ово вызвало какое-то воспоминание.
   Дотронувшись до лба здоровой рукой,  Александр  поморщился,  а  потом
встревоженно спросил:
   - А мой конь? Он меня  сбросил.  Был  еще  олень...  Ну  да,  олениха
выскочила на дорогу. Мой конь не ранен?
   - Не тревожь себя, с ним все в порядке. Ни царапины.
   Так ты вспомнил? Ну, это хороший знак! Да,  вы  оба  с  ним  упали  с
обрыва. Тебе повезло. Вот на столечко глубже, и ты утонул бы прежде, чем
тебя вытащили. Ты ударился головой, не волнуйся,  останется  всего  лишь
синяк, который попортит тебе лицо денек-другой!
   От души рассмеявшись, она вновь занялась тряпицами и теплой водой. От
воды пахло смесью каких-то трав,  и  Александр  снова  с  благодарностью
откинулся на подушку.
   - Мне кажется, я и ногу повредил. Ты говорила, было много крови?
   - Это из твоей левой руки; преужасная была рваная рана, я тебе скажу.
Ах да, ты же и сам чувствуешь? Теперь лежи спокойно. Нужно проверить, не
воспалилась ли рана. Они решили, что, свалившись с  обрыва,  ты,  верно,
напоролся рукой на сломанную ветку. О ноге не беспокойся, это  -  просто
растяжение, из-за которого полежать придется денька два, не больше. Я же
сказала, тебе повезло.
   - Похоже на то. Кто меня привез?
   - Трое отправились на охоту.  Сюда  тебя  принес  Енох.  Ну  вот,  на
сегодня достаточно. Оставайся, лежи себе спокойно  и  отдыхай,  а  Питер
сейчас принесет тебе чего-нибудь поесть.
   Нет, молодой господин, я же сказала тебе,  лежи  в  постели.  С  этим
ударом по голове, день-два пройдет не меньше, прежде чем  ты  достаточно
окрепнешь, чтобы стать на ноги. И не беспокойся  о  своем  коне.  О  нем
позаботились. Просто делай, как говорит старая Бригита, и не  пройдет  и
недели, как вы оба вновь отправитесь в путь.

***

   В этом, как вышло, она ошиблась.
   Александр съел то, что принес ему мальчик-паж, твердо решив встать  с
постели сразу после еды и  посмотреть,  вдруг  он  уже  сможет  избавить
госпожу-хозяйку от нежданного и загостившегося гостя. Но то ли от  удара
по голове ему было хуже, чем казалось, то ли в настойке,  что  дала  ему
выпить кормилица, было какое-то снотворное, но когда он сел и  попытался
встать, головокружение вернулось с новой силой и комната опасно  поплыла
перед глазами.  Александр  снова  прилег  и  закрыл  глаза.  Он  немного
отдохнет, голова у него перестанет кружиться, и  он  тогда  будет  самим
собой...
   Но когда он проснулся снова, сумерки уже почти сгустились,  и  он  не
испытывал никакого желания шевелиться. Голова по-прежнему болела, горела
и ныла рана в левой руке.
   Питер, войдя в комнату  (в  третий  раз  за  день,  о  чем,  конечно,
Александр даже не догадывался) с чашкой бульона и свежевыпеченным хлебом
в салфетке, бросил на него полный сомнения взгляд,  потом  расставил  на
столе еду  и  стремглав  вылетел  из  комнаты,  чтобы  напугать  Бригиту
рассказом о том, что молодой господин, по его разумению,  уже  почти  не
жилец и явно дело идет к такому же приступу лихорадки, какой  унес  его,
Питера, дядю, когда тот упал пьяным в крепостной ров и пролежал там  всю
ночь, пока его не нашли.
   Он был прав относительно лихорадки, хотя и  вызвала  ее  не  холодная
вода, а заражение в рваной  ране.  Следующие  несколько  дней  Александр
провел в жаркой и кошмарной стране лихорадочных видений, где дни и  ночи
сливались в единый болезненный круговорот, а лица и голоса появлялись  и
исчезали, скользили мимо, оставаясь незамеченными и неузнанными.
   Однажды Александр проснулся - как будто ни с того ни с сего - с ясной
головой и вернувшейся памятью и обнаружил, что на дворе снова ночь и что
он лежит в незнакомой комнате, гораздо большей, чем прежняя,  и  богато,
даже роскошно, обставленной.
