проходило  обследование.
Голову мою распирало, уши горели, и мне  казалось,  будто  все
косточки насквозь пропитаны этим "солутаном".
     Вошел я, держась за стенку. Вопросы  врачей  доходили  до
меня с минутным опозданием. Отвечал невпопад и уже жалел,  что
из-за тридцати двух рублей навлек на себя такие жуткие муки.
     Один из докторов попросили  меня  присесть  пару  раз.  Я
изобразил приседание. Люди в белых  халатах  вдруг  единодушно
закивали головами и вынесли приговор: майор Коржаков  страшно,
может быть, даже неизлечимо болен. Звонки "сверху"  не  смогли
изменить их заключение. И меня уволили  по  болезни,  назначив
желанную пенсию  в  232  рубля.  Это  была  маленькая  победа.
Скромное утирание носа Крючкову и Плеханову.

                     ПОЛЕТ ВО СНЕ И НАЯВУ

     Ельцин смирился с опалой, я - с увольнением  из  органов.
Жизнь, как ни  странно,  продолжалась  и  даже  стала  намного
интереснее прежней. Все ждали: изберут бунтаря в депутаты  или
все-таки удастся помешать выборам?
     ...Прошло  недели  две  после   первой   поездки   Бориса
Николаевича в Америку. К тому времени я работал в  кооперативе
"Пластик-Центр".
     Около полуночи у меня в квартире зазвонил телефон. Трубку
взяла жена, я принимал душ. Ирина  боялась  ночных  звонков  и
всегда сердилась, если кто-то так  поздно  беспокоил,  -  дети
спали. У нас вдобавок был телефонный аппарат  с  пронзительным
звонком.  Мне  его  подарили  коллеги  на  день   рождения   -
правительственный телефон с гербом на диске, надежный, но  без
регулировки звукового сигнала.
     Жена прибежала в ванну:
     - Таня звонит,  говорит,  что  Борис  Николаевич  пропал.
Уехал после встречи с общественностью в Раменках,  и  нет  его
нигде до сих пор. Должен был появиться на даче в Успенском, но
не появился. Они туда уже много раз звонили...
     Из ванны советую жене:
     - Пусть Татьяна позвонит на милицейский пост около дачных
ворот в Успенском и спросит, проезжал ли отец через пост.
     Если бы   Ельцин   проехал   мимо  милиционеров,  они  бы
наверняка запомнили.  Но в  душе  я  на  это  не  рассчитывал.
Недоброе предчувствие, когда я из душа услышал поздний звонок,
теперь сменилось нешуточным беспокойством. Из ванной комнаты я
вышел   с  твердой  решимостью  срочно  куда-то  ехать  искать
Ельцина. Но куда?
     Таня тем временем переговорила  с  милицейским  постом  и
опять позвонила, сообщив убитым голосом:
     - Папу сбросили с моста...  У  Николиной  горы,  прямо  в
реку. Он сейчас на этом посту лежит в ужасном состоянии.  Надо
что-то делать, а у нас ничего нет. Сейчас Леша поедет в  гараж
за машиной.
     Леша - это Татьянин муж. Мы же с Ириной от  рассказа  про
мост и Бориса Николаевича, пребывающего  ночью  в  милицейской
будке, в ужасном состоянии, на мгновение  оцепенели.  Смотрели
друг на друга и думали: наконец-то Горбачев решил окончательно
покончить с опасным конкурентом. А может,  заодно  и  с  нами.
Стало жутко. Я сказал:
     - Ириша, быстро собирай теплые вещи, положи в  сумку  мои
носки и свитер афганский.
     Был конец сентября.  В  старой  литровой  бутылке  из-под
вермута  я  хранил  самогон.  Когда  Лигачев  боролся   против
пьянства, Ирина научилась гнать самогон отменного качества.  Я
тоже  принимал  участие  в  запрещенном  процессе  -   собирал
зверобой  в  лесу,  выращивал  тархун  на  даче,  а  потом  мы
настаивали самодельное спиртное на этих целебных травах.
     Вместо закуски я бросил несколько яблок в сумку  и  сломя
голову  побежал  к  машине.  Гнал  на  своей  "Ниве"  за   120
километров в час. Прежде  и  не  подозревал,  что  моя  машина
способна развивать такую приличную скорость. Мотор, как  потом
выяснилось,  я  почти  загнал.  Но  я  бы  пожертвовал  сотней
моторов, лишь бы спасти шефа.
     Машин на шоссе ночью почти не было, но в одном месте меня
остановил инспектор ГАИ. Я ему представился и говорю:
     - Ельцина в реку бросили.
