знаешь ли! Позволь, я пришлю
тебе повара. Мне неприятно думать, что ты тут живешь на крестьянской пище.
     - Прошу тебя, не надо. Общество двоих в течение целого дня -  это самое
большее, что я способен выдержать. По счастью, они уходят на ночь к  себе. И
все получается как нельзя лучше, поверь.
     - Что ж, ладно. Но позволь мне сделать для тебя что-нибудь, преподнести
тебе какой-нибудь подарок.
     - Когда  у меня возникнет  в чем-нибудь  нужда, я непременно обращусь к
тебе  с просьбой, обещаю. А теперь расскажи, как продвигается строительство.
Боюсь, я был  тут слишком поглощен своей  собачьей конурой и ничего не знаю.
Успеют ли кончить работы к свадьбе?
     Он покачал головой.
     - Разве что к  лету можно будет привезти туда королеву. А  на свадебные
торжества я поеду в Каэрлеон. Они назначены на май. Ты приедешь?
     - Если я тебе там не буду нужен, я предпочел бы не ездить. Мне  слишком
много пришлось  путешествовать в последние годы, и это начало сказываться на
моих силах.
     - Воля твоя. Нет, больше вина не надо, благодарю. Еще одну вещь я хотел
у тебя  спросить. Помнишь, когда зашла речь о  моей женитьбе - о моей первой
женитьбе, -  ты  как-то сомневался.  Насколько  я понял,  у тебя  тогда было
предчувствие несчастья.  Если так,  оно оправдалось. Скажи мне, а теперь, на
этот раз, ты не испытываешь сомнений?
     Мне говорили, что, если  я захочу, лицо мое становится непроницаемым. Я
посмотрел ему прямо в глаза и ответил:
     - Ни малейших. А почему ты спрашиваешь? Ты что, сам сомневаешься?
     -  Нисколько. -  Быстрая улыбка. - Пока,  во  всяком  случае. Ведь  мне
сообщают, что  она  - само совершенство. Все  рассказывают, что  она хороша,
словно майское утро, все наперебой твердят то, се,  пятое и  десятое. Это уж
как заведено. Однако довольно будет, если у нее чистое дыханье и покладистый
нрав...  Ах  да,  и  приятный голос. Мне,  знаешь ли,  нравятся благозвучные
голоса. И  коли так, мне не найти себе лучшей пары.  Как валлиец, Мерлин, ты
должен это подтвердить.
     - Да,  я подтверждаю.  Я согласен со  всем, о чем  тогда толковал Гвил.
Когда же ты отправляешься в Уэльс, чтобы привезти невесту в Каэрлеон?
     - Я не смогу поехать сам. Мне через неделю надо  отправляться на север.
А за ней  я посылаю Бедуира и  с  ним Герейнта и - чтобы оказать ей почести,
раз я не смогу прибыть сам, - короля Мельваса из Летней страны.
     Я кивнул, и разговор перешел на цели предстоящей ему поездки на  север.
Он ехал осматривать оборонительные сооружения на северо-востоке. Лотов родич
Тидваль держал теперь Дунпелдир  якобы  от  королевы  Моргаузы и  от  Лотова
первородного сына  Гавейна, но на самом  деле королева со  своим  семейством
прочно обосновалась на Оркнеях и не собиралась их покидать.
     - Что  лично мне  очень даже по  душе,  -  равнодушно заключил Артур. -
Однако из-за этого на северо-востоке возникли кое-какие затруднения.
     Он  объяснил мне, о чем  идет  речь. Все дело было в  герцоге Агвизеле,
владельце  неприступного  замка  Бремениум,   что  расположен  среди  холмов
Нортумбрии,  где проходит,  подымаясь к Чевиотским  горам,  Дерийский тракт.
Пока на севере  правил Лот, Агвизель готов был действовать  под его началом,
"как  шакал",  по  презрительному  замечанию  Артура,  заодно  с  Тидвалем и
Уриеном.
     - Но  теперь,  когда на место  Лота сел  Тидваль,  - разъяснял Артур, -
Агвизель считает, что он и сам ничем  не хуже. До меня дошли слухи - правда,
у меня нет  доказательств, - что, когда  в  последний раз англы высадились в
устье  реки  Алаунус, их  там  встретил  Агвизель,  и  не  с  войной, а  для
переговоров с их главарем. Ну  а куда  он, туда  и Уриен, два братца-шакала,
строящие из себя  львов.  Они, может  быть, думают, что я далеко и ничего не
узнаю, но  я  их разуверю  и явлюсь к ним в гости как снег на голову. Явлюсь
якобы для того, чтобы осмотреть состояние Черного вала. Насколько я понимаю,
Агвизеля необходимо  под  тем  или  иным  предлогом  лишить власти, но  меры
принимать  надо  осторожно,  чтобы не возбудить  противодействия со  стороны
Тидваля и  Уриена.  Покуда  я еще не  заручился союзом  с западными саксами,
допускать,  чтобы отпали короли севера, никак нельзя.  Если придется убирать
Тидваля, это  может привести  к возвращению в Дунпелдир Моргаузы - мелочь, в
общем-то, по сравнению с главным, однако день, когда она снова сядет в замке
на большой земле, не будет для меня радостным днем.
