й именовали двоевластием тот  режим,  при  котором  Временное
правительство  оставалось  лишь   призраком,   тогда   как   реальная   сила
сосредоточивалась у Совета. После июльский  событий  часть  реальной  власти
перешла от Совета к буржуазии, но только часть: двоевластие не исчезло. Этим
и определился в дальнейшем характер Октябрьского восстания.
   3 августа закончился съезд. На  другой  день  был  освобожден  из  тюрьмы
Каменев.  Он  не  только  выступает  отныне   систематически   в   советских
учреждениях, но и оказывает несомненное влияние на общую политику  партии  и
лично на Сталина. Они оба, хотя и в разной степени, приспособились к  новому
курсу. Но им обоим не так просто освободиться от навыков собственной  мысли.
Где может, Каменев притупляет острые углы ленинской политики. Сталин  против
этого ничего не имеет; он не хочет лишь подставляться сам. Открытый конфликт
вспыхивает  по  вопросу  о  социалистической   конференции   в   Стокгольме,
инициатива  которой  исходила  от  германских   социал-демократов.   Русские
патриоты-соглашатели, склонные хвататься  за  соломинку,  усмотрели  в  этой
конференции важное средство "борьбы за мир". Наоборот, обвиненный в связи  с
германским штабом, Ленин решительно восстал против участия в предприятии, за
которым заведомо стояло германское правительство. В заседании ЦИК 6  августа
Каменев открыто выступил за участие в конференции. Сталин даже и не  подумал
встать на  защиту  позиции  партии  в  "Пролетарии"  (так  именовалась  ныне
"Правда"). Наоборот, резкая статья Ленина против  Каменева  натолкнулась  на
сопротивление со стороны Сталина и появилась  в  печати  лишь  через  десять
дней, в результате настойчивых требований автора и его  обращения  к  другим
членам ЦК. Открыто на защиту Каменева Сталин все же не выступил.
   Немедленно   же   после   освобождения   Каменева   из   демократического
министерства юстиции был пущен в печать слух о его  причастности  к  царской
охранке. Каменев потребовал расследования. ЦК поручает Сталину "переговорить
с Гоцем (один из лидеров эсеров)  о  комиссии  по  делу  Каменева".  Мы  уже
встречали поручения такого типа: "поговорить"  с  меньшевиком  Анисимовым  о
гарантиях для Ленина. Оставаясь за кулисами, Сталин  лучше  других  подходил
для  всякого  рода  щекотливых  поручений.  К  тому  же  у  ЦК  всегда  была
уверенность, что в переговорах с противником Сталин не даст себя обмануть.
   30 августа Сталин печатает без оговорок  неподписанную  статью  Зиновьева
"Чего не делать",  явно  направленную  против  подготовки  восстания,  "Надо
смотреть  правде  в  лицо:  в  Петрограде  сейчас  налицо   много   условий,
благоприятствующих  возникновению  восстания  типа  Парижской  Коммуны  1871
года". Не называя Зиновьева, Ленин пишет  3  сентября:  "Ссылка  на  Коммуну
очень поверхностна и даже глупа... Коммуна не могла предложить народу  сразу
того, что смогут предложить большевики, если станут властью, а именно: землю
крестьянам, немедленное предложение мира". Удар по Зиновьеву  бил  рикошетом
по редактору газеты. Но  Сталин  промолчал.  Он  готов  анонимно  поддержать
выступление против Ленина справа. Но он остерегается  ввязываться  сам.  При
первой опасности он отходит в сторону.
   О газетной работе самого Сталина за этот период сказать почти нечего.  Он
был редактором центрального органа не потому, что был писателем по  природе,
а потому что не был оратором и  вообще  не  был  приспособлен  для  открытой
арены. Он не написал ни одной статьи, которая привлекла бы к себе  внимание;
не поставил на обсуждение ни одного нового вопроса;  не  ввел  в  оборот  ни
одного лозунга. Он комментировал события безликим языком в рамках  взглядов,
установившихся в партии. Это был скорее ответственный  чиновник  партии  при
газете, чем революционный публицист.
