в лицо - и вдруг завопила благим матом!
   Я  бы  и  сам  от  такого  визга  удрал  куда  подальше  без  всякого
рукоприкладства, но тут к нам подскочил прохожий, кинулся между  мной  и
блондинкой, и по роже я понял - это его женщина, бывшая или будущая.
   Он был из этих - из плоских. Кулак сам сжался и въехал ему в челюсть.
   Вмиг вокруг нас  образовался  круг  людей,  плотный,  но  ставший  на
немалом расстоянии, и эти люди хором заорали. Я не мог бить всех  подряд
- я развернулся и убежал.
   Что-то  со  мной  творилось  нехорошее!  Вторая  женщина  подряд   не
поддалась на испытанный прием!
   Смутное понимание  зародилось  в  голове,  но  эту  идею  нужно  было
проверить.
   Третья попытка тоже пошла прахом, женщина решила  спастись  от  меня,
перебежав улицу на красный свет  перед  самой  троллейбусной  мордой.  Я
кинулся следом, троллейбус все же скрыл ее от меня, я побежал вровень  с
ним, потому что сзади и справа шли иномарки, и бежал  довольно  долго  -
целый длинный квартал, до светофора. Там только вернулся на тротуар.
   Три прокола подряд! Никогда со мной такого не бывало!
   Вдруг я понял - это Маргаритка виновата. Если бы не она - был  бы  во
мне сейчас настоящий азарт и настоящий голод. Когда девки видят,  что  я
их по-настоящему хочу, она не выделываются. А сейчас голода не было. Вот
в чем беда!
   Но и сытости не было.
   Может, мяса навернуть?
   Но у меня же - ни цента!
   Я шел, и шел, и шел, ругая на все лады Билла Бродягу -  пора  бы  ему
уже и появиться, пора бы ему что-то для нас обоих придумать.  Справа  за
темным стеклом витрины мелькали огоньки. Я сообразил -  это  же  игровые
автоматы! Поиграть?
   Я вошел, какое-то время изучал обстановку. Это был не просто  игровой
зал, а вместе с кафешкой, и крашеная блондинка  за  стойкой  сразу  меня
усекла. Она посмотрела так, что я понял: пять минут  трепа,  и  хотя  бы
чашка кофе в долг без отдачи мне обеспечена.
   - Вот ты где, Люсенька! - сказал я, подходя. - Не узнала?
   Блондинка посмотрела на меня с некоторой тревогой.
   Я знаю эту тревогу в женских глазах. Словами я  бы  выразил  ее  так:
ого, начинается что-то замечательное, только бы не проснуться...
   - Это же я, Гена! Неужели забыла?  Помнишь,  поезд,  купе,  настоящее
хохляцкое сало с  чесноком?  -  Помню!  -  ответила  блондинка,  но  так
сердито, что мне сделалось не  по  себе.  -  Я,  миленький,  все  помню!
Валерка!!! Димка!!! Славка!!!
   Оказывается, в зале  была  вооруженная  охрана!  Три  здоровых  парня
немедленно возникли и загородили мне выход.
   - Это кто, Люсь? - спросил тот, что стоял впереди. - Автомат, что ли,
ломал?
   - Какой  автомат?!  -  Люся  за  стойкой  наливалась  яростью  и  уже
скалилась, как настоящая бешеная сука. - Этот  козел  ко  мне  в  поезде
приставал! В одном купе ехали! Утром хватилась - ни его, ни кошелька!
   - Ни фига себе! - это они, по-моему, изумились  хором...  Я  изумился
тоже. Какой, к черту, поезд? Какой кошелек?..
   - Валерка, стань в дверях! - командовала Люся.  -  Понимаете,  еду  я
прошлым летом поездом Харьков - Москва, и  едет  со  мной  в  купе  этот
козел! И никого, кроме нас! Все же на юг  рванули,  а  я,  дура,  с  юга
прусь! Ну, то да се, сами понимаете! Просыпаюсь - ни козла, ни кошелька!
