с каждым из  этих  двоих в
последующие  годы.  При  этом если  в  переводе в Москву тогдашнего  первого
секретаря Свердловского обкома Бориса Ельцина более весомую роль сыграл Егор
Лигачев, то возвращение в столицу Александра Яковлева из зарубежной "ссылки"
- прямой результат поездки Горбачева в Канаду,  куда он  прилетел в мае 1983
года изучать тамошнее сельское хозяйство. (Кроме Горбачева за Яковлева перед
Андроповым ходатайствовал также Г.А.Арбатов.) Чувство политического родства,
возникшее  тогда  между  ними,  привело  советского  посла  в  Канаде  через
несколько месяцев в круг ближайших горбачевских соратников и друзей, затем в
состав  членов Политбюро и Президентского  совета,  чтобы  позднее  развести
обоих надолго в  разные стороны,  оставив им на память о  совместно прожитых
исторических событиях пепел выгоревшей дружбы.

     С воцарением Андропова в ЦК и Кремле должно было измениться и положение
Горбачева. В глазах партийных царедворцев он представал чуть ли не наследным
принцем. Этому  в  немалой  степени  способствовало  то,  что  по инициативе
Андропова именно Горбачеву поручили весной 1983 года выступить  с  докладом,
посвященным   дню   рождения  В.И.Ленина.   Всем  была   памятна   символика
прошлогоднего доклада - выступивший с  ним Андропов  был через  месяц избран
вторым секретарем ЦК, а в конце года - Генеральным.
     Все, казалось, складывалось блестяще  для благополучно вылупившегося из
партийного инкубатора руководителя, готового подхватить опасно накренившееся
Красное знамя, - его уже не  несли, а скорее опирались  на  него,  используя
древко как костыль, доживавшие свой век старики.  И надо же,  чтобы именно в
эти судьбоносные месяцы разминки  перед  выходом на старт  партийного принца
начали посещать поистине гамлетовские сомнения.
     Известно, что он уже и в ставропольский период видел противоречия между
словесным  фасадом  режима  и  скрывающейся за ним  реальностью,  возмущался
"отклонениями" от социалистического идеала. Этим, кстати,  он и мог обратить
на   себя  внимание  членов  "партийной  олигархии",   озабоченных   поиском
идеалистически настроенных  наследников. Для его  политического формирования
помимо здоровых моральных качеств, привитых крестьянской жизнью, важным было
и то, что большая часть его активной жизни прошла в провинции, вне Москвы, а
стремительность  карьеры позволила  сохранить  непосредственность  чувств  и
здравый смысл, не дав времени очерстветь  и  стать циником. Но одного набора
этих  качеств, по-своему  уникального для столичного номенклатурного  мирка,
было тем не  менее недостаточно,  чтобы  не  только задавать  себе острейшие
вопросы, но  и  отвечать  на  них. Оказавшись в  1983 году в  двух шагах  от
верховной  власти  в  стране  и  осознав связанную  с  ней  ответственность,
Горбачев начал задумываться об ответах.
     Трудно сказать,  что  больше  повлияло  на его  размышления  той  поры.
Подготовка ли к "праздничному докладу", когда он  перечитал всего  "позднего
Ленина"  и вслед за ним пришел к  выводу, что большевики "совершили ошибку",
которую надо было исправить новой политикой. Или поездка в Канаду и открытие
на этот раз уже не туристического фасада западного мира, а его фундамента  -
в виде  высокопродуктивной экономики  и,  в  частности, сельского хозяйства.
Партсекретарю из  аграрного края, отдавшему  несколько лет жизни мобилизации
на "битву за  урожай" и постоянному понуканию тружеников села, непросто было
понять  механизм "самоэксплуатации"  канадских  фермеров,  обходившихся  без
бригадиров и райкомовских уполномоченных.
     Нельзя исключать и самого простого и, пожалуй, логичного объяснения: не
миражи  зарубежья (как  подслушали  канадцы,  уходя с  показанной ему фермы,
русский гость бормотал себе под нос: "У нас такого и через пятьдесят  лет не
будет"),  а  открывшаяся  перед  ним  с  кремлевских холмов  во  всей  своей
драматичности реальность собственной страны должна была превратить  человека
с развитым чувством  гражданской ответственности  и просто  здравого смысла,
каким,  очевидно,  был Горбачев, в опасного для абсурдной  Системы скептика,
если не оппозиционера.

