игриво. - Я уберусь с их дороги, если мы немножко поразвлечемся.
     Перед тем как ответить Сэди с миг колебалась. Возможно, для всех будет лучше, если она уступит настояниям Бака. Этот человек был младенцем с эмоциональной точки зрения, всегда был. Секс был одним из тех немногих способов, при помощи которых он мог выразить себя.
     - Ладно, Бак, - сказал она. - Я только немного освежусь и причешу волосы.
     В это время в номере семь происходил неприятный разговор.
     - Я собираюсь принять душ, Вирджиния, - сказал Гаер. - Я предлагаю тебе лечь и успокоиться. Прекрати корчить из себя дуру. Если ты будешь продолжать разговаривать таким образом, ты испортишь всю поездку. Ты меня слышишь?
     Вирджиния посмотрела на мужа очень внимательно, как никогда не отваживалась до этого.
     - О, да, - сказала она без всякого выражения, - я тебя слышу.
     Казалось, он удовлетворился этим. Он стянул пиджак и отправился в ванную, прихватив с собой Библию. Она слышала, как закрылась дверь, и устало вздохнула. Она знала, что за этим взаимным раздражением последуют обвинения с его стороны, что все последующие дни он будет требовать от нее раскаяния. Она поглядела на сквозную дверь. Там больше не было никаких признаков воздушных теней, и шепота оттуда тоже не доносилось. Возможно, всего лишь возможно, она действительно вообразила все это. Она открыла сумочку и вытащила спрятанную там бутылочку с таблетками. Все время поглядывая на дверь ванной, она выбрала себе смесь из трех разновидностей и запила их глотком ледяной воды. Вообще-то лед в кувшине уже давно растаял. Вода, которую она глотала, была пресной как дождь, который все лил и лил за окном. Может быть, к утру весь мир будет смыт с лица земли. Если так, подумала она сонно, скорбеть по этому поводу она не будет.

***

     - Я же просил тебя ничего не говорить про убийство, - сказал Эрл Лауре-Мэй. - Миссис Гаер такой разговор может не понравиться.
     - Люди убивали во все времена, - ответила нераскаянная Лаура-Мэй. - Не может же она жить все время, спрятав голову в песок.
     Эрл ничего не ответил. Они как раз подошли к выходу из здания. Впереди лежала залитая дождем парковочная площадка. Лаура-Мэй подняла лицо и поглядела на него. Она была немножко ниже его ростом. Ее глаза были большими и сверкающими. Хоть он и был сердит, он не мог не заметить, того, какими полными и блестящими были ее губы.
     - Мне очень жаль, - сказала она. - Я не хотела, чтобы у тебя были неприятности.
     - Да я знаю. Я просто расстроен.
     - Это жара, - вернулась она к любимой теме. - Как я и говорила, она что-то делает с мозгами людей. Сам знаешь, - взгляд ее на секунду заколебался, а по лицу пробежало выражение неуверенности. Эрл почувствовал, как у него по спине пробежали мурашки. Был ли это намек? Она явно предлагала что-то. Но он не мог выговорить ни слова. Наконец заговорила именно она.
     - Ты должен возвращаться прямо сейчас?
     Он глотнул, горло у него пересохло.
     - Не вижу причины, - сказал он. - Я имею в виду, что если они хотят поговорить друг с другом, я не собираюсь встревать.
     - Что-то неладно? - спросила она.
     - Похоже. Я просто хочу, чтобы они спокойно уладили все дела. Я им только помешаю. Я им не нужен.
     Лаура-Мэй опустила взгляд вниз.
     - А мне нужен, - выдохнула она. Он едва расслышал, что она сказала, так шумел дождь.
     Он осторожно поднес к ее щеке руку и дотронулся до нее. Она задрожала даже от этого легкого прикосновения. Тогда он наклонил голову и поцеловал ее, и она ответила ему.
     - Почему бы нам не пойти в мою комнату? - прошептала она в его губы. - Мне бы не хотелось делать это на улице.
     - А как насчет твоего папы?
     - К этому времени он уже мертвецки пьян, каждую ночь происходит одно и то же. Просто иди себе спокойно. Он никогда не узнает.
     Эрл был не слишком доволен такой тактикой. Если его найдут в постели с Лаурой-Мэй, он потеряет больше, нежели работу. Он был женатым человеком, даже при том, что уже три месяца не видел Барбару. Лаура-Мэй почувствовала его нерешительность.
