иально  именуется  Ансамбль  песни и
пляски  Киевского  военного округа. Такие организации созданы во
всех   округах,   флотах,   группах  войск,  а  также  при  всех
вышестоящих инстанциях).
   Штат,  обслуживающий жену генерала армии Якубовского, который
в  то  время  командовал  Киевским  военным  округом, был просто
огромным.  Я не берусь говорить - сколько всего людей, ибо точно
не   знаю.   Но   точно  знаю  то,  что  каждый  день  в  помощь
многочисленным   поварам,  официантам,  уборщицам,  садовникам и
прочим  с  губы  привозят по 5 - 8 губарей, а иногда и по 20, на
самую  черную работу, вроде нашей сегодняшней. Их и сегодня туда
повезли!
   У   губарей  дача  Варшавского  Договора  была  известна  под
нехорошим  именем  "Коммунизм".  Трудно  сказать,  отчего ее так
окрестили, то ли из-за плаката при въезде на дачу, а может быть,
за  красоту этого места; а еще, может быть, за то, что сказочная
красота  и  прелесть,  таинственность  и  обаяние  тут так тесно
переплетались  с  ежедневным,  унижением  людей, за органическую
близость красоты и дерьма.
   А дерьма было слишком много.
   - Глубока ли яма? - интересуется узбек - военный строитель.
   - А до центра земли.
   -  Так  можно  же  было трубу сделать и соединить с городской
канализацией!
   -  Это у них такая система просто для безопасности придумана,
а  то  вдруг  какая  секретная бумага упадет, что тогда? Враг не
дремлет.  Враг  все.  каналы  использует.  Вот и придумана здесь
замкнутая система, чтоб утечки информации не было!
   - Ни хрена-то вы, братцы, не понимаете,- подвел резюме щуплый
артиллерист,-  такая  система  придумана  просто  для сохранения
генеральского  экскремента,  ибо  он тут очень калорийный, не то
что  у  нас  с  вами.  Каков  стол  -  такой  и  стул!  Если  бы
какому-нибудь  Мичурину  дали столько первосортного экскременту,
так он бы нашу родину в веках высокими урожаями прославил!
   - Хватит болтать! - прервал дискуссию конвойный.
   Хорошо, когда тебя конвоирует свой брат танкист. Жизнь совсем
не  та.  Он,  конечно,  знает,  что если кто заметит поблажки со
стороны конвоя арестантам, то конвойный после смены займет место
на  губе  вместе  с теми, кого он только что охранял. И все-таки
свой  брат танкист - это куда лучше, чем пехота или авиация. Еще
неплохо,  когда  охрану  несут  и  не  свои ребята, но опытные -
третий  или  четвертый  курс.  Те хоть и не свои,  да уж на губе
хоть  разок  да  посидели.  Те понимают, что к чему. Хуже всего,
когда охраняют сопляки, да еще и чужие. Первогодки всегда дурные
и  свирепые.  Они  инструкции  понимают дословно. Именно один из
таких и достался сегодня.
   Высокий,  мордастый,  по  заправке видно - первогодок, да еще
все  у него новое: и шинель, и шапка, и сапоги. У старослужащего
так  не  бывает.  У  него  что-нибудь одно может быть новым: или
шинель,  или  сапоги,  или  ремень.  Если  все  новое  -  значит
желторотый.  А  эмблемы  у  него  войск связи. В Киеве это может
означать  Киевское  высшее инженерное радиотехническое училище -
КВИРТУ. Их в Киеве иначе как квиртанутыми никто и не называет.
   Квиртанутый,   кажется,  начинает  выходить  из  себя.  Пора,
значит, и за работу.
   Итак,  начали трудовой день в коммунизме. Один дерьмо насосом
качает,  остальные  четверо  таскают вонючую жижу в генеральский
сад.    В    напарники    мне    попался    тот   самый   щуплый
курсант-артиллерист,  самый  опытный из нас. Работа была явно не
по  силам  ему.  И  когда  мы  тащили  груженые носилки, он весь
краснел  и кряхтел - казалось, вот-вот не выдержит. Помочь ему я
не мог ничем, сам-то тащил еле-еле за свои ручки. Грузить меньше
мы  не  могли,  потому  что  вторая  пара сразу поднимала шум, а
конвойный грозился доложить, кому следует.
   Парня,  однако,  надо было поддержать, если не делом, то хоть
словом.  При груженых носилках это было абсолютно невозможно, но
на  обратном  пути  вполне.  Да и уходили мы метров на триста от
зловонного люка и от конвойного, так что говорить было возможно.