   Спину ему подпирали шелковые подушки, нагроможденные посреди  широкой
кровати с богато вышитыми занавесями, а по всему покою были  расставлены
позолоченные стулья с ярко вышитыми подушечками  и  резные  поставцы,  и
бронзовые треноги, поддерживавшие свечи из  чистого  воска,  от  которых
пахло медом. У стены против  изножия  кровати  -  стол,  покрытый  белым
льном, на котором были расставлены разнообразные сосуды, похожие на  те,
что приносила кормилица Бригита, но эти были  из  чистого  серебра,  или
серебра с позолотой, или, быть может, даже золота. И у  стола,  смешивая
что-то в одном из золотых кубков, склонилась самая  прекрасная  женщина,
какую Александр когда-либо видел.
   Повернув голову, незнакомка  заметила,  что  Александр  не  спит,  а,
напротив, наблюдает за  ней,  и  с  улыбкой  выпрямилась,  оставив  свою
работу.
   Для женщины она была высокого роста, стройная, но с пышными округлыми
грудью и бедрами и с гибкой талией, чего не скрывало  ее  пышное  платье
цвета янтаря. Темные и очень  длинные  волосы  спускались  по  ее  спине
толстыми косами, как будто незнакомка приготовилась ко сну, но они  были
кокетливо перевязаны янтарными, в  цвет  платья,  лентами  с  крохотными
золотыми бантиками, в которых поблескивали драгоценные  камни.  Глаза  у
нее тоже были темные, внешние углы их чарующе подымались  к  вискам,  за
этим изгибом следовал изгиб тоненькой темной брови. Другая женщина сразу
же бы заметила, что и брови, и веки тщательно подведены и затенены и что
изгиб гордого рта искусно подкрашен, но Александр, несмело  глядевший  с
подушек, видел лишь воплощение красоты, которое,  смутно  думалось  ему,
несомненно, сейчас  исчезнет,  оставив  его  со  старой  кормилицей  или
доброй, но скучной дамой Лунедой.
   Незнакомка  не  исчезла,  а,  шагнув  в  круг  света,   отбрасываемый
ароматной свечой, произнесла:
   - Так, значит, несчастливый путник проснулся? Добрый вечер, господин.
Как ты себя чувствуешь? Нет-нет, - поспешила  возразить  она,  когда  он
попытался подняться. - Не пытайся сесть. У тебя был сильный жар, и  тебе
еще нужен покой.
   С этими словами она положила руку ему на лоб: прохладная сильная рука
мягко толкнула его назад к подушкам. Уж конечно, не видение, но реальная
женщина, и такая красивая... Вот как, думал в тумане  Александр,  должно
было  начаться  это  приключение;  но  еще  не  все  потеряно   -   этот
благословенный олень, в лучших традициях старых легенд, привел его назад
в Темную Башню и в спальню - неужели это ее  собственная?  -  прекрасной
дамы из мальчишеских снов...
   - Ты? - переспросил  он,  неприятно  поразившись  звуку  собственного
голоса - будто блеяние овцы, подумалось ему, - и попытался снова:
   - Кто ты?
   Она быстро подошла к столу, взяла золотой  кубок  и  поднесла  его  к
кровати. Наклонившись,  она  приподняла  прохладной  рукой  его  голову,
помогая ему выпить напиток.
   - Я теперь твоя сиделка, Александр. Когда я услышала, что  случилось,
я приказала перенести тебя сюда, в мои собственные покои, где я могла бы
сама ухаживать за тобой. Нет никого в сопредельных королевствах, кто  бы
мог сделать это лучше меня. Давай же, выпей.
   Ворот ее  платья  свободно  скользил  по  нежной  шее.  И  когда  она
наклонилась ниже, Александр увидел ее груди, округлые и полные с темными
тенями между ними.  Оторвав  взгляд,  он  поднял  глаза  и  увидел,  что
незнакомка наблюдает за  ним.  Она  улыбалась.  Растерявшись,  Александр
попытался заговорить, но незнакомка, все еще улыбаясь, покачала  головой
и наклонила кубок так, чтобы последние капли питья вылились ему в рот, а
потом отнесла пустой кубок назад на стол.
   Голос у нее был теперь равнодушный и чинный.
   - Ты снова заснешь, а завтра жар совсем спадет, и рука  исцелится.  Я
перевязала твои раны, пока  ты  спал.  Нога  еще  какое-то  время  будет
причинять тебе боль, и ты должен давать ей покой. Теперь я пришлю к тебе
Бригиту, но утром мы увидимся снова.
   Александр, который знал, что никогда не сможет попросить  эту  богиню
помочь ему дойти туда, куда ему теперь  требовалось,  испытал  чистейшую
благодарность, когда она, по ставив  кубок,  отвернулась.  Но  было  еще
что-то, что ему необходимо было знать.
