м  известен  мой
образ мыслей. Но ваше величество можете быть совершенно уверены, что  я  так
же открыто буду говорить правду в присутствии королевы, как и в  присутствии
одного короля.
   - А, это уже кое-что, - сказала Мария-Антуанетта.
   - Правду не всегда стоит говорить, - торопливо прошептал Людовик XVI.
   - А ради пользы дела? - спросил Жильбер.
   - Или просто из добрых побуждений? - добавила королева.
   - В этом-то случае, конечно, - прервал Людовик XVI. - Но если бы вы  были
благоразумны,  сударыня,   вы   позволили   бы   доктору   быть   совершенно
откровенным... Это мне необходимо.
   - Ваше величество, - ответил Жильбер, -  поскольку  королева  сама  хочет
услышать правду, поскольку я знаю, что у ее величества довольно благородства
и силы духа, чтобы выслушать всю правду, я предпочитаю  обращаться  к  обоим
моим властителям.
   - Ваше величество, - сказала королева, - я этого требую.
   - Я верю в мудрость вашего величества,  -  сказал  Жильбер,  поклонившись
королеве. - Речь идет о счастье и славе его величества короля.
   - И правильно делаете, что верите, - сказала королева.  -  Начинайте  же,
сударь.
   - Все это прекрасно, - король по обыкновению упрямился, - но  дело  столь
деликатное, что ваше присутствие весьма стеснило бы меня.
   Королева теряла терпение; она встала, потом снова села, бросив на доктора
холодный испытующий взгляд.
   Людовик XVI, видя, что нет никакой возможности избежать этого  допроса  с
пристрастием,  тяжело  вздохнул  и  опустился  в  кресло  напротив   доктора
Жильбера.
   - О чем идет речь? - спросила королева, когда члены этого,  так  сказать,
новоявленного совета заняли свои места.
   Жильбер в последний раз взглянул на короля, словно испрашивая  позволения
говорить со всей откровенностью.
   - Бог мой,  сударь,  начинайте,  -  ответил  король,  -  раз  это  угодно
королеве.
   - Итак, сударыня, - сказал доктор, - я вкратце объясню вашему  величеству
причину  моего  появления  в  Версале  сегодня  утром.   Я   явился,   чтобы
посоветовать его величеству отправиться в Париж.
   Искра, упав на одну из сорока тысяч бочек пороха, хранившихся в  подвалах
городской Ратуши, не вызвала бы такого взрыва, какой вызвали эти слова.
   - Король - в Париж! Король! О Боже! И королева издала вопль, от  которого
Людовик XVI вздрогнул.
   - Ну вот! - произнес король, посмотрев на Жильбера. - Что я вам  говорил,
доктор?
   - Король, - негодовала королева, - король  должен  отправиться  в  город,
охваченный мятежом; король среди вил и  кос;  король  среди  людей,  которые
перерезали швейцарскую гвардию, убили де  Лоне  и  де  Флесселя;  король  на
Ратушной площади, залитой  кровью  его  защитников!..  Вы  безумец,  сударь,
повторяю вам, вы безумец.
   Жильбер опустил глаза, как человек, которого удерживает почтение,  но  не
проронил ни слова в ответ.
   Король, взволнованный до глубины души, сидел как на угольях.
   - Как могла подобная мысль, - вопрошала королева,  -  родиться  в  голове
умного человека, возникнуть в сердце француза! Вы что же, сударь, не знаете,
что вы говорите с потомком Людовика Святого, с правнуком Людовика XIV?
   Король притопывал ногой по ковру.
   - Однако я надеюсь, - продолжала королева, - вы не хотите  лишить  короля
помощи его охраны и армии и  вы  не  пытаетесь  выманить  его,  одинокого  и
беззащитного, из дворца, ставшего  крепостью,  чтобы  предать  в  руки  ярых
врагов; ведь вы не хотите,  чтобы  короля  убили,  не  правда  ли,  господин
Жильбер?
   - Мог ли я подумать, что у вашего величества хотя на  мгновение  появится
такая мысль? Будь я способен на такое вероломство, меня следовало бы назвать
не безумцем, а негодяем. Но, слава Богу, ваше величество так же не  верит  в
это, как и я. Нет, я пришел дать королю совет, потому что  уверен,  что  это
хороший совет, более того, лучший, нежели другие советы.
   Королева с такой силой стиснула ладони на груди, что батист затрещал  под
ее пальцами.
   Король с нетерпением пожал плечами.