     Он  козырнул  и  с  неподдельным  сочувствием  в   голосе
ответил:
     - Давай, гони!
     К  Борису  Николаевичу  тогда  относились  с  любовью   и
надеждой.  Он  был  символом  настоящей  "перестройки",  а  не
болтовни, затеянной Горбачевым.
     Примчался я к посту в Успенском и увидел жалкую  картину.
Борис  Николаевич  лежал  на   лавке   в   милицейской   будке
неподвижно,  в  одних   мокрых   белых   трусах.   Растерянные
милиционеры накрыли его бушлатом, а рядом с  лавкой  поставили
обогреватель. Но тело Ельцина было непривычно синим, будто его
специально чернилами облили. Заметив  меня,  Борис  Николаевич
заплакал:
     - Саша, посмотрите, что со мной сделали...
     Я ему тут же налил стакан самогона.  Приподнял  голову  и
фактически влил содержимое в рот. Борис Николаевич так  сильно
замерз, что не почувствовал крепости напитка. Закусил  яблоком
и опять неподвижно застыл на лавке.  Я  сбросил  бушлат,  снял
мокрые трусы и начал растирать тело шефа самогоном. Натер ноги
и натянул толстые, из овечьей шерсти, носки. Затем  энергично,
до красноты растер грудь, спину и надел свитер.
     Мокрый костюм Ельцина  висел  на  гвозде.  Я  заметил  на
одежде следы крови и остатки речной травы.  Его  пребывание  в
воде сомнений  не  вызывало.  Борис  Николаевич  изложил  свою
версию происшествия.
     Он шел на дачу пешком от перекрестка,  где  его  высадила
служебная машина, мирно, в хорошем настроении - хотел зайти  в
гости к приятелям Башиловым.  Вдруг  рядом  резко  затормозили
"Жигули"  красного  цвета.   Из   машины   выскочили   четверо
здоровяков. Они набросили мешок на голову  Борису  Николаевичу
и, словно овцу, запихнули  его  в  салон.  Он  приготовился  к
жестокой расправе - думал, что сейчас завезут в лес  и  убьют.
Но похитители поступили проще - сбросили человека  с  моста  в
речку и уехали.
     Мне в этом рассказе почти все показалось  странным.  Если
бы Ельцина  действительно  хотели  убить,  то  для  надежности
мероприятия перед броском обязательно стукнули бы по голове. И
откуда люди из машины знали, что Борис  Николаевич  пойдет  на
дачу пешком? Его ведь всегда подвозили на машине до места.
     Тогда я спросил:
     - Мешок завязали?
     - Да.
     Оказывается,  уже  в  воде  Борис  Николаевич   попытался
развязать мешок, когда почувствовал, что тонет.
     Эта информация  озадачила  меня  еще  больше  -  странные
здоровяки  попались,  мешка  на  голове  завязать  не   могут.
     Я спросил у сотрудников милиции:
     - Вы видели хоть одну машину здесь?
     - Очень давно проехала одна машина, но светлая. Мы  точно
запомнили.
     Минут через пять после первого  стакана  я  влил  в  шефа
второй,  а  потом  и  третий.  Щеки   у   Бориса   Николаевича
раскраснелись, он повеселел. Сидит в  носках,  жует  яблоки  и
шутит.
     Проверил я документы - они намокли, но оказались на месте
- лежали  в  нагрудном  кармане.  Милиционеры  выглядели  тоже
странно - они все время молчали и разглядывали нас с  каким-то
затравленным удивлением. Словно Ельцин не с моста  упал,  а  с
луны свалился.
     Позднее подъехали Наина Иосифовна,  Татьяна  с  Лешей  на
"Волге". Выходят из машины и уже заранее рыдают. Вслед за ними
прибыла еще одна машина - милицейская: в  компетентные  органы
поступила информация, что пьяный Ельцин заблудился в лесу.
     Наина Иосифовна бросилась к мужу:
     - Боря, Боря, что с тобой?
     У Бори слезы выступили, но  он  уже  согрелся,  пришел  в
чувство. Полупьяного, слегка  шатающегося  мы  довели  его  до
машины.
     На следующие утро ближайшие соратники  и  единомышленники
собрались у Бориса Николаевича дома, на Тверской. Ельцин лежал
в  кровати,  вокруг  него  суетились  врачи.   Они   опасались
воспаления легких, но все обошлось обычной простудой.
     Вдруг один  из  друзей,  Владимир  Анатольевич  Михайлов,
произнес:
     - Теперь Борису Николаевичу необходима охрана.
