йду позвоню Лозовскому.

   Михоэлс вернулся в  свой кабинет,  посидел над телефоном, но звонить не
стал. Он догадывался, о чем ему скажет Лозовский. И не знал, что ему сказать
в ответ.
   Он вышел из  театра, чтобы ехать на "Мосфильм".  И вдруг понял, что ему
вовсе  не нужно сидеть  в монтажной, чтобы  увидеть финальную сцену "Падения
Берлина".
   Он сел  на  скамейку  и прикрыл  глаза.  И спустилась с  небес огромная
стальная птица. И появился генералиссимус Сталин в белоснежном мундире.

   Великий Сталин.
   Недоучившийся семинарист.

   Михоэлс стиснул рукоять трости. Он нашел ответ.

   Ну конечно же! Как он сразу не понял?
   Снизошедший с небес.
   В белоснежных ризах.
   Мессия.

   "Не мир я вам принес, но меч!.."

   Михоэлс не  помнил, сколько времени просидел на стылом  осеннем  ветру.
Встал,  поднял  воротник  макинтоша.  Похромал  к дому, сунув руку в карман.
Пальцы нащупали какую-то бумагу. Остановился, вынул, посмотрел с удивлением.
Это был конверт. Заклеенный, но без адреса. Вскрыл. В конверте была записка:
   "Жидовская образина,  ты  больно далеко  взлетел,  как  бы  головка  не
слетела".

   На другой день Лозовский позвонил снова. Но по телефону говорить ничего
не стал. Лишь сказал:
   - Буду через десять минут. Выйди.
   Ровно   через   десять   минут   возле   театра    остановился   черный
правительственный "ЗиС". Лозовский выбрался  из машины, пожал Михоэлсу руку.
Кивнул:
   - Пойдем погуляем.
   Пошли по Малой Бронной, пустынной в это рабочее время дня. Ветерок гнал
по асфальту красные кленовые листья.
   - Вчера я был  у Молотова, - проговорил Лозовский. - Он просил передать
тебе, что ждет ответа. Дал понять, что ответ нужен срочно.
   - В чем срочность? - спросил Михоэлс.
   - Я полагал, что это мне объяснишь ты. И что за ответ.
   - В какой стадии находятся переговоры по плану Маршалла?
   - Почему тебя это интересует? - удивился Лозовский.
   - Для расширения кругозора.
   -  В   промежуточной.   Ожидаем  приезда  американской  делегации.  Для
детального обсуждения.
   - В Москву?
   - Да, в Москву.
   - Когда?
   - Точный срок еще  не установлен.  После Нового  года. Где-то  в  конце
января.
   - Делегацию возглавляет Гарриман?
   Лозовский  остановился   и  внимательно,   сверху  вниз,  посмотрел  на
Михоэлса:
   - Ты и это знаешь?
   - Предполагаю.
   - Да, Гарриман. Для нас это хорошо. У него репутация "голубя".
   Михоэлс усмехнулся:
   - Никогда не любил голубей. Выходит - не зря.
   - Ты так и не объяснишь мне, в чем дело?
   - Извини, Соломон Абрамович. Нет.
   - Почему?
   - Почему?.. Когда-то мы пили у меня дома польскую  водку "Выборову", ты
запретил мне выносить на обсуждение президиума  ЕАК наше письмо  о Крыме. Ты
сказал: "Давай их побережем". Помнишь?
   Лозовский кивнул:
   - Помню.
   - Поэтому  я  ничего  и не расскажу.  И  когда тебя спросят: "Гражданин
Лозовский, о чем вы вели переговоры  с гражданином Михоэлсом 26 октября 1947
года в 14  часов,  прогуливаясь  по  улице Малая  Бронная?"  -  ты ответишь:
"Гражданин следователь, в указанный вами день я не вел никаких переговоров с
гражданином Михоэлсом. Я лишь передал ему слова товарища Молотова о том, что
товарищ Молотов ждет ответа. О каком ответе шла  речь, я не знаю.  Гражданин
Михоэлс  мне  ничего не сказал".  Вот так  ты ответишь.  С  чистой партийной
совестью.
   - Я мог бы тебе помочь, - заметил Лозовский.
   Михоэлс покачал головой:
   - Нет,  Соломон Абрамович. Ты очень большой начальник. Но ты не Господь
Бог.
   - Что мне передать Молотову?
   - Скажи, что я дам ответ.
   - Понятно.
   Вернулись к машине. Михоэлс спросил:
   - Тебе не трудно будет подбросить меня на Кропоткинскую?
   Лозовский кивнул:
   - Садись.