   К счастью, по сохранившимся,  правда,  неполным  протоколам  ЦК  за  семь
месяцев (август 1917 г. - февраль 1918 г.) можно довольно близко  проследить
роль Сталина в жизни партии, вернее  сказать,  ее  штаба.  На  всякого  рода
конференции и  съезды  делегируются,  за  отсутствием  политических  вождей,
Милютин, Смилга, Глебов, маловлиятельные фигуры, но более приспособленные  к
открытым выступлениям. Имя Сталина встречается в решениях нечасто. Урицкому,
Сокольникову  и  Сталину  поручается  организовать  комиссию  по  выборам  в
Учредительное собрание. Той  же  тройке  поручается  составить  резолюцию  о
Стокгольмской конференции. Сталину поручаются переговоры  с  типографией  по
восстановлению центрального органа. Еще комиссия для составления резолюции и
т. д. После июльского съезда принято предложение Сталина организовать работу
ЦК на началах "строгого распределения функций". Однако это  легче  написать,
чем выполнить: ход событий еще долго будет смешивать функции и  опрокидывать
решения. 2 сентября  ЦК  назначает  редакционные  коллегии  еженедельного  и
ежемесячного  журналов,  обе  с  участием  Сталина.  6  сентября   -   после
освобождения из тюрьмы Троцкого - Сталин и  Рязанов  заменяются  в  редакции
теоретического журнала Троцким и Каменевым. Но это решение остается  лишь  в
протоколах. На самом деле оба журнала вышли только по  одному  разу,  причем
фактические редакции совершенно не совпадали с назначенными.
   8 августа ЦК открывает кампанию против  созываемого  Керенским  в  Москве
Государственного Совещания,  грубо  подтасованного  в  интересах  буржуазии.
Совещание  открывается  12  августа  под  гнетом  всеобщей  стачки  протеста
московских рабочих. Сила большевиков,  не  допущенных  на  Совещание,  нашла
более действительное выражение. Буржуазия напугана и ожесточена. Сдав  21-го
Ригу немцам, главнокомандующий Корнилов открывает 25-го поход на Петроград в
поисках личной  диктатуры.  Керенский,  обманувшийся  в  своих  расчетах  на
Корнилова, объявляет главнокомандующего "изменником  родины".  Даже  в  этот
решительный момент, 27  августа,  Сталин  не  появляется  в  ЦИК,  От  имени
большевиков выступает Сокольников, Он докладывает о  готовности  большевиков
согласовать военные меры с органами  советского  большинства.  Меньшевики  и
эсеры принимают предложение с  благодарностью  и  со  скрежетом  зубов,  ибо
солдаты и рабочие  шли  с  большевиками.  Быстрая  и  бескровная  ликвидация
корниловского мятежа полностью возвращает Советам власть, частично утерянную
ими в июле. Большевики восстанавливают лозунг "Вся власть Советам". Ленин  в
печати предлагает соглашателям компромисс: пусть  Советы  возьмут  власть  и
обеспечат полную свободу пропаганды, тогда большевики  полностью  станут  на
почву советской легальности.  Соглашатели  враждебно  отклоняют  компромисс,
предложенный слева; они по-прежнему ищут союзников справа.
   Высокомерный отказ соглашателей только укрепляет  большевиков.  Как  и  в
1905 г., преобладание, которое принесла меньшевикам первая волна  революции,
быстро тает в атмосфере обостряющейся классовой  борьбы.  Но  в  отличие  от
первой революции, рост большевизма совпадает теперь не с  упадком  массового
движения, а с его подъемом. В деревне тот же, по существу, процесс принимает
иную     форму:     от     господствующей     в     крестьянстве      партии
социалистов-революционеров отделяется левое крыло и пытается идти в  ногу  с
большевиками. Гарнизоны  больших  городов  почти  сплошь  с  рабочими.  "Да,
большевики  работали  усердно  и  неустанно,  -   свидетельствует   Суханов,
меньшевик левого крыла.  -  Они  были  в  массах,  у  станков,  повседневно,
постоянно... Масса жила и дышала вместе с большевиками.  Она  была  в  руках
партии Ленина и Троцкого". В руках партии, но не в руках ее аппарата.