     Возникла долгая пауза, и все многозначительно  посмотрели
на меня.
     Я отреагировал:
     - Ребята, все прекрасно понимаю, но вы меня тоже поймите.
Жена не работает. Две дочки. Я готов, конечно, все  бросить  и
идти его охранять, но мне нужно на что-то  жить.  Найдите  мне
зарплату хотя бы рублей 300, плюс 232  рубля  у  меня  пенсия.
Проживу.
     Потом я много раз читал в газетах, в чужих мемуарах будто
работал у Ельцина в тот период бесплатно. На самом деле  через
знакомых отыскали   три  кооператива,  в  которых  я  числился
формально,  но зарплату получал - по сто рублей  в  каждом.  В
одном  кооперативе меня оформили инженером по безопасности,  в
другом - прорабом, в третьем - даже не помню кем.
     Ежемесячно, как заправский рэкетир, я объезжал эти фирмы,
оставляя хозяевам на память свой автограф в ведомости.
     До полета Ельцина  с  моста  я,  работая  в  кооперативе,
возглавлял одну из охранных  структур  и  получал  около  трех
тысяч рублей в  месяц.  В  десять  раз  больше!  Причем  фирма
оплачивала сервисное обслуживание моей "Нивы". Но мне,  честно
говоря,  работа  в  кооперативе  давно  обрыдла.  Даже  стыдно
вспоминать, как я инструктировал своих подчиненных.
     - Мужики, - обращался к ним. - Мы все работаем здесь  без
юридической базы, мы бесправны. Как мы можем защитить хозяина?
С правовой точки зрения - только грудью. Стрельба, дубинки или
кулаки чреваты последствиями. Поэтому я вас прошу: если кто-то
где-то на нашего буржуя нападет или вдруг  начнется  выяснение
отношений со стрельбой, немедленно ложитесь на землю,  на  дно
машины. Жизнь каждого из вас мне дороже...

                    СРЕДИ МАРТОВСКИХ ЛЬДИН

     В марте 1990  года  Борис  Николаевич  уже  был  народным
депутатом СССР от  Москвы  и  работал  председателем  Комитета
Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре. Я же  в
его  аппарате  совмещал  кучу  должностей:  и   охранника,   и
советника, и помощника, и водителя, и "кормилицы".
     В    Кремле     Ельцину     постоянно     демонстрировали
недоброжелательное  отношение.  Не  все   депутаты,   конечно,
ополчились против Бориса Николаевича, но критиков хватало.
     19 марта 1990 года в  Верховном  Совете  опять  произошел
какой-то неприятный разговор. Шеф мне говорит:
     - Хорошо бы куда-нибудь  съездить,  прокатиться  немного,
может, погулять...
     В то время  мы  подыскивали  ему  место  для  дачи.  Один
участок показали рядом с Николиной горой, неподалеку, от  дачи
экс-чемпиона мира по шахматам Анатолия  Карпова.  Я  предложил
поехать туда.
     Прибыли, полюбовались на голый участок земли. От него  до
Москвы-реки рукой было подать, метров триста  максимум.  Земля
еще не подсохла, пешком по  грязи  к  берегу  не  подойти.  Мы
подъехали на машине вплотную к  воде.  Ельцин  в  задумчивости
стал бродить вдоль берега. Я находился неподалеку и  прекрасно
понимал, что ему сейчас хочется поплавать,  стряхнуть  нервное
напряжение, накопившееся за зиму.
     Мы  еще  немножко  погуляли,  перекусили  бутербродами  и
уехали. Я уже знал, что завтра он непременно скажет:
     - Поехали, Александр Васильевич опять туда, на речку.
     На следующий день, на  всякий  случай,  я  взял  с  собой
фляжку той же самогонки, какой растирал  его  после  полета  с
моста. В  магазинах  за  спиртным  по-прежнему  стояли  жуткие
очереди, и я радовался, что  лично  для  себя  решил  проблему
борьбы с пьянством. Самогон налил в фирменную фляжку,  которую
мне подарил финский президент Мауно  Койвисто  в  знак  добрых
отношений. Полотенца тоже положил  в  сумку  и  еще  прихватил
комплект теплой одежды. Все оставил в машине.
     На водные процедуры я рассчитывал после обеда,  но  Борис
Николаевич часа полтора на работе посидел и вызывает меня:
     - Александр Васильевич, поедем туда, где вчера были.
