еялся? Улыбнулся?
   - Нет. У меня создалось впечатление,  что  в этот день ему  было не  до
смеха. А  может, не весь день, а только во время  нашего разговора. Потом он
спросил:  не  возникала  ли  у  московской  еврейской   интеллигенции  мысль
обратиться  в  правительство  с  просьбой  о  создании  Крымской   еврейской
республики. Я поинтересовался: а  она должна  возникнуть?  Он  ответил,  что
спросил  только  то,  что  спросил. Я сказал, что не  могу говорить  за  всю
еврейскую интеллигенцию,  но у меня  самого эта мысль  возникла. Он спросил:
когда? Я ответил: только что.
   - Еще раз, -  попросил Лозовский. - Значит, он спросил, не возникала ли
у московской еврейской интеллигенции мысль...
   - Да. Обратиться в правительство с просьбой о Крыме.
   - И ты ответил, что у тебя эта мысль возникла. Что он на это сказал?
   Михоэлс пожал плечами:
   -  Ты будешь смеяться,  но ничего. Сидел и молчал.  И смотрел на  меня.
Просто смотрел. Молча. Спокойно. С интересом. Ну, вот как  ты сейчас на меня
смотришь.
   - Выжидающе?
   - Пожалуй. Да, выжидающе.
   - И чего он дождался?
   - Я спросил: если мысль, которая возникла у меня, возникнет и у других,
кто должен обратиться в правительство?
   - Что он ответил?
   - Он  сказал, что,  насколько ему  известно, в  СССР есть  только  одна
общественная   организация,   представляющая   интересы  советских   евреев.
Еврейский  антифашистский  комитет.   Я  спросил,   кому  правильнее   будет
адресовать обращение. Он ответил, что является официальным лицом  и не имеет
права давать никаких указаний общественным организациям.
   - Что было дальше?
   - Практически  ничего.  Он  еще  раз поблагодарил за  поездку и пожелал
творческих успехов.
   - Значит, Молотов не  сам сказал об обращении, а  заставил  это сделать
тебя?
   -  Получается  так.  Но  я  не  понимаю смысла этой  дипломатии.  Перед
поездкой в  Америку он сам заговорил о Крыме. И дал понять, чтобы я не делал
из этого секрета.
   -  Тогда  была   неофициальная   встреча.   И  импульс   был  адресован
американцам. Сейчас он хочет создать впечатление, что вся инициатива идет от
самих  евреев.  Зачем-то  ему это надо. Не знаю зачем.  Логика  у него очень
извилистая. Как русло Куры.
   - Куры? - удивился Михоэлс. - Молотов, насколько я знаю, из Вятки.
   Лозовский только рукой махнул:
   - Какая Вятка? Какой Молотов? Мы все время говорим не о  Молотове,  а о
Сталине!.. Как возник в этом деле Шимелиович?
   - По чистой случайности.  Он привез статью для "Эйникайта" о Боткинской
больнице.  Мы как раз  сидели  у  Эпштейна, обсуждали,  как лучше  составить
обращение. Я решил, что его  совет не помешает. Он человек опытный. И свой -
член президиума комитета. Это было ошибкой?
   - Кто может заранее сказать, что ошибка, а что не ошибка!
   -  Все  равно нам  не удастся держать  обращение  в секрете. Его  нужно
обсудить и одобрить на президиуме ЕАК.  А это значит, что на  следующий день
об этом будет говорить вся Москва.
   -  Налей-ка  мне  кофе, -  попросил  Лозовский.  Взял из  рук  Михоэлса
фаянсовую чашку с отбитой ручкой, сделал глоток. - Желудевый?
   - Пополам с цикорием. Где сейчас в Москве найдешь настоящий кофе!
   Лозовский поставил чашку на стол и решительно произнес:
   - Вы не будете обсуждать обращение на президиуме.
   - Но позволь...
   -  Есть  подписи:  председатель президиума,  заместитель  председателя,
ответственный секретарь. Этого достаточно. Пока. А там видно будет.
   - Объяснишь?
   - Попробую. Кто входит в президиум?
   - Ты всех их прекрасно знаешь.
   - А ты повтори. Начни с себя.
   - Ну, Михоэлс.
   - Соломон Михайлович. Народный артист СССР, кавалер ордена Ленина. Рост
- низкий. Телосложение - крепкое.  Плечи  - опущенные. Шея - короткая. Лоб -
высокий. Брови - дугообразные, широкие.
   - Что это за поэма в прозе? - удивился Михоэлс.
   - Словесный портрет.
   - По такому портрету в жизни никого не поймаешь.
   -  По  такому  портрету  никого  и  не  ловят.  Его  составляют,  когда
арестованного привозят в тюрьму.
   - А ты откуда знаешь?
   - Сиживал-с.
   - У нас?
   -  Бог миловал. Еще в  царской тюрьме. Но эта практика сохранилась и  в