     - Ты можешь не ходить, если не хочешь, - сказала она.
     - Это не потому, - ответил он.
     Он поглядел на нее, она облизнула губы. Это было абсолютно бессознательное действие, он был уверен, но этого хватило, чтобы он решился. Все, что лежало впереди - фарс и неизбежная трагедия, хоть тогда он и не знал этого, - все было предрешено, когда Лаура-Мэй с такой небрежной чувственностью облизала губы.
     - Ах, черт, - сказал он, - ты - это нечто, ты это знаешь?
     Он склонился к ней и поцеловал ее вновь, а в это время над Скеллитауном облака разразились громовым раскатом, словно цирковой барабан перед особенно опасным акробатическим номером.

***

     В номере семь Вирджиния спала и видела сны. Кошмарные сны. Таблеткам не удалось благополучно доставить ее в тихую сонную заводь. Во сне она была затеряна среди ужасающей бури. Она цеплялась за искалеченное дерево - жалкий якорь в таком урагане, - а ветер поднимал в воздух коров и автомобили, засасывал полмира в черные облака, вскипавшие у нее над головой. И как только она подумала, что ей предстоит умереть здесь, абсолютно одной, она увидела две фигуры в нескольких ярдах впереди, они появлялись и вновь исчезали за мерцающей пеленой пыли, которую поднял ураган. Она не могла разглядеть их лиц, поэтому она окликнула их:
     - Кто вы?
     В соседней комнате Сэди слышала, как Вирджиния разговаривает во сне. Что ей снится, этой женщине, гадала она. Она боролась с искушением пройти в комнату Вирджинии и прошептать ей это на ухо.
     А за сомкнутыми веками Вирджинии все длился сон. Хоть она и позвала этих незнакомцев сквозь бурю, казалось, они не слышали ее. Боясь оставаться одной, она покинула надежное дерево - которое тут же вырвало с корнем и унесло прочь, - и начала прорываться сквозь жалящую пыль туда, где стояли незнакомцы. Один был мужчиной, второй - женщиной, оба были вооружены. И когда она вновь окликнула их, чтобы дать им знать, что она здесь, они напали друг на друга, в их шее и груди открылись смертельные раны.
     - Убийство! - прокричала она, а ветер швырнул кровь противников ей в лицо. - Ради Бога, остановите их кто-нибудь! Убийство!
     И внезапно она проснулась, сердце ее колотилось так, что вот-вот готово было взорваться. Сон все еще парил у нее перед глазами. Она потрясла головой, чтобы избавиться от чудовищных образов, затем осторожно передвинулась к краю кровати и встала. Голова ее была такой легкой, что, казалось, могла парить, как воздушный шар. Ей нужно было хоть немного свежего воздуха. За всю свою жизнь она не чувствовала себя так странно. Так, словно она потеряла малейшее представление о том, что реально, а что - нет, словно обычный, реальный мир проскальзывал у нее между пальцами, точно вода. Она подошла к наружной двери. В ванной был Джон, и она слышала его - он говорил вслух, обращаясь к зеркалу, без сомнения, отшлифовывая каждую деталь своего предстоящего выступления. Она вышла в коридор. Там было чуть свежее, но не намного. В одном из номеров в конце блока плакал ребенок. Пока она слушала, кто-то резким голосом велел ему замолчать. Секунд на десять ребенок затих, потом заплакал снова, еще громче. "Давай! - сказала она ребенку. - У тебя есть столько поводов". Она верила людям в несчастье - похоже, это было единственное, во что она еще верила. Печаль была гораздо честнее, чем искусственная жизнерадостность, которая была нынче в моде: фальшивый каркас пустоголового оптимизма, которым заслонялось отчаяние, гнездящееся в каждом сердце. Ребенок был мудр, он плакал в ночи, не боясь выказать свои страхи. И она молчаливо аплодировала этой честности.

