те,
он был  в  банкетном  зале.  С  удивлением  я  обнаружил,  что
торжество в честь победы началось  задолго  до  победы  и  уже
подходит к концу.
     Мы с Мишей умылись: вода была черная от копоти, ружейного
масла и пыли. Вошли в зал со служебного входа, но нас  тут  же
заметили. Барсуков принес  исторический  сувенир  и  хотел  им
обрадовать президента:
     - Борис Николаевич, я хочу вам сделать подарок на память.
В кабинете Хасбулатова нашли его личную трубку. Вот она.
     Президент начал ее заинтересованно осматривать,  и  вдруг
кто-то из присутствующих сказал:
     - Борис Николаевич, да зачем вам эта гадость  нужна,  что
вы ее трогаете.
     Шеф тут же повторил:
     - Да, что это я ее трогаю?
     И швырнул трубку в  угол  с  такой  силой,  что  глиняная
вещица разлетелась на мелкие кусочки.
     Нам налили до  краев  по  большому  фужеру  водки.  Легко
залпом выпив, мы присоединились к общему веселью,  но  в  душу
закралась обида. Я посмотрел на сияющего Грачева  с  рюмкой  в
руке и вспомнил, как он просил письменного приказа.  Посмотрел
на пьяненького Филатова, который  две  недели  назад  бился  в
истерике в моем кабинете, а теперь рыдал от счастья. Эти  люди
оказались главными за столом  победителей.  А  тех,  кто  внес
решающий вклад в общее дело и довел его до конца, даже  забыли
пригласить на торжество. Невольно пришли на память  строки  из
ранних  дворовых  шлягеров  Владимира  Высоцкого:   "А   когда
кончился наркоз, стало больно мне до слез - и  для  кого  ж  я
своей жизнью рисковал". ...Наркоз действительно закончился - в
моем слепо преданном  отношении  к  Ельцину  появилась  первая
серьезная трещина.
     Пиршество вскоре завершилось.  Официанты  объяснили  нам,
что гулять начали с четырех часов - как раз в то время,  когда
мы самую неприятную работу делали.
     Павла  Грачева  президент  наградил  орденом  "За  личное
мужество". А Барсуков, не забыв о споре с  министром  обороны,
на следующий день написал рапорт об отставке.
     - Как мы с тобой тогда в Завидове договорились,  я  подал
рапорт, - напомнил Грачеву по телефону Михаил  Иванович.  -  А
ты?
     - А я еще думаю, - промямлил в ответ Павел Сергеевич.
     Не обнаружив Барсукова в Кремле, я ему позвонил:
     - Ты что делаешь! Выходи на работу.
     - Не выйду, я  подал  в  отставку.  Затронута  моя  честь
офицера, она мне дороже должности.
     Ельцину я рассказал о споре, и он сам позвонил  Барсукову
хотя перед звонком признался мне:
     - Впервые поступаюсь своими принципами. Человека, который
добровольно  написал  рапорт  об  отставке,   я   никогда   не
уговариваю остаться.
     Михаил Иванович приехал  в  Кремль.  Зашел  в  кабинет  к
президенту - тот сидел за столом и дружески  улыбался.  Ельцин
открыл папку с рапортом и  написал  сверху  крупными  буквами;
"Отказать". Закрыл ее и предложил Михаилу:
     - Давай с тобой просто так посидим, поговорим.
     И они час сидели. Потом перешли в заднюю комнату,  выпили
по рюмке коньяка.
     Пригласили  меня,  мы  сели  обедать.  В  этот  момент  я
почувствовал себя по-настоящему счастливым, потому  что  сумел
отстоять друга.
     ...Белый дом  отремонтировали  быстро.  Смыли  копоть  от
пожара, убрали мусор. И  вскоре  о  беспокойных  днях  октября
напоминал лишь бетонный забор неподалеку  от  здания.  Он  был
украшен надписями типа: "Грачев - палач", "Ельцин - убийца"...
Ненормативная  лексика  тоже  часто встречалась.  О содержании
заборного фольклора я как-то рассказал Ю.  М.  Лужкову  и  его
заместителю В. И. Ресину:
     -  Мужики,  сколько  можно  терпеть?  Вы,  наверное,   не
обращаете внимания  на  надписи  потому,  что  там  нет  ваших
фамилий.
     Намек они поняли. За неделю по личному распоряжению  мэра
Москвы бетон разобрали и  установили  ограждение  из  железных
прутьев - на них ничего не напишешь.
     Заборами мне никто не запрещал заниматься.

