ранных языков и теряется при столкновениях  с  людьми,
которым он не может приказать, которые его не боятся.
   Несомненно, что мысль о чистке в большевистской партии  пришла  в  голову
Сталину в связи с чисткой, учиненной Гитлером в 1934 г.  И  вообще,  Сталин,
лишенный  творческого  воображения,  изобретательности,  окруженный   крайне
серыми  людьми,  явно  подражает  Гитлеру,  который  импонирует  ему   своей
изобретательностью и смелостью.
   Вопрос о преемнике, несомненно, сильно занимает кремлевские круги. Первый
кандидат по официальному положению  -  Молотов.  У  него  есть  упрямство  и
трудолюбие. Последним качеством он отличается  от  Сталина,  который  ленив.
Честолюбие Молотова исходит из его происхождения: оно стало  разворачиваться
после того, как он неожиданно  для  себя  на  буксире  Сталина  поднялся  на
большую высоту. Он пишет, как старший канцелярист и так же говорит;  к  тому
же он сильно заикается. Но  он  успел  выработать  большую  административную
рутину и знает, как играть  на  клавиатуре  аппарата.  (Вспоминается  момент
осенью 1923 г.,  когда  Сталин  сильно  колебался  в  отношении  не  в  меру
усердного Молотова: "Ну чего тут говорить о Молотове, уберем его".)
   В  качестве  кандидата  в   наместники   называли   также   за   границей
ленинградского наместника Сталина, Жданова. Это новый человек, без  традиций
сталинской школы, т. е. из категории административных  ловкачей.  Его  речи,
как и статьи,  носят  черты  банальности  и  хитрости.  Если  Сталин  создал
аппарат, то нельзя от него  ждать  собственной  мысли.  Если  Сталин  создан
аппаратом, то Жданов создан Сталиным.
   Вряд ли кто серьезно думает о Ворошилове как о преемнике Сталина.  Старый
большевик, член Политбюро и  глава  армии,  Ворошилов  представляет  все  же
декоративную фигуру, как и Калинин. Оба они усвоили обороты  речи  и  жесты,
отвечающие более или менее их положению.  Ворошилов  решительнее  и  тверже,
Калинин гибче и хитрее. Оба лишены политической физиономии и в верхнем  слое
аппарата не пользуются авторитетом.
   Нельзя также видеть  преемника  и  в  Лазаре  Кагановиче,  который  имеет
главные качества сталинской школы: решительность, ограниченность,  хитрость.
Но в  его  лице,  пожалуй,  банальность  нынешнего  Политбюро  находит  свое
законченное  и  вульгарное  выражение.  Вскоре   после   загадочной   смерти
Аллилуевой* Сталин женился на сестре Кагановича, в связи  с  чем  последнему
прочили высокую будущность. Брак, видимо, не продержался долго,  по  крайней
мере, о нем ничего впоследствии не было слышно. Каганович за последние  годы
скорее спустился по лестнице иерархии на одну или две ступеньки. К  тому  же
он еврей, что не согласуется с нынешним курсом Кремля. Но как  ни  интересен
вопрос о преемнике, мы можем оставить его  без  рассмотрения.  Нигде,  ни  в
какой книге не сказано, что у Сталина будет преемник, и  нигде  не  сказано,
что Сталин доживает свою жизнь в качестве диктатора.  История  может  изъять
самый вопрос о преемнике с порядка дня.
   В Советском Союзе существует правящая иерархия, строго централизован- 
ная и  совершенно независимая от так называемых Советов и народа. Подбор 
идет сверху вниз. Сталин имеет в своих руках власть абсолютного самодер- 
жца. Он подбирает себе Центральный Комитет партии, который он затем ист- 
ребляет в промежутке между двумя съездами партии Советов. Съезды созыва- 
ются тогда, когда Сталину и его клике необходимо санкционировать сверши- 
вшийся факт. Бюрократия  располагает огромными доходами не столько в де- 
нежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания, автомобили, дачи, 
лучшие предметы  употребления со всех концов страны. Верхний слой бюрок- 
ратии живет так, как крупная буржуазия капиталистических стран,  провин- 
циальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая буржуазия. 
Бюрократия создает  вокруг  себя  опору в виде рабочей аристократии; как 
герои труда, ордено- 
 
   В самый разгар  сплошной  коллективизации,  голода  в  деревне,  массовых
расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом  одиночестве,
Аллилуева, видимо под влиянием  отца,  настаивала  на  перемене  политики  в
деревне. Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней,  постоянно
рассказывала  ей  о  тех  ужасах,  которые  творятся  в  деревне.  Аллилуева
рассказывала об этом Сталину,  который  запретил  ей  встречаться  со  своей
матерью и принимать ее в Кремле. Однажды на вечеринке, не то  у  Ворошилова,
не то у Горького, Аллилуева осмелилась выступить против  Сталина,  и  он  ее
публично обложил по матушке. Придя домой, она покончила  с  собой.  носцы  и
пр.,  все  они  пользуются  привилегиями  за   свою   верность   бюрократии,
центральной или местной. Все они пользуются заслуженной ненавистью народа.
 