   Правильно она назвала себя дурой. На ее вопли  сперва  обернулись,  а
потом стали подползать мужики и ребята,  игравшие  на  автоматах.  Нашли
себе развлечение!
   Я подался к дверям, но Валерка, заметив, загородил  их,  и  загородил
основательно - в нем было кило двести, честное слово, и росту - под  два
метра,
   У меня был один путь для отступления - открытая  дверь  за  спиной  у
дуры. За дверью имелась кухня, а  всякая  кухня  имеет  еще  и  выход  в
какой-нибудь двор.
   - Явился! Одного кошелька ему мало! - продолжала выступать дура. -  И
ведь отыскал! Ой, мама дорогая!!!
   Я перепрыгнул через стойку,  красиво  перепрыгнул,  пришел  ногами  в
какую-то идиотскую миску, стоявшую на  полу,  и  вместе  с  дурой  Люсей
грохнулся на пол. Она завизжала так, что меня  этим  визгом  словно  над
полом приподняло. И я  оказался  на  дуре,  как  если  бы  собирался  ее
изнасиловать.
   Каким-то образом мы, лежа на полу и брыкаясь, въехали  в  кухню.  Тут
шуму прибавилось - заорала и повариха. И ледяной водопад рухнул  мне  на
плечи! Я вскочил и резко развернулся, готовясь принять бой.  Но  боя  не
было - и охрана, и игроки, которых я успел заметить, ржали, как  стоялые
жеребцы.  Они  показывали  на  меня  пальцами  и  так  ржали,  до  таких
натуральных слез, что вряд ли даже меня видели.
   Ничего не понимая, я провел ладонью по мокрому лицу.
   Тут смех раздался и снизу. Я посмотрел на дуру,  которая  тоже  ни  с
того ни с сего расхохоталась, и не узнал ее.
   Ее лицо, мокрое, как у меня, было  в  каких-то  лохмотьях  и  зеленых
крапинках. Но она, даже не пытаясь подняться, тыкала в меня  пальцем.  В
меня! Это что же - и я сейчас такой?..
   Я одним прыжком оказался у стойки, другим - по ту сторону, и выскочил
в дверь, которую  уже  никто  не  охранял.  Прохожие  шарахнулись,  и  я
побежал.
   Остановился у зеркальной витрины. Проклятые  буржуи  поналепили  этих
витрин во всех забегаловках. Из зеркала смотрело  чудовище,  облепленное
мокрыми лохмотьями.  Я  вынул  из  волос  длинного  красно-коричневатого
червяка и попробовал на вкус.
   Тут только стало ясно  -  повариха,  спасая  дуру  Люсю,  облила  нас
холодным свекольником. Всю полутонную кастрюлю вывернула.  И  ведь  надо
отдать ей должное - спасла!
   Я обобрал с себя всю эту дрянь. Хорошо, что рубашка  черная,  подумал
при этом, когда мокрая - блестит, и  только.  Высохнет  свекольник  -  и
будет она, как новенькая. Штаны вроде не очень пострадали.
   Я выглядел вполне  пристойно.  Нормальный  крепкий  мужчина,  выгодно
выделяющийся на фоне прочих...
   Ксения!
   До того, как она приедет домой, нужно изучить местность  и  составить
план  действий.  Того  усатого,  который  ее  вез  на  машине,  вырубить
несложно. Усатые лысеющие типы, вроде покойника  Ротмана,  умеют  только
делать деньги, делать их для нас - для настоящих мужчин, чтобы мы пришли
и эти деньги забрали.
   Лихо я рассчитался с Ротманом за Машку Колесникову!
   Я прошел несколько кварталов и узнал знакомые  места.  Более  того  -
довольно быстро нашел и нужный дом. Во-он там она живет... Третий  этаж,
окна - во двор...
   Окна...
   Нет!
   Ничего я той ночью в окнах не видел. Ни о чем не  думал.  Не  было  в
моей жизни такой ночи.
