при Неронах преступления,  и винить
некого.
   Одни потребовали, другие решили, третьи подтвердили, четвертые предложили,
пятые  доложили,  шестые  предписали,  седьмые  исполнили.  Убьют,  повесят,
засекут женщин,  стариков,  невинных, как у нас в России недавно на Юзовском
заводе и как это делается везде в Европе и Америке - в борьбе с  анархистами
и всякими нарушителями существующего порядка:  расстреляют,  убьют,  повесят
сотни,  тысячи людей,  или,  как это делают на  войнах,  -  побьют,  погубят
миллионы  людей,  или,  как  это  делается  постоянно,  - губят души людей в
одиночных заключениях,  в развращенном  состоянии  солдатства,  и  никто  не
виноват.
   На низшей ступени общественной лестницы - солдаты с ружьями,  пистолетами,
саблями  истязают  и  убивают  людей,  и  этими  же истязаниями и убийствами
заставляют людей поступать в солдаты и вполне уверены,  что  ответственность
за  эти  поступки  снята  с них тем начальством,  которое предписывает им их
поступки.
   На высшей ступени - цари,  президенты,  министры,  палаты предписывают эти
истязания,  и убийства, и вербовку в солдаты и вполне уверены в том, что так
как они или от Бога поставлены на свое место,  или то общество,  которым они
управляют,  требует от них того самого,  что они предписывают,  то они и  не
могут быть виноваты.
   В середине между теми и  другими  находятся  промежуточные  лица,  которые
распоряжаются  истязаниями  и  убийствами  и  вербовкой  в  солдаты и вполне
уверены,  что ответственность  отчасти  снята  с  них  предписаниями  свыше,
отчасти  тем,  что  этих  самых распоряжений требуют от них все,  стоящие на
низших ступенях.
   Власть предписывающая  и  власть  исполняющая,  лежащая  на  двух пределах
государственного устройства,  сходятся, как два конца, соединенные в кольцо,
и одна обусловливает и поддерживает другую н все промежуточные звенья.
   Без убеждения в том,  что есть то лицо или те лица,  которые берут на себя
всю  ответственность совершаемых дел,  не мог бы ни один солдат поднять руки
на истязание или убийство.  Без убеждения в  том,  что  этого  требует  весь
народ,  не  мог  бы никогда ни один император,  король,  президент,  ни одно
собрание предписать эти самые истязания и убийства. Без убеждения в том, что
есть  лица,  выше  его  стоящие  и  берущие  на  себя  ответственность в его
поступке,  и люди,  стоящие ниже  его,  которые  требуют  для  своего  блага
исполнения   таких  дел,  не  мог  бы  ни  один  из  людей,  находящихся  на
промежуточных между правителем  и  солдатом  ступенях,  совершать  те  дела,
которые он совершает.
   Устройство государственное таково,  что,  на какой бы ступени общественной
лестницы  ни  находился человек,  степень невменяемости его всегда одна и та
же:  чем выше он стоит на общественной  лестнице,  тем  больше  он  подлежит
воздействию  требования распоряжений снизу и тем меньше подлежит воздействию
предписаний сверху, и наоборот.
   Так, в том случае, который был передо мной, каждый из людей, участвовавших
в  этом  деле,  находился  тем  более  под  воздействием  снизу   требования
распоряжений  и  тем менее под воздействием приказаний свыше,  чем выше было
его положение, и наоборот.
   Но мало   того,  что  все  люди,  связанные  государственным  устройством,
переносят друг на друга ответственность за совершаемые ими дела: крестьянин,
взятый в солдаты, - на дворянина или купца, поступившего в офицеры, а офицер
- на дворянина,  занимающего место  губернатора,  а  губернатор  -  на  сына
чиновника  или дворянина,  занимающего место министра,  а министр - на члена
царского дома, занимающего место царя, а царь опять на всех этих чиновников,
дворян,  купцов  и крестьян;  мало того,  что люди этим путем избавляются от
сознания ответственности за совершаемые ими дела,  они  теряют  нравственное
сознание   своей   ответственности   еще   и   оттого,  что,  складываясь  в
государственное устройство,  оно так продолжительно,  постоянно и напряженно
уверяют  себя  и  других  в  том,  что  все они не одинаковые люди,  а люди,
различающиеся между собою,  "как звезда от звезды",  что  начинают  искренно
верить  в  это.  Так,  одних  людей  они уверяют в том,  что они не простые,
одинаковые с другими людьми,  а люди особенные, которые должны быть особенно
возвеличиваемы, другим же внушают всеми средствами, что они ниже всех других
людей и потому должны  безропотно  подчиняться  тому,  что  им  предписывают
высшие.
