боялся напрасно. В эту ночь ничего ужасного, ничего необычного не произошло. Разве что...
     Йом проснулся в самый глухой час от отвратного, тягостного сна. Его кто-то звал, вернее, подзывал, и он знал - кто!
     Сны бывают разные; не все из них опасны, не все - вещие; порой духи просто шутят. Но Йом понял: это - не шутка духов, это хуже, и покидать жилище нельзя. Вытянув мизинец и указательный палец левой руки ко входу, он забормотал заклинания. Но тут застонала, а потом проснулась его Нага, ждущая ребенка.
     - Муж мой, мне страшно!
     И тогда он, рыжебородый, рывком сбросил шкуру, схватил, не глядя, бивневое копье и, презрев опасность, вышел в ночь.
     Безлунная ночь была теплой и звездной. Он был готов встретить любого врага - копьем, защитным жестом и заклинанием... Зубами, если придется! Но никого не было ни рядом с его жилищем, ни дальше - у общих очагов, на тропе. Лишь какая-то крупная птица скрылась в сосняке на той стороне ручья.
     Постояв и послушав лесные звуки, Йом вернулся в свое жилье, поставил копье и лег на женской половине, к жене.
     - Спи, Нага, никого нет! - прошептал он, обнимая любимую жену, чувствуя, что она все еще вздрагивает от страха. Нага потерлась щекой о грудь мужа и замерла. Вскоре ее дыхание стало спокойным, ровным. Но Йом еще долго не мог уснуть. Никого не было у входа, но почему-то он был уверен: еще за миг до того, как он откинул полог, там кто-то стоял.

Глава 10

БОЛЬШАЯ ОХОТА

     Основа жизни - это мясо, а мясо дает охота. Мужчина прежде всего охотник; в сущности, это одно и то же: мужчина - охотник, который при необходимости может стать и воином, защитником. К счастью, такая необходимость возникает не так уж часто, особенно здесь, где издавна живут бок о бок сильные общины трех дружественных Родов. Кого им бояться? Кто может им угрожать? Инородцы появляются редко, всегда с миром, с дарами, и сами они, дети Мамонта и дети Серой Совы, оказываясь в чужих землях, предпочитают не воевать, хотя, конечно, бывает всякое... Дети Куницы? С ними сложнее, об их путешествиях к Великой воде никто ничего не знает толком... Но врагов они не приводили ни разу.
     Конечно, еду дает не только охота. Трудно даже представить, как жили бы люди без всего того, что собирают неустанно женщины в лесу, на полянах и болотинах, У Большой воды и у ручьев, - без ягод и грибов, без съедобных кореньев и зерен, без улиток и речных раковин. Но охота - это не только еда. Из чего и чем шили бы женщины одежду, обувь и сумки, чем укрывались бы в холодные зимние ночи, если бы не шкуры, жилы и шерсть, если бы не кости, из которых делают не только наконечники и кинжалы, но и шилья, иглы, лощила и множество других инструментов, обойтись без которых в домашнем хозяйстве просто невозможно?
     Охотятся по-разному. На длинноухих и на песцов ставят силки; каждый охотник - по-своему, в одиночку. За более крупной добычей уходят группами - по два, по три, а то и по пять человек, порой - очень далеко, за несколько переходов. Именно так Йом с четырьмя сородичами добыли бизона - не в окрестностях, куда эти звери заходят редко, а далеко на юго-западе, в степи. На стоянку принесли только самые лакомые куски, присоленные золой, шкуру да голову - знак охотничьей удачи. В одиночку на крупного зверя выходят редко - по необходимости. Впрочем, порой появляются в общине странные любители одинокой охоты. Таким был Мал.
     Но есть еще и Большая охота, в которой участвует не одна, а по меньшей мере две общины, и не только мужчины, но и все сородичи - от мала до велика. Это - не только добыча мяса, но и праздник. И хотя Большие охоты происходят не так уж часто (на то он и праздник!), но именно им-то и обязаны общинники основным запасом всего того, что дает охотничья добыча.
