваться за руль этой  безобразнейшей
из форм автомобилей, когда-либо созданных в Детройте,  и  мотор,  звук
которого слышал Дьюан не принадлежал кадиллаку Дяди Арта.

    Дьюан стоял в теплой тишине, доедая сэндвич и глядя вдоль  дороги.
Небо было совершенно темным, по нему скользили бесформенные  облака  и
поля низких колосьев в полном молчании приготовились к буре. В канавах
мелькали светляки, и на фоне раскидистой дикой яблони  тоже  виднелись
их голубоватые огоньки.

    Огромный грузовик с погашенными  фарами  неподвижно  замер  вблизи
въезда в аллею примерно в сотне ярдов от Дьюана. Он не видел  деталей,
мог только разглядеть, что темный контур  машины  формировал  сплошное
черное пятно там, где должно было быть место для фар.

    Дьюан помедлил несколько секунд, прикончил бутерброд  и  попытался
тем временем решить, знает ли он кого-нибудь, у  кого  примерно  такой
грузовик и кто мог бы к ним приехать в субботний вечер. Нет, таких  он
не знал.

    Возможно, кто-то привез Старика пьяным? Такое случалось прежде. Но
не в такую рань.

    Далеко на юге сверкнула молния, но грома не было  слышно.  Слишком
далеко. Мгновенный свет не дал Дьюану возможности разглядеть  что-либо
получше, лишь подтвердил, что машинга еще была здесь.

    Что-то теплое прижалось к голени мальчика.

    - Ш-ш-ш, Уитгенштейн, - прошептал он, опускаясь  на  одно  колено,
чтобы обнять собачью шею.  Та  др