   - Привет! - сказал мне пожилой мужчина, хлопнув по плечу. Когда-то он
был и крепким, и сильным, и кулак, должно  быть,  считался  тяжелым.  Из
уважения  к  этим  былым  достоинствам,  о  которых  можно   было   лишь
догадываться, я и назвал его про себя ?мужчиной?. Хотя  это  скорее  был
старик, осанистый тяжеловесный старик.
   - Привет! -  сказал  и  я.  Но  не  допустил  на  лицо  ни  малейшего
удивления. У мужчины лицо всегда должно быть непроницаемым.
   - Ты чего натворил? - спросил он. - Менты всех  опрашивают,  куда  ты
подевался.
   - Да ничего я не натворил.
   Тут я вспомнил, что скверная тетка с розовыми  волосами  тоже  что-то
мне толковала про ментов.
   Менты, менты... Что же это такое? Кто же это такие?  Слово  вроде  бы
ничего, занятное слово...
   - Если ты там где-то чего-то, - загадочно сказал мужчина, - так лучше
добеги до  них  сам.  Меня  один  допрашивал,  Горчаков  фамилия,  такой
рыжеватый. Вроде не дурак. Сказал - если ты появишься, чтоб первым делом
его отыскал. Погоди - бумажку с телефоном дам.
   Бумажка оказалась клочком газеты.
   Менты... Вспомнил!
   - Пусть этот Горчаков идет за своими яйцами!  -  сказал  я  так,  как
говорил Бродяга, когда посылал полицейских подальше.  А  смятую  бумажку
бросил старику под ноги.
   - Ты, Валентин, совсем  сдурел?  -  строго  спросил  он.  Вот  теперь
кое-что стало ясно. И та тетка, и он приняли меня за другого человека.
   - Какой я тебе Валентин? Я - Брич! А что? Мне свое имя скрывать не от
кого.
   - Ого! - сказал он. И ничего больше. Я повернулся и ушел.
   Если в этом дворе меня с кем-то путают, это меняет планы.  Значит,  и
Ксения  может  перепутать...  Надо  придумать,  как   этим   совпадением
воспользоваться, или хотя бы так все рассчитать, чтобы оно не помешало.
   Вон Бродяге показалось однажды,  что  мужик  в  гостиничном  коридоре
похож на шерифа Джима Смолла. Любой другой бы рукой махнул - мало ли что
мерещится на второй бутылке виски? А Бродяга пошел следом - и  ведь  это
действительно  оказался  шериф.  Плохо  было  то,  что   он   обернулся,
немедленно узнал Бродягу и поднял страшный шум...
   На этом месте мои размышления прервал запах.
   Пахло вкусно. Хоть и не мясом, но все равно вкусно. Рыбой!
   Я  поднял  глаза  и  увидел  вывеску.  Она  была  написана  какими-то
старинными буквами, и я  минут  пять  маялся,  пока  не  сообразил,  что
надписи как-то соответствуют три серебряные рыбины на цепочках.
   "Три карася? - вот что значилось на  вывеске.  И  внизу  была  совсем
официальная табличка со словами ?Рыбный ресторан?. Ресторан... Караси...
Карасевич?!
   Я вошел.
   Швейцар хотел было  остановить  меня,  такой  правильный  швейцар,  с
золотыми пуговицами, но я его отодвинул.
   - Ну, ты, родной! - сказал я ему. - Где хозяин?
   - Какой тебе хозяин?
   - Карасевич! Где он тут у вас?
   Швейцар уставился на меня дикими глазами, и я  понял,  что  он  прямо
сейчас, в моем присутствии, сошел с ума.
   - Хозяина зови! - сказал я ему. - Скажи - по делу пришли.
   И в глубине души усмехнулся: дело это было - получить от меня в ухо.
   - Сейчас, - сказал швейцар, - а ты тут подожди. Я  вошел  в  холл,  а
оттуда направился в зал. Там было пусто - время не  то,  чтобы  солидные
люди приходили посидеть. Лишь несколько  столиков  занято,  где  -  пара
толстых старух, где - какой-то лысый одиночка, а то еще  бородатый  один
сидел в глубине у стойки и разговаривал  с  барменом.  Швейцар  подозвал
официанта, что-то шепнул.