   - Слышь, артиллерия, тебе еще сколько сидеть? - начал я после
того, как первые носилки мы вывалили под развесистую яблоню.
   -  Все, я уже отсидел,- вяло ответил он,- если только сегодня
ДП не схлопочем.
   - Счастливый ты! - искренне позавидовал я.- Слышь, бог войны,
а тебе до золотых погон много еще?
   - Все уже.
   - Как все? - не понял я.
   -  А  так,  все.  Приказ  уж  три  дня как в Москве. Подпишет
министр  сегодня, вот тебе и золотые погоны, а, может, он завтра
подпишет, значит, завтра я офицером стану.
   Тут  я  еще  раз  ему  искренне  позавидовал.  Мне-то еще год
оставался.  Еще  один  год гвардейского танкового училища. Год -
это  настолько много, что я еще в отличие от многих своих друзей
не  начал отсчет часов и минут до выпуска; я в тот момент только
дни считал.
   -  Счастливый  ты,  артиллерист,  с губы прямо в баньку да на
выпускной вечер. Везет же людям!
   - Если ДП не получим,- мрачно перебил он.
   - В этом случае амнистия положена.
   Он ничего не ответил, может быть, оттого, что мы приближались
к мордастому конвойному.
   Второй  рейс  для  артиллериста оказался значительно труднее,
чем  первый,  он  еле  доплелся  до  первых  деревьев,  и пока я
опрокидывал носилки, он всем телом привалился к корявому стволу.
   Парня  надо было поддержать. Два козыря я уже бросил впустую:
ни близкий выпуск из училища, ни близкое освобождение с губы его
совершенно не обрадовали. У меня оставалась единственная надежда
поднять  его  душевное  состояние  на  должный  уровень. Я решил
подбросить ему мысль про светлое будущее, про коммунизм!
   - Слышь, бог войны.
   - Чего тебе?
   -  Слышь,  артиллерия, вот тяжело нам сейчас, а придет время,
будем  и мы жить в таких вот райских условиях, в коммунизме. Вот
жизнь-то будет! А?
   - Как жить? С носилками говна в руках?
   -   Да  нет,  я  не  про  то,-  огорчился  я  такой  душевной
черствости.-  Я  говорю,  настанет время - и будем мы жить вот в
таких  райских  садах, в таких вот чудесных маленьких городках с
бассейнами, а вокруг сосны столетние, а дальше яблоневые сады. А
еще лучше вишневые. Слышь, поэзии-то сколько... Вишневый сад!?
   - Дурак ты,- устало ответил он,- дурак, а еще танкист.
   - Это почему же я дурак? - возмутился я.- Нет, ты постой, это
почему же я дурак?
   -  А  кто  ж,  по-твоему, говно в коммунизме таскать будет? А
теперь помалкивай, приближаемся.
   Вопрос  этот,  такой  простой  и  заданный  таким насмешливым
тоном,  громыхнул  меня словно обухом по загривку. Вначале он не
показался  мне  неразрешимым,  но  это  был  первый в моей жизни
вопрос про коммунизм, на который я не нашел сразу, что ответить.
До  того  все  было  абсолютно ясно: каждый работает как хочет и
сколько  хочет,  по своим способностям, получает же чего хочет и
сколько  хочет,  то  есть  по потребностям. Было абсолютно ясно,
что, допустим, один желает быть сталеваром - пожалуйста, трудись
на  благо  всего  общества  и  на  свое  благо,  конечно, ибо ты
равноправный   член  этого  общества.  Захотел  быть  учителем -
пожалуйста,  всякий труд у нас в почете! Захотел быть хлеборобом
-  что  может быть почетнее, чем кормить людей хлебом! Захотел в
дипломаты - путь открыт! Но кто же будет возиться в канализации?
Неужели  найдется кто-нибудь, кто скажет: да, это мое призвание,
тут  мое  место,  а  на большее я не способен? На острове Утопия
этим  занимались  арестанты,  как  мы сейчас. Но в коммунизме ни
преступности,  ни  тюрем,  ни  губы, ни арестантов не будет, ибо
незачем  совершать  преступления  -  все  бесплатно.  Бери,  что
хочешь,-  это  не преступление, а потребность, и все будут брать
по своим потребностям, это основной принцип коммунизма.
   Мы опрокинули третьи носилки, и я победно заявил:
   - Каждый будет чистить за собой! А кроме того, машины будут!
   Он с сожалением посмотрел на меня.
   - Ты Маркса-то читал?
   - Читал,- запальчиво ответил я.