наших тюрьмах. В том числе и во внутренней тюрьме Лубянки.
   - К чему ты мне это рассказал?
   - Не понял? - спросил Лозовский. - Тогда продолжай список президиума.
   - Борис Абрамович Шимелиович.
   - Профессор,  главный врач  Боткинской больницы, крупнейшей  и лучшей в
стране.
   - Вениамин Зускин.
   - Народный артист РСФСР. Лучший актер ГОСЕТа. Не считая тебя.
   - Считая.
   - Еще?
   - Лина Соломоновна Штерн.
   - Академик, директор Института  физиологии Академии наук  СССР, лауреат
Сталинской премии.
   - Перец Маркиш. Самуил Галкин. Лев Квитко. Давид Гофштейн.
   - Лучшие еврейские поэты.
   - Давид Бергельсон.
   - Лучший еврейский прозаик... Продолжать? Или сам все понял?
   - Что я должен  понять? - спросил Михоэлс.  - Что в президиуме комитета
весь цвет еврейской интеллигенции? Я давно это знаю.
   - И я это знаю. Так вот давай их побережем.
   Михоэлс нахмурился.
   - Что ты этим хочешь сказать?
   Лозовский оглядел просторную, заставленную книжными шкафами и кроватями
комнату. На одной из стен висела карта СССР.  По западной границе  теснились
красные  бумажные  флажки  на булавочных иголках. Лозовский тяжело поднялся,
подошел к карте. Кивнул Михоэлсу:
   - Иди сюда... Кстати, эти флажки можешь переставить. Этот и этот.
   - Да ну? -  обрадовался  Михоэлс.  - Еще чуть, значит, и будет  Брест и
Одесса! А Крым?
   - Дойдет очередь  и  до  Крыма,  совсем недолго  осталось.  Посмотри-ка
внимательно на Крым. Что ты видишь?
   - А что я должен видеть? Черное море. Крым. Всесоюзная здравница.
   -  Крым не только всесоюзная  здравница. Это  еще  и плацдарм.  Турция.
Ближний  Восток.  Балканы.  Босфор.  Выход  в  Адриатику.  Севастополь, база
Черноморского флота. И все это отдать евреям?
   Михоэлс напряженно всмотрелся в хмурое лицо Лозовского.
   - Соломон Абрамович... ты понимаешь, что ты сказал?
   Лозовский не ответил.
   - Нет. Этого не может быть.
   - Может.
   -  Значит,  по-твоему,  Крым  -  ловушка? Вся  эта  история с еврейской
республикой  -  западня?.. Соломон Абрамович, ты просто сошел с ума. Хотя по
твоему виду не скажешь. Но ведь  на сумасшедших не обязательно написано, что
они сумасшедшие?
   Лозовский вернулся  за  стол, наполнил стопки, чокнулся с  Михоэлсом  и
поставил нетронутую стопку на клеенку.
   - Как ты думаешь, Соломон Михайлович, зачем я сегодня к тебе пришел?
   - Выпить водки.
   - Нет.
   - Поделиться тревогой.
   - Нет.
   - Тогда не знаю. Зачем?
   - Чтобы ты меня разубедил. Чтобы ты доказал, что я не прав. Что я сошел
с ума. Ну? Разубеди меня! Или хотя бы попробуй!
   - Крым - западня. Допустим. Какая?
   - Мы об этом можем только гадать.
   - Это может быть картой в его игре с Западом.
   - Может, - согласился Лозовский.
   - Почему мы должны обязательно предполагать самое худшее?
   - Потому что мы евреи.
   - Нас пять миллионов в Советском Союзе. И еще двадцать по всему миру.
   - Сколько у нас дивизий?
   - Каких дивизий? - не понял Михоэлс.
   - Папа римский  однажды  выразил  ему  протест.  По  поводу  разрушения
костелов  в Западной Украине. Он спросил: "Папа  римский?  А сколько  у него
дивизий?"
   - Мы  не  должны лезть  в  эту  ловушку.  Мы просто не  пошлем никакого
обращения. Давай экземпляры. Сожжем их в ванне вместе с  копиркой. И забудем
об этом. Ничего не было!
   Лозовский покачал головой:
   - Пошлем. В шахматах есть термин:  цугцванг. Вынужденный ход. Ему нужно
это обращение. Он его получит. У нас нет выбора.
   - Что же делать?
   Лозовский усмехнулся:
   - Это ты у меня спрашиваешь?
   - А у кого мне спросить? Ты - старший товарищ. Очень большой начальник.
Член ЦК. Я  не  спрашиваю  у  тебя, кто виноват. Я спрашиваю всего лишь: что
делать?
   - А как сам бы ответил?
   На лице Михоэлса появилась растерянная улыбка.
   -  Не  знаю...  Жить.  Делать,  что  в  наших силах. Верить,  что  если
Всевышний решит  послать нам  испытание,  то  даст и  силы его  выдержать. И
надеяться на лучшее.
   - Не разубедил ты меня,  Соломон Михайлович. Но слегка успокоил. Может,
все действительно не так плохо? Будем надеяться. Вот за эту  надежду давай и
выпьем!..