   - Ты, родной! - сказал я, подходя. - Сказано же - чтоб хозяин был!
   - Сейчас. Анатолий Ефимович!  -  позвал  швейцар.  Бородатый  слез  с
высокого стула и неторопливо направился ко мне.
   Тут я и задумался. Это вроде не был Карасевич. Карасевич - большой  и
бородатый, а этот - среднего роста, мне по ухо. И не толстый.
   - Я за хозяина, - сказал этот Анатолий Ефимович.
   - Мне сам нужен.
   - Сказано - я за него. Ну? Глаза были очень неприятные.
   - Сказано - нужен сам, - повторил я.
   - Ага... Юра! - это он позвал  швейцара,  и  тот  мгновенно  оказался
рядом. - Юра, что будет, если кто-то из вас не выполнит мою просьбу  или
скажет мне кривое слово?
   - Плохо будет, Анатолий Ефимович! - весело ответил швейцар. - Наш нам
бошки пооткручивает!
   - Ясно? - спросил бородатый.  -  Юра,  ты  хороший  парень,  но  будь
жестче. Когда непонятно кто ломится в двери, не бойся дать ему  в  рыло.
Один раз, но от души. Второго  не  понадобится.  Лучше  пусть  мы  будем
вытаскивать тебя из ментовки,  это  не  такое  дорогое  удовольствие  по
сравнению с разгромом, который может  устроить  какое-нибудь  похмельное
рыло.
   Тут бы хорошо было впасть в ярость и сделать  то,  на  что  бородатый
намекал - разгромить в мелкие  дребезги  этот  траханный  ресторан  ?Три
карася?! Но бешенство не наступало.  Бородатый  нехорошо  смотрел;  и  я
понимал, что это - боец. Он же видел меня, он же не мог не видеть, что я
круче всей местной шушеры! И спокойно так нарывался  на  драку.  Или  не
нарывался? Или он уже столько в жизни дрался, что я для него  просто  не
существовал?
   Нужно было немедленно впасть в ярость!
   - Ну, ты, родной! - крикнул я ему. И занес кулак так,  как  собирался
занести, чтобы въехать в ухо Карасевичу.
   Куда он девался из-под кулака - было непонятно.  Зато  что-то  ткнуло
меня между лопаток, несильно, зато в  какую-то  интересную  точку,  и  я
полетел на пол.
   Нет!
   Поскользнулся.
   Я - Брич, и я поскользнулся.
   Так.
   - Походи к Сашке Барсуку на айкидо, Юра, - сказал бородатый. - Видишь
- аккуратно и без суеты. Это даже восьмидесятилетняя бабушка  с  ним  бы
проделала.
   Бабушка? Со мной?
   Я вскочил и развернулся.
   - Мало, значит, было,  -  заметил  бородатый.  -  Юра,  поди,  позови
охрану. А то я, кажется, работаю, а они зарплату получают.
   Он видел, что я готовлюсь к настоящему броску, видел - и с  места  не
сдвинулся. А я уже был в бешенстве, я уже летел к нему!..
   И вдруг ослеп.
   Резь в глазах была страшная.
   - Что это с ним? - я услышал шаги и голос подбегавшего Юры. И  другие
шаги - человека три в крепкой,  настоящей  мужской  обуви  неслись  сюда
издалека.
   - Полный порядок,  -  отвечал  голос  бородатого.  -  Красный  перец.
Унимать похмельное  рыло  в  ресторане,  где  на  каждом  столике  стоят
пряности, - одно удовольствие. Ребята, ребята - сейчас, пожалуйста,  без
мордобоя! Выведите только на улицу - и аккуратно коленкой под зад. Учить
вас еще и учить...
   Они не только вывел меня на улицу - они еще провели  до  переулка.  Я
держался обеими руками за  лицо,  жал  на  глаза,  как  будто  от  этого
сделалось бы легче, и понимал, что нужно немедленно их чем-то промыть.