***

     В ванной Джону Гаеру надоело изображение его собственного лица в зеркале, и он углубился в свои мысли. Он опустил крышку унитаза на сиденье и просидел так молча несколько минут. Он чувствовал запах собственного пота, ему нужно было принять душ, а потом - хорошенько выспаться. А завтра - Пампа. Встречи, речи, тысячи рук, которые ему нужно будет пожать, тысячи благословений, которые нужно будет раздать. Иногда он чувствовал себя уставшим и тогда начинал гадать, не облегчит, ли Господь ему хоть немного его ношу? Но ведь это Дьявол нашептывал ему в ухо - верно ведь? Он не собирался обращать внимание на этот вкрадчивый голос. Если ты хоть раз прислушаешься, сомнения одолеют тебя, как сейчас они одолели Вирджинию. Где-то на дороге, когда он отвернулся от нее, занимаясь делами Господними, она заблудилась, и Нечистый нашел ее в ее странствиях. Он, Джон Гаер, обязан привести ее назад, на тропу Правды, заставить ее увидеть, в какой опасности оказалась ее душа. Будут слезы и жалобы, а может, он слегка понаставит ей синяков. Но синяки исцеляются.
     Он отложил Библию, опустился на колени в узком пространстве между ванной и умывальником и начал молиться. Он пытался найти какие-то начальные слова, какую-то мягкую мольбу, чтобы ему дали силы исполнить долг и привести Вирджинию на путь истинный. Но вся мягкость покинула его. На ум ему приходили лишь слова Апокалипсиса. Он позволил этим словам сорваться с губ, даже при том, что горевшая в нем лихорадка разгоралась все ярче, по мере того как он молился.
     - О чем ты думаешь? - спросила Эрла Лаура-Мэй, проводя его в спальню. Эрл был слишком поражен тем, что он увидел, чтобы выдать вразумительный ответ. Спальня была Мавзолеем, возведенным, казалось, в честь Банальности. На полках, на стенах и даже на полу красовались вещи, которые можно было подобрать на любой свалке: жестянки из-под кока-колы, коллекция пестрых этикеток, журналы с оборванными обложками, сломанные игрушки, помутневшие зеркала, открытки, которые никогда не будут посланы, письма, которые никогда не будут прочитаны, - печальный парад забытых и потерянных вещей. Его взгляд метался взад и вперед по этой изысканной экспозиции и не нашел ни одной стоящей и целой вещи среди всего этого хлама. Мысль, что все это было делом рук Лауры-Мэй, заставила сжаться желудок Эрла. Женщина явно не в себе.
     - Это моя коллекция, - сказала она ему.
     - Да, и вижу, - ответил он.
     - Я собирала все это с тех пор, как мне исполнилось шесть. - Она прошла через комнату к туалетному столику, где, как Эрл знал, большинство женщин начали бы приводить себя в порядок. Но здесь было лишь продолжение всей этой выставки.
     - Каждый оставляет что-то после себя, знаешь ли, - сказала Эрлу Лаура-Мэй, приподнимая очередной хлам с такой нежностью, будто это - драгоценный камень. Перед тем как поставить предмет обратно, она тщательно осмотрела его. Только теперь Эрл увидел, что весь этот видимый беспорядок на деле был тщательно систематизирован и каждый предмет - пронумерован, точно в этом безумии была какая-то система.
     - В самом деле? - спросил Эрл.
     - О, да. Каждый. Даже если это - обгоревшая спичка или салфетка в губной помаде. У нас была девушка-мексиканка, Офелия, которая вычищала комнаты, когда я была маленькой. Все это началось, когда мы с ней так играли, правда. Она всегда приносила мне что-то, принадлежавшее съехавшим гостям. Когда она умерла, я сама продолжала собирать эту коллекцию, всегда что-нибудь сохраняла. Как память.
     Эрл начал понимать поэзию абсурда всего этого музея. В ладном теле Лауры-Мэй прятались честолюбивые амбиции великого организатора. Не потому, что она относилась к этой коллекции, как к предметам искусства, но потому, что она собирала вещи, чья природа была интимной, вещи-символы ушедших отсюда людей, которых, вероятнее всего, она никогда больше не увидит.
     - Ты пометила их все, - сказал он.
     - О, да, - ответила она. - От них было бы мало пользы, если бы я не знала, кому что принадлежало, верно?
     Эрл полагал, что да.
     - Невероятно, - прошептал он совершенно искренне.
     Она улыбнулась ему, он подозревал, что немногие люди видели эту ее коллекцию. Он чувствовал себя странно польщенным.
     - У меня есть кое-какие по-настоящему ценные вещи, - сказала она, открывая средний ящик своего гардероба. - Вещи, которые я не выставляю напоказ.