   В  длинном коридоре,  глядя, как Лозовский влезает в  свое  бронебойное
пальто, Михоэлс спросил:
   - По Москве слух. Про Довженко. Это правда?
   - Да.
   - Взяли?
   - Вроде нет.
   - Он в Москве?
   - Да, у родственников. Хочешь позвонить?
   - Что значит хочу или не хочу?

   Заперев за  гостем дверь, Михоэлс прохромал в комнату,  отыскал  пухлую
телефонную  книжку.  Вернувшись  в  коридор, при свете  тусклой лампочки  на
четырехметровой высоте потолка нашел нужную страницу и набрал номер. Ответил
женский голос:
   - Алло!
   - Могу я поговорить с Александром Петровичем Довженко?
   Замер,  вжав в  ухо  черный эбонит  телефонной трубки. Услышал  мужской
голос:
   - Да. Кто это?
   Сказал:
   - Здравствуйте, Саша. Это Михоэлс...

   Когда  Анастасия Павловна  вернулась  со  службы, она  застала  мужа  с
безучастным видом сидящего на табуретке возле телефонного аппарата.
   - Что-то случилось?
   Он покачал головой:
   - Нет.
   - Кому ты звонил?
   - Довженко.
   - Он... ответил?
   - Да.
   - Слава тебе, Господи. Что ты ему сказал?
   - Что я мог ему сказать? Сказал, что просто подаю голос.
   - Слава тебе, Господи, - повторила Анастасия Павловна. - Ты голодный? Я
сейчас разогрею макароны.
   - Не нужно. Приходил в гости Лозовский, принес кучу еды.
   - Приходил - в гости - Лозовский?
   - Чего тут удивительного?
   - Он не был  у  нас с тридцать  девятого года.  С  того дня,  когда  мы
обмывали твой орден Ленина.
   -  Вот и объяснение.  Соскучился и  заехал. Сказал, что  сегодня  будет
салют.
   - И это все, что он сказал?
   - Ну, он много чего говорил. Но  это - главное.  Самое главное. Салют -
праздник. А  даже  маленький  праздник сегодня главней  всех завтрашних бед.
Даже больших. Разве это не так?