     Все, что ходит, бегает и прыгает по земле, летает по воздуху, плавает в воде, может стать охотничьей добычей. Но к этому подходят с выбором. Запрещено убивать своих братьев и сестер - зверя или птицу, являющихся Родовым тотемом. Это могут делать только люди другого Рода. Так, ни один из сыновей Мамонта не смеет нанести вред своему старшему брату - волосатому слону, но для сыновей Серой Совы или Куницы такого запрета нет. Не поощряется и пустое убийство, ради развлечения. Убивать можно для еды, ради шкуры и меха, ради костей... Из доблести, наконец! Но даже мальчишка, раздавивший мимоходом беззащитного птенца, жестоко за это поплатится: от взрослого мужчины - затрещиной и надранными ушами, от своих сверстников - едкими насмешками. Для настоящего же охотника такой поступок немыслим. А вот если тот же мальчишка добудет для еды пару-другую жирных сурков, сумеет изловить длинноухого, а то и утку или перепелку подстрелит коротким дротиком, - его ждет только похвала.
     Взрослые охотники с сурками связываются редко, разве что изголодавшись. От хорошей птицы не откажутся, если подвернется под руку, но специально охотиться не станут. Иное дело, подколоть или даже взять голыми руками в Большой воде хорошую рыбу: тут требуется и смекалка, и ловкость. Но, конечно, главная их добыча - крупный зверь. Однако и здесь есть свои тонкости.
     В речных долинах, в кустарниковых зарослях водятся волосатые носороги. С ними люди предпочитают не связываться без необходимости: зверь этот сильный, злобный и глупый, а мясо его не вкусное, да и короткие, искривленные кости не очень удобны для поделок, разве что шерсть хороша. Но охота на него очень опасна, и мужчины выходят на нее лишь тогда, когда парочка неразборчивых носорогов, облюбовав себе местечко вблизи от стойбища, становится угрозой для общинников, у которых в речной долине свои дела, - в первую очередь для детей и женщин. Еще опаснее - тигролев, хищник не только могучий, но необычайно умный и коварный, к счастью, довольно редкий. Его преследуют из мести за украденного ребенка, за растерзанного общинника и - ради доблести: победить тигрольва, тем более в одиночку, - подвиг! Иное дело, бурый медведь, великий любитель сладких красных ягод и дикого меда. Он тоже встречается нечасто и с человеком связываться не любит: не тронешь его - и он тебя не тронет. Но... у него такая теплая шкура! Из-за нее-то, да еще ради целебного сала, отправляются заботливые мужья в лесную чащу. Конечно, особую славу такая добыча не приносит: по единодушному мнению и сыновей Мамонта, и сыновей Серой Совы, охота на лесного медведя не слишком опасна. Вот если бы это был вурр - страшный пещерный медведь!.. Говорят, он вдвое, а то и втрое больше лесного и свиреп, как разъяренная тигрольвица! Но о вурре - только слухи: старики рассказывают то, что сами когда-то слышали. Никто из мужчин не видел его воочию, даже Арго, даже старый Гор!
     Главная же добыча, от которой зависит благополучие общины, - не эти звери и конечно же не зайцы и не песцы, а звери покрупнее, живущие стадами. Не олени, нет. Большерогие? Их очень мало - они - только для свадебного обряда. Мелкие северные олени - хорошая, легкая добыча: их мясо вкусно, а рога - прекрасный материал для самых разных поделок. Но их стада забредают в эти края не так уж часто, ими не прокормиться, да и появляются они в основном на левом берегу Большой воды. Не прокормились бы живущие по соседству общины трех Родов и лесными оленями: тех совсем немного, и они очень чутки, пугливы. Главная добыча - дикие лошади! И только на них общины всех трех Родов регулярно устраивают Большие охоты.
     Эти лошади - животные сильные и крупные: жеребец в холке достигает плеча взрослого охотника. И несмотря на то что здесь отнюдь не степь, они не переводятся в окрестностях круглый год: их копыта до локтя шириной прекрасно выдерживает снежный наст, и они даже предпочитают перелески открытым степям. Конечно, к зиме, когда с кормами становится хуже, часть лошадей откочевывает в другие места, в основном к югу и западу, чтобы вернуться сюда в начале лета с двух-трехмесячными жеребятами. Летом и осенью многочисленные лошадиные табуны, насчитывающие десятки и сотни голов каждый, заполняют все окрестности, луговины и перелески, подходят к самому краю плато и даже спускаются ниже пологими склонами... Вот тогда-то и наступает время первой Большой охоты!