   На этом-то неравенстве и возвеличении одних людей и уничтожении  других  и
основывается  преимущественно  та  способность  людей  не  видеть  неразумия
существующего порядка жизни и жестокости и преступности его и  того  обмана,
который совершают одни и которому подвергаются другие.
   Одни, те,  которым внушено, что они облечены особенным, сверхъестественным
значением и величием,  так опьяняются этим своим воображаемым величием,  что
перестают уже видеть свою ответственность в совершаемых  ими  делах;  другие
люди,  те,  которым,  напротив,  внушается  то,  что они ничтожные существа,
долженствующие во  всем  покоряться  высшим,  вследствие  этого  постоянного
состояния  унижения  впадают в странное состояние опьянения подобострастия и
под влиянием этого опьянения тоже не видят значения своих поступков и теряют
сознание  ответственности  в  них.  Серединные  же люди,  отчасти подчиняясь
высшим,  отчасти считая себя высшими,  подпадают  одновременно  опьянению  и
власти и подобострастия и от этого теряют сознание своей ответственности.
   Стоит только взглянуть при каком-нибудь  народе  на  опьяненного  величием
высшего  начальника,  сопутствуемого своим штатом:  всё это на великолепных,
разубранных лошадях,  в особенных мундирах и знаках отличия,  когда  он  под
звуки  стройной  и  торжественной  трубной  музыки  проезжает  перед фронтом
замерших от подобострастия солдат,  держащих на караул, - стоит взглянуть на
это,  чтобы  понять,  что  в  эти  минуты,  находясь в этом высшем состоянии
опьянения,  одинаково и высший начальник, и солдат, и все средние между ними
могут совершить такие поступки, которые они никогда бы не подумали совершить
при других условиях.
   Но опьянение,  испытываемое людьми при таких явлениях, как парады, выходы,
церковные торжества,  коронации,  суть состояния временные и острые, но есть
другие  -  хронические,  постоянные  состояния опьянения,  которые одинаково
испытывают и люди,  имеющие какую бы то ни было власть,  от власти  царя  до
полицейского,  стоящего на улице, и люди, подчиняющиеся власти и находящиеся
в состоянии опьянения подобострастием, для оправдания этого своего состояния
всегда  приписывающие,  как  это  проявлялось  и  проявляется  у всех рабов,
наибольшее значение и достоинство тем, кому они повинуются.
   На этом  обмане неравенства людей и вытекающего из него опьянения власти и
подобострастия и зиждется преимущественно способность людей,  соединенных  в
государственное устройство,  совершать,  не испытывая укоров совести,  дела,
противные ей.
   Под влиянием  такого  опьянения - одинаково власти и подобострастия - люди
представляются себе и другим уже не тем,  что они есть в действительности, -
людьми,    а   особенными,   условными   существами:   дворянами,   купцами,
губернаторами,   судьями,   офицерами,   царями,   министрами,    солдатами,
подлежащими уже не обыкновенным человеческим обязанностям,  а прежде всего и
предпочтительно    перед    человеческими    -    дворянским,    купеческим,
губернаторским,  судейским,  офицерским,  царским,  министерским, солдатским
обязанностям.
   Так, помещик,  судившийся за лес, сделал то, что он сделал, только потому,
что он представлялся себе не простым человеком, который имеет такие же права
на  жизнь,  как  и  все  те  люди  -  крестьяне,  живущие  с  ним  рядом,  а
представлялся себе крупным собственником и  членом  дворянского  сословия  и
вследствие  этого под влиянием опьянения власти чувствовал себя оскорбленным
притязаниями крестьян.  Только от этого  он,  невзирая  на  те  последствия,
которые могли возникнуть из его требования, послал прошение о восстановлении
своего мнимого права.