     Мы поехали. Март был на  исходе,  солнце  уже  прогревало
машину. В воздухе пахло дымом  и  весной.  Около  десяти  утра
подъехали к реке.  Утренний  ветерок  приятно  освежал,  но  и
холодил. Трава вдоль берега уже подсохла. Подъехали  к  месту,
которое облюбовали накануне. Я включил печку в  машине,  чтобы
салон  не  остыл.  Шеф,  конечно,  не   предполагал,   что   я
приготовился к купанию и только ждал его "неожиданно дерзкого"
предложения.
     Мы прошлись по прошлогодней травке, поглядели  на  мутную
мартовскую воду. По  реке  плыли  льдины  и  обычный  весенний
мусор. Вдруг Борис Николаевич начинает раздеваться.  Я  обязан
был изобразить удивление:
     - Ну что вы,  такая холодная вода,  в ней  же  невозможно
находиться.
     - Нет,  я  должен  согнать  стресс,  встряхнуть  себя,  -
ответил Ельцин.
     Я  быстренько  побежал  к  машине  за  полотенцами.   Сам
разделся, сложил одежду  на  капоте.  Возвращаюсь  обратно,  а
Борис  Николаевич  уже  в  воду  входит.  Голышом,  стесняться
некого. Моржом я никогда не был и  впервые  в  жизни  вошел  в
настоящую ледяную воду.  Мне  показалось,  что  ноги  ошпарило
крутым кипятком.  С перехваченным от остроты ощущений дыханием
я поплыл.  Кипяток стал еще "круче".  Если  бы  у  меня  потом
слезла кожа, я бы не удивился.
     Плывем,  льдины  руками  разгоняем.  А  течение  сильное,
сносит нас от берега. Шеф же ничего  не  замечает  -  "снимает
стресс". Тут я занервничал:
     - Борис Николаевич, плывем назад.
     Он смеется.
     Пришлось схитрить:
     - Вам волноваться, наверное, уже нечего, а мне еще  детей
рожать.
     Он сделал обиженное лицо, но из воды вышел.
     На самом деле я за себя не  переживал.  Борис  Николаевич
ведь перенес операцию на ухе, и врачи категорически  запретили
ему переохлаждение.
     Правое ухо он простудил в Свердловске, в  сильный  мороз.
Доктор осмотрел ухо и прописал серьезное  лечение:  компрессы,
тепло,  покой...  Но  Борис  Николаевич  на   следующий   день
отправился в Нижний Тагил на совещание.
     Страшная боль началась  уже  в  обоих  ушах.  Он  скрипел
зубами, но участвовал во встречах с трудящимися на улице,  при
лютом  морозе.  Дело  закончилось  сильным  отитом.   Пришлось
сделать операцию на правом ухе.  Операция  была  сложнейшей  -
после нее Борис Николаевич правым ухом слышать почти перестал.
Поэтому переводчик во время переговоров с иностранцами  всегда
сидел слева от Ельцина.
     С Илюшиным тоже приключилась аналогичная история. Он тоже
только одним ухом слышит.  Так  что  глухота  -  не  такой  уж
страшный изъян для российского политика.
     ...Выскочил я из воды, встал на сухую травку.  Растерлись
полотенцами и стали красными, как раки. Я побежал к  машине  и
позвал Бориса Николаевича:
     - Давайте сюда, в машине тепло.
     Достал фляжечку, и мы с наслаждением  ее  опорожнили.  Я,
правда, выпил немного - за  рулем  ведь,  а  Борис  Николаевич
позволил себе побольше. И тут он говорит:
     - Вот теперь я - человек, могу приступить к работе.
     Мы не простудились, но больше на это место не приезжали.

                         Глава третья
                           В КРЕМЛЕ

                             ПУТЧ

     Про три августовских дня 91-го года написаны, наверно уже
тонны мемуаров, и нет смысла повторяться.  Остановлю  лишь  на
фактах, которые пока еще малоизвестны.
     18 августа  1991  года  мы  с   Ельциным   находились   в
Казахстане.  Нурсултан  Назарбаев,  президент  этой  тогда еще
республики   СССР,   принимал   нас   с   невиданным    прежде
гостеприимством.
     Посетив  все  официальные  мероприятия,   положенные   по
протоколу, мы отправились за город. Там, в  живописном  месте,
Нурсултан  Абишевич  приглядел  горную,  чистую  речушку   для
купания. Речка оказалась мелкой, с каменистым дном  и  быстрым
течением.
     Принимающая сторона  специально  для  Бориса  Николаевича
перестроила небольшой отрезок русла. Местные умельцы соорудили
запруду: перегородили течение и  прорыли  входной  и  выходной
каналы.  Запруду   изнутри   выложили   гладкими   камнями   -
образовалось своеобразное природное джакузи.