     - В таком случае лучше, чтобы он никогда не настал.
     - Вот  именно.  И я постараюсь, чтобы  так и  было.  -  Он  поднялся  и
осмотрелся  в последний  раз. -  Приятно у тебя тут.  Но боюсь, до отъезда я
больше не успею с тобой повидаться, Мерлин.
     - Пусть же пребудут с тобою боги, мой милый. В этой поездке и  во время
твоего бракосочетания. Ну а  когда-нибудь,  когда  сможешь,  приезжай ко мне
опять.
     Он вышел. Комната стала опять  просторной, воздух в ней взволновался  и
снова наполнился покоем.

     2
     Покоем  была  исполнена вся  та  весна.  Вскоре после отъезда Артура на
север  я  побывал в  Камелоте, посмотрел, как  там продвигаются строительные
работы,  и,  убедившись, что  все  идет хорошо,  оставил  их  завершение  на
Дервена, а сам с  радостью  возвратился в свое новое  убежище, словно к себе
домой в Брин Мирддин. Остальное время до наступления лета я был занят своими
делами, проводил посадки  в саду,  писал письма  Блэзу и  по мере зацветания
трав собирал по окрестностям целебные растения.
     Артура я до свадьбы больше не видел.  Гонец принес мне однажды краткую,
но благоприятную весть. Артур получил доказательства измены Агвизеля и напал
на него  в Бремениуме. Подробности не сообщались, но Артур завладел замком и
казнил  Агвиэеля, однако  так, что не возбудил против  себя ни  Тидваля,  ни
Уриена и  никого из их родичей.  Более того,  Тидваль даже принимал  участие
вместе с  Артуром  в штурме Бремениума. Как Артуру удалось этого достигнуть,
он  не  писал; но со  смертью  Агвизеля  в  мире  стало  чище,  а  поскольку
наследников  после  Агвнэеля  не  осталось,  Артур  мог  посадить  в  замок,
охраняющий Чевиотский перевал, человека по своему выбору. Он выбрал Бревина,
на которого мог полностью положиться, и, довольный, возвратился в Каэрлеон.
     В назначенное время  прибыла в  Каэрлеон леди Гвиневера в сопровождении
королевского эскорта: Мельваса, Бедуира и отряда рыцарей  Артура. Кей с ними
не поехал, ему,  как королевскому  сенешалю, долг  предписывал  находиться в
замке,   где   шли   приготовления  к   пышному   празднеству.  Позднее  мне
рассказывали, что отец невесты предложил  назначить свадьбу на начало мая, а
Артур,   мгновенье   поколебавшись,    ответил   "нет",   притом   с   такой
решительностью,  что все  просто  подняли  брови.  Только  и  всего.  Других
разногласий не возникло. Все остальное прошло без сучка без задоринки. Ясным
солнечным днем в  исходе мая молодые сочетались  браком, и Артур второй  раз
возвел новобрачную на королевское ложе, только теперь в их распоряжении было
вдоволь дней и ночей. Потом, в первые недели лета, они приехали в Камелот, и
тогда я смог увидеть своими глазами вторую Гвиневеру.
     Королева  Гвиневера  из  Северного Уэльса  обладала  не  только  добрым
здоровьем  и  чистым  дыханьем;   она  была  красавица.  Чтобы  описать  ее,
потребовалось  бы  позаимствовать у старых  бардов  все их древние  обороты:
волосы  цвета  спелой ржи,  очи как  летние небеса,  кожа нежнее  цветочного
лепестка и гибкий  стан.  Ко всему  этому надо еще прибавить живость  нрава,
щедро расточающего вокруг  радость и  веселье, - вот тогда можно представить
себе ее особое очарованье. Ибо она была  очаровательна. На пиру по случаю ее
прибытия в  Камелот я весь  вечер  следил и видел, что не один король, но  и
другие не в силах отвести от нее глаз. Это  будет  королева, которая  станет
властвовать  не  только  над Артуром, но  и над всеми  его рыцарями.  Кроме,
пожалуй, Бедуира. Он один не пожирал ее глазами, а сидел еще задумчивее, чем
обычно, погруженный, наверно, в свои грезы; что же до Гвиневеры, то она едва
ли раз  взглянула в его сторону. И мне  подумалось,  что уж не  произошло ли
промеж ними  что-нибудь неладное  на пути из Северного Уэльса?  Вон  Мельвас
ловит каждое слово, слетающее с ее уст, и взирает на нее с тем же обожанием,
что и остальные рыцари, хоть и превосходит их годами.