   Точно так же судьи,  присудившие неправильно лес помещику, потому только и
сделали то,  что сделали,  что они представляются  себе  не  просто  людьми,
такими же,  как и все другие, и потому обязанными во всех делах руководиться
только тем,  что они считают правдой, а под опьянением власти представляются
себе блюстителями правосудия,  которые не могут ошибаться, и под влиянием же
опьянения подобострастия представляются себе  людьми,  обязанными  исполнять
написанные  в  известной  книге слова,  называемые законом.  Точно такими же
условными лицами,  а не тем,  что они  суть  на  самом  деле,  под  влиянием
опьянения власти или подобострастия, представляются людям и самим себе и все
другие участники этого  дела  от  царя,  подписавшего  согласие  на  докладе
министра   и   предводителя,  набиравшего  в  рекрутском  наборе  солдат,  и
священника,  обманывавшего их,  до последнего солдата,  готовящегося  теперь
стрелять  в  своих  братьев.  Все они сделали то,  что сделали,  и готовятся
делать то, что предстоит им, только потому, что представляются себе и другим
не  тем,  что  они суть в действительности,  - людьми,  перед которыми стоит
вопрос:  участвовать или не участвовать в  дурном,  осуждаемом  их  совестью
деле,  а  представляются  себе  и другим различными условными лицами:  кто -
царем-помазанником,  особенным существом, призванным к попечению о благе 100
миллионов  людей,  кто  -  представителем  дворянства,  кто  -  священником,
получившим особенную благодать своим посвящением,  кто - солдатом, обязанным
присягой без рассуждения исполнять всё, что ему прикажут.
   Только под влиянием опьянения власти и подобострастия,  вытекающих  из  их
воображаемых положений, и могли и могут все эти люди делать то, что делают.
   Не будь у всех этих людей твердого убеждения  в  том,  что  звания  царей,
министров,  губернаторов,  судей,  дворян,  землевладельцев,  предводителей,
офицеров,  солдат суть нечто действительно существующее и очень  важное,  ни
один  из  этих людей не подумал бы без ужаса и отвращения об участии в таких
делах, которые они делают теперь.
   Условные положения, установленные сотни лет назад, признававшиеся веками и
теперь признаваемые всеми окружающими и обозначаемые особенными названиями и
особыми  нарядами,  кроме того подтверждаемые всякого рода торжественностью,
воздействием на внешние чувства,  до такой степени внушаются людям, что они,
забывая обычные и общие всем условия жизни, начинают смотреть на себя и всех
людей только с этой условной точки зрения  и  только  этой  условной  точкой
зрения руководствуются в оценке своих и чужих поступков.
   Так, вполне душевно здоровый и старый уже человек,  только оттого,  что на
него  надета  какая-нибудь побрякушка или шутовской наряд,  ключи на заднице
или голубая лента,  приличная только для наряжающейся девочки, и ему внушено
при этом,  что он генерал,  камергер,  андреевский кавалер или тому подобная
глупость,  вдруг делается от этого самоуверен,  горд и даже  счастлив,  или,
наоборот,  оттого,  что  лишается  или  не  получает  ожидаемой побрякушки и
клички, становится печальным и несчастным, так что даже заболевает. Или, что
еще поразительнее, вполне в остальном здоровый душевно, молодой, свободный и
даже обеспеченный человек только оттого,  что  он  назвался  и  его  назвали
судебным  следователем или земским начальником,  хватает несчастную вдову от
ее малолетних детей и  запирает  или  устраивает  ее  заключение  в  тюрьме,
оставляя без матери ее детей, и всё это из-за того, что эта несчастная тайно
торговала вином и этим лишила казну 25 рублей дохода,  и  не  чувствует  при
этом ни малейшего раскаяния. Или, что еще удивительнее, в остальном разумный
и кроткий человек только оттого,  что на него надета бляха или мундир и  ему
сказано,  что  он  сторож  или таможенный солдат,  начинает стрелять пулей в
людей,  и ни он, ни окружающие не только не считают его в этом виноватым, но
считают  его  виноватым,  когда  он  не  стрелял;  не говорю уже про судей и
присяжных,  приговаривающих к казням,  и про военных,  убивающих тысячи  без
малейшего раскаяния только потому, что им внушено, что они не просто люди, а
присяжные, судьи, генералы, солдаты.