   - Откуда ты знаешь мое имя? - хрипло спросил он.
   Уже положив руку на ручку двери, она бросила ему улыбку через плечо:
   - У меня есть глаза и уши, а то, чего я не могу увидеть и услышать, я
узнаю из дыма и хрустального шара, и голосов, шепчущих  в  темноте.  Так
что доброй ночи, Александр.

***

   Несмотря на ее заботу или, что более вероятно, вследствие нее, той же
ночью лихорадка вернулась и помешала Александру заснуть. Бессонные  часы
заполняли беспорядочно кружащиеся мысли. Была одна и лишь одна женщина в
Темной Башне, которая могла так выглядеть, так говорить,  которая  могла
бы приказать внести и поместить чужака в  королевских  покоях.  Королева
Моргана, чародейка.
   И  что  еще  знает  эта  колдунья,  умеющая  читать  завитки  дыма  и
хрустальный шар и слушать голоса из ночной тьмы?

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ПРЕКРАСНАЯ ПАЛОМНИЦА

Глава 17

   Однажды, за несколько  месяцев  до  того,  как  началось  приключение
Александра, холодным и ясным январским полднем герцог  Ансерус,  поискав
дочь, нашел ее в солярии, круглом помещении на верху башни,  в  обществе
Мариамны. Девушки, которым полагалось быть  занятыми  тканьем  гобелена,
сидели рядышком в квадрате солнечного света, свободно падавшего из окна,
и  над  чем-то  смеялись.  Будь  Алиса  ниже  родом  и  положением,  чем
герцогская дочь, можно было бы сказать, что они хихикали,  С  появлением
герцога смех внезапно смолк, и обе  девушки  встали,  чтобы  присесть  в
поклоне. Потом Мариамна, повинуясь взгляду своей госпожи, снова  присела
и вышла из солярия.
   Алиса устроилась поудобнее, и  герцог  пододвинул  кресло  поближе  к
окну. Несмотря на солнечный свет и распространявшееся от жаровни  тепло,
в комнате было прохладно. Ансерус потер руки, прочистил  горло,  но  еще
прежде, чем он заговорил, девушка скромно произнесла:
   - Да, отец.
   - Что ты хочешь сказать  этим  "да,  отец"?  Я  ведь  еще  ничего  не
говорил.
   - Нет, но ветер дует с севера, и Новый год только-только  миновал,  и
тебя пробирает холод.
   Ее отец нахмурил брови и подался вперед,  всматриваясь  в  дочь  -  с
возрастом герцог становился все более близоруким.
   - Ну и что же?
   - А то, что в замке холодно как в склепе, повсюду сквозняки,  и  пора
снова отправляться в паломничество.
   Герцог издал сухой смешок.
   - Не говори такого при отце Ансельме, дитя! Но, разумеется, ты права.
Я и впрямь все чаще подумываю о весеннем солнце юга, зная при этом,  что
думать следует лишь о грехах наших  и  молитвах,  которые  мы  вознесем,
достигнув своей цели.
   - О каких грехах? - с нежностью переспросила дочь. -  Это  я  из  нас
грешница, и сами мысли, что мне сейчас пришли в голову, грешны! Я только
что говорила с Мариамной о Святой Земле и о том, что, быть может, в этом
году мы отправимся туда снова, и  как  бы  меня  обрадовала  возможность
снова побывать в Риме - какой там чудный удобный  дом  с  подогреваемыми
полами! - и о дамасских  шелках,  которые  я  смогу  купить  на  суке  в
Иерусалиме! Вот тебе и грех.
   - Не шути с этим, милая.
   Герцог говорил мягко, но Алиса, покраснев, поспешила добавить:
   - Прости меня. Но, отец, это же правда. Ты - святой, и Господь знает,
ты сделал для меня все, чтобы и я могла последовать по твоим стопам,  но
я все та же грешная девчонка, которая больше думает.., ну, о сем мире  и
всех его удовольствиях, чем о мире грядущем.
   - И о таких удовольствиях, как  замужество?  -  В  ответ  на  быстрый
взгляд Алисы герцог кивнул. - Да, дитя мое, об этом я и пришел  с  тобой
поговорить, а не о путешествиях, новых городах и молитвах.
   Алиса коротко вздохнула, но потом откинулась  в  ожидании  на  спинку
кресла, сложив руки на коленях - просто воплощение кротости, которое  ни
на мгновение не обмануло ее отца.