   Парни по обе стороны меня обсуждали происшествие.
   - Говорят, он в Анголе воевал.
   - Был там военным переводчиком вроде.
   - Да нет, воевал! И потом инструктором в спецназе...
   - А откуда он, по-твоему, испанский знает?
   Мог ли я совершить ошибку и не признать в этом  бородатом  настоящего
мужика? Нет, не мог. Значит, про Анголу и спецназ - брехня.
   Сейчас главное - промыть глаза. Выступили  слезы...  Слезы,  конечно,
промывают. Но реветь в три ручья при всем честном народе?
   Нельзя.
   Я - Брич. Я - настоящий, а эти все - фуфло,  сопляки,  мелкая  гнусь.
Плоские и им подобные!
   Резко скинув с себя сопляков, я побежал вперед, вытянув руки и  плохо
различая дорогу.
   Потом я увидел уличный лоток со всякой дрянью - но среди дряни стояли
бутылки с минералкой. Я взял одну, посмотрел в глаза продавщицы  тяжелым
взглядом - есть у меня такой тяжелый взгляд, и я им горжусь - и  свернул
в ближайшую подворотню. Во дворе на лавочке я кое-как промыл глаза.
   Надо было вернуться к ?Трем карасям?, выследить Карасевича и дать ему
наконец в ухо. Но я потерял ориентацию.  Когда  полуслепой  несешься  по
улице, сворачиваешь неизвестно  куда,  и  еще  по  двору  бредешь  целую
вечность в поисках скамейки - очень трудно пройти по своему следу назад.
Я даже знал, что это вообще невозможно.
   В общем, я сидел на лавочке  и  думал,  что  когда  Бродяга  за  мной
приедет, я ему все выскажу.  Мимо  проходили  старухи  с  детьми.  Но  в
какую-то минуту пошли люди...
   Очевидно, в этом доме жили  и  серьезные  мужики.  Они  приезжали  на
чистых иномарках, ставили их в нужные места, заранее  зная,  кто  займет
пространство сзади и спереди. Они были хорошо одеты. Некоторые привозили
с собой женщин. Женщины были старые, но в дорогих тряпках.
   Вот интересно, подумал я, Маргаритка  уже  убралась  домой?  Наверно,
посидела утречком, поежилась от холода, поняла, что  кушать  хочется,  и
пошла себе потихоньку.
   Что-то  не  получается  у  меня  сегодня  женщину  снять,  подумал  я
следующей очередью. Вообще денек не заладился.
   Голоден ли я? Пожалуй, да. Творог  и  орешки  -  это  разве  еда  для
мужчины?
   Я встал и пошел куда глаза глядят. К счастью, они уже глядели.
   По правую руку я увидел пивной бар. Там сидели мужики, к которым меня
словно на ниточке потянуло. Крепкие такие, правильные мужики. В классных
кожаных куртках. Вот! Мне нужна кожаная куртка.  Костюм  и  лакированные
туфли я куплю потом, а чтобы войти в этот бар,  к  этим  мужикам,  нужна
куртка - черная, без лишнего выпендрежа, и  чтобы  сразу  было  видно  -
дорогая.
   Мужики нависли над столом. Я сразу выделил одного - главного. Он  был
коротко стрижен, смугл, с крупным суровым лицом. Он  сидел,  не  слишком
наклоняясь, а остальные тянулись к нему. Я мог держать пари  на  чемодан
баксов - они говорили О ДЕЛЕ!
   Мне тоже безумно захотелось сесть за тот стол и сказать  свое  веское
слово... стоп! Мне нужно придумать ДЕЛО.
   Бар-то ведь не  из  самых  дорогих.  Если  эти  мужики  сидят  тут  и
совещаются, значит, они еще НЕ СДЕЛАЛИ ДЕЛА. А если бы сделали - черта с
два тут бы сидели! Они бы уже на Гаваях черномазых девчонок лапали.