     На берегу поставили юрты. Для каждой  категории  лиц  был
предусмотрен и определенный уровень комфорта в юрте.
     Сначала  звучала  казахская  национальная  музыка,  потом
принесли баян и все стали  петь  русские  песни.  В  перерывах
Борис  Николаевич  с  наслаждением  плескался  в  обустроенной
речушке.
     Я тоже поплавал в этой  "ванне".  Вода  была  прохладной,
градусов тринадцать, и поразительно чистой. Приятно было в нее
окунуться. Тем более что солнце палило во всю мощь. Я опасался
за самочувствие президента России - резкий перепад  температур
мог обернуться для него сильной простудой. "Разгоряченный" шеф
без промедления погружался в прохладную воду, ложился на спину
и смотрел в безоблачное небо. Я  уговаривал  его  двигаться  и
подолгу не блаженствовать в этом природном вытрезвителе.
     Назарбаев и его свита вслух восхищались  закалкой  Бориса
Николаевича. Их одобрительные замечания  воодушевляли  его  на
более длительные возлежания в горной реке.
     После концерта  и  обильной  еды  шеф  почувствовал  себя
разморенным -  пришлось  на  несколько  часов  отложить  вылет
самолета  из  Казахстана  в  Россию.  Уже  потом  компетентные
источники  докладывали  Ельцину,  будто  из  Москвы  поступила
команда сбить  наш  самолет.  И  чтобы  спастись,  нужно  было
подняться в воздух с опозданием. Во все это верилось с трудом,
но никто до сих пор так и  не  знает,  была  ли  эта  задержка
устроена специально или нет.  Мне  же  показалось,  что  вылет
задержали из-за приятного, затянувшегося отдыха.
     Ельцину нравилось  проводить  время  с  Назарбаевым.  Они
подружились  еще  во  время  встреч   в   Огареве.   На   этих
горбачевских посиделках практически никто,  кроме  президентов
союзных республик, не присутствовал. Я находился за стеклянной
дверью, и, когда шло шумное обсуждение федеративного  договора
- документ  готовили  к  подписанию  как  раз  в  20-х  числах
августа, - был одним из немногих свидетелей этой, в  сущности,
свары. Едва ли не каждый пункт договора вызывал споры. И очень
часто Назарбаев с Ельциным придерживались единой точки зрения,
несмотря на раздражение Горбачева.
     Почти всегда после таких встреч Михаил Сергеевич накрывал
стол, иногда приглашал всех, а чаще  -  кого-то  одного:  либо
Ельцина, либо Назарбаева, либо обоих. Именно с той, огаревской
поры  отношения  Бориса  Николаевича  и  Нурсултана  Абишевича
переросли  из  официальных   в   дружеские.   Поэтому   первый
официальный визит Ельцина в Казахстан накануне путча был столь
пышно организован.
     ...В краеведческом   музее   произошел  занятный  случай.
Местные девушки  пели  народные  песни  и  играли  на  домрах.
Назарбаев  тоже  взял  в  руки домру и показал,  что прекрасно
играет и поет.  Борис Николаевич решил аккомпанировать коллеге
ложками.   Рядом  с  ним  в  этот  момент  оказался  начальник
хозяйственного  управления  президента  РФ   товарищ   Ю.   Г.
Загайнов.  Он  всегда  стремился  поплотнее  подойти  к Борису
Николаевичу,  а  уж  перед  телекамерой  просто   обязан   был
обозначить свою близость.
     Места в  музее  располагались  как  в  амфитеатре  -  под
уклоном. Шеф  уселся  на  более  высокую  ступеньку  вместе  с
Назарбаевым.   Возвышение   устлали   коврами.   А   начальник
хозяйственного управления оказался на пару  ступеней  ниже.  И
когда  Борис  Николаевич  заиграл   на   ложках,   ему   очень
понравилось постукивать  по  пышной  седой  шевелюре  ретивого
хозяйственника. Сначала  шеф  ударял  по  своей  ноге,  как  и
положено, а затем с треском лупил по голове подчиненного.  Тот
обижаться не смел и строил вымученную улыбку.  Зрители  готовы
были лопнуть от  душившего  их  смеха.  А  шеф,  вдохновленный
реакцией  зала,  все  сильнее  и   ритмичнее   охаживал   Юрия
Георгиевича...
     Если у Ельцина возникало желание поиграть на  ложках,  то
оно было непреодолимым. Когда  не  было  деревянных,  он  брал
металлические...
     Загайн