   - Но, Бога ради, - сказал он, -  выслушайте  его,  сударыня.  Вы  успеете
сказать "нет" после того, как он договорит до конца.
   - Его величество прав, - сказал Жильбер королеве. - Вы не знаете,  что  я
хочу сказать: вы  думаете,  ваше  величество,  что  вас  окружает  надежная,
преданная  армия,  готовая  умереть  за  вас.  Вы  заблуждаетесь!   Половина
французских полков в заговоре с революционерами.
   - Сударь! - воскликнула королева. - Вы оскорбляете армию.
   - Напротив, ваше величество, -  сказал  Жильбер,  -  я  хвалю  ее.  Можно
почитать королеву и быть преданным королю, любя при  атом  родину  и  будучи
преданным ее свободе.
   Королева метнула на Жильбера пламенный, как молния, взгляд.
   - Сударь, - сказала она ему, - эти речи...
   - Да, эти речи оскорбляют вас, я понимаю; ибо, по всей вероятности,  ваше
величество слышит их впервые.
   -  Придется  привыкнуть,  -  пробормотал   Людовик   XVI   со   смиренным
здравомыслием, составлявшим главное его достоинство.
   - Никогда! - вскричала Мария-Антуанетта. - Никогда!
   - Послушайте! - воскликнул король. - По-моему,  доктор  говорит  разумные
вещи.
   Королева села, дрожа от ярости. Жильбер продолжал:
   - Я говорю, ваше величество, что я видел Париж своими  глазами,  меж  тем
как вы не видели даже Версаля. Известно ли вам, чего хочет сейчас Париж?
   - Нет, - встревоженно ответил король.
   - Надеюсь, он не хочет снова брать  Бастилию,  -  презрительно  проронила
королева.
   - Конечно, нет, ваше величество, - продолжал Жильбер. - Но  Париж  знает,
что народ и его короля разделяет еще  одна  крепость.  Париж  хочет  созвать
депутатов от сорока восьми округов, которые в него входят,  и  послать  этих
депутатов в Версаль.
   - Пусть приходят, пусть приходят! - вскричала королева с дикой  радостью.
- О, мы устроим им хороший прием!
   - Погодите, ваше величество, - ответил Жильбер, - будьте  осторожны,  эти
депутаты придут не одни.
   - Кто же с ними придет?
   - С ними придут двадцать тысяч солдат Национальной гвардии.
   - Национальная гвардия? - спросила королева - Что это такое?
   - Ах, ваше величество, не пренебрегайте ею, однажды она станет силой; она
будет решать, кто прав, кто виноват.
   - Двадцать тысяч человек! - вскричал король.
   - Но, ваше величество, - возразила королева, - у вас  есть  десять  тысяч
солдат, которые стоят  сотни  тысяч  мятежников!  Призовите  их  на  помощь,
призовите, говорю вам; двадцать тысяч мерзавцев  постигнет  достойная  кара,
это даст острастку всей этой революционной мрази; если бы  мне  дали  полную
власть хотя бы на час, то через неделю от нее не осталось бы и следа.
   Жильбер грустно покачал головой.
   - О, ваше величество, как вы обманываетесь,  вернее,  как  вас  обманули.
Увы, увы! Подумайте только: королева начинает гражданскую войну; только одна
королева решилась на такое, за это ее до самой смерти презрительно  называли
чужестранкой.
   - Как это я начинаю, сударь, почему это я начинаю? Разве это я ни с  того
ни с сего начала стрелять по Бастилии?
   - Сударыня, - вмешался король, - вместо того, чтобы советовать  применить
силу, прислушайтесь прежде к голосу разума.
   - К голосу слабости!
   - Послушайте, Антуанетта, - строго сказал король, - это же  не  пустяк  -
приход двадцати тысяч человек, в которых мы начнем палить из ружей.
   Потом, обращаясь к Жильберу, сказал:
   - Продолжайте, сударь, продолжайте.
   -  Вся  эта  ненависть,  которая  разгорается  в   отдалении,   все   это
бахвальство, которое при случае обращается в храбрость, вся эта  неразбериха
во время сражения, исход которого неизвестен, избавьте  от  этого  короля  и
себя самое, ваше величество, -  сказал  доктор,  -  ваша  мягкость  способна
ослабить опасность, а ваши решительные действия  могут  лишь  усугубить  ее.