   Герцог заговорил осторожно, будто проверяя ее реакцию:
   - Тебе исполнилось шестнадцать, Алиса. Это возраст, когда большинство
девушек уже счастливо сыграли свадьбу, управляют собственными  домами  и
прислугой и заботятся о собственных семьях.
   Она промолчала, и герцог снова кивнул:
   - Знаю, милая. Мы уже говорили об этом, ты была послушной дочерью. Но
всегда молила меня подождать, подождать еще год..,  а  потом  еще  один.
Теперь ты должна сказать мне почему. У тебя нет матери, которая дала  бы
тебе совет, но  я  готов  тебя  выслушать.  Тебе  хотелось  бы  избежать
замужества, дитя? Возможно ли, что ты начала задумываться о монастыре?
   - Нет! - Это восклицание вырвалось у  Алисы  так  горячо,  что  брови
герцога удивленно поползли вверх, но она продолжала уже более мягко:
   - Нет, отец, дело не в этом. Ты же знаешь, что я никогда бы не смогла
быть - я никогда не смогла бы принять святую жизнь. А что до замужества,
я всегда знала, что однажды придется об этом задуматься,  но..,  у  меня
уже есть дом, поместье и слуги. Здесь и забота, которая о тебе! Не могли
бы мы подождать? Может, до того, как мне исполнится  семнадцать?  Тогда,
обещаю, я послушаюсь тебя  и  дам  тебе  устроить  мое  будущее.  -  Она
наградила  его  улыбкой,  полной  нежности  пополам   с   озорством.   -
Разумеется, если этот молодой человек, которого ты  для  меня  выберешь,
будет храбрым и красивым -  и  безземельным,  так  что  не  увезет  меня
отсюда. А сам поселится в Замке Розы!
   Отец улыбнулся в ответ, но ответил, как мог, строго:
   - Алиса, дорогая моя, Господь знает, я оставил бы тебя при себе, если
б смог. Но сама знаешь, рано или поздно это дело должно быть  улажено  -
ради прочного будущего каждого из нас и каждого из людей в наших землях.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   Пока они беседовали, солнечный луч сместился и лег на кресло герцога.
И в этом резком, прохладном зимнем свете  Алиса  внезапно  увидела,  как
постарел ее отец. Он похудел, заботы истончили его лицо, обострив костяк
и начертив новые морщины меж бровей. Волосы у него были совсем седые.
   - Ты болен? -  Ее  голос  стал  резким  от  страха,  так  что  вопрос
прозвучал скорее как обвинение.
   Он покачал головой.
   - Нет-нет. Я вполне здоров. Но только  что  пришли  вести,  серьезные
вести. Разве ты не видела гонца?
   - Нет. Мариамна говорила, она что-то слышала,  но...  Какие  новости,
отец? Дурные? Случилась беда?
   - Не для нас, во всяком случае, не для нас  непосредственно.  Ты  вот
недавно шутила о моем кандидате тебе в мужья.., думаю, из наших  прошлых
разговоров ты уже поняла, на кого первого пал бы мой выбор.
   - На Дриэна? С ним что-то случилось?
   Говорила она с тревогой, но та никак не выходила за рамки  положенной
вежливости. Ни она, ни герцог никогда не встречались с Дриэном.  Он  был
младшим  братом  одного  из  Соратников  Верховного  короля,   Ламорака.
Последний не так давно еще служил вместе с  Друстаном  при  дворе  Марча
Корнуэльского. О них с братом шла слава  хороших  людей  и  верных  слуг
Верховного короля.
   Герцог покачал головой.
   - Опять не впрямую. Но на юге творятся прискорбные дела. О них я тебе
никогда не говорил, но ты, без сомнения, слышала,  что  местные  женщины
рассказывают о сестре Верховного короля...
   Он помедлил, и Алиса поспешила вставить:
   - О королеве Моргане, которую король Регеда, отослав от себя, запер в
монастыре в Каэр Эйдин?  Да,  конечно,  я  это  знала,  и  все  об  этом
говорили.  Это  же  было  давным-давно.  -  Она,  разумеется,  не  стала
добавлять, но повсюду также судачили -  с  подробностями  -  о  любовной
связи королевы, которая отяготила ее предательство и  вынудила  мужа  не
только отослать ее от себя, но и выдать ее на милость Верховного короля.
   - Нет, нет, - возразил герцог. - Не о Моргане. О ее сестре  Моргаузе,
вдове короля Лота Оркнейского, которая жила на Северных  островах,  пока
Верховный король не приказал ей вернуться и привезти ко двору в  Камелот
своих сыновей. С тех пор он держал их у себя на службе, но  за  какой-то
проступок в прошлом королеву Моргаузу, как  и  ее  сестру,  содержали  в
монастыре.