     То было, помнится, особенно погожее лето. Сияло жаркое солнце, время от
времени  проливались благодатные дожди и дули  теплые ветры, так что в полях
созрел урожай, какого не припомнят старожилы; коровы и овцы нагуляли гладкие
бока,  и  настала  наконец пора  жатвы. И хотя по воскресеньям  благовестили
колокола  христианских  храмов, а у  дорог, где  прежде были  насыпаны груды
камней  или белели  статуи богов, теперь стояли кресты, все равно крестьяне,
радостно занимаясь своими трудами, возносили хвалу молодому королю не только
за мир, который  он  им подарил, но также и за самый урожай, столь богатый и
щедрый. Для них молодой властитель был источником благ и побед, как недужный
Утер в последние годы своего правления был  причиной бед и  недорода по всей
стране.  И  еще  простые люди  повсюду -  как  и  придворные  в  Камелоте  -
нетерпеливо  ждали  оповещения  о  том,  что  молодая  королева   затяжелела
наследником престола. Но лето склонилось к концу, наступила  осень,  и, хотя
была собрана богатая жатва, королева что ни день скакала на лошади со своими
дамами  по  лесам  и  лугам,  по-прежнему  стройная  и  гибкая,  и  никакого
оповещения сделано не было.
     В Камелоте больше  уже никого  не тревожила память о прежней  королеве,
которая сразу понесла и погибла  в муках.  Здесь все  начиналось наново, все
сверкало,  строилось,   создавалось.  Королевский   дворец  был  уже  готов,
приступили   к  работе   золотильщики  и  камнерезы,   трудились  ткачихи  и
вышивальщицы,  каждый день  в новую  столицу привозили дорогие товары: вазы,
серебро,  золото; на  дорогах  не  было  проезда от торгового люда.  То  был
расцвет молодости  и  смеха, строительства  и  торжества;  мрачные годы были
забыты.  А  что  до  "белой  тени" моих печальных  предчувствий, то  я начал
склоняться к мысли, что это ранняя кончина той, первой, миловидной Гвиневеры
упала тенью поперек света и до сих  пор таится, как призрак, в глухих углах.
Но мне  Гвиневера нигде  не являлась,  а  Артур  если  и вспоминал ее, то не
обмолвился ни единым словом.
     Так  прошли  четыре зимы; дворцовые башни блестели свежей позолотой, на
границах сохранялось спокойствие, урожаи собирались щедрые,  и люди привыкли
к миру  и процветанию. Артуру  исполнилось  двадцать пять лет.  Он  сделался
молчаливее, чем  прежде, чаще отлучался  из дома и  все  дольше оставался  в
отлучке. Потом герцогиня Корнуэльская родила Кадору сына, и Артур отправился
на юг, чтобы быть  его  восприемником, а  королева Гвиневера осталась  дома.
Сначала все радостно зашептались, что-де, уж наверно, у королевы есть веская
причина не пускаться в путешествие; однако король со свитой уехал и вернулся
и снова уехал, морем, в Гвинедд, а королева в Камелоте все так же скакала на
коне, смеялась,  танцевала и устраивала  приемы, изящная,  как девушка, и по
виду беззаботная, как птица.
     Однажды  ранней весной, в  дождливый пасмурный  день, когда  уже начали
сгущаться  сумерки, к моим воротам подъехал всадник.  Он  принес  известие о
том, что  король  по-прежнему  в  отсутствии и назад  его ждут не раньше чем
через неделю. А королева Гвиневера исчезла.
     Эту весть мне  привез сенешаль  Кей,  названый Артуров брат, сын  графа
Эктора Галавского.  Был он  тремя  годами  старше Артура, высок  и  могуч  -
широкие плечи и во всю щеку румянец. Храбрый  и умелый воин, он в отличие от
Бедуира был неспособен вести  за собой других, у  него  не хватало для этого
душевной чуткости и  воображения, и этот же  изъян делал его  бесстрашным  в
бою. Мечтатель и поэт, Бедуир страдал вдесятеро против него, он был тоньше и
несравненно умнее.