   Такое постоянное    неестественное    и   странное   состояние   людей   в
государственной жизни выражается словами обыкновенно так:  "Как  человек,  я
жалею его,  но как сторож, судья, генерал, губернатор, царь, солдат я должен
убить или истязать его",  точно как будто может быть какое-нибудь данное или
признанное  людьми  положение,  которое  могло  бы  упразднить  обязанности,
налагаемые на каждого из нас положением человека.
   Так, например,  в  настоящем  случае  люди  едут  на  убийство и истязание
голодных людей и признают,  что в споре крестьян  с  помещиком  -  крестьяне
правы (это говорили мне все начальствующие), знают, что крестьяне несчастны,
бедны,  голодны;  помещик богат и не внушает  сочувствия,  и  все  эти  люди
все-таки едут убивать крестьян для того, чтобы приобрести этим помещику 3000
рублей, только потому, что эти люди воображают себя в эту минуту не людьми -
а  -  кто  губернатором,  кто  чиновником,  кто  жандармским генералом,  кто
офицером,  кто  солдатом,  и  считают  для  себя  обязательными  не   вечные
требования   совести  человека,  а  случайные,  временные  требования  своих
офицерских, солдатских положений.
   Как ни  странно  сказать это,  единственное объяснение этого удивительного
явления - то, что люди эти находятся в том же состоянии, в котором находятся
те загипнотизированные люди,  которым,  как говорят,  приказывают воображать
или чувствовать себя в известных условных положениях и действовать так,  как
бы действовали те существа,  которых они изображают;  как,  например,  когда
загипнотизированному лицу внушено,  что он хромой,  и он  начинает  хромать,
слепой,  и  он  не  видит,  что  он зверь,  и он начинает кусаться.  В таком
состоянии находятся не только люди,  едущие в этом поезде,  но и  все  люди,
исполняющие  свои общественные и государственные обязанности предпочтительно
и в ущерб человеческим.
   Сущность этого  состояния в том,  что люди под влиянием внушенной им одной
мысли не в силах обсуживать своих поступков и потому делают,  не  рассуждая,
всё то, что в соответствии с внушенной мыслью предписывается им и на что они
наводятся посредством примера, совета или намека.
   Разница между загипнотизированными искусственным способом и теми,  которые
находятся  под  влиянием  государственного  внушения,  состоит  в  том,  что
искусственно  загипнотизированным  внушено  их воображаемое положение вдруг,
одним лицом и в самый короткий промежуток времени,  и  потому  внушение  это
представляется  нам  в  резкой,  удивляющей  нас  форме,  тогда  как  людям,
действующим  под  государственным  внушением,  их   воображаемое   положение
внушается им исподволь,  понемногу,  незаметно,  с детства, иногда не только
годами,  но целыми поколениями,  и кроме того внушается не  одним  лицом,  а
всеми окружающими их.
   "Но, - скажут на это,  - всегда во всех обществах большинство  людей:  все
дети,  все поглощаемые трудом детоношения, рождения и кормления женщины, все
огромные массы рабочего народа,  поставленные в необходимость напряженной  и
неустанной  физической  работы,  все  от  природы  слабые  духом,  все  люди
ненормальные,  с ослабленной духовной  деятельностью  вследствие  отравления
никотином,  алкоголем  и  опиумом  или других причин,  - все эти люди всегда
находятся в том положении,  что, не имея возможности мыслить самостоятельно,
подчиняются или тем людям,  которые стоят на более высокой ступени разумного
сознания,  или преданиям семейным или государственным,  тому, что называется
общественным  мнением,  и  в  этом  подчинении  нет ничего неестественного и
противоречивого".