   Возле  метро  "Кропоткинская"   Михоэлс  попросил  остановить   машину.
Лозовский посмотрел, как он пересекает бульвар, и бросил водителю:
   - На Старую площадь!..

   Аллеи   Гоголевского  бульвара  были  завалены  желтыми,  оранжевыми  и
багровыми листьями.  Сквозь голые кроны тополей и лип  сквозило  чистое, без
единого облачка, небо. Стояло холодное, ясное, голубое предзимье.

   Москва была до тоски прекрасна.
   До тоски и сердечной боли была прекрасна жизнь.

   Михоэлс вошел в ЕАК.

IV

   "Совершенно секретно

   Спецдонесение
   Доктор Браун - Павлу

   Сегодня,  в 14  часов  20  минут, в мой  служебный кабинет в  помещении
Еврейского антифашистского комитета СССР по адресу ул. Кропоткинская, дом 10
пришел председатель президиума  ЕАК  С.  М. Михоэлс  и сказал,  что он очень
хотел  бы,  если я  ничего не имею против, посоветоваться со  мной по  очень
трудному и очень важному для него вопросу. Я ответил,  что буду рад быть ему
полезен  всем, чем  смогу, предложил раздеться и сесть, что С. М. Михоэлс  и
сделал.

   Как Вам  известно, в середине сего 1947 года  по  указанию  заместителя
министра начальника 1-го Главного управления МГБ  СССР тов. Федотова П. В. я
был направлен на работу в ЕАК СССР и через  Отдел внешней политики ЦК ВКП(б)
оформлен секретарем ЕАК по зарубежным связям.  При моем поступлении в ЕАК С.
М.  Михоэлс сказал,  что он  очень рад, что  секретариат комитета пополнился
сотрудником,  имеющим большой опыт  зарубежной  работы и  владеющим четырьмя
иностранными языками. Он знал о моей работе в  США в должности вице-консула,
так   как  в  1943   году   я  осуществлял   оперативное  сопровождение  его
пропагандистской  поездки  по США  и  имел на  связи его  спутника  поэта И.
Фефера, негласного  сотрудника НКВД по кличке  Зорин. Об истинном  характере
моей  деятельности  С.  М. Михоэлс  не был осведомлен,  так  как  контакты с
Зориным проводились в режиме максимальной конспиративности.
   Нижеследующий отчет максимально детализирован, так как, не владея общей
оперативной   обстановкой,   я  не   имел   возможности   выделить   главные
информационные узлы и акцентировать на них внимание.