     Чтобы подготовить Большую охоту, нужно прежде всего узнать, когда вернутся сюда откочевавшие на зиму табуны, - для этого-то Арго и Гарт и выслали разведчиков. После, как всегда перед Серьезным делом, мужчины на время покинут стойбище, уйдут в мужские дома, и, пока они там, вернувшиеся лошади обживутся на старых местах. А у мужчин будут свои дела - умилостивить духов, чтобы каждый убитый ими жеребец возродился вдвое, каждая убитая кобылица - втрое... А потом настанет срок делать охоту.
     Разведчики вернулись на третий день. Сказали: к югу, в степи, - не зелено. Темно и пыльно. Табуны идут. Много. Те же вести принес посланец Гарта - с запада. Арго хлопнул сына по плечу:
     - Готовься, охотник! Скоро в мужской дом! Одноглазая начнет просыпаться - начнем и мы!
     Конечно, Дрого знает: Небесная Старуха благоволит охоте и охотникам - потому-то и отвели их в Потаенный дом при ней. А вот само Посвящение даже она видеть не может: женщина! Обидно, должно быть, ей, старой...
     Охотники, возбужденно переговариваясь, расходились по своим делам. Кажется, этот год будет даже добычливее прежних!.. Если только все эти табуны придут сюда, если духи, если Хозяин леса не направят их по иной тропе. Порой случалось и такое, и положение, предвещавшее сытость, оборачивалось голодом, и людям приходилось уходить на юг за стадами. Но - это уж Колдун должен позаботиться, чтобы все было хорошо!..
     Дрого возвращался домой в радостном предвкушении: вот сейчас, сразу, он займется оружием! Оно - новое, почти или совсем не опробованное и конечно же в порядке, но... может, что-то нужно доделать? Подправить? Да и запасные наконечники...
     И не только тому он радовался, что вот наконец-то и начинается его настоящая взрослая жизнь! И это тоже - еще бы! Но - не только.
     Услышав страшную новость, Дрого все эти три дня был сам не свой: с друзьями почти не общался, свою Нату не повидал. Старался быть один и все думал, думал... И сегодня утром дождался - старый Гор проворчал, как бы про себя:
     - Молчит! Людей сторонится! Тот, бывало, тоже - все один да один...
     Именно то, чего Дрого и сам боится! А вдруг и на него самого уже порчу навели?!
     А к Колдуну еще не ходил, не мог решиться. Тогда, у большого камня, казалось: все просто - пошел и поговорил! А потом понял: нет! И разговор нужно обдумать, и дары приготовить, такие, чтобы были достойны мужчины. Придется подождать; настоящий мужчина - не торопыга!..
     И вот теперь, впервые за все эти дни одиноких, тяжелых размышлений и невнятной тревоги, Дрого почувствовал: отпускает! Впервые вдруг стало самым важным иное: оружие и предстоящая охота! И мужской дом, где он будет теперь на равных со всеми остальными!

     Табуны не свернули на новую тропу. Три дня спустя воздух зазвенел от радостного ржания - то приветствовали друг друга гривастые широкопалые сородичи, те, кто провел здесь, в окрестностях, всю долгую зиму, и те, что прошлой осенью откочевали на юг, а теперь вернулись. И людям казалось, даже сюда, на их стойбища, спрятавшиеся в глубине логов, доносится с верховий острый запах конского пота.
     Дрого был занят все эти дни: вновь и вновь проверял, прикидывал оружие, уточнял бросок, делал запасные наконечники. Теперь он почти не расставался со своим новоявленным братом, со своими друзьями. И со своей Нату наконец-то встретился; та обиделась, конечно, но не очень. Первая Большая охота затмила на время все остальное: печаль об Айрис, мысли о Мале и о Том, кто наводит порчу, - все это, казалось, уходит в прошлое...