   7 октября большевистская фракция демонстративно  покинула  Предпарламент:
"Мы обращаемся к народу. Вся власть Советам!". Это было равносильно  призыву
к восстанию. В тот же день на заседании ЦК было  постановлено  создать  Бюро
для информации по борьбе с контрреволюцией. Преднамеренно туманное  название
прикрывало конкретную задачу: разведку  и  подготовку  восстания.  Троцкому,
Свердлову и Бубнову поручено организовать это Бюро. Ввиду скупости протокола
и  отсутствия  других  документов  автор  вынужден  здесь   апеллировать   к
собственной памяти. Сталин от участия в  Бюро  уклонился,  предложив  вместо
себя малоавторитетного Бубнова. К самой идее он отнесся сдержанно,  если  не
скептически. Он был за восстание, но не верил, что рабочие и солдаты  готовы
к действию. Он жил изолированно не только от масс, но  и  от  их  советского
представительства, питаясь переломными  впечатлениями  партийного  аппарата.
Июльский  опыт  не  прошел  для  масс  бесследно.  Слепого  напора   больше,
действительно,  не  было;  появилась  осмотрительность.  С  другой  стороны,
доверие к большевикам успело окраситься тревогой: сумеют ли они сделать  то,
что обещают? Большевистские агитаторы жаловались иногда, что со стороны масс
чувствуется "холодок". На самом деле это  была  усталость  от  ожидания,  от
неопределенности,  от  слов.   Но   в   аппарате   эту   усталость   нередко
характеризовали словами: "боевого настроения нет". Отсюда налет  скептицизма
у многих комитетчиков. К  тому  же  холодок  под  ложечкой  чувствуют  перед
восстанием, как и перед боем, и самые мужественные люди. В  этом  не  всегда
признаются,   но   это   так.   Настроение   самого    Сталина    отличалось
двойственностью. Он не забывал апреля, когда его  мудрость  "практика"  была
жестоко посрамлена. С другой стороны, аппарату  Сталин  доверял  несравненно
больше, чем массам. Во всех важнейших случаях он страховал себя,  голосуя  с
Лениным. Но не проявлял никакой инициативы в направлении вынесенных решений,
уклонялся от решительных  действий,  охранял  мосты  отступления,  влиял  на
других расхолаживающе и в конце концов прошел мимо Октябрьского восстания по
касательной.
   Работа по созданию Военно-Революционного Комитета при  Совете  шла  своим
чередом. Однако  тяжеловесный  механизм  советской  демократии  не  допускал
слишком резкого скачка. А времени до съезда оставалось мало.  Ленин  не  без
основания боялся промедления. По его требованию созывается 16 октября  новое
заседание ЦК с участием  наиболее  ответственных  петроградских  работников.
Зиновьев  и  Каменев  по-прежнему  в  оппозиции.  С  формальной  стороны  их
положение даже укрепилось: прошло  шесть  дней,  а  восстание  не  началось.
Зиновьев  требует  отложить  решение  вопроса  до   съезда   Советов,   чтоб
"посоветоваться" с провинциальными делегатами: в  душе  он  надеется  на  их
поддержку. Прения носят страстный характер. Сталин впервые принимает  в  них
участие. "День восстания, - говорит он, - должен быть целесообразен.  Только
так надо понимать резолюцию. То, что  предлагают  Каменев  и  Зиновьев,  это
объективно приводит к возможности  контрреволюции  сорганизоваться;  мы  без
конца  будем  отступать  и  проиграем  всю  революцию.  Почему  бы  нам   не
предоставить  себе  возможности  выбора  дня  и  условий,  чтобы   не   дать
возможности сорганизоваться  контрреволюции".  Оратор  защищает  абстрактное
право партии выбрать момент для удара, тогда  как  речь  идет  о  назначении
конкретного  срока.  Большевистский  съезд  Советов,  если  б  он   оказался
неспособен тут же  взять  власть,  только  скомпрометировал  лозунг  "Власть
Советам", превратив его в пустую  фразу.  Зиновьев  настаивает:  "Мы  должны
сказать себе прямо, что в ближайшие пять дней мы не  устраиваем  восстания".
Каменев бьет в ту же точку.  Сталин  не  дает  на  это  прямого  ответа,  но
заканчивает неожиданными словами: "Петроградский Совет  уже  встал  на  путь
восстания, отказавшись санкционировать вывод  войск".  Он  просто  повторяет
здесь, вне связи  с  собственной  абстрактной  речью,  ту  формулу,  которую
пропагандировали  в   последние   дни   руководители   Военно-Революционного
Комитета, Но что значит "встать на путь восстания"? Идет ли дело о днях  или
о неделях? Сталин осторожно воздерживается от уточнения.  Обстановка  неясна
ему самому.