Толпа хочет прийти к королю, опередим ее; пусть король придет к толпе; пусть
он, окруженный нынче своей армией, докажет завтра, что  обладает  отвагой  и
политическим умом. Эти двадцать тысяч человек, о которых мы  говорим,  могут
победить короля; позвольте же королю в одиночку победить эти двадцать  тысяч
человек, ибо эти двадцать тысяч человек, ваше величество, и есть народ.
   Король  не  удержался  и   одобрительно   посмотрел   на   Жильбера,   но
Мария-Антуанетта перехватила его взгляд.
   - Несчастный! - сказала она Жильберу. - Вы  что  же,  не  понимаете,  что
значит присутствие короля в Париже на тех условиях, о каких вы говорите?
   - Что оно значит?
   - Оно значит - я одобряю; оно значит - вы правильно сделали, что перебили
мою швейцарскую гвардию; оно значит - вы правильно сделали,  что  уничтожили
моих офицеров, что предали огню и мечу мою прекрасную столицу;  наконец,  вы
правильно поступили, что свергли меня с трона! Спасибо, господа, спасибо!
   И презрительная усмешка мелькнула на губах Марии-Антуанетты.
   - Нет, ваше величество, - сказал Жильбер. - Вы ошибаетесь.
   - Сударь!..
   - Оно будет означать: народ страдал не совсем безвинно. Я  пришел,  чтобы
простить; я - владыка и король; я стою во главе французской  революции,  как
некогда Генрих III встал во главе Лиги. Ваши генералы -  мои  офицеры;  ваши
солдаты Национальной гвардии - мои солдаты;  ваши  должностные  лица  -  мои
чиновники. Вместо того, чтобы нападать  на  меня,  следуйте  за  мной,  если
можете. Величие моего шага еще раз докажет, что я король  Франции,  преемник
Карла Великого.
   - Он прав, - печально сказал король.
   - О, ваше величество, помилуйте! -  вскричала  королева.  -  Не  слушайте
этого человека, этот человек ваш враг!
   - Ваше величество, - сказал Жильбер, - его величество сам вам скажет, что
он думает о моих словах.
   - Я думаю, сударь, - заметил король, -  что  пока  вы  единственный,  кто
осмелился сказать мне правду.
   - Правду! - воскликнула королева. - Что вы такое говорите. Боже правый!
   - Да, государыня,  -  сказал  Жильбер,  -  и  поверьте,  правда  нынче  -
единственное,  что  может  помешать  трону  и  королевству  низвергнуться  в
пропасть.
   При этих словах Жильбер низко поклонился Марии-Антуанетте.

Глава 34

РЕШЕНИЕ

   Казалось, королева впервые была  глубоко  тронута  Но  чем?  Доводами  ли
доктора или его смирением?
   Король с решительным видом встал. Он думал о том,  как  осуществить  план
доктора.
   Однако он не имел обыкновения что-либо предпринимать, не  посоветовавшись
с королевой, поэтому он спросил:
   - Сударыня, вы одобряете?
   - Приходится, сударь, - отвечала Мария-Антуанетта.
   - Я не требую от вас самоотречения, - нетерпеливо заметил король.
   - Тогда чего же вы требуете?
   - Я требую от вас убежденности, которая укрепила бы меня в моем решении.
   - Вы требуете от меня убежденности?
   - Да.
   - О, если дело только за этим, то я убеждена.
   - В чем?
   - Что близится время, когда положение монарха станет самым безрадостным и
самым унизительным положением, какое только существует на свете.
   - О, вы преувеличиваете, - сказал король. - Безрадостным -  допускаю,  но
уж никак не унизительным.
   - Ваше  величество,  короли  -  ваши  предки  -  оставили  вам  невеселое
наследство, - печально сказала Мария-Антуанетта.
   - Да, - согласился Людовик XVI, - наследство, которое вы имеете несчастье
разделить со мной, сударыня.
   - Позвольте, ваше  величество,  -  быстро  возразил  Жильбер,  который  в
глубине  души  очень  жалел  королевскую  чету,  -  я  полагаю,  что  вашему
величеству  не  суждено  увидеть  такое  страшное  будущее,  как   вы   себе
представляете.    Деспотическая     монархия     закончилась,     начинается
конституционная империя.
   - Ну, сударь, - сказал король, - разве я такой человек, какой  нужен  для
того, чтобы основать подобную империю во Франции?
   - Почему бы и нет,  ваше  величество?  -  возразила  королева,  несколько
ободренная словами Жильбера.