     А утром, в день ухода в мужской дом, Дрого вместе с Йомом поднялись наверх, к краю того самого сосняка, где ночевала погоня в ту страшную ночь. Йом показал старое кострище и рассказал про сон, про амулет Колдуна, про все, что было потом... Дрого слушал, но в это веселое, искрящееся утро давний предутренний ужас представлялся чем-то нереальным... Чем-то вроде побасенок о живых мертвецах и оборотнях, которыми мальчишки так любят друг друга пугать перед сном, в холодные зимние ночи, завернувшись в теплые шкуры и завороженно глядя на огонь очага... Даже здесь мысли его были заняты иным. Посмотрев на северо-восток, куда указывала рука Йома (интересно, что за огонь они видели? И как догадались, что это - в Проклятой ложбине? Ведь ее отсюда и не видно вовсе), Дрого снова и снова оборачивался в противоположную сторону, на северо-запад. Там, на всем открытом пространстве - от сосняка до ближнего ельника и дальше, к березовой рощице, к дальним синеющим перелескам, - паслись табуны. Один, два... пять... Вот уже пальцы обеих рук загнуты - а их еще больше... Много! Слышалось веселое ржание жеребят, тревожный зов матерей, переклички вожаков. И уже не воображаемый - настоящий запах конского пота, принесенный сюда северо-западным ветерком, возбуждающе щекотал ноздри...
     По-видимому, и Йому надоели старые страхи. Прервав рассказ, положив руку на плечо брата, он тоже стал смотреть на щедрые дары, посланные людям Великими Предками и духами-покровителями.
     - Скоро часть их спустится ниже. Они-то и будут наши!

     Они опять оказались вместе - Дрого и Каймо - в том же самом мужском доме, что и зимой. Но сейчас здесь бывшее место Мала занял Йом. Дни проходили быстро - в подготовке к Большой охоте и к предшествующему ей Обряду.
     Охотники ушли в мужские дома в первую ночь, как только стала просыпаться Небесная Старуха. Колдуна с ними не было; он появится здесь только через три дня, когда настанет время Обряда. В один из этих дней совершат свой Обряд и сыновья Серой Совы. А потом они вместе будут готовиться к Большой охоте: мужские дома не Священные места - они табу лишь для женщин и детей, но не для охотников другого Рода. Во всяком случае, не для участников совместной охоты.
     До Обряда еда запрещена, даже пить воду нужно умеренно: Обряд будет тем удачнее, чем выносливее окажутся его участники. А вот разговаривать можно сколько угодно. И говорили, но только теперь это были не бесконечные охотничьи рассказы, которые завороженно слушали зимними вечерами Нагу и Туули. Теперь почему-то болтали о том, о чем Дрого меньше всего хотелось бы сейчас слышать: черное колдовство, порча, живые мертвецы, какая-то нежить... Тон задал Айм, молодой охотник, ставший мужчиной всего лишь год назад. Дрого помнил: он еще мальчишкой любил эти темы; именно он доводил своими историями до дрожи... Неужели и теперь ему не о чем больше говорить?!
     - ...Калу я сам видел! Ночью, это, выхожу помочиться, а он стоит! И не там, где его зарыли, - у самого очага! Темный весь такой, только зубы, это, белые! Грудь разворочена, и ребра, это, наружу! Меня, видать, увидел - и на меня! А я, это, - знак! А он взвыл - и, это, и нет!..
     Заметив, что Дрого собирается вставать, Каймо хихикнул и легонько толкнул его в бок кулаком:
     - Что, тоже помочиться пошел? Смотри, Калу за штаны ухватит!..
     - Да пошел ты!.. - Дрого разозлился всерьез, хотя шутка была глупой, но безобидной.
     Уже снаружи, с облегчением вдохнув всей грудью ночной воздух, насквозь пропитанный сосновым ароматом, Дрого услышал, как старый Гор сердито выговаривает:
     - Не болтайте чего ни попадя!..
     Из центрального жилища доносился дружный хохот. Дрого откинул полог. Похоже, заводилой-рассказчиком здесь был Вуул. Смеялись все, улыбался даже отец. Увидев гостя, он подвинулся, хлопнул ладонью по освободившемуся месту, а когда Дрого сел рядом, спросил:
     - Что, сын, никак соскучился?
     - Да так... О чем это Вуул?
     - А! - Отец тихо рассмеялся. - Рассказал, как наш Каймо ловко на зайцев охотится!
     Дрого улыбнулся в ответ, хотя на самом деле погрустнел. Конечно, Вуул ни словом не обмолвился, чья была эта шутка, - еще бы! Но почему даже здесь, даже перед Большой охотой, ему, Дрого, снова и снова, словно нарочно, напоминают о том, о чем он больше не хочет думать?!

     Старый Гор был раздосадован неуместной болтовней еще больше, чем Дрого.
     (Мальчишки! Дурачье! Нашли время трепаться об этом - после всего, что случилось! И ведь знают, должны знать, что беду могут накликать!)