   Вечером они  стояли у  окна  и смотрели,  как низкое  февральское  небо
расцвечивается огнями салюта.
   Анастасия Михоэлс-Потоцкая. Последняя из древнего рода польских князей.
Русая. Курносая. Некрасивая. Прекрасная.
   И  маленький  местечковый  еврей   с  огромной  лысиной   и   задумчиво
оттопыренной нижней губой.
   Они смотрели на салют и думали о будущем.
   Будущее было ярким, как огни салюта.
   И тревожным, как ночь.


5. ВЕСНА В КРЫМУ

I

   "Совершенно секретно

   ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ
   ОБОРОНЫ СССР
   товарищу СТАЛИНУ И. В.

   Во исполнение Вашего указа в период с середины февраля по начало апреля
1944 года силами НКВД СССР были проведены следующие спецмероприятия:

   В  рамках  операции  по  выселению чеченцев  и  ингушей на  25.02.44  в
железнодорожные эшелоны было погружено и вывезено 478 479 человек, из них 91
250 ингушей и 387 229 чеченцев.
   Операция  прошла  организованно, без серьезных случаев сопротивления  и
других инцидентов. Все случаи попыток к бегству носили единичный характер.

   11.03.44  завершена  операция   по  выселению  балкарцев.  Погружено  в
железнодорожные эшелоны и отправлено к местам нового поселения в Казахскую и
Киргизскую ССР 37 103 балкарца.
   Заслуживающих внимание происшествий во время операции не было.

   В ходе операции по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные
районы (Алтайский край, Красноярский  край, Амурская,  Новосибирская, Омская
области) было вывезено 93 139 человек.
   Во время проведения операции эксцессов не было.

   Начаты   подготовительные  работы  к  очистке  Крыма  от  антисоветских
элементов. Работы ведутся в обстановке строжайшей секретности.

   В осуществлении вышеуказанных спецмероприятий  приняло участие в  общей
сложности 51 тыс. бойцов и офицеров НКВД.
   НКВД  ходатайствует  о  награждении  отличившихся  боевыми  орденами  и
медалями.

   Народный комиссар
   внутренних дел Союза ССР
   Л. БЕРИЯ".

II

   "ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРЕЗИДИУМА
   ЕВРЕЙСКОГО АНТИФАШИСТСКОГО
   КОМИТЕТА СССР тов. МИХОЭЛСУ С. М.
   от члена Союза писателей СССР КВИТКО Л. М.