   - Сударыня, - снова  заговорил  король,  -  я  человек  здравомыслящий  и
ученый. Вместо того, чтобы стараться видеть все в розовой дымке, я вижу ясно
и знаю доподлинно все, что мне нужно знать, чтобы управлять этой страной Как
только меня  лишают  неограниченной  власти,  как  только  я  превращаюсь  в
заурядного человека, беззащитного перед лицом мира, я теряю всякую видимость
силы,  которая  единственно  и  была   необходима   правительству   Франции,
поскольку, по  правде  говоря,  Людовик  XIII,  Людовик  XIV  и  Людовик  XV
прекрасно  держались  благодаря  этой  видимости  силы.  Кто  нужен  сегодня
французам? Господин. Я чувствую себя способным  только  на  то,  чтобы  быть
отцом. Что нужно революционерам? Меч. Я не  чувствую  в  себе  силы  нанести
удар.
   - Вы не чувствуете в себе силы нанести  удар!  -  вскричала  королева.  -
Нанести удар людям, которые отбирают имущество у ваших детей, людям, которые
хотят лишить корону Франции, венчающую ваше чело, всех украшений?
   - Что мне ответить? - спокойно спросил  Людовик  XVI.  -  Сказать  "нет"?
Снова поднимется буря из тех, что портят мне жизнь. Вы-то умеете ненавидеть.
Тем лучше для вас. Вы даже умеете быть несправедливой, я вас за это не корю,
это огромное достоинство для властителей.
   - Не  считаете  ли  вы,  кстати,  что  я  несправедлива  по  отношению  к
революции?
   - Еще бы! Конечно, считаю.
   -  Вы  не  говорите  "конечно,  считаю",  ваше  величество;  вы  говорите
"конечно, считаю".
   - Если бы вы были простой гражданкой, дорогая Антуанетта,  вы  рассуждали
бы иначе.
   - Но я же не простая гражданка.
   - Вот почему я вас прощаю, но это не значит, что я с вами согласен.  Нет,
сударыня, нет, смиритесь, мы взошли на французский трон в бурное время;  нам
нужны силы, чтобы тащить этот  груженный  вилами  и  косами  воз,  именуемый
революцией, но сил нам не хватает.
   - Тем хуже! - воскликнула Мария-Антуанетта. - Ибо  этот  воз  проедет  по
нашим детям.
   - Увы, я знаю, но в конце концов, не мы будем его подталкивать.
   - Нам надо повернуть его назад, ваше величество.
   - Берегитесь, ваше величество, - произнес Жильбер с глубоким волнением, -
отъезжая назад, он раздавит вас.
   - Сударь, - сказала королева, теряя терпение,  -  я  смотрю,  вы  слишком
далеко зашли в своих советах.
   - Я буду молчать, ваше величество.
   - Ах, Боже мой, дайте же ему договорить, - не выдержал король, - если  он
не прочел то, что он вам тут  сообщает,  в  двадцати  газетах,  которые  уже
неделю трубят об этом, то только потому, что не хотел.  Будьте  признательны
ему уже за то, что он высказал вам правду без укора.
   Мария-Антуанетта помолчала, затем с сокрушенным вздохом сказала:
   - Повторяю еще раз:  приехать  в  Париж  по  собственной  воле  -  значит
одобрить все, что произошло.
   - Да, - сказал король, - я знаю.
   - Это значит унизить армию, более того, отречься от армии, которая готова
защищать вас.
   - Это значит щадить кровь французов, - сказал доктор.
   - Это значит заявить,  что  отныне  мятеж  и  насилие  смогут  направлять
королевскую волю туда, куда захотят бунтовщики и предатели.
   - Ваше величество, вы, кажется, изволили признать, что я имел счастье вас
убедить?
   - Да, я признаю, что давеча покров приподнялся  передо  мной.  А  теперь,
сударь, теперь я снова становлюсь, как вы говорите,  слепой,  и  предпочитаю
хранить величие моего сана, беречь то,  к  чему  меня  приучили  воспитание,
традиция, история; я предпочитаю по-прежнему видеть себя  королевой,  нежели
чувствовать себя плохой матерью этого народа, который оскорбляет и ненавидит
меня.
   - Антуанетта! Антуанетта! - воззвал  Людовик  XVI,  напуганный  внезапной
бледностью, которая разлилась по щекам королевы и  была  не  чем  иным,  как
предвестием сильной бури.
   - О, нет, ваше величество, позвольте мне сказать! - произнесла королева.
   -  Будьте  осторожны,  сударыня.  -   И   король   краем   глаза   указал
Марии-Антуанетте на доктора.