 
 
 
 
                                  Термидор 
 
 
 
 
 
Термидор 
 
 
   Процесс Ягоды и других заставил меня пересмотреть  эту  главу  в  истории
Кремля.  Наиболее  из   всех   приближенное   к   Сталину   лицо   оказалось
профессиональным отравителем, причем к услугам его по этой части  обращались
главные  врачи  кремлевской  больницы,  те  самые,  которые  лечили   членов
правительства, начиная с Ленина. С какого именно  времени  лаборатория  ядов
вошла в административную систему Сталина?  Этого  я  не  знаю.  Может  быть,
именно  Ленин  своей  просьбой  натолкнул  Сталина   на   мысль,   что   при
соответствующих условиях яд  может  быть  очень  действенным  средством  для
устранения препятствий. Ягода уже имел в  то  время  ближайшее  отношение  к
охране Ленина  и  был  очень  хорошо  посвящен  в  виды  и  опасения  своего
покровителя и союзника. Если Сталин сам опасался выполнить просьбу, ссылаясь
на сопротивление других членов Политбюро, то он  мог  без  труда  натолкнуть
Ленина на мысль обратиться за той же услугой к Ягоде.  Смерть  Ленина  могла
произойти и нормальным путем, но могла быть и ускорена. Факт таков, что  она
наступила внезапно, после периода медленного улучшения.
   Если у Сталина был замысел помочь  работе  смерти,  то  остается  вопрос:
зачем он сообщил о просьбе Ленина членам Политбюро, если  он  собирался  так
или иначе ее выполнить? Он, во всяком случае, не  мог  ждать  поддержки  или
содействия с их стороны, наоборот, он был уверен, что встретит отпор  прежде
всего с моей стороны.
   Все важнейшие вопросы не  только  обсуждались,  но  и  решались  за  моей
спиной.  При  мне  на  заседаниях  Политбюро  происходило  чисто  формальное
обсуждение, целью которого было  узнать  мое  мнение  и  возложить  на  меня
ответственность. Зачем же вообще понадобилось посвящать меня в это дело?  На
это я могу ответить гипотезой, которая мелькала у  меня  давно,  но  которая
превратилась,  я  готов  сказать,  в  уверенность  только  после  московских
процессов.
   Поведение Сталина в этом случае кажется загадочным,  необъяснимым  только
на первый взгляд. В тот период Сталин был еще далек от власти. Он мог не без
основания опасаться, что впоследствии в теле будет обнаружен яд и что  будут
искать отравителя.  Гораздо  осторожнее  было  при  этих  условиях  сообщить
Политбюро, что Ленин хочет отравиться. Политбюро решило  вопрос  о  доставке
ему яда отрицательно, но Ленин мог получить яд другим путем.
   Политбюро  отнимало  у  него   возможность   выполнить   просьбу   Ленина
(действительную или мнимую) легально. Но в этом не было и нужды. Если  Ленин
обратился к нему, то не в официальном, а в личном порядке, рассчитывая,  что
эту услугу Сталин окажет ему охотно. Передать больному яд можно было разными
путями через очень надежных людей в окружении. При Ленине были члены охраны,
среди них люди Сталина. Могли дать яд при таких условиях, что никто не  знал
бы о характере передачи, кроме Ленина и его самого.
   Никто никогда не узнал бы, кто именно оказал больному эту услугу.  Сталин
мог всегда сослаться на то, что ввиду его отказа по решению Политбюро, Ленин
нашел, очевидно, какой-то иной  источник.  Зато  на  случай  открытия  дела,
вскрытия тела и обнаружения отравы преимущества предупреждения были поистине
неоценимы: все члены Политбюро знали, что Ленин  хотел  достать  яд,  Сталин
вполне легально  предупредил  об  этом  Политбюро.  С  этой  стороны  Сталин
обеспечивал себя, таким образом, полностью.
   Остается  самый  главный  вопрос:  было  ли   тело   Ленина   подвергнуто
обследованию? Вряд ли  кто-либо  потребовал  этого.  Во  всяком  случае,  не
Сталин, который вместе с Зиновьевым и Каменевым был  хозяином  положения,  -
руководил всем, что касалось смерти, вскрытия,  извещения  населения,  затем
похорон.
   Можно зайти дальше в подозрениях и поставить вопрос о том,  действительно
ли Ленин обращался к Сталину за ядом. Не была ли вся эта комбинация выдумана
для того, чтобы заранее оказался обнаружен, объяснений  искать  не  пришлось
бы: Политбюро было  в  свое  Крупскую,  ни  сестру  Ленина  Марию.  Обе  они
бодрствовали у изголовья больного.  Если  Ленин  действительно  обращался  к
Сталину и  если  он  действительно  хотел  предупредить  выполнение  просьбы
больного, то прежде всего предупредил бы жену и сестру. На  самом  деле  обе
они узнали об этом эпизоде только после смерти Ленина.
 