   Всю последнюю неделю перед восстанием Сталин маневрировал между  Лениным,
Троцким и Свердловым с одной стороны, Каменевым и Зиновьевым - с другой.  На
заседании ЦК 21  октября  он  восстанавливает  слишком  нарушенное  накануне
равновесие,  внеся  предложение  поручить  Ленину   подготовку   тезисов   к
предстоящему съезду Советов и возложить на Троцкого политический доклад. Оба
предложения  приняты  единогласно.  Если  б  между  Троцким  и  ЦК,  отметим
мимоходом,  были  в  это  время  те  разногласия,  которые  были  изобретены
несколько лет спустя, каким образом ЦК по инициативе Сталина мог бы поручить
Троцкому наиболее ответственный  доклад  в  наиболее  ответственный  момент?
Застраховав себя таким путем слева, Сталин снова отходит в тень и выжидает.
   Об участии Сталина в Октябрьском восстании биографу,  при  всем  желании,
нечего сказать. Имя его нигде и никем  не  называется:  ни  документами,  ни
многочисленными  авторами  воспоминаний.  Чтобы  заполнить  как-нибудь  этот
зияющий пробел, официальная историография связывает роль Сталина в  событиях
переворота с  таинственным  партийным  "центром"  по  подготовке  восстания.
Никто, однако, ничего не сообщает нам о  деятельности  этого  "центра"  и  о
месте и времени его заседаний, о тех способах, какими  он  осуществлял  свое
руководство. И немудрено:  этот  "центр"  никогда  не  существовал.  История
легенды заслуживает внимания.
   На совещании ЦК с  рядом  выдающихся  петроградских  деятелей  партии  16
октября   было   постановлено,    как    мы    уже    знаем,    организовать
"Военно-Революционный Центр" из пяти членов ЦК. "Этот центр, - гласит спешно
написанная Лениным в углу зала резолюция, - входит в  состав  революционного
советского комитета". Таким образом,  по  прямому  смыслу  решения,  "центр"
предназначался  не  для  самостоятельного  руководства  восстанием,  а   для
пополнения советского штаба. Но,  как  и  многим  другим  импровизациям  тех
лихорадочных дней, этому замыслу вообще не суждено было осуществиться.
   В те самые часы, когда ЦК в отсутствие Троцкого создавал на клочке бумаги
новый  "центр",   Петроградский   Совет   под   председательством   Троцкого
окончательно оформил Военно-Революционный Комитет, который с момента  своего
возникновения сосредоточил в своих руках всю работу по подготовке восстания.
Свердлов, имя которого в списке членов "центра" стоит на первом месте (а  не
имя Сталина, как ложно значится в новых советских изданиях), работал и до  и
после  постановления   16   октября   в   тесной   связи   с   председателем
Военно-Революционного  Комитета.  Три  других  члена  "центра"  -   Урицкий,
Дзержинский и  Бубнов  -  были  привлечены  к  работе  Военно-Революционного
Комитета каждый индивидуально лишь  24  октября,  как  если  бы  решение  16
октября никогда не выносилось. Что касается Сталина, то  он,  согласно  всей
своей линии поведения в тот период, упрямо  уклонялся  от  вхождения  как  в
Исполнительный комитет Петроградского Совета, так и  в  Военно-Революционный
Комитет, и ни разу не появлялся на их заседаниях. Все эти обстоятельства без
труда устанавливаются на основании официально опубликованных протоколов.
   На заседании ЦК 20 октября "центр",  созданный  четыре  дня  тому  назад,
должен был бы, казалось, сделать доклад о своей работе или хотя бы упомянуть
о начале ее: до съезда Советов  оставалось  всего  пять  дней,  а  восстание
должно было предшествовать открытию съезда. Правда, Сталину было не до того:
защищая Зиновьева и Каменева, он подал  на  этом  заседании  в  отставку  из
редакции "Правды". Но никто из остальных членов  "центра",  присутствовавших
на заседании, ни Свердлов, ни Дзержинский, ни Урицкий ни словом не упомянули
о  "центре".  Протокольная  запись  16  октября  была,   видимо,   тщательно
запрятана, чтобы скрыть следы участия в заседании "нелегального"  Ленина,  и
за четыре  драматических  дня  о  "центре"  успели  тем  легче  забыть,  что
напряженная работа Военно-Революционного Комитета исключала самую надобность
в дополнительном учреждении.