   - Помнишь пример про булавки: если делает их один человек, то
три  штуки  в день, а если распределить работу среди троих, один
проволоку   режет,  другой  затачивает  концы,  третий  хвостики
приделывает,  то  уже  будет  триста  булавок  в день, по сто на
брата.  Это  разделением  труда  называется.  Чем  выше  степень
разделения  труда в обществе, тем выше его производительность. В
каждом  деле  должен  быть  мастер,  виртуоз,  а не любитель, не
дилетант.  А  теперь  представь  себе  хотя бы город Киев, и как
полтора  миллиона  его  обитателей, каждый для себя, канализацию
прокладывают  и  в  свободное от общественной деятельности время
чистят  ее  и  поддерживают  в исправном состоянии. А теперь про
машины.  Маркс  пророчил  победу коммунизма в конце XIX века, но
тогда  не  было  таких машин, значит, и коммунизм был в то время
невозможен,  так?  Сейчас  тоже нет таких машин, это значит, что
сейчас  коммунизм  тоже  невозможен,  так  или нет? И пока таких
машин  нет,  кто-то  должен  ковыряться  в чужом дерьме,- а это,
извините,  не  коммунизм.  Допустим,  когда-нибудь сделают такие
машины, но кто-то же должен будет их настраивать и исправлять, а
это  тоже,  наверное,  не очень будет приятно; неужели у кого-то
будет  и  вправду  потребность  всю свою жизнь заниматься только
этим.  Ты же поддерживаешь теорию Маркса о разделении труда, или
ты не марксист?
   - Марксист,- промямлил я.
   -  Мы приближаемся, поэтому несколько дополнительных вопросов
для   самостоятельного   размышления.  Кто  в  коммунизме  будет
закапывать  трупы?  Самообслуживание  - или любители в свободное
время  этим будут заниматься? Да и вообще в обществе очень много
грязной  работы, не все же дипломаты и генералы. Кто свиные туши
разделывать будет? А ты в рыборазделочном цехе был когда-нибудь?
Рыбу  подают,  ее  моментально  разделывать  надо  и ни хрена не
механизируешь,  как  быть?  А  кто  будет  улицы  мести  и мусор
вывозить?  Да  вывозка  мусора  требует  сейчас  квалификации, и
немалой,  и  дилетантами ты не обойдешься. А официанты будут при
коммунизме?   Сейчас   это   прибыльное  дело,  а  когда  деньги
ликвидируют,  как  тогда?  И последнее: тот, кто сейчас о чистке
говна  никакого  понятия не имеет, товарищ Якубовский, например,
заинтересован ли он в том, чтобы настал когда-нибудь такой день,
когда  он  сам свое говно за собой убирать будет? Ну размышляй и
помалкивай, приближаемся...
   - Много болтаете, работать надо!
   -  Слышь, артиллерия, так что ж, по-твоему, коммунизма вообще
никогда не будет?
   Он даже остановился, сраженный моей дикостью.
   - Да нет, конечно!
   -  А  это еще почему? Контра ты недорезанная! Антисоветчик! -
со  всего размаху хрястнул я тяжеленные носилки оземь, и вонючая
золотистая  жидкость  растеклась  по ослепительно белому снегу и
гранитной дорожке.
   -  Эх,  что  же  ты  наделал,- плюнул в сердцах артиллерист.-
Теперь по пять суток схлопочем, как пить дать.
   -  Да нет, вроде никто не видал. Снегом сейчас забросаем.- Мы
проворно  принялись  забрасывать снегом грязное пятно, но издали
уже бежал наш конвойный.
   -  Вы  что,  лодыри,  наделали! Только бы болтать! Отвечай за
вас! Но вы у меня попляшете!
   -  Да ты не шуми, мы снегом сейчас забросаем, не видно будет,
тяжеленная  ведь зараза, вот из рук и вырвалась. А для сада тоже
ведь хорошо. Снег через недельку растает, все и смоет.
   Мордастый первокурсник, однако, не унимался:
   - Вы бы не болтали, а дело бы делали! Но вы у меня попляшете!
   Артиллерист тогда сменил тон.
   -  Ты,  балбес,  послужи  столько,  сколько  мы,  тогда орать
будешь!  А  заложишь,  сам  же  с  нами  и  сядешь,  за  то, что
недоглядел!
   Я поддержал:
   -  Ты еще мал и глуп, не видал больших затруднений в жизни. А
человеку  уже  на  звание  послали,  он  дня  через три офицером
станет. А ты еще сопляк...
   - Это я-то сопляк? Хорошо же... Он вскинул автомат и заорал:
   -   А   ну   работать..  Живо...  Вы  у  меня  покрутитесь...
Артиллерист  равнодушно  посмотрел  в  его  сторону и сказал мне
спокойно:  "Пошли...  Не хрен с бараном разбираться. Посадят его
сегодня... Это ты уж на мой опыт положись..."