                       Глава четвертая
                   ВДАЛИ ОТ РОДНЫХ БЕРЕГОВ

                       ПЕРВЫЙ "ЗВОНОК"

     У Ельцина всегда были проблемы со здоровьем. До  операции
на  сердце  его  история  болезни  хранилась  у  меня:  четыре
увесистых, толстых тома,  сантиметров  по  пятнадцать  каждый.
Перед шунтированием доктора попросили это "собрание  болячек".
Я даже ни разу в него не заглянул. О недомоганиях президента я
и так узнавал раньше врачей.
     Особенно тяжело приходилось по  ночам.  Борис  Николаевич
ложился спать часов в десять вечера, а в час ночи пробуждался.
Встанет и начинает жаловаться:  голова  болит,  спина  ноет...
Плохой сон отчасти объяснялся тем, что Ельцин любит  отдохнуть
днем. Пообедает и  засыпает.  А  ночью  встает,  одевает  свой
тоненький  японский  халат   и   куролесит.   Меня   разбудит,
адъютантов, медсестер...
     Как-то ночью, во время поездки в Германию он проснулся, а
меня рядом нет. Я же вместе с коллегами  решил  посмотреть  на
Кельнский собор - он красиво  освещен  ночью.  Потом  зашли  в
настоящую немецкую пивнушку, заказали пива и толстых сарделек.
     Отсутствовали,  наверное,  часа   три.   Возвращаемся   в
гостиницу, а мне едва ли не с порога докладывают:
     - Борис  Николаевич  проснулся,  а  вас  поблизости  нет.
Сильно разозлился, приказал местную полицию на ноги поставить,
отыскать немедленно...
     Осерчавшего шефа я успокоил, но он  все  равно  продолжал
дуться - обиделся, что не взяли его с собой.
     Но один  раз  мое  сердце  дрогнуло  от  жалости.  В ночь
подведения  итогов  президентских  выборов-96  больной   Борис
Николаевич лежал в кровати, а рядом, в соседней комнате, сидел
адъютант Толя  Кузнецов.  Наина  Иосифовна  и  Таня  уехали  в
"Логоваз", а Толя смотрел телевизор, записывал предварительные
результаты и относил их в спальню.
     Отклонения  в  нервно-психическом  состоянии   у   Бориса
Николаевича  я  заметил  весной  93-го.  Он  сильно  переживал
противостояние с Хасбулатовым и Руцким, впал в депрессию, даже
начал заговариваться... Я его вовремя  остановил  от  крайнего
шага. Хотя склонность разрешать все проблемы  раз  и  навсегда
самым неподходящим способом была у Ельцина и раньше. То  он  в
бане запрется, то в речке окажется...
     Первый   серьезный   звонок,   связанный   со   здоровьем
президента, прозвучал в Китае. С нами во все командировки  уже
и так постоянно ездили врачи, но  на  этот  раз  я  включил  в
бригаду невропатолога.
     ...Ночью, часа в четыре, меня разбудили:
     - Вставайте, президент зовет...
     Захожу в спальню. Наина Иосифовна плачет, доктора пыхтят,
колют, массируют. Я к нему подсел с левой стороны на  кровать,
взял за руку.
     - Видишь,  я  совсем  не чувствую ноги и руки,  все - это
конец, - сказал Борис Николаевич и заплакал.
     - Борис Николаевич, подождите, все пройдет. Врачи  у  нас
славные, поправят.
     Потом стал ему рассказывать про Рузвельта:
     - Не  только  на  вас  свалилась  такая  беда.  Вспомните
Рузвельта. Он в коляске ездил и нормально руководил страной. В
волейбол, конечно, играть  уже  не  сможете,  но  ваша  голова
важнее. Главное, не отчаиваться и выжить.
     Ельцин меня очень внимательно слушал. Если ему тяжело, он
всегда слушает того, кто рядом.
     Программу визита,  конечно,   свернули,   сославшись   на
обострившуюся   ситуацию   в   Москве   и   коварные   замыслы
Хасбулатова.
     К десяти утра  врачи  воскресили  президента.  Он  сел  в
машину, и ее подогнали прямо к трапу ИЛ-62. Никакого почетного
караула, официальной церемонии проводов не было. "Обрубили"  и
прессу. Ногу Ельцин волочил, но смог сам, потихоньку добраться
до  люка  фюзеляжа.  Поднимаясь  по  трапу,  рукой  он  крепко
держался за поручень. Я подстраховывал снизу  и  готов  был  в
любую секунду его подхватить. В душе я благодарил Бога, что не
пришлось президента затаскивать в самолет на  носилках  -  они
понадобились во Внукове.