     - Не болтайте чего ни попадя! И Калу не трожьте! Охотник был. И погиб как мужчина. И похоронили честь честью. Погоди, Айм, я еще посмотрю, как ты увернешься от носатого! И учти: будешь такое болтать, Калу и впрямь к тебе явится - не наяву, так во сне... Только тебе от этого будет не легче!.. Придумает тоже: "Калу - живой мертвец!" Видел бы ты, что это такое живой мертвец, - попридержал бы язык! Я, старый, сколько живу, и то лишь однажды...
     Гор замолчал - как отрезал. Примолкли и остальные. Наконец Айм робко заговорил:
     - Гор! Старый! Я ведь, это... не хотел Калу рассердить! Совсем не хотел. Ну, померещилось, должно быть... Я и дары ему принесу, если нужно, и, это, прощения попрошу... Только, старый, ты, это, может, расскажешь нам, что знаешь? А то что ж, мы, это, молодые, мы не знаем...
     Гор задумался. Не время, ох не время говорить о таких делах! Но, может, и впрямь рассказать? Глядишь, и этот болтун примолкнет. А то не язык, а...
     - Хорошо. Расскажу - только недолго. И чтобы потом - не болтать! Мужчины вы или ползунчики?!
     Давно это было. Ваших родителей - и то не было на свете. Да что там, я, старый, был еще такой, как вы. Колдуном у нас был тогда Хорру, великий Хорру, - слышали небось? То-то! При нем - все дрожмя дрожали, вся община... А наш Колдун был его ученик. Тоже молодой, может, моложе меня, может, нет, - не знаю...
     Так вот. Убили у нас одного. За дело убили, все как надо, честь по чести... Имен уже не помню. Этот, кого убили, наладился к жене другого... Да еще прямо в его жилище, на его же постели! Ну, такое не скроешь, подкараулил их муж, а не убил сразу, нет, все сделал, как мужчина, - видно, заранее все решил. Выволок того за шкирку к общим очагам, сказал: "Бери копье!" Тот туда-сюда - а куда денешься? "Бери копье, а не то..." И свое - к груди! А нам (я там тоже был): "Смотрите!"
     Ну, взялся и тот за копье. Да только на чужих-то жен он ловок был, а вот на копье - не шибко. Махнул два-три раза почем зря - глядь! - а его кишки уже выпущены и на острие намотаны! Так-то. Честь по чести.
     Разобрали, конечно, это дело. Все - правильно. Муж отцу-матери убитого (своей-то хозяйки у него не было, куда там... до чужих баб только и был охоч, а вот чтобы свою...) сразу дал, что положено, жену, конечно, поколотил и сказал что надо: твое, мол, место не здесь, а у очага Серых Сов, откуда ты родом. И остался один... Детей, кажется, не было, не помню. А того похоронили. Тоже - как положено, честь по чести. Отец-то его - ничего, все понимал. Да и сам своего сына стыдился. А вот мать... Один он был у нее. Хоть бы дочери - и тех не было.
     Ну вот. Сколько дней прошло - не знаю. Не много, должно быть. А только как-то под вечер вижу: идет она, похоже, от Хорру (жилье мое было тогда - враз у тропы к колдовскому), идет - и вроде как довольная! А до того - и на люди не показывалась. А покажется - лицо замотано куском шкуры: одни глаза, а в глазах - слезы... Один сын был у нее!.. А тут - довольная. "С чего бы это?" - думаю. А ночью...

     Гор все свои долгие годы старался вспоминать ту страшную ночь как можно реже. Кажется, и вовсе забыл. А вот - всплыло все, как будто только вчера случилось!
     Тогда его разбудил истошный крик, переходящий в хрипы и стоны. И он понял откуда - из жилища, что напротив. Того самого, где в одиночестве спал муж, прогнавший свою неверную жену и убивший в честном поединке своего обидчика. Гор был молод и смел; его правая рука стискивала копье, а левая уже была готова откинуть полог, когда совсем рядом, на тропе, ведущей к жилищу Колдуна, послышались шаги. Такие шаги, от которых его всего затрясло, - наверное, так трясет длинноухого, внезапно очутившегося прямо перед волчьей пастью.
     Нет, это был не Хорру, хотя направлялись они туда, в сторону его жилища...