   С первых минут М. произвел на меня впечатление человека,  чем-то сильно
встревоженного и угнетенного. Он спросил, нет  ли у меня водки или еще лучше
- коньяка. Я ответил, что нет, но это можно  устроить. М. сказал: "Устройте,
голубчик, сделайте одолжение".  Он  дал мне  деньги, я передал их водителю и
приказал  съездить  за  коньяком  и  легкой  закуской.  Пока  он  ездил,  М.
расспрашивал меня о  моей  работе  после США, вспоминал о  своей поездке  по
Америке.
   Когда водитель  привез коньяк  "КВВК", сыр и конфеты, М.  попросил меня
запереть  дверь  кабинета  и  разлил  коньяк  в принесенные  мной  из буфета
граненые стаканы, в каждый  больше  половины.  Я  сказал, что  для меня  это
слишком много, на что М. заявил, что хорошего коньяка не может  быть слишком
много, что он, как деньги, которые  бывают только в двух состояниях: либо их
нет, либо их не хватает. После  чего М. чокнулся со мной и выпил свой стакан
до дна, потом налил еще и снова выпил, не закусывая.  Затем закурил папиросу
"Казбек" и предупредил меня, что он не будет называть никаких фамилий и что,
если  я  догадаюсь,  о  ком  идет  речь,  я  не  должен  спрашивать  у  него
подтверждения своих догадок.
   Мои реплики в процессе  дальнейшего разговора  носили поддерживающий  и
нейтральный характер. М. сказал, что трудное положение, в котором он сегодня
оказался, имеет  начало в  его американском турне, во время которого, как  я
знаю, он  вел  приватные  переговоры  о планах  создания  в Крыму  еврейской
республики.  На  мое  замечание  о  том,  что  я  не  знаю  ни о  каких  его
переговорах,  М.  попросил не  морочить ему голову, так  как он сам является
большим специалистом по  морочинью голов,  что  я  могу не  подтверждать его
слов, но не стоит и отрицать очевидного и естественного.  Из его дальнейшего
рассказа  следовало,  что  сейчас  неким  весьма  высокопоставленным   лицом
делаются попытки реанимировать проект создания в Крыму еврейской  республики
с  практическими  открытыми границами,  что от М.  требуют  поддержать  этот
проект,  с чем  сам М. категорически  не согласен,  так как заселение  Крыма
советскими и западными евреями поставит под угрозу  базу Черноморского флота
и в конечном итоге выйдет боком самим евреям.
   Я сказал, что не понимаю, какое отношение к этому  проекту имеет он, на
что М.  ответил,  что такое уж это еврейское  счастье вляпываться во все, во
что можно  вляпаться.  Я заметил,  что, если  он совершенно убежден в  своей
правоте,  ему следует  написать товарищу Сталину  и подробно  изложить  свои
доводы.  М. ответил, что  изложил все свои доводы в  личном разговоре с  тем
самым  высокопоставленным лицом, но оно  их  отвергло,  не  приводя  никаких
убедительных аргументов. Из  чего М. заключил, что сверхзадачей этого  плана
является  не  жизнеустройство евреев, а совсем  другие  цели,  о которых  М.
догадался, но  не хочет сейчас об этом говорить. Если этот план поддерживает
сам  товарищ  Сталин,  то  нет  никакого  смысла  писать.  А  если   попытки
осуществить этот план делаются помимо  него, в чем М. очень  сомневается, то
тем более писать  бесполезно и даже опасно, потому что его письмо  не дойдет
до  товарища Сталина. Я выразил сомнение в  том, что письмо на  такую важную
тему  и от такого авторитетного  человека  может быть  не  передано товарищу
Сталину. М. раздраженно ответил, что лицо, о котором он говорил, это товарищ
Молотов  и теперь я сам  могу  судить,  дойдет через него письмо до товарища
Сталина или не дойдет.

   Имея целью провести зондаж образа мыслей и практических намерений М., я
предположил,  что  при  всей  убежденности  в  своих  доводах  он, возможно,
все-таки  не  прав  и  у  сторонников   плана  создания  Крымской  еврейской
республики есть какие-то более глубокие соображения высшего государственного
порядка. С тем  же раздражением М. ответил,  что как раз об этом  он  мне  и
говорил, что этот спектакль был уже  сыгран как  минимум два раза в  истории
человечества,  один раз в двенадцатом  веке  до новой  эры, а  второй раз  в
фашистской Германии, а сейчас его намереваются  поставить в Советском Союзе.
И  что  только недоумки,  которые изучают не  историю, а историю  партии  по
"Краткому курсу", могут  рассчитывать, что у  этого спектакля будет какой-то
новый финал. Ибо сказано: "Что  было, то и будет, и что делалось, то и будет
делаться, и нет ничего нового под солнцем".
   Я спросил, не опасается ли он затрагивать такие острые темы в разговоре
с  почти незнакомым, в сущности,  человеком. М.  сказал,  что по роду  своей
профессии он обязан разбираться в людях и я не кажусь ему человеком, который
тут  же  побежит на него стучать,  потому что  волнующие  его проблемы самым
прямым образом касаются и меня как еврея. Если же он ошибается, то ему нужно
не спектакли ставить и не возглавлять ЕАК, а катать  в лагере тачку.  Сказав
это,  М. предложил выпить еще, налил себе полстакана и  хотел налить мне, но
не стал настаивать, когда я сказал, что у меня еще есть коньяк. Он выпил и в
дальнейшем продолжал подливать себе и пить, не закусывая, при этом постоянно
курил.