   Алиса промолчала. Эту историю она тоже знала, те ее  версии,  которым
изначально позволили достичь детских  ушей  и  с  тех  пор  столько  раз
приукрашивали,  что  те  превратились  едва  ли  не  в  легенду,  быстро
перерастающую в народную  сказку.  Говорили,  что  когда-то,  много  лет
назад, когда они были молоды, Моргауза возлежала со своим сводным братом
Артуром и родила ему сына, Мордреда, который, известный как  "племянник"
Верховного короля, был теперь в доверии Артура и близок при  дворе  и  к
Верховному королю, и к его королеве. И это несмотря на тот факт (об этом
также шептались),  что  Моргауза  ненавидела  своего  сводного  брата  и
оставила мальчику жизнь лишь из-за пророчества Мерлина, что однажды этот
ребенок станет  Артуровой  погибелью.  Мерлина  она  тоже  ненавидела  и
однажды наконец зашла слишком далеко даже для королевы, попытавшись  его
отравить. Магия старого чародея победила яд, Мерлин остался в живых,  но
король  Артур  наказал  это  преступление,  заточив  ее  в  монастырь  в
Эймсбери, у самого края Великой Пустоши.
   - Я знаю о заточении королевы Моргаузы в Эймсбери, - сказала Алиса, а
потом,  не  переставая  удивляться,  какое  отношение  старые  байки   о
волшебстве и заговорах могут иметь к ее отцу, спросила:
   - Но ты сказал "содержали"? Ты хочешь  сказать,  ее  освободили?  Или
случилось что-то другое?
   -  Ее  убили  в  монастыре,  причем  смерть  постигла  ее   от   руки
собственного сына Гахериса. - Увидев потрясенный  взгляд  Алисы,  герцог
резко подался вперед в кресле, шлепнув ладонями по подлокотникам.  -  Ну
вот, мы сидим и обсуждаем твое замужество, а я все еще обращаюсь с тобой
как с ребенком. Прости меня, милая! Теперь слушай, я расскажу  тебе  все
как есть. Это отвратительная скандальная история.
   Королева Моргауза  даже  в  монастыре  умудрялась  приводить  к  себе
любовников. Не могу сказать, как или  кого,  но  последним  из  них  был
Ламорак. Он был поставлен командовать гарнизоном крепости поблизости  от
Пустоши и впервые увидел эту женщину, когда прибыл в Эймсбери  по  делам
Верховного короля. Похоже, ему не занимать чести, он и  повел  себя  как
человек достойный. Он готов был жениться на ней, так что можно  сказать,
что он имел кое-какие права на ее ложе. Но как бы то ни было, он  был  с
нею, когда Гахерис, один из ее сыновей, приехавший в монастырь  вечером,
чтобы увидеться с матерью, застал Моргаузу  в  объятиях  любовника  и  в
приступе ярости выхватил меч и зарубил ее. Я не очень  точно  знаю,  что
произошло потом, но каким-то образом ему помешали напасть  на  Ламорака,
который позднее сложил свой меч к ногам Верховного короля и  отдал  себя
на его милость. Ламорака  отослали  за  море.  Для  его  же  собственной
безопасности. Оркнейский клан - Гахерис и его братья - народ  буйный,  и
Верховный король  пытается  предотвратить  ссоры  меж  своими  рыцарями.
Гахериса тоже прогнали от двора. - Ансерус сделал глубокий вздох.  -  Ты
же понимаешь, что это означает.
   - Что Дриэн отправился за море со своим братом?
   - Нет, не это. Пока еще нет. Он был в замке Друстана в  Нортумбрии  -
возможно, он до сих пор еще там. Но мне сказали, что  Гахерис  поклялся,
что бы ни делал Верховный король, выследить  Ламорака  и  убить  его.  А
тогда родня Ламорака, в свою очередь, может начать искать мести.  И  так
одно потянет за  собой  другое,  пролитая  кровь  станет  жаждать  новой
крови... - Его голос внезапно зазвучал устало. - Так что вот он.., конец
нашим планам на брак с юным Дриэном. Я не позволю втянуть мою  дочь  или
мой дом в кровавую междоусобицу. Мы можем лишь благодарить Господа,  что
вести пришли своевременно. Я уже написал письмо, которое  завтра  должно
было отправиться на Север с гонцом. Теперь оно никуда не отправится. Так
что у тебя все же будет передышка, и нам придется думать вновь.
   Алиса склонила голову, сцепив руки на коленях.
   - Я буду молиться за них. За Ламорака, который, наск