 
 
 
                             Вместо послесловия 
 
 
 
   Вместо послесловия
 
 
   Трудно  припомнить  случай,  когда  на  памяти  одного  поколения  оценка
исторической личности менялась бы так круто,  как  в  отношении  героя  этой
книги. За три десятилетия, в течение  которых  Сталин  находился  у  власти,
образ вождя стал иконой для миллионов верующих в торжество  коммунизма.  То,
что произошло после смерти "отца народов", до  сих  пор  не  укладывается  в
сознании современников этих событий:  ощущение  конца  света  в  осиротевшем
Отечестве, задавленные толпой зрители похоронного действа на Красной площади
и трагикомический финал невиданного спектакля - тайный вынос тела  покойного
вождя из приютившего его на три года ленинского мавзолея...
   Казалось, что зарыв в  землю  мумифицированного  идола  и  опрокинув  его
бесчисленные  памятники,  разоблачители  Сталина   навсегда   покончили   со
сталинизмом. Однако отрезвление длилось недолго. Снова замаячила на  экранах
до боли знакомая фигура в полувоенном френче, вызывая умильные слезы у  тех,
кто связывал былое величие страны с железной рукой "великого кормчего". Да и
мало  ли  их  сегодня,  тоскующих  по  вождю  сталинского   типа   в   нашей
полуразваленной, униженной, горемычной  "стране  победившего  социализма"...
Признаемся: не посещают ли иногда и нас, убежденных сторонников  демократии,
греховные мысли о спасительной "железной руке"?
   Можно было бы говорить об этом без тени иронии, если не вспомнить, что  в
странно похожей ситуации ностальгическое ожидание сильной личности  когда-то
привело к власти Адольфа Гитлера.
   У всякой диктатуры, независимо от ее национальных особенностей, есть одно
общее  свойство:   постоянная   готовность   "во   имя   интересов   народа"
распоряжаться судьбами и жизнями миллионов. Не случайно на  языке  диктатуры
население страны именуется "народными массами". В глазах вождя,  фюрера  это
всего лишь заполнитель цистерны, питающей  государственную  машину.  И  если
кого-то греет мысль служить горючим то ли для пожара мировой  революции,  то
ли для локомотива прогресса,  пусть  он  выкликает  из  небытия  злых  духов
истории. Ее уроки действительно ничему не учат. Иначе разве  увидели  бы  мы
сегодня портреты Сталина в руках митингующих коммунистов на Красной площади?
   Впрочем, если попытаться понять этих отчаявшихся людей, образ  диктатора,
по-видимому, вызывает в их памяти полузабытый аромат двухрублевой колбасы  и
двадцатикопеечного "Беломора". Того самого, что  получил  свое  название  от
великой стройки ГУЛАГа, стоившей тысяч человеческих жизней...
   Но так уж, вероятно, устроена человеческая память, что плохое  забывается
быстрее, чем хорошее. И слышатся в  мысленном  споре  с  оппонентом  доводы,
которые трудно опровергнуть: "А жизнь при Сталине была дешевле!" "А Франко в
Испании - национальный герой!" "А бывший-то  палач  Пиночет  на  самом  деле
оказался спасителем Чили!.."
   Ко всему этому можно добавить, что и Гитлера многие  незлопамятные  немцы
до сих пор поминают добрым словом. Например, за великолепные  автобаны.  Да,
конечно. Если выбросить из головы, что они ведут и к Дахау.  Точно  так  же,
как периодически возникающая в короткой человеческой памяти тоска по сильной
руке.
   Неужто мы  так  быстро  забыли,  чем  кончаются  попытки  железной  рукой
привести человечество к счастью?