   На  следующем  заседании  21  октября  с  участием  Сталина,   Свердлова,
Дзержинского опять-таки никто  не  делает  доклада  о  "центре"  и  даже  не
упоминает о нем. ЦК ведет  работу  так,  как  если  бы  никакого  решения  о
"центре" никогда не выносилось. В этом заседании постановлено, между прочим,
ввести в Исполнительный комитет  Петроградского  Совета  для  улучшения  его
работы  десять  видных  большевиков,  в  том  числе  Сталина.   Но   и   это
постановление осталось на бумаге.
   Подготовка восстания шла полным ходом, но по другому каналу.  Фактический
хозяин столичного гарнизона - Военно-Революционный Комитет  -  искал  повода
для открытого разрыва  с  правительством.  Такой  повод  создал  22  октября
командующий  войсками  округа,  отказавшись  подчинить  свой  штаб  контролю
комиссаров  Комитета.  Нужно  было  ковать   железо,   пока   горячо.   Бюро
Военно-Революционного Комитета  с  участием  Троцкого  и  Свердлова  выносит
решение:  признать  разрыв  со  штабом  свершившимся  фактам  и  перейти   в
наступление. Сталина на этом совещании нет.  Никому  не  приходит  в  голову
вызвать его. Когда дело идет о том, чтобы сжечь все мосты отступления, никто
не вспоминает о существовании так называемого "центра".
   24  октября  утром  в  Смольном,  превращенном  в  крепость,   происходит
заседание ЦК, непосредственно открывающее восстание. В самом начале  принято
предложение Каменева, успевшего вновь вернуться в состав  ЦК:  "Сегодня  без
особого постановления ни один  член  ЦК  не  может  уйти  из  Смольного".  В
повестке стоит  доклад  Военно-Революционного  Комитета.  О  так  называемом
"центре" в момент начала восстания - ни  слова.  Протокол  гласит:  "Троцкий
предлагает отпустить  в  распоряжение  Военно-Революционного  Комитета  двух
членов   ЦК   для   налаживания    связи    с    почтово-телеграфистами    и
железнодорожниками;  третьего  члена   -   для   наблюдения   за   Временным
правительством".  Постановляется:   на   почту   и   телеграф   делегировать
Дзержинского,  на  железные  дороги  -  Бубнова.  Наблюдение  за   Временным
правительством возлагается  на  Свердлова.  "Троцкий  предлагает,  -  читаем
далее, - устроить запасной штаб в Петропавловской крепости и назначить  туда
с этой целью одного члена ЦК". Постановлено: "Поддерживать постоянную  связь
с крепостью поручить Свердлову". Таким образом, три члена  "центра"  впервые
предоставляются здесь в прямое распоряжение Военно-Революционного  Комитета.
В этом не  было  бы,  разумеется,  нужды,  если  бы  "центр"  существовал  и
занимался подготовкой восстания.  Протоколы  отмечают,  что  четвертый  член
"центра", Урицкий, вносил практические предложения. А где же  пятый  член  -
Сталин?
   Самое поразительное в  том  и  состоит,  что  Сталина  на  этом  решающем
заседании нет. Члены ЦК обязались не  отлучаться  из  Смольного.  Но  Сталин
вовсе и не появлялся в его  стенах.  Об  этом  непререкаемо  свидетельствуют
протоколы,  опубликованные  в  1929  г.  Сталин  никак  не  объяснил  своего
отсутствия - ни устно, ни  письменно.  Никто  не  поднимал  о  нем  вопроса,
очевидно,  чтоб  не  вызвать  лишнего  кризиса.  Все  важнейшие  решения  по
проведению восстания  принимаются  в  отсутствие  Сталина,  без  какого-либо
участия с его стороны. При распределении ролей никто не назвал Сталина и  не
предложил для него никакого назначения. Он попросту  выпал  из  игры.  Может
быть, однако, он где-нибудь в укромном месте  руководил  "центром"?  Но  все
члены "центра", кроме Сталина, находились безотлучно в Смольном.
   В часы, когда открытое восстание уже началось, сгорающий от нетерпения  в
своей изоляции Ленин взывает к руководителям районов: "Товарищи! Я пишу  эти
строки вечером 24-го... Изо все