     Период работы в роли политического подмастерья Андропова и фактического
второго  секретаря продолжался всего  несколько месяцев. В одну из их встреч
еще  в  ЦК  (последние проходили уже в больнице) Юрий  Владимирович  сказал:
"Знаешь, Михаил, старайся вникать во все дела. И вообще, действуй, как  если
бы  тебе пришлось взять всю ответственность на себя". Разговор состоялся еще
до резкого ухудшения здоровья генсека летом 1983 года. Горбачев, разумеется,
не предполагал, что новый этап в его жизни может начаться так скоро.
     Андропов умер в феврале 1984 года,  не  успев осуществить  того, о чем,
по-видимому, мечтал, и не сумев оставить после  себя у руководства партией и
страной человека, которому бы доверял. В этом смысле  Брежнев поступил более
ответственно  и эффективно.  Впрочем,  нельзя отрицать,  что главным  итогом
скоротечного  пребывания  Юрия  Владимировича  на  высшем   посту  останется
привлечение  им  к  руководству  страной  нового  поколения.  Собрав  вокруг
Горбачева хоть и весьма пеструю по воззрениям группу - от Лигачева и Рыжкова
до Яковлева,  этот  внешне сумрачный и осмотрительный  человек дал стартовый
толчок тем, кто был решительно настроен на разрыв с брежневизмом  и способен
пойти в этом много дальше, чем он сам,  уже в  силу необремененности багажом
прошлого и ответственностью за него.
     С  избранием генсеком К.Черненко положение Горбачева в  Политбюро сразу
осложнилось. И  не потому только, что его  отношения с "адъютантом" Брежнева
не  были, да  и не могли  быть такими,  как с  Андроповым. Сами по  себе эти
взаимоотношения  мало  что  значили  -   слишком  несамостоятельной  фигурой
оказался  новый  руководитель  партии.   Он,  кстати,  и  предложил  Михаилу
Сергеевичу пост секретаря по идеологии - то ли в благодарность за то, что не
преградил ему путь  к  могиле  у Кремлевской  стены, то ли  понимая, что без
новой подпорки обветшавшее Политбюро может рухнуть.
     Важнее было  другое - с его избранием  вновь оживился  весь разросшийся
при  Брежневе  аппаратный  мир и с  надеждой подняли пригнувшие  было головы
члены прежнего руководства. Горбачев же в новой ситуации из почти официально
объявленного  престолонаследника  оказался  разжалован  в   рядового   члена
Политбюро.  "Дарованное"  ему  Андроповым  право  вести  Секретариаты  стало
негласно и гласно оспариваться, а будущее вновь стало неопределенным.
     Возглавлял контрнаступление  при явном поощрении генсека  Н.Тихонов.  В
кильватере  за  ним  следовали  В.Гришин,  Г.Романов,  В.Долгих,  М.Зимянин.
Отдавая себе отчет в незавидном здоровье Константина Устиновича, эта когорта
стремилась  избавиться  от  андроповских питомцев  как  можно скорее,  чтобы
расчистить плацдарм для будущей решающей схватки - борьбы за пост следующего
генсека.   Однако   у  этого  отряда  верных  брежневцев  была  проблема   с
командованием.  Черненко,  не  раз  вызывавший  Горбачева для  "решительного
разговора",  как правило,  пасовал,  лишь только тот  предлагал  рассмотреть
претензии   к  нему   на   заседании   Политбюро.  Окончательно  же   первый
антигорбачевский "мини-путч" подавил своим авторитетом Д.Устинов.  На правах
старшего  члена пресловутого  "узкого круга"  он, узнав об очередной попытке
отстранить   Горбачева  от  ведения   Секретариатов,  зашел  к  генсеку  для
персональной   беседы  и  потом  сообщил  Михаилу  Сергеевичу,  что  "вопрос
урегулирован".
     Тем не менее всем было ясно: главный вопрос - о преемнике - урегулирует
только само время. Горбачев потратил его  на то, чтобы укрепить свои позиции
среди тех, кто будет  голосовать на очередном "траурно-историческом" пленуме
- дата его созыва была  известна лишь  Богу,  -  министров,  военачальников,
секретарей обкомов.