   В  период с 18 марта  до  21 апреля 1944 г. я находился по командировке
ЕАК СССР  в  освобожденных  от фашистских оккупантов районах Крыма с задачей
ознакомиться  на месте с положением  дел и информировать об  этом  президиум
ЕАК.
   Что я  и попытаюсь сделать в настоящем  отчете.  Если что будет не так,
заранее извиняюсь. Потому что моя профессия - всего лишь поэт.
   В Симферополь я прибыл 20 марта. Цвела сирень. Много тюльпанов. Весна в
Крыму - божья улыбка миру.
   В   горисполкоме   мне   показали   документ  из   архива  гитлеровской
комендатуры,  который  немцы  при  отступлении  не   успели  уничтожить:  "В
результате    действий   айнзатцгрупп   Симферополь,    Евпатория,   Алушта,
Карасубазар,  Керчь, Феодосия, а также остальные населенные пункты Западного
Крыма  полностью  очищены от евреев.  С 16  ноября по  15  декабря  1941  г.
расстреляны  17  746 евреев, 2604  крымчака, 842  цыгана и 212 коммунистов и
партизан". "Крымчаки" - имеются в виду крымские татары.
   До войны в Крыму жили около 40 тысяч евреев, из них  в Симферополе - 10
тысяч. Многим удалось  эвакуироваться в  Среднюю  Азию,  оккупацию  пережили
считанные  единицы   благодаря  помощи  местных  жителей,   русских,  татар,
украинцев.
   После захвата Крыма немцы переселили  сюда тысячи  кубанских  казаков и
членов их семей  из Краснодарского  края. Поэтому реэвакуация евреев  в Крым
сталкивается с двумя трудностями: часть их  жилищ  сожжена, а в других живут
кубанские казаки-переселенцы.
   Кубанские казаки рвутся домой, но  разрешения  на выезд им почему-то не
дают. Это тормозит и возвращение евреев из Средней Азии в Крым.
   Я специально выезжал  в Евпаторийский,  Джанкойский и Калайский районы,
где до войны размещались еврейские колонии. Я обошел  все деревни и из бесед
с  жителями   установил,  что  и   здесь   кубанские   казаки  не   намерены
задерживаться.  Многие еврейские семьи успели  возвратиться в  эти  районы и
оказались в крайне тяжелом положении. Они вернулись на пепелища.
   Несладок хлеб на чужбине. Горек дым разоренного очага.
   В колхозе "Фрилинг" Калайского района 20 семейств еврейских колхозников
погибло  от рук немецких палачей. 20 семей находятся еще  в  эвакуации  и не
могут дождаться  вызова. 12  семейств вернулось.  Они оказались в  отчаянном
положении. Все они раздеты  и разуты. Питаться  им  нечем, нет ни  хлеба, ни
овощей. Им  негде  жить. Если им не оказать помощи сейчас,  немедленно,  они
погибнут. Не в переносном смысле, а в самом буквальном.
   Таких много, очень много  в благословенном Богом Крыму. Их не коснулось
это благословение.
   Местные  власти  не  оказывают  им  содействия  и  помощи,  а  часто  и
препятствуют в деле возвращения их домов и устройства в колхозах.
   В  Джанкойском  районе  запретили  восстановление   прежней   еврейской
колонии,  приравняв ее к  поселениям  немецких  колонистов, оставивших  Крым
вместе  с  гитлеровскими  войсками.  Нередки случаи,  когда  вернувшимся  из
эвакуации  евреям не возвращают  их жилища,  сельскохозяйственный инвентарь,
домашнюю утварь.
   Взрослые  голодают.  Детей  подкармливают  в  домах  татар  и кубанских
казаков,  дают сухари и кашу из  полевых  кухонь  бойцы размещенных в разных
районах частей НКВД.
   На  почве  общей  народной беды и разрухи  прорастают  ядовитые  ростки
антисемитизма. Мне объяснял учитель-татарин под  Бахчисараем, что гитлеровцы
не просто расстреливали евреев,  но и вели широкую пропаганду среди местного
населения.  Они говорили, что коммунисты и евреи являются причиной всех бед.
В Крыму, по его словам, никогда не было антисемитизма, здесь хватало земли и
воды  для всех:  для татар,  для евреев, русских, украинцев, греков, армян и
всех, кого  занесли  сюда ветры  истории. Антисемитизм  в Крыму  внедрили  в
сознание  некоторых людей  фашисты.  Они и  казаков  с Кубани  насильственно
переселили сюда,  так как  среди  казачества традиционно были распространены
антиеврейские настроения.
   Не знаю, прав  ли он.  Возможно,  во  многом. Разруха и  неустроенность
благоприятствуют антисемитизму. Кубанский казак,  которого из родной станицы
переселили  в принадлежавший еврею дом,  обозлен на всех. На немцев, которые
его  вырвали  с  родной  Кубани.  На начальство,  которое  не  разрешает ему
вернуться,  хотя сейчас самое  время  пахать и  сеять.  И наконец, на еврея,
который хочет получить обратно свой дом.
   Он прав. И  еврей  прав. Все правы. Лучше бы  все  были неправы, но  не
пухли бы от лебеды животы еврейских детей...
   Не сомневаюсь,  что меры примут.  Но когда это будет? А  помогать людям
нужно сейчас.
   Как  помогать? Я не  знаю.  Я только  старый поэт.  Но во мне видели не
поэта, а представителя Еврейского антифашистского комитета. Люди верят  ЕАК.
Они ждут от комитета помощи и защиты.
   Об этом я и довожу до сведения президиума ЕАК.
   Я бы много дал,  чтобы  не  знать  того,  что  узнал в  этой поездке по
весеннему Крыму. Но я узнал. А теперь узнали и вы.
   Сладко неведение. Но мы обречены на это горькое знание.
   Л. КВИТКО
   24 апреля 1944 г.".