     Кей был  тверд в исполнении  своего долга и, поскольку королевский двор
был  оставлен  на  его  попечение,  явился  ко  мне   собственной  персоной,
сопровождаемый  одним-единственным  слугой. И  притом рука  у  него была  на
перевязи,  вид  обессиленный и  при всей  его обычной невозмутимости страшно
озабоченный. Он рассказал мне о  том, что произошло, сидя  у горящего очага,
от которого  в  стропилах  потолка  бились  отблески  света.  Я  угостил его
нагретым вином с пряностями и настоял на том, чтобы он освободил из перевязи
и дал мне осмотреть поврежденную руку.
     - Меня прислал  к тебе Бедуир. Я ранен,  вот он  и отослал меня. Нет, к
врачу я не обращался,  не  до того было,  разве ты не понимаешь?  Без  моего
догляду мало ли что могло случиться.  Ты погоди, сейчас я все расскажу... Ее
нет  дома  с рассвета. Ты  заметил, какое  было славное,  погожее  утро? Она
выехала со своими  дамами  в  сопровождении  одних только  слуг  и двух-трех
телохранителей. Ну, как обычно, ты знаешь.
     - Знаю.
     Действительно, королеву  в  этих поездках иногда сопровождал кто-нибудь
из рыцарей, но  нередко случалось, что у них оказывались более  важные дела,
чем ее ежедневные прогулки. У  нее была своя охрана и слуги,  а времена были
мирные, в  окрестностях Камелота ей  не  грозило никакой опасности от дикого
бродячего  люда - бича одиноких путников во времена  моей молодости. Так что
Гвиневера  в то  погожее  утро  поднялась  чуть свет, села на свою  мышастую
кобылку  и с двумя дамами  в сопровождении  четырех мужчин,  из которых двое
были  вооружены,  поскакала  по  лесам и лугам. Путь  их  лежал через  сухой
верещатник, за  которым  вставал  стеной  густой  лес. Справа лежало  топкое
болото, по которому  среди  высоких камышей  извивалась,  пробираясь к морю,
река, а к  востоку простиралась холмистая  равнина  с разбросанными  по  ней
купами деревьев и, постепенно возвышаясь, переходила в дальнее нагорье. Дичи
набили много, низкорослые гончие  приносили  ее со всех  сторон,  слуги,  по
словам  Кея, во все  глаза смотрели,  чтобы  не  потерять собак.  Между  тем
королева  спустила  своего  сокола, поскакала  за  ним, преследуя  зайца,  и
углубилась в лес.
     Кей крякнул, когда мои пальцы нащупали поврежденный мускул.
     - Ну? Я  же говорил, что это пустяк,  верно? Просто растяжение? А долго
оно будет заживать? Да ладно, я не  в этой руке держу меч. Так вот, королева
поскакала  в лес, а  дамы  остались  на опушке.  Ее  камеристка  плохо ездит
верхом, а вторая,  леди Мелисса, та  уже  немолода.  Слуги свозили на седлах
разбежавшихся гончих. Никому и в голову не  приходило беспокоиться. Королева
-  отличная наездница,  ты знаешь, она даже на белом  скакуне  Артура сумела
прокатиться  - и  к тому же она  не в первый раз вот так уносится  на  своей
лошадке,  дразнит спутников. Ну, они  и в  ус не дули, а двое телохранителей
поехали вслед за ней.
     Кей в  двух словах  досказал  остальное. Королева действительно нередко
уезжала одна вперед, и худа от  этого  не  было, так что  охрана  не шпорила
коней, а ехала за нею не спеша. Они  слышали, как скачет по густому подлеску
ее серая кобылка, как шелестят  кусты и трещат сучья под копытами. Потом лес
пошел  погуще, всадники  перешли на  рысь, пригибаясь  под  ветвями  вековых
деревьев, еще качающимися после проезда королевы. Приходилось смотреть, куда
едешь, обходить лесные завалы и ямы с водой - того и гляди,  провалится конь
вместе с всадником. Сердясь и посмеиваясь, пробирались они по опасному лесу,
пока вдруг не  спохватились, что больше не слышат скока королевиной кобылки.
В спутанной чащобе не видно было следов проехавшей всадницы. Натянули удила,
остановились.  Слушают: в лесу тишина,  лишь  стрекочет  где-то  в отдалении
сорока.  Покричали   -   никакого   ответа.   Скорее   раздосадованные,  чем
встревоженные, разъехались в  разные стороны, один - на голос сороки, другой
- глубже в чащу.