   Я чуть не хлопнул себя по лбу Зря весь день  прослонялся!  Я  же  мог
найти подходящий банк и сеть в засаду Как тогда в Чикаго! Сколько же  мы
с Бродягой пасли тот банк? Я уже наизусть знал, когда какой  крысеныш  в
галстуке приходит и уходит, сколько минут курит у  входа,  знал  в  лицо
хахаля каждой уборщицы!
   Решив  не  тратить  больше  времени  на  всякую   ерунду,   Ротман-то
пристрелен, а Карасевичу можно надавать по ушам и когда-нибудь потом,  я
зашагал прочь. Нужно было раздобыть еды, спокойно выспаться,  а  с  утра
пройтись по тем улицам, где тут у них банки расположены. И  разобраться,
что к чему.
   С едой все оказалось очень просто. Я зашел в универсам  с  намерением
послоняться между рядов и сунуть за  пазуху  хотя  бы  плоскую  упаковку
нарезанной ветчины. Но у столика, где положено  перекладывать  купленный
товар  из  проволочных  магазинных  корзинок  в  свои  сумки  и  пакеты,
заболтались две тетки. Одна была толстая - и доброе дело сделал бы  тот,
кто лишил ее на сегодня ужина. Я просто взял ее корзинку и прямо с  этой
корзинкой вышел из универсама.
   Мне эта еда сейчас был важнее.
   А переночевать я мог и в ?Гербалайфе?.
   Там меня ждал сюрприз - в незапертой квартире на третьем этаже сидела
Маргаритка.
   - Я знала, что ты придешь! -  воскликнула  девчонка  и  первым  делом
полезла в корзину. Я крепко почесал в затылке.
   - Я решила ждать тебя сколько смогу,  -  говорила  она,  разворачивая
продовольствие. - Ты не представляешь! Сюда какие-то дядьки заходили,  я
в ванной спряталась! Потом на антресоли полезла, нашла  старые  журналы,
вот, читала, потом вообще стемнело...
   И она смотрела мне в глаза огромными темными  глазищами.  Она  хотела
меня!
   - Дядьки, говоришь, заходили?
   - А знал бы ты, как они ругались. Я этому  Валентину,  как  появится,
яйца откручу! Это - один, а другой - что яйца, ты с  него  за  прогул  в
двойном размере сдери, тогда ему жена за тебя все что нужно открутит!  В
общем, они раза три приходили этого Валентина искать.
   Валентин... Очень интересно... Уж не тот ли, за кого меня приняли?
   А за Валентином охотятся менты. Чего-то он такого натворил...
   - Послушай, - сказал я, - это место ненадежное. Ты знаешь, где  можно
прожить два-три дня? Чтобы никто не видел?
   - Конечно, знаю, - ответила Маргаритка. - На Малаховке.
   - Малаховка - это что такое?
   - Это огороды, - объяснила девчонка. - А  на  огородах  обычно  стоят
садовые домики. Летом в них живут, а  потом  закрывают  до  весны.  Туда
зимой понемногу все бомжи собираются. Там же и окна застекленные, и даже
какие-то койки с матрасами.
   - Это далеко?
   - - А ты хочешь прямо сейчас туда идти?
   - Да.
   С женщинами иначе нельзя. Нужно говорить только одно слово,  но  так,
чтобы они поняли - других слов не будет.
   - Хорошо, - сказала Маргаритка. - Пойдем. Это  было  уж  вовсе  ни  к
чему.
   - Ты бы лучше домой шла, - сказал я.
   - Я же говорила - ни за что! Лучше сдохну, а не вернусь!  -  девчонка
прямо-таки заорала. - А если ты меня с собой не возьмешь, я  знаешь  что
сделаю? Вот прямо в этом доме залезу на самый верхний этаж и прыгну! И -
все! Лучше - это!..
   Как и следовало ожидать, она заревела и бросилась мне на шею.
   - Брич, миленький!.. - бормотала она. - Возьми меня с собой! Я же  не
могу без тебя!
   И я взял ее с собой.
   Мы прихватили из  той  квартиры  на  третьем  этаже  старые  журналы,
одеяло, термос,