III

   "Сугубо конфиденциально

   Вашингтон, округ Колумбия
   Советнику Президента США
   м-ру Г. Гопкинсу

   Дорогой Гарри!

   Вы просили держать Вас в курсе всей новой информации о планах русских в
отношении  устройства в Крыму еврейской  республики. Посылаю Вам выдержки из
отчета нашего  резидента  в  Анкаре  и  заключение экспертов  аналитического
отдела. Там есть кое-что по интересующему Вас вопросу.

   Ваш Д. Гувер".

   "Ф о р м а ФД-302а
   Директору ФБР м-ру Д. Гуверу

   12 мая 1944 г. на контакт со 2-м секретарем  нашего посольства в Турции
вышел  недавно  прибывший  в  Анкару  из  Москвы  помощник  военного  атташе
посольства СССР г-н С., еврей по национальности. Он дал понять, что хотел бы
встретиться с ним в неофициальной обстановке  и  обсудить некоторые вопросы,
представляющие  интерес для  правительства США. Выйти на  встречу с С.  было
поручено мне.
   Встреча состоялась во второй половине дня  16 мая в кофейне Маркидоса в
районе Алтындаг. С. сообщил, что является кадровым  сотрудником  НКВД в чине
подполковника  и с  начала  войны  работал  заместителем начальника отдела в
центральном  аппарате   НКВД,   ведающем  вопросами   внешней   разведки.  В
доказательство  своей  осведомленности   он  назвал  мои   настоящее  имя  и
должность,  имена  руководителей   наших   резидентур  в  Египте,  Канаде  и
Великобритании, а также имена некоторых руководителей отделов из  Управления
стратегических служб США.
   Я   попросил  его  объяснить  мотивы,  по   которым   он   решился   на
сотрудничество с  разведкой США.  С. дал следующие объяснения. С начала 30-х
годов  он  был  членом  диверсионной группы  Серебрянского, в задачу которой
входило  физическое  устранение противников СССР за рубежом. В 1937 году  он
был  арестован вместе с Серебрянским и рядом других  руководящих  работников
НКВД,  евреев по национальности.  В 1941 году  следствие  по его  делу  было
прекращено, он был восстановлен в партии,  полностью реабилитирован и принят
на  прежнюю  работу  в НКВД одновременно  с  Серебрянским и  другими лицами.
Четыре   месяца  назад   С.  узнал,  что  Серебрянский  и  некоторые  другие
руководящие работники НКВД еврейской национальности были вновь  арестованы и
расстреляны. Это вызвало опасение, что та  же участь может постичь и его. С.
сказал,  что  есть  признаки,  указывающие на  новую  чистку  НКВД  и  всего
госаппарата, подобную  чистке 30-х  годов. В частности, как пример он назвал
предстоящую замену на посту посла СССР в США Литвинова на Громыко.
   Оп