   И действительно,  в  этом нет ничего неестественного,  и способность людей
маломыслящих  подчиняться  указаниям  людей,  стоящих  на   высшей   степени
сознания,  есть всегдашнее свойство людей,  то свойство, вследствие которого
люди,  подчиняясь одним и тем же разумным началам,  могут  жить  обществами:
одни - меньшинство - сознательно подчиняясь одним и тем же разумным началам,
вследствие согласия их с требованиями своего разума;  другие - большинство -
подчиняясь  тем же началам бессознательно только потому,  что эти требования
стали   общественным   мнением.   Такое   подчинение   маломыслящих    людей
общественному мнению не представляет ничего неестественного до тех пор, пока
общественное мнение не раздвояется.
   Но бывают времена, когда открывшаяся сначала некоторым людям высшая против
прежней степень сознания истины,  равномерно переходя  от  одних  к  другим,
захватывает такое большое количество людей, что прежнее общественное мнение,
основанное на низшей степени  сознания,  начинает  колебаться  и  новое  уже
готово установиться,  но еще не установилось. Бывают такие времена, подобные
весне,  когда старое общественное мнение еще не разрушилось и новое  еще  не
установилось,  когда  люди  уже  начинают  обсуживать поступки свои и других
людей на основании нового сознания,  а между тем  в  жизни  по  инерции,  по
преданию  продолжают  подчиняться началам,  которые только в прежние времена
составляли  высшую  степень  разумного  сознания,  но  которые  теперь   уже
находятся  в  явном  противоречии  с  ним.  И  тогда люди,  с одной стороны,
чувствуя необходимость подчиниться новому общественному мнению и,  с  другой
стороны,  не  решаясь  отступать  от  прежнего,  находятся в неестественном,
колеблющемся состоянии.  И  в  таком  состоянии  находятся  по  отношению  к
христианским  истинам  не  только люди этого поезда,  но и большинство людей
нашего времени.
   В таком состоянии находятся одинаково и люди высших сословий, пользующиеся
исключительно выгодными положениями,  и люди низших сословий, беспрекословно
повинующиеся тому, что им предписывается.
   Одни, люди  правящих классов,  не имея уже разумного объяснения занимаемых
ими выгодных  положений,  поставлены  в  необходимость  для  удержания  этих
положений  подавлять в себе высшие,  разумные любовные способности и внушать
самим себе необходимость своего исключительного положения; другие же, низшие
сословия,  задавленные трудом и умышленно одуряемые,  находятся в постоянном
состоянии внушения,  неуклонно и  постоянно  производимом  над  ними  людьми
высших классов.
   Только этим  можно  объяснить те удивительные явления,  которыми наполнена
наша  жизнь  и  поразительным  образцом  которых   представились   мне   те,
встреченные мною 9-го сентября,  знакомые мне, добрые, смирные люди, которые
с спокойным духом ехали на совершение  самого  зверского,  бессмысленного  и
подлого  преступления.  Не  будь  в этих людях каким-либо средством усыплена
совесть,  ни один человек из них не мог бы сделать одной сотой того, что они
собираются сделать, и очень может быть, что и сделают.
   Не то что в них нет той совести,  которая запрещает им делать то,  что они
собираются делать,  как ее,  такой совести,  не было в людях даже 400,  300,
200, 100 лет тому назад, - сжигавших на кострах, пытавших, засекавших людей;
она  есть  во  всех  этих людях,  но только она усыплена в них;  в одних - в
начальствующих,  в  тех,  которые   находятся   в   исключительно   выгодных
положениях,  -  самовнушением,  как  называют  это  психиатры;  в других,  в
исполнителях,  в солдатах,  - прямым, сознательным внушением, гипнотизацией,
производимой высшими классами.
   Совесть усыплена в этих людях,  но она есть в них и сквозь то самовнушение
и  внушение,  которое  обладает  ими,  уже  говорит  в  них  и вот-вот может
пробудиться.
   Все эти люди нах