                     ОСТАНОВКА В ШЕННОНЕ

     Из Америки в  Россию  мы  возвращались  через  Шеннон.  В
ирландском аэропорту нашему самолету предстояло  пробыл  около
часа - у президента Ельцина была запланирована  сорокаминутная
встреча  с   премьер-министром   Ирландии.   Но   встреча   не
состоялась.  Вместо  Бориса  Николаевича  по  трапу  спустился
первый вице-премьер правительства Олег Николаевич Сосковец  и,
не дав опомниться изумленному Альберту Рейнольдсу,  сам  начал
дипломатическое мероприятие.
     Пресса на   следующий  день  "взорвалась".  Российские  и
зарубежные   журналисты   излагали   десятки   версий,    одна
неправдоподобнее  другой,  почему все-таки Борис Николаевич не
вышел  из  самолета.  Официальному   сообщению   президентской
прессслужбы:  дескать,  Борис  Николаевич так сильно утомился,
что попросту проспал встречу в  Шенноне,  -  никто  не  верил.
Видимо,  многие  понимали:  в  самолете произошло неординарное
событие, за тайной завесой которого кроется нечто большее, чем
рядовой дипломатический конфуз.
     ...У меня сохранилась забавная фотография:  Клинтон  едва
не  падает  от  смеха,  а  Ельцин  продолжает   его   смешить.
Переводчик же сохраняет непроницаемое, напряженное лицо, будто
вынужден переводить поминальную молитву.
     В тот сентябрьский день 94-го между президентами России и
США шли обычные, в рамках визита  переговоры.  Встречу  решили
устроить в парке,  перед  музеем  Рузвельта  под  Вашингтоном.
Погода выдалась  на  славу:  дул  легкий  прохладный  ветерок,
солнце заливало ярко-зеленые  ухоженные  лужайки,  обрамляющие
дом.  Ельцин  и  Клинтон  с  удовольствием  позировали   перед
фотокамерами, И я тоже сфотографировал  улыбающихся  друзей  -
Билла и Бориса.
     Переговоры начались по стандартной схеме: сначала в узком
составе, затем  в  расширенном.  Они  проходили  в  библиотеке
Франклина Рузвельта.
     Завтрак  накрыли  в  столовой.  Дом-музей   там   устроен
своеобразно:  половина  помещений   отдана   под   действующую
экспозицию, другие же комнаты предназначены для  встреч  особо
важных персон.
     Членов делегации пригласили к столу.  Во  время  завтрака
произошел обмен хоккейными свитерами. На одном  было  написано
"Клинтон-96",  а  на  другом  -  "Ельцин-96".  Оба  президента
готовились к выборам.  Бело-красные  свитера  на  фоне  сочной
зелени смотрелись особенно элегантно.
     Сфотографировав Билла  и  Бориса  еще  раз,  я  вышел  из
столовой.  Во  мне  росло  раздражение,  и  хотелось   немного
успокоиться,  созерцая  окружающее  благополучие.   Я   всегда
чувствовал, когда радостное настроение Ельцина  перерастает  в
неуправляемое им самим вульгарное веселье. Крепких напитков за
завтраком  не  подавали,  зато  сухого  вина было вдоволь.  Не
секрет,  что  на  официальных  встречах  принято   дозированно
принимать   спиртные   напитки:  чокнулся,  глоточек  отпил  и
поставил бокал.  Тотчас официант подольет отпитый глоток. Если
же гость махом выпивает содержимое до дна, ему наполняют бокал
заново.
     Во время завтрака Борис Николаевич съел крохотный кусочек
мяса и опустошил несколько бокалов. Клинтон еще  на  аперитиве
сообразил, что с коллегой происходит нечто странное, но  делал
вид, будто все о'кей.
     Из-за стола  шеф вышел,  слегка пошатываясь.  Я от злости
стиснул зубы.  Вино ударило в голову российскому президенту, и
он  начал  отчаянно  шутить.  Мне  все эти остроты казались до
неприличия плоскими,  а хохот  -  гомерическим.  Переводчик  с
трудом   подыскивал   слова,  стремясь  корректно,  но  смешно
перевести  на  английский  произносимые   сальности.   Клинтон
поддерживал веселье,  но уже не так раскованно,  как вначале -
почувствовал,  видимо,  что если завтрак закончится некрасивой
выходкой, то он тоже станет ее невольным участником.