   - Зачем?! - воскликнула королева. - Господин  доктор  знает  все,  что  я
собираюсь сказать... Он знает даже  то,  что  я  думаю,  -  добавила  она  с
горечью, вспоминая сцену, которая произошла между нею и Жильбером. - Поэтому
зачем мне себя  сдерживать?  Тем  более,  что  господин  доктор  стал  нашим
доверенным лицом, чего же мне опасаться! Я знаю, ваше  величество,  что  вас
увозят, я знаю, что вас увлекают насильно, как несчастного  принца  из  моих
любимых немецких баллад. Куда вы идете, я не знаю. Но  вы  идете,  вы  идете
туда, откуда нет возврата!
   - Ну что вы, сударыня, я просто еду в Париж, - ответил Людовик XVI.
   Мария-Антуанетта пожала плечами.
   - Вы думаете, я сошла с ума, - сказала она с глухой яростью в  голосе.  -
Да кто вам сказал, что Париж не есть та самая пропасть, которую  я  не  вижу
отсюда, но чувствую? Разве в сумятице - а  она  непременно  начнется  вокруг
вас, - вас не могут убить? Кто знает,  откуда  прилетит  шальная  пуля?  Кто
знает, в каком из ста тысяч грозных кулаков зажат нож?
   - О, тут, сударыня, вам нечего бояться,  они  меня  любят!  -  воскликнул
король.
   - Не говорите так, мне вас жаль, ваше величество. Они  вас  любят  и  при
этом убивают, душат, режут тех, кто представляет вашу власть, власть короля,
помазанника  Божия!  Вот  смотрите,  комендант  Бастилии   был   воплощением
королевской власти, ипостасью самого короля. Поверьте, я  не  преувеличиваю:
если они убили де Лоне, этого храброго и верного слугу, они убили бы и  вас,
ваше величество, будь вы на его месте; и даже еще скорее, чем его,  ибо  они
вас знают и знают, что, вместо того, чтобы защищаться, вы подставили бы себя
под удар.
   - Какой из этого вывод? - спросил король.
   - Но я полагала, это и есть вывод, ваше величество.
   - Они меня убьют?
   - Да, ваше величество.
   - Будь что будет.
   - А наши дети! - воскликнула королева. Жильбер решил, что пора вмешаться.
   - Ваше величество, - сказал он, - королю устроят в Париже такой  почетный
прием, появление его вызовет такой восторг, что если я за кого и  тревожусь,
то не за короля, а за фанатиков, способных броситься под копыта его лошадей,
как индийские факиры под колесницу со статуей своего идола.
   - О, сударь, сударь! - воскликнула Мария-Антуанетта.
   - Этот поход на Париж станет победой, ваше величество.
   - Но, ваше величество, вы не ответили.
   - Я во многом согласен с доктором, сударыня.
   - И вам не терпится насладиться этой победой, не так  ли?  -  воскликнула
королева.
   - Если и так, то король прав, и  его  нетерпение  доказывало  бы  здравый
смысл, с которым его величество судит о  людях  и  вещах.  Чем  быстрее  его
величество тронется в путь, тем полнее победа.
   - Вы так полагаете, сударь?
   - Я уверен, ибо если король будет медлить, он утратит  все  преимущества,
какие дает добровольный шаг. Подумайте,  ваше  величество,  ведь  они  могут
опередить короля и выступить с требованием, а это изменит в  глазах  парижан
позицию его величества и получится, что  он  в  некотором  роде  подчиняется
приказу.
   - Вот видите!  -  вскричала  королева,  -  доктор  признает:  вам  станут
приказывать. О, ваше величество, послушайте же!
   - Доктор ведь не говорит, что приказ уже отдан.
   - Если вы будете и дальше медлить, ваше величество,  требование,  вернее,
приказ придет.
   Жильбер прикусил губу с досадой, которая не ускользнула от королевы.
   - Что я говорю! - пробормотала она. - - Я совсем сошла с ума,  я  сказала
все наоборот.
   - Вы о чем, сударыня? - спросил король.
   - О том, что отсрочка отнимет у вас преимущество, которое даст вам приезд
по собственному почину, и что тем не менее я  хочу  попросить  вас  отложить
отъезд.
   - Ах, ваше величество, ваше величество, просите,  требуйте  чего  угодно,
только не этого.
   - Антуанетта, - покачал головой король, - вы поклялись меня погубить.
   - О, ваше величество,  -  сказала  королева  с  упреком,  выдававшим  все
тревоги ее сердца, - как вы можете так говорить!
   -