     - Не буду донимать тебя подробностями, - заключил Кей. - Сам понимаешь.
Съехались  они снова,  теперь  уже в  тревоге. Принялись  снова  кричать, их
услышали слуги, стали искать вместе. Потом вдруг слышат: бежит серая кобыла.
Скачет что есть духу и ржет на бегу. Они - в шпоры и за ней.
     - Да? - Я уложил ему разбитую руку в перевязь, и он поблагодарил меня.
     -  Так-то  лучше. Спасибо. Кобылу  настигли  оттуда  милях  в трех, она
охромела,  и за ней тянулись  по земле  оборванные  поводья. Но королевы  не
было. Отослали они женщин с одним из слуг в замок, а сами продолжали поиски.
Мы  с Бедуиром  вывели  боевой  отряд и  до вечера прочесывали  лес  во всех
направлениях,  но тщетно. - Он  вскинул здоровую руку. -  Знаешь, что там за
местность. Только кончается непроглядная чащоба, где  и огнедышащему дракону
не  продраться,  и тут же - трясина, всаднику  на лошади с головкой. Да  и в
лесу канавы в человеческий рост глубиной и широкие, на коне не перепрыгнешь.
Там-то я  и пострадал. Еловые лапы  были свалены над ямой, совсем как волчья
ловушка, я в  нее и  угодил. Хорошо еще,  жив. Коню  брюхо пропороло. Бедная
скотина, чего от него теперь ждать.
     - А кобыла? - спросил я. - Не была перепачкана в болотной грязи?
     - До  глаз.  Но  это ни  о чем не говорит. Она  битый  час  носилась по
трясинам  и топям.  Правда,  чепрак был  разорван.  Похоже,  что она падала.
Только  не верится, чтобы королева вылетела из седла, разве что нижним суком
ее  выбило.  По,  поверь  мне, мы  перешарили  в  лесу каждый  куст,  каждую
ложбинку. Лежит, должно быть,  где-то без памяти - если не того хуже. И надо
же было такому произойти, как раз когда король в отлучке!
     - За ним, я надеюсь, послали?
     - Бедуир отправил гонца перед тем, как мы выехали на поиски. Сейчас там
полон лес  народу. Оно, конечно,  уже темно,  но,  если она придет в  себя и
позовет,  кто-нибудь  да  услышит.  Что  еще  можно бы  предпринять?  Бедуир
отправил  людей с  бреднем, иные ямы  очень  глубоки, а  в  речке, что течет
поблизости,  сильное течение... -  Он не договорил. Его простоватые  голубые
глаза,  взирали на меня  с мольбой о чуде.  -  После того как я упал, Бедуир
послал меня  за  тобой.  Мерлин,  поедем  с  нами и  покажи нам, где  искать
королеву!
     Я  опустил  глаза, посмотрел  на  свои руки, потом в  очаг,  где язычки
пламени, догорая, лизали почерневшую головню. Со времен  битвы на горе Бадон
я не испытывал своей силы.  А  до  этого еще  дольше  не отваживался  к  ней
прибегать -  ни в пламени, ни в снах, ни во  внутренности светлого кристалла
или  дождевой капле не было  мне видений. Нет, не буду я докучать богу. Если
он  заговорит со  мною,  то  заговорит сам.  Заговорит  тогда,  когда найдет
уместным, я же поступлю по воле его.
     -  А  может  быть,  ты прямо сейчас  мне скажешь? - Умоляющий голос Кея
дрогнул.
     Было  же время, подумал я, когда стоило мне вот так посмотреть в пламя,
вот так протянуть руку...
     Маленькие язычки зашипели  и взметнулись чуть не  в  человеческий рост,
головня  раскалилась,  и непереносимый  жар тронул кожу.  Разлетелись искры,
жаля, как пчелы, - знакомая,  животворящая боль. Свет и пламя и весь живущий
мир  -  все поплыло  ввысь,  сияние  и мгла, огонь и дым и дрожащее видение,
подхватившее с собою и меня.
     Голос  Кея  вернул  меня  на  землю.  Кей  стоял,  отступя  к стене  от
располыхавшегося очага. Сквозь багровые отсветы я  увидел, как он бледен. По
лицу его струился пот. С трудом, охрипшим голосом он произнес:
     - Мерлин...
     Он уже таял, тонул среди света и тьмы. Я услышал собственный голос:
     - Ступай. Вели приготовить мою лошадь. И жди меня на дороге.
     Как он вышел, я не слыхал. Я был уже далеко от этих освещенных пламенем
очага   стен,  прохладная  огненная  река  унесла  меня  и  опустила,  точно
оторванный ветром лист, во т