   Мы вразвалочку побрели к канализационному люку.
   -  Заложит!  -  уверенно  сказал артиллерист. Не,- сказал я.-
Попсихует только, к вечеру отойдет.
   - Ну посмотришь.
   -  Не  печалься, мой друг, и не ахай. Жизнь бери, как коня за
узду!  Слышь  ты,  контра  недобитая,  так отчего же, по-твоему,
коммунизма никогда не будет?
   -  А потому не будет, только ты носилки не бросай... А потому
не  будет, что не нужен он, этот самый коммунизм, нашей партий и
ее ленинскому центральному комитету.
   - Врешь, контра!!!
   -  Сопи  в  две  дырки,  псих  несчастный. Уймись, не ори. По
дороге  туда  невозможно  с тобой разговаривать. Потерпи, сейчас
разгрузимся, я тебе преподам.
   Разгрузились.
   -  Так  вот,  представь  себе,  что коммунизм наступит завтра
утром.
   -   Да  нет,  это  невозможно,-  оборвал  я.-  Нужно  сначала
материально-техническую базу построить.
   -  А  ты представь себе, что 1980 год наступил, и партия, как
обещала,  эту  самую  базу  создала.  Так  вот, что, собственно,
обычный  наш  стандартный секретарь райкома будет иметь от этого
самого  коммунизма?  Ась?  Икры  вдоволь? Так у него ее и сейчас
сколько  угодно.  Машину?  Да  у него две персональные "Волги" и
частная  про  запас.  Медобслуживание? Да у него все медикаменты
только  иностранные. Жратва? Бабы? Дача? Да все у него это есть.
Так  что  ничего нового он, наш дорогой секретарь райкома самого
захудалого,  от  коммунизма не получит. А что он потеряет? А все
потеряет!  Так  он  на Черноморском побережье на лучших курортах
пузо  греет,  а  при коммунизме все равны, как в бане, не хватит
всем места на том пляже. Или, допустим, изобилие продуктов, бери
в  магазине,  что хочешь и сколько хочешь, и очереди там даже не
будет;  так  все равно же хлопоты - сходи да возьми. А зачем ему
это, если холуи ему все на цырлах сегодня носят; зачем ему такое
завтра,  если  сегодня  лучше?  Все  он в коммунизме потеряет: и
дачу, и врачей персональных, и холуев, и держиморду из охраны.
   Так что на уровне райкома даже нет у них заинтересованности в
том,  чтобы  коммунизм  наступил  завтра,  и послезавтра тоже не
хочется. А уж таким Якубовским да Гречкам он и подавно не нужен.
Видал,  как на Китай накинулись, мол, в Китае уравниловка, все в
одинаковых штанах ходят. А как же мы-то в коммунизме жить будем?
Будет мода или нет? Если не будет моды, все будем в арестантских
телогрейках ходить? Партия говорит: нет. А как тогда всех модной
одеждой  обеспечить,  если она бесплатная и каждый берет сколько
хочет?  Да  где же на всех баб лисьих шуб да песцов набрать? Вот
жена  Якубовского  каждый  день горностаевые шубы меняет. А если
завтра  коммунизм  вдруг настанет, сможешь ли ты доказать доярке
Марусе,  что  ее  ляжки  хуже,  чем у этой старой дуры, и что ее
положение  в  обществе  менее почетно? Маруська баба молодая, ей
тоже  горностая  подавай,  и золото, и бриллианты. А ты думаешь,
выдра-  Якубовская  сама  свои меха и бриллианты без боя отдаст?
Вот  и не хотят они, чтоб завтра коммунизм наступил - и все тут.
Оттого  исторический период придуман. Ленина читал? Когда он нам
коммунизм  обещал? Через 10-15 лет. Так? А Сталин? Тоже через 10
- 15, иногда через двадцать. А Никита Сергеевич? Через 20. И вся
партия  народу  клялась, что на этот раз не обманет. Ты думаешь,
придет этот самый 1980 год - будет коммунизм? Ни хрена не будет.
А  думаешь, кто-нибудь спросит у партии ответа за ложь? А ровным
счетом никто не спросит!
   А  задумывался  ли ты, дорогой танкист, почему именно 15 - 20
лет  все  правители выдумывают? А это чтобы самому успеть пожить
всласть,  и  чтобы в то же время надежда у народа не терялась. А
еще,  чтоб  успели  все  эти  обещания забыться. Кто ведь сейчас
вспомнит,  что  там  Ленин  обещал.  И  1980 год придет - ровным
счетом  никто не вспомнит, что время-то подошло. Пора бы и ответ
держать! За такие вещи партию и судить бы пора!