     Продолжался   и  процесс  его  политического  самообразования,  богатый
материал  для  этого давали и международные  контакты.  По его  собственному
признанию,   сильное   влияние  оказали   неортодоксальные,   исповедовавшие
крамольный "еврокоммунизм"  лидеры  итальянской  компартии,  с  которыми  он
встретился,  прилетев  в   Рим  на  похороны  Э.Берлингуэра,  предварительно
перечитав "Письма из тюрьмы" А.Грамши и  политическое  завещание П.Тольятти,
написанное в Ялте.
     Похоже, что этот  год, прожитый в ожидании неизбежных перемен, стал для
него  временем интенсивных размышлений  о внутренней и внешней политике. Это
подтверждается впечатлениями Маргарет  Тэтчер.  Встретившись с  Горбачевым в
декабре 1984  года, она  с изумлением обнаружила перед  собой  не очередного
робота, отштампованного советской системой, а вполне современного политика с
собственными  взглядами,  с которым было непросто  дискутировать, но "вполне
можно было вести  дела". Во  время ее встречи с  Горбачевым на Даунинг-стрит
подтвердился  полупрогноз-полупророчество  упоминавшегося  мной Арчи  Брауна
(накануне приезда Горбачева Тэтчер собрала на целый  день в своей загородной
резиденции британских советологов и вновь услышала от упрямого  шотландского
профессора рекомендацию "очень внимательно"  отнестись  к  этому еще  совсем
неизвестному Западу молодому советскому  лидеру).  Именно первые впечатления
"железной леди" во  многом определили характер подготовки  ее близкого друга
Рональда  Рейгана к  первой встрече  с Горбачевым в ноябре следующего года в
Женеве.
     Открывала для себя мир и все заметнее демонстрировала ему себя и Раиса.
К поездке в  Лондон она готовилась методично, как к ответственному экзамену.
Произвести благоприятное впечатление на западную аудиторию, в чем она видела
свой  посильный вклад в  успех  поездки,  ей  помогали  как раз те качества,
которые выделяли ее в среде  "кремлевских жен"  и  немало  осложняли жизнь в
Москве,   -  университетское  образование,  преподавательская  методичность,
аппетит и амбиции открывающей мир провинциалки и, конечно, природный вкус. В
результате   "открытие"   Раисы,   поразившей   англичан   почти   парижской
элегантностью, стало  самостоятельным сюжетом английской прессы,  освещавшей
визит. Явление  ее  британцам стало особой  темой и  для  советской  прессы.
Правда, в тот момент  журналистов в  основном интересовало, где она покупает
свои  наряды  и  действительно  ли  расплачивается  в  лондонских  магазинах
загадочной "золотой карточкой". (Как  далеки мы еще тогда были от отнюдь  не
мифических   загулов   новорусской   знати   постсоветской   эпохи!)   Почти
по-викториански  аскетичная  Раиса  поначалу  возмущалась:  "Как  можно  так
безответственно фантазировать?" Потом привыкла.
     Во время их  пребывания в  Лондоне умер  Д.Ф.Устинов, и  это  сообщение
ускорило   отъезд   Михаила  Сергеевича.   Ухудшавшееся  состояние  Черненко
приближало развязку  и другой драмы,  о чем, кстати,  предупредили Горбачева
английские врачи, издали наблюдавшие за больным генсеком. Они ошиблись всего
на пару недель.

НОЧЬ ПЕРЕД ТОРЖЕСТВОМ

     На  вопрос "Когда  вы  впервые  осознали,  что можете стать Генеральным
секретарем?" у Горбачева даже сегодня наготове  канонический ответ:  "В ночь
перед Пленумом ЦК после смерти Черненко". Независимо  от степени искренности
ответ  этот  свидетельствует,  что  Михаил  Сергеевич хорошо усвоил  еще два
урока, преподанных  ему Андроповым  своим  примером: лояльность  и терпение.
Следование  этим  ключевым аппаратным заповедям в конце  концов привело Юрия
Владимировича к заветной должности. И из-за них  же он ждал этой возможности
почти до конца жизни, когда уже был неспособен что-либо реально осуществить.
     Горбачеву повезло больше. Оказавшись  на  расстоянии вытянутой руки  от
высшего партийного  и государственного поста в расцвете лет,  можно  было не
торопить события. К тому же, попробуй он сделать это  - то рисковал потерять
все: ведь последний шаг, отделявший его  от вершины,  зависел от тех  членов
Политбюро, которые, хоть  и собирались сами вскоре последовать за  Черненко,
вполне могли лишить Горбачева шанса его жизни.