     Облегченно я  вздохнул  только  в  аэропорту,  когда  без
инцидентов мы добрались до самолета.
     Летали на ИЛ-62, который достался нам от Горбачева. После
первого дальнего перелета мы поняли: салон плохо  приспособлен
для продолжительных путешествий.  Странно,  Михаил  Сергеевич,
обожавший роскошь и комфорт, не мог  более  или  менее  сносно
оборудовать свой самолет. Поэтому в 93-м  году  Ельцин  принял
решение подготовить самолет президента России на  базе  нового
ИЛ-96. Управление  делами  выделило  полмиллиона  долларов,  и
вскоре  руководитель  Государственной  транспортной   компании
"Россия" продемонстрировал обновленный за эти деньги салон.
     Внутреннее   пространство   пассажирского   отсека   было
разделено  хлипкими  картонными  перегородками   на   комнаты,
которые  мне  напомнили  кабинки   для   примерки   одежды   в
универмагах.   Недостаток   дизайна,   видимо,   должны   были
компенсировать развешанные повсюду  кокетливые  занавески.  Но
особенно нас поразила широкая двуспальная кровать - смотрелась
она на фоне скромного интерьера как рояль в огороде.
     - А где президентский  санузел?  -  начал  с  вопроса  по
существу Павел Бородин, управляющий делами президента.
     - Во втором салоне.
     - Это что же, Борис Николаевич должен через весь  самолет
бегать в общественный туалет?!
     Руководитель компании оказался находчивым человеком  и  с
ходу  предложил  оригинальный  вариант  -  рядом  с   кроватью
поставить   персональный   биотуалет   для   президента.   "За
занавесочкой", - добавил про себя я.
     После провалившегося проекта реконструкции мы с Бородиным
съездили  на  завод  в  Швейцарию,  где  делают   салоны   для
президентов, шейхов, королей и просто состоятельных  клиентов.
Продемонстрированные  образцы  салонов   понравились,   и   мы
пригнали на этот завод ИЛ-96. Внутри он был абсолютно  пустым.
По эскизам сына русского художника Ильи Сергеевича Глазунова -
Ивана -  швейцарцы  сделали  изумительный  интерьер.  В  новом
самолете можно было работать и жить не менее комфортно, чем  в
Кремле. Теперь  появились  душевые  кабины  для  президента  и
персонала, две спальни,  зал  для  совещаний  на  12  человек,
просторные кресла для сопровождающих. В ту пору мы планировали
визит  в  Австралию  и  радовались,  что  полетим  на   другой
континент без бытовых неудобств. Сопровождающие нас врачи тоже
ликовали  -   наконец-то   появилось   место   для   сложного,
громоздкого медицинского оборудования.
     Комфорт в полете был не основной причиной наших стараний.
Внешний вид и внутреннее убранство  самолета  -  это  одна  из
составляющих престижа президента России.
     ...Но тогда, в Америке, мы  разместились  в  горбачевском
ИЛ-62. Самые важные члены  делегации  рассаживались  в  салоне
первого класса. Он вмещал восемь персон.
     Президентские апартаменты тоже выглядели скромно:  тесная
раздевалочка, умывальник, унитаз, коридор с двумя узкими,  как
в поезде, кроватями и откидным столиком. Был и общий салон,  в
котором вдоль стен опять же  стояли  узкие  диваны  -  на  них
иногда кто-нибудь спал во время дальних перелетов.
     Обычно до взлета мы все, словно по команде, переодевались
в спортивные костюмы. Часто  сопровождающие  президента  члены
делегации не умещались в первом салоне,  и  шефу  протокола  -
Владимиру Шевченко предстояло определить, кому покинуть первый
салон и перейти на менее удобное и престижное место.
     У меня с Виктором Илюшиным места были  постоянными  -  мы
сидели напротив  друг  друга.  Перед  глазами  маячила  кнопка
"вызова", она была между нами. Если Борис Николаевич  хотел  с
кем-нибудь из нас переговорить, сразу загорался сигнал.  Потом
установили такую же кнопку  рядом  с  креслом  врача.  К  тому
моменту с нами уже постоянно летала целая бригада докторов.
     Но  где  бы  и  как  бы  кто  ни  рассаживался,   особого
дискомфорта не  ощущал.  Кормили  всех  одинаково  -  сытно  и
вкусно. Стюардессы  предлагали  спиртное.  У  Ельцина,  как  и
полагалось по инструкции, даже в самолете еда была особой - ее
готовили   личные   повара   из   "президентских",   тщательно
проверенных продуктов.