     - О? - сказал он.
     Ящик, который она открыла, был набит мягкой бумагой, которая хрустела, пока Лаура-Мэй копалась в нем, выбирая предметы для спецпоказа. Грязная салфетка, которую нашли под кроватью у Голливудской звезды, которая трагически погибла через шесть недель после того, как останавливалась в мотеле; шприц из-под героина, беззаботно оставленный неким Иксом; пустая коробка спичек, которая, как Лаура-Мэй выяснила, была приобретена в баре для гомосексуалистов в Амарилло, оставленная тут неким Игреком. Имена, которые она называла, ничего не говорили Эрлу, но он подыгрывал ей так, как, он чувствовал, она хотела, издавая то недоверчивые восклицания, то мягкий смех. Ее удовольствие, поощряемое слушателем росло. Она показала ему всю экспозицию из гардероба, сопровождая ее то анекдотом, то биографической деталью каждого вкладчика ее коллекции. Закончив, Лаура-Мэй сказала:
     - Я на самом деле не сказала тебе правды, когда говорила, что мы начали играть так с Офелией. На самом деле это случилось позже.
     - Так когда ты начала все это собирать? - спросил он.
     Она опустилась на колени и открыла нижний ящик гардероба ключом на цепочке, который носила на шее. Там, в шкафу, был лишь один предмет, его она подняла почти с трепетом, и выпрямилась, чтобы показать ему.
     - Что это?
     - Ты спрашиваешь меня, что положило начало коллекции, - сказала она. - Вот это. Я обнаружила его и никогда никому не показывала. Можешь поглядеть, если хочешь.
     Она протянула ему это сокровище, и он развернул слежавшуюся белую тряпку, в которую предмет был завернут. Это был пистолет Смит-и-Вессон тридцать восьмого калибра в приличном состоянии. Через секунду Эрл понял, к какому именно историческому событию оружие относится.
     - Это пистолет, которым Сэди Дарнинг... - сказала он, поднимая его. - Я прав?
     Она просияла.
     - Я нашла его в куче мусора за мотелем до того, как полиция начала его разыскивать. Была такая суматоха, понимаешь, а на меня никто не обращал внимания. И, конечно, они искали его не очень долго.
     - Почему?
     - День спустя нас настиг торнадо. Снял крышу с мотеля, а школу всю снес. В том году погибло много народу. У нас несколько недель были похороны.
     - Они совсем тебя не расспрашивали?
     - Я им здорово врала, - сказала она довольно.
     - И ты никогда не заявляла о нем? Все эти годы?
     Она презрительно взглянула на него при этом предположении.
     - Тогда бы они у меня его забрали.
     - Ведь это - вещественное доказательство.
     - Они же все равно ее приговорили, верно? - ответила она. - Сэди призналась во всем, с самого начала. Какая разница, если бы они нашли оружие, которым она его убила?
     Эрл вертел в руках пистолет. На нем была засохшая грязь.
     - Это кровь, - сообщила ему Лаура-Мэй. - Он был еще мокрый, когда я нашла его. Должно быть, она дотрагивалась им до тела Бака, чтобы убедиться, что он мертв. Использовала только две пули. Все остальные - до сих пор там.
     Эрл никогда особенно не любил оружия, с тех пор, как его шурин случайно отстрелил себе три пальца. Мысль о том, что пистолет до сих пор был заряжен, не слишком обрадовала его. Он вновь завернул его и протянул ей.
     - Никогда не видел ничего подобного, - сказал он, пока Лаура-Мэй, нагнувшись, возвращала пистолет на место. - Ты редкая женщина, знаешь?
     Она поглядела на него. Ее рука медленно скользнула ему в штаны.
     - Я очень рада, что тебе все это понравилось, - сказала она.

***

     - Сэди... Идешь ты в постель, или нет?
     - Я просто кончаю причесываться.
     - Ты нечестно играешь. Прекрати думать про свои волосы и иди ко мне.
     - Минутку!
     - Дерьмо!
     - Ты же не торопишься, верно, Бак? Я имею в виду, ты же никуда не собираешься?
     Она увидела его отражение в зеркале. Он бросил на нее раздраженный взгляд.
     - Думаешь, это смешно, а? - спросил он.
     - Что смешно?
     - То, что случилось. То, что ты меня застрелила. А ты - села на электрический стул. Это почему-то принесло тебе удовлетворение.