     Многое тем не менее подтверждает, что, всячески демонстрируя лояльность
к угасавшему  на  глазах  патрону  и необходимый пиетет к составу Политбюро,
проголосовавшему за Черненко чуть больше года назад, он интенсивно готовился
к  приближавшемуся  дню  "Д".  Статус  фактического  второго  секретаря  (от
официального  наследования  этого  титула  его  отделяла  лишь невозможность
пересесть  в  сусловский кабинет,  чему  под  разными предлогами  противился
Черненко)  да еще при бездействующем  "Первом" позволял  Горбачеву держать в
поле зрения все ключевые  направления  работы  ЦК.  Так, очень  скоро в круг
экспертов,   снабжавших  его   аналитическими  записками  и  советами,  были
вовлечены  академики  Т.Заславская,  А.Аганбегян,  Л.Абалкин,   О.Богомолов,
Е.Велихов, Г.Арбатов,  Р.Сагдеев,  позднее к  ним  добавился  А.Яковлев.  По
понятным  причинам сохранявшаяся репутация андроповского "протеже" позволяла
ему рассчитывать на поддержку  и на ценное  информационное  обслуживание  со
стороны руководителей КГБ, в частности В.Чебрикова.
     Пока смертельно  больной генсек номинально находился у руля,  вопрос  о
будущем  престолонаследии  оставался открытым,  и  вокруг  партийного  трона
продолжалась  подковерная борьба. Неопределенность в  вопросе об официальном
втором  лице в партии  умышленно поддерживал сам Черненко: то ли считая, что
таким  способом  укрепляет  свой  все  более  символический  статус,  то  ли
инстинктивно  цепляясь за власть,  как  за  жизнь,  то  ли попросту  не умея
противостоять давлению тех, кто видел в Горбачеве потенциальную угрозу. Речь
шла в первую очередь о Н.Тихонове и В.Гришине.
     По  той  или  другой   причине  полуживой   генсек  упрямо  отказывался
официально уступить кому бы то ни было право на ведение заседаний Политбюро.
Доходило до того,  что его привозили и  буквально вносили в зал заседаний и,
усадив перед разложенными бумагами, впускали остальных членов ПБ.  В  других
случаях  уже в  последнюю минуту Горбачеву  звонил  кто-то  из  помощников и
просил от  имени Константина Устиновича "подменить" его. Отлично представляя
себе,  благодаря  информации  начальника   Четвертого  управления  Е.Чазова,
реальное состояние Черненко, Михаил Сергеевич на всякий  случай  готовился к
каждому  заседанию, но  мелочное  интриганство  со  стороны генсека  или его
окружения не могло не раздражать.
     Видимо,  все   тем  же   стремлением  "попридержать"   его  объясняется
предпринятая в конце 1984 года попытка отменить уже  фактически  собравшуюся
конференцию  по идеологическим вопросам,  где Горбачев готовился выступить с
программным докладом как  главный  идеолог партии,  рассчитывая  и  показать
себя, и  подтвердить,  что у  режима есть иная  перспектива, кроме очередных
похорон. Отбив и эту атаку брежневского клана, он уверенно провел совещание,
впервые  обозначив в докладе  некоторые векторы своей  будущей политики (его
текст напечатан "Правдой" в сильно  сокращенном виде). После  этого, видимо,
утратив последние силы и волю к сопротивлению, Черненко дал наконец добро на
переезд Горбачева в кабинет бывшего главного идеолога партии.
     Но если сам генсек капитулировал, его  ближайшие соратники в преддверии
развязки сдаваться  не собирались.  Умирающего старика не оставили  в  покое
даже  в  больничной  палате.  Первый секретарь  МГК  В.Гришин  заставил  его
разыграть перед  телекамерами  ритуал  голосования  на  выборах  в Верховный
Совет,   а  несколькими  днями   спустя  принять  из  его   рук  депутатское
удостоверение. Постановщик  этого кощунственного спектакля явно  рассчитывал
таким способом утвердить себя в качестве преемника уходящего генсека.