     Спустя некоторое время после взлета шеф  вызывал  меня  и
спрашивал:
     - Кто там у нас в салоне?
     Я начинал перечислять.
     - Кого позовем сюда, ко мне?
     И вот мы вдвоем обсуждали, кого  же  пригласить.  Принцип
отбора был предельно простым  -  кто  чаще  всех  летал,  того
звали. Если нас сопровождал Козырев, значит,  звали  Козырева.
Если Сосковец был, то его обязательно приглашали.  По  канонам
безопасности в одном самолете или вертолете не  должны  летать
вместе президент и премьер.  Поэтому  Виктора  Черномырдина  в
нашей  самолетной  компании  никогда  не  было.  А   вообще-то
постоянный круг включал Илюшина, Грачева, Бородина,  Барсукова
и обязательно шефа протокола Шевченко.
     Порой места  всем  не  хватало  за  одним  столом,  и  мы
накрывали второй. За  едой  обсуждали  поездку  и  практически
никогда не  критиковали  Бориса  Николаевича.  С  нами  всегда
сидела и Наина Иосифовна. В первые поездки Ельцин ее  старался
не брать, но потом, когда начались проблемы со  здоровьем,  мы
все были заинтересованы, чтобы с президентом кто-то  постоянно
находился рядом. Мало ли что с  ним  ночью  случится.  Хотя  в
последнее  время  он  любил  проводить  время  в  одиночестве.
Вызовет официанта, прикажет что-то принести и сидит  молча,  в
задумчивости.
     В Америке ничего из ряда  вон  выходящего  не  произошло,
поэтому все присутствующие за столом дружно поздравляли Бориса
Николаевича   с   очередной   дипломатической   победой,    от
комплиментов  он  млел.  Ельцин  давно  заметил,  что льстивые
дифирамбы мне не нравились.  Когда мы  оставались  вдвоем,  он
постарчески ворчал:
     - Я же знаю, как вы  меня  ненавидите.  Никогда  хорошего
слова от вас не услышишь, одна критика.
     Но  критика  утопала  в  потоке  похвал.  Андрей  Козырев
произносил свой фирменный  тост,  дипломатично  называя  Наину
Иосифовну "секретным оружием президента". Она  своим  обаянием
располагала жен других президентов.  Наина  умела  вести  себя
безукоризненно. Я поражался ее способности находить общий язык
с  совершенно  незнакомыми  людьми.  Жены   высокопоставленных
людей, как правило, достаточно простые милые женщины.  И  если
они видят, что к ним  относятся  по-доброму,  без  зазнайства,
протокольная чопорность исчезает мгновенно.
     Борис Николаевич тоже произносил тост за команду, за  тех
людей, которые ему помогали, писали бумаги, охраняли...
     Видимо, Ельцин чувствовал, что с  ним  происходит  что-то
неладное.  Он  был  то  чересчур  возбужден,  то   беспричинно
подавлен. Поэтому мы долго не засиживались, да и выпили совсем
немного. Все устали, хотелось спать.
     Когда шеф лег в  своей  комнатке,  к  нам  подошла  Наина
Иосифовна и предложила перейти в общий салон, где обедали.  Со
столов уже убрали, и можно было прилечь, вытянув ноги на узких
диванах.  С  моим  ростом  и  комплекцией   почти   невозможно
отдохнуть   в   кресле.   Сергей   Медведев,   пресс-секретарь
президента,  хоть  и  длинный,  а  виртуозно  складывался   на
сиденье. Остальные тоже за считанные минуты засыпали в смешных
позах,  только  животы  двигались,  да  щеки,  словно   жабры,
раздувались. Если же  я  спал  в  кресле,  то  всегда  задевал
Илюшина  ногами.  Никак  нас  судьба  не  разводила,  даже   в
самолете.
     Приглашение жены президента я принял  с  удовольствием  -
улегся на диване, накрывшись пледом и положив под голову  пару
миниатюрных подушек. Заснул моментально.
     Вдруг сквозь сон слышу панический шепот Наины Иосифовны:
     - Александр Васильевич, Александр Васильевич...
     Я вскочил. Наина со святым простодушием говорит:
     - Борис Николаевич встал, наверное, в туалет хотел...  Но
упал, описался и лежит без движения. Может, у него инфаркт?
     Врачей из-за щекотливости ситуации  она  еще  не  будила,
сразу  прибежала  ко  мне.  В  бригаде  медиков  были  собраны
практически все необходимые специалисты: реаниматор, терапевт,
невропатолог, нейрохир