   - А сам-то ты коммунист?
   - Не коммунист, а член партии. Пора разницу понимать!
   Он  замолчал,  и  мы  больше не разговаривали с ним до самого
вечера.
   К  вечеру  мы-таки  добрались до дна, вычерпали все. К самому
концу  работы  на тропинке появилась тощая морщинистая женщина в
роскошной  шубе.  Шла она в сопровождении ефрейтора. На этот раз
лицо ефрейтора носило не барское, а холуйское выражение.
   -  Смотри,-  предупредил  артиллерист,- будет Салтычиха сутки
давать  -  не  рыпайся.  Она  женщина слабая - под трибунал живо
упечет.
   Ефрейтор  окинул  яму и сад одним взглядом и масляным голосом
доложил:
   - Все они сделали, я целый день...- маслил ефрейтор.
   - Только всю дорожку загадили и снегом закидали,- вставил наш
конвойный.
   Ефрейтор исподтишка бросил на конвойного ненавидящий взгляд.
   - Какую дорожку? - ласково поинтересовалась тощая особа.
   -  А  вот  пойдемте,  пойдемте,  я  вам  все  покажу!  - И он
размашистым шагом двинулся по дорожке. Особа засеменила за ним.
   Смеркалось.   Начало  подмораживать,  и  конвойный  с  трудом
отбивал сапогом комья примерзшего снега.
   -  Вот  тут,  и снегом загребли, думали, я не замечу. А я все
вижу.
   - Кто? - вдруг визгливо закричала старуха.
   -  А  вот  эти  двое,  дружки...  Притаились...  Думают их не
заметят... А мы все видим...
   -  По пять суток ареста каждому,- прошипела старуха...- А вы,
Федор...  А  вы,  Федор...-  Лицо  ее  задышало  бешенством.  Не
договорив,  она  запахнула  шубу  и  быстро  пошла  к  чудесному
городку.
   Лицо   ефрейтора   искривилось,   он   повернулся   к  нашему
конвойному,  который,  видимо,  не  понял,  что нечаянно насолил
всемогущему Федору.
   -  Уводи  свою  сволочь!  Я  тебе,  гад,  припомню!
   Конвойный  недоуменно  уставился  на ефрейтора: я ж как лучше
старался!
- Иди, иди, я с тобой посчитаюсь!
   Мы  нестройно  застучали  подковами  мимо  чудесного городка,
который с наступлением темноты стал еще прелестнее.
   Какие-то  дети  резвились  в  бассейне,  отделенные от мороза
зеленоватой  прозрачной стенкой. Высокая женщина в строгом синем
платье и белом переднике наблюдала за ними.
   Нашего   возвращения   из  коммунизма  дожидался  заместитель
начальника  Киевской  гарнизонной  гауптвахты, младший лейтенант
Киричек, предупрежденный, видимо, о полученных ДП.
   Младший лейтенант раскрыл толстую конторскую книгу.
   -  Так,  значит,  по  пять  суток  каждому...  Так и запишем.
Пять...  Суток..,  Ареста...  От  командующего  округом... за...
на... ру... ше... ни... е... воинской дисциплины.
   -  Ах, черт,- спохватился он.- Командующий-то в Москву улетел
на съезд партии. Как же это я! - Он покрутил книгу, затем, вдруг
сообразив, перед словом "командующий" пыхтя приписал "зам.".- Ну
вот,  все  в  порядке.  А  у тебя, Суворов, первые пять суток от
зам. командующего и вторые пять суток тоже от зам. командующего.
А третьи от кого будут? - И весело заржал собственной шутке.
   - Выводной!
   - Я, товарищ младший лейтенант!
   -  Этих  вот  двоих  голубчиков  в  26-ю.  Пусть часок-другой
посидят,  чтоб  знали  наперед, что ДП -это не просто новый срок
отсидеть - это кое-что посерьезнее!
   26-я  камера  на  Киевской  губе  именуется  "Революционной",
потому   что   из   нее   когда-то,  еще  до  революции,  сбежал
знаменитый  уголовник  Григорий Котовский, который в этой камере
дожидался  суда  за изнасилование. Позже, в 18-м году, Котовский
со  своей бандой примкнул к большевикам и за неоценимые услуги в
уголовном  плане  по  личному указанию Ленина был переименован в
торжественной  обстановке из уркаша в революционеры. С него-то и
начались   неудавшиеся   ленинские  эксперименты  по  приручению
российского уголовного мира.
   Опыт знаменитого революционера был всесторонне учтен, и после
революции из камеры