     Естественно,  что  превращенное   в  телесериал   (если   сложить   все
государственные  похороны,  на  которых  присутствовала  в  те  годы страна)
вымирание партийного руководства начало походить на агонию режима. Опасаясь,
что новая передача власти превратится в политическую свару, дискредитирующую
не  только ее  участников,  но  и  саму  Систему,  сразу  несколько  "семей"
советской номенклатуры  начали сватать на престол того, кто им представлялся
наиболее  перспективным  кандидатом, способным  влить  свежую  кровь  в вены
состарившегося организма. Вполне естественно их избранником стал Горбачев.
     Разные кланы  партгосэлиты  - от секретарей обкомов, министров и высших
военных  чинов до либералов  из академического  мира - связывали с возможным
новым  лидером не только принципиально разные, но нередко  взаимоисключающие
надежды. Тем не  менее объединенные  тревогой за свою дальнейшую судьбу, они
были готовы сообща  поддержать того, кто  скорее своим обликом  и возрастом,
чем программой действий, подавал надежду на выход из тупика.

     К концу 1984 года было  уже ясно, что  Михаил  Сергеевич  может реально
рассчитывать на  поддержку преобладающего большинства  членов ЦК. Оставалось
завоевать главный "блокпост" - Политбюро. Именно его  рекомендация вносилась
формально на  обсуждение,  а  реально - на одобрение  ЦК. Исходя  из стойкой
традиции   партийного  чинопочитания,  трудно  было  представить,  что  даже
несогласное  с  мнением ПБ большинство  состава ЦК  осмелится  бросить вызов
старшим  по званию. (Такое, правда,  произошло однажды,  в  1957 году, когда
Н.Хрущев, уже почти снятый "антипартийной группой", был спасен  подоспевшими
на выручку членами ЦК.)
     Обстановка же в Политбюро оставалась неопределенной.  Из "узкого круга"
его  членов,  принимавших  принципиальные  решения в  брежневские времена, в
живых остался один А.А.Громыко, и поэтому в такой ситуации именно его мнение
могло определить  в решающий  момент исход всей шахматной  партии. К  нему и
потянулись  сразу   с  нескольких  сторон  нити   зондирующих  контактов  от
сторонников Горбачева  - Яковлева,  Примакова, Крючкова, Лигачева,  решивших
склонить "Мистера Нет" к тому, чтобы в нужный  момент сказал "да" Горбачеву.
После  того как контакт с помощью сына  Анатолия  был  установлен, вопрос об
избрании будущего  генсека можно  было считать подготовленным для внесения в
Политбюро.  Оставалось  вынести  генсека  нынешнего  - эту  миссию  доверили
природе...

     О смерти  Константина Устиновича, как и было положено в таких  случаях,
академик Е.Чазов  немедленно  доложил  второму лицу  в партии - Горбачеву. В
этот  воскресный вечер  10 марта  1985 года  Михаил  Сергеевич,  как обычно,
прогуливался с женой. Переломный момент в их жизни, приближение которого они
чувствовали,   хотя   предпочитали   об  этом  не   говорить,  наступил.  Он
распорядился оповестить Политбюро и уехал в  Кремль. Собравшиеся  в Ореховой
комнате  Кремля  члены  советского  руководства   начали   привычно-буднично
обсуждать  подготовку  очередных  похорон, хотя  мысли всех  занимал  совсем
другой вопрос: как пройдет избрание будущего Генерального? То, что им станет
Горбачев,  уже   было  ясно  всем,  включая  и  его  недавних  оппонентов  и
конкурентов. Для них речь поэтому шла уже не о навязывании  дискуссии или  о
провоцировании политической драки, исход которой все равно  был предрешен, а
о  демонстрации лояльности  будущему  генсеку  и  о последних торгах  насчет
условий, на которых ему будет вручен мандат на правление.
     Широко распространенная  легенда об "ожесточенной борьбе" на  заседании
Политбюро,  о том, что  "все  висело  на  волоске", что его  избранию  якобы
противостояли  В.Гришин,   Г.Романов,   М.Соломенцев,   основана  на  вполне
объяснимой  заинтересованности  голосовавших выдать свой вклад за решающий и
тем самым  напомнить  Горбачеву, кому он  обязан  своим  избранием.  Так, со
свойственной  ему  прямотой поступил  Лигачев,  предъявив ему вексель, якобы
выписанный в марте 1985 года. На  ХIХ  пар