     Несколько мгновений она обдумывала то, что он сказал. Это был первый случай, когда Бак высказал реальное желание поговорить серьезно, и она хотела ответить ему правдиво.
     - Да, - сказала она, когда уверилась, что это именно то, что она хочет сказать. - Да, я думаю, что по-своему это доставило мне удовольствие.
     - Я знал это, - ответил Бак.
     - Говори потише, - вскинулась Сэди, - она слышит нас.
     - Она вышла из номера. Я это слышал. И не надо менять тему разговора. - Он перекатился на бок и сел на край постели. Ну и болезненная у него, должно быть, рана, подумала Сэди.
     - Она сильно болит? - спросила она, поворачиваясь к нему.
     - Ты что, смеешься? - сказал он, показывая ей дырку. - Что, по-твоему, она еще может делать?
     - Я думала, это будет быстро, - сказала она. - Я не хотела, чтобы ты страдал.
     - Это правда? - спросил Бак.
     - Конечно. Ведь я когда-то тебя любила, Бак. Правда, любила. Знаешь, какие заголовки были в газетах на следующий день?
     - Нет, - ответил Бак. - Я был занят другим, помнишь?
     - "Мотель превратился в Бойню Любви" - так там говорилось. И были фотографии комнаты, крови на полу и тебя, когда твое тело выносили под простыней.
     - Мой звездный час, - сказал он горько. - И ведь мое лицо даже не появилось в газетах.
     - Я никогда не забуду этот заголовок. "Бойня Любви"! Я думала, что это романтично. А ты? - Бак раздраженно хмыкнул. Тем не менее, Сэди продолжала: - Пока я дожидалась электрического стула, я получила триста предложений выйти замуж, я говорила тебе об этом когда-нибудь?
     - Да ну? - сказал Бак. - А они пришли к тебе в гости? Немножко поиграли тебе на трубе, чтобы отвлечь тебя от грандиозного дня в твоей жизни?
     - Нет, - сказала Сэди ледяным тоном.
     - Ты могла это устроить. Я - смог бы.
     - Больше чем уверена, - ответила она.
     - Когда я думаю об этом, Сэди, я распаляюсь. Почему ты не придешь ко мне, пока я еще горяченький?
     - Мы пришли сюда, чтобы поговорить, Бак.
     - Бога ради, да мы уже поговорили, - ответил он. - Больше говорить я не хочу. Ну-ка, иди сюда. Ты же обещала. - Он почесал живот и с кривой улыбкой сказал: - Извини за кровь и все такое, но за это я не в ответе.
     Она встала.
     - Вот теперь ты ведешь себя разумно, - сказал он.
     Пока Сэди Дарнинг шла к своей кровати, Вирджиния вновь вернулась с дождя в комнату. Дождь немного охладил ее лицо, а принятые транквилизаторы понемножку начали оказывать успокаивающее действие. В ванной Джон до сих пор молился, его голос то возвышался, то затихал. Она подошла к столу и поглядела на его записки, но слова, написанные убористым почерком, никак не хотели становиться четкими. Она подняла бумаги, чтобы поглядеть на них поближе, и как только сделала это, из соседней комнаты раздался стон. Она замерла. Стон повторился, на этот раз более громко. Бумаги дрожали в ее руке, она умудрилась положить их обратно на стол, но голос послышался в третий раз, и тут бумаги выскользнули у нее из рук.
     - Ну, давай же, черт тебя... - сказал голос, слова, хоть и смазанные, были все же понятны. За этим последовали еще стоны. Вирджиния осторожно двинулась к проходной двери, дрожь в руках распространилась на все тело.
     - Сыграем еще? - спросил голос, и в нем слышался гнев.
     Вирджиния осторожно заглянула в номер восемь, придерживаясь за косяк. На кровати была тень, она содрогалась, словно пытаясь пожрать саму себя. Она все стояла, уцепившись за дверь и пытаясь подавить из себя крик, когда из тени раздались голоса. Не один голос, а два. Слова были нечеткими, и в том состоянии паники, в котором она находилась, она едва ли различала их смысл. Однако отвернуться от этой сцены она не могла. Она стояла там, пытаясь разглядеть смутные очертания. Теперь слова казались ясными, и вместе с ними пришло понимание того, что происходит на постели. Она слышал