   М.  пояснил,  что  решил  обратиться  ко  мне,  потому  что  среди  его
многочисленных  друзей и знакомых  я  единственный человек,  у которого есть
возможность  реально  ему  помочь.  По  его  словам,  наилучшим  выходом  из
создавшейся  ситуации будет тот, при котором американская сторона отказалась
бы от своего  участия в  плане создания Крымской еврейской республики. Нужно
дать  им  понять, несколько раз  повторил М., что это катастрофический план,
что в проигрыше будут все. У меня, как сказал обо мне М., за  годы работы за
рубежом наверняка появилось много друзей  и близких знакомых, что есть люди,
которым  можно  довериться, и  среди дипломатов, аккредитованных  в  Москве.
Достаточно будет намека на то,  что советские евреи настороженно относятся к
этому плану, американцы все остальное поймут сами, потому  что они не идиоты
и умеют прогнозировать  ситуации не хуже  его, М. Он спросил,  согласен ли я
содействовать ему в осуществлении  этого замысла. Я ответил, что у самого М.
тоже есть знакомые  в американском  посольстве  и он может  реализовать свою
идею без постороннего участия. М. возразил: его уже не приглашают на приемы,
а  среди  его  знакомых  дипломатов есть  только  один, кому  он  рискнул бы
довериться - бывший посол  США  в СССР  Гарриман, но он  давно уже  уехал из
Москвы, сейчас стал министром торговли и  нет никакой возможности установить
с ним связь. Так что у него единственная надежда на мою помощь.

   Не  имея никаких  инструкций  о  том, какую  тактику  проводить в  этой
неожиданно  возникшей ситуации, я сказал, что предложение М. для меня полная
неожиданность и я должен все как  следует  обдумать,  прежде чем смогу  дать
какой-то ответ. М. ответил, что он, конечно, все понимает,  но попросил меня
думать не слишком долго, потому что его самого торопят с ответом.

   Разговор  длился  значительно дольше пересказа,  так как М.  все больше
подпадал под влияние алкогольного опьянения, часто повторялся  и  сбивался с
мысли. Он  стал  жаловаться  на то, что актерский труд  самый неблагодарный,
писатель оставляет после себя книги, художник картины, а от  актера остаются
только мимолетные воспоминания, что всю жизнь приходится играть плохие роли,
потому  что  жизнь  не  дает выбора.  Он  стал читать монолог Гамлета,  роль
которого ему так и  не  удалось сыграть, но забыл слова,  не смог вспомнить,
после чего  неожиданно помрачнел, как это бывает с  сильно пьяными людьми, и
злобно  заявил,  неизвестно  к кому обращаясь, что  пусть ему не  дана  роль
Моисея, но и роль Корея  или Дафана ни одна  сволочь его играть не заставит.
На мой вопрос, кто такие эти  Корей и  Дафан, М. ответил, что любой народ, а
евреи особенно, должны знать своих героев.
   Поскольку  к  этому моменту бутылка  уже была пуста, М. выпил коньяк из
моего стакана и потребовал, чтобы я  послал водителя за  новой  бутылкой.  Я
решительно  этому  воспротивился и уговорил  М.  поехать домой и  отдохнуть.
После чего с  помощью  водителя  погрузил его  в  машину  и доставил  на его
квартиру  на  Тверском бульваре, передав  с  рук  на руки его жене Анастасии
Павловне, которая  была изумлена появлением мужа в таком виде в это довольно
еще раннее время дня.

   По поводу упомянутых М.  в  разговоре библейских имен я навел справки и
выяснил следующее.
   Слова "Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет
ничего  нового  под солнцем"  принадлежат  Экклезиасту,  царю  иудейскому  в
Иерусалиме. В полном виде цитата выглядит так:
   "Что было, то и будет и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего
нового под солнцем.
   Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот оно новое"; но это было уже в
веках, бывших прежде нас.
   Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех,
которые будут после".
   (Библия, Ветхий завет, Книга Экклезиаста или Проповедника,  гл. 1,  ст.
9-11.)
   Корей и Дафан упоминаются  во многих Книгах Библии.  В Четвертой  книге
Моисеевой Числа, в частности, сказано:
   "Корей, сын  Иссаара, сын Каафов, сын Левиин,  и Дафан и  Авирон,  сыны
Елиава,  и Авнан, сын Фалефа, сыны Рувимовы, восстали на Моисея, и с ними из
сынов Израилевых двести пятьдесят мужей, начальники общества, призываемые на
собрания, люди именитые..."
   (Гл. 16, ст. 1-2.)
   Имена  Корея и Дафана  стали нарицательными,  так называют изменников и
предателей.  Терминология   архаичная,  в   настоящее   время  практического
употребления не имеет.

