и, когда заходил разговор на
эту тему, а это бывало постоянно, попросту не принимала в нем участия.
     Готье восхищался отношением Ноэлли к столь острой  проблеме  и  часто
подзуживал ее в надежде, что она объяснит ему свою точку зрения.
     - Неужели тебя нисколько не волнует, что немцы завоевали  Францию?  -
приставал он к ней.
     - Кому какое дело, волнует это меня или нет?
     - Но ведь  я  говорю  о  другом.  Если  бы  все  проявляли  такое  же
безразличие, мы давно бы пропали.
     - Мы и так пропали, разве нет?
     - Если мы верим в свободу и у нас есть воля, то не все потеряно. Ты и
вправду думаешь, что с самого рождения у нас все предопределено судьбой?
     - До некоторой степени. У нас есть тело, мы  рождаемся  в  конкретном
месте и занимаем свое положение в жизни, но  это  не  значит,  что  мы  не
способны измениться. Мы можем стать всем, чем захотим.
     - Я тоже так считаю. Именно поэтому мы и должны бороться с фашистами.
     Она взглянула на него.
     - Потому что Бог на нашей стороне?
     - Да, - согласился он.