   Прошу дать инструкции по направлениям дальнейшей разработки объекта М.
   Браун

   Дополнение.
   Сегодня утром, когда я закончил составление настоящего отчета, ко мне в
кабинет вновь пришел М. У него был чрезвычайно озабоченный и удрученный вид.
Он сказал, что очень просит  меня забыть о нашем вчерашнем разговоре, что он
поддался  минутному  тяжелому настроению  и очень сожалеет об  этом. Ему  не
следовало  обращаться  ко мне  за  помощью в  вопросе,  повлиять на  решение
которого не в его силах. На протяжении всей истории, сказал М., евреи всегда
были  средством,  и  с  этим,  видимо, ничего  не поделаешь, остается только
смириться.
   Я заверил  М.,  что  у меня и  в  мыслях не было воспринимать  серьезно
вчерашнюю беседу, что  я воспринял ее с самого начала как попытку М. отвести
душу,  что я тронут его доверием и он может рассчитывать на мое  молчание. Я
также сказал,  что  мне было очень интересно  поговорить с человеком с таким
глубоким и  своеобразным мышлением, и спросил, что он имел в  виду, говоря о
спектакле,  который был уже сыгран в  доисторические времена и в  фашистской
Германии и который теперь хотят поставить в Советском Союзе. М. ответил, что
у этого  спектакля очень простой  сюжет: сначала евреев зовут, как друзей, а
потом  превращают в рабов и заложников. М.  сказал,  что не  помнит, что  он
наболтал  про  Советский  Союз,  но если  его  попытаются поставить и здесь,
закончится все той же трагедией. Не только для евреев. Для всех.
   М.  поблагодарил меня  за  понимание,  еще  раз  извинился  и  попросил
разрешения   воспользоваться   моим  телефоном.   Дозвонившись  до  приемной
начальника  Совинформбюро,  он  представился  и  попросил  соединить  его  с
Лозовским. Он сказал Лозовскому, что все обдумал и просит передать человеку,
который ждет от него ответа, что его ответ "да".
   После этого  М. попрощался со мной и направился в приемную ЕАК, где его
уже ждала большая очередь посетителей..."

V

   -  Не  понимаю.  - Сталин  помолчал и  повторил  с  раздражением: -  Не
понимаю!
   Он  подождал,  пока  Молотов  дочитает  спецдонесение  доктора  Брауна.
Спросил:
   - Ты понимаешь?
   -  Не  все. Он не мог не догадываться, что Хейфец  -  кадровый работник
госбезопасности. Наверняка догадывался.
   - Он не догадывался, - поправил Сталин. - Он знал это совершенно точно.
И все-таки пришел к нему!
   - Непонятно, - согласился Молотов. - Поступок самоубийственный. Ни один
человек  в  здравом  уме на него не решится. Михоэлсу  не откажешь  в умении
рассуждать здраво и точно оценивать ситуацию. Остается предположить, что это
был  просто  нервный  срыв.  Захотелось облегчить  душу.  Напился, наговорил
лишнего. Потом проспался, опомнился.
   - Сам-то ты веришь в это? - спросил Сталин.
   - Не  очень.  Но в  жизни  человек  достаточно часто  поступает глупо и
нелогично.
   -  Это ты правильно  сказал, правильно,  - покивал Сталин. - Даже умные
люди делают глупости.  И гораздо  чаще,  чем  можно было  бы ожидать. Но вот
насчет напился...
   Сталин вызвал Поскребышева:
   - Ты когда-то готовил мне "объективку" на Михоэлса. Где она?
   - В архиве, товарищ Сталин. Найти?
   - Ладно, не нужно, я и так помню. Можешь идти.
   Поскребышев вышел.
   - Там  вот что было, - продолжал Сталин. -  "К спиртному  неравнодушен.
Может перепить Фадеева и Толстого. При  этом человеческого облика никогда не
теряет".  А  перепить  Фадеева - тут бутылкой  не обойдешься, даже  двумя. А
сколько он выпил с Хейфецем? Меньше бутылки.
   - Хейфец профессионал,  - напомнил Молотов.  - Он в  состоянии отличить
пьяного от того, кто только притворяется пьяным.
   - Ты все время забываешь, что  Михоэлс артист. Я тебе уже второй раз об
этом напоминаю!
   Молотов уловил недовольство в голосе Сталина и пожал плечами:
   - В таком случае объяснение только  одно: он использовал Хейфеца, чтобы
сообщить нам то, что он думает.
   - Это уже ближе, - одобрил Сталин. - Что же он нам сообщил?
   - Что он по-прежнему считает, что создание еврейской республики в Крыму
приведет  к  катастрофе. И не только для евреев, но и  для всех. Я не понял,
что он имеет в виду.
   - Потому что ты тоже из тех, кто изучал историю партии, а не историю.
   -  Я не изучал историю партии.  Я  ее  делал. Рука об руку  с вами. Под
вашим руководством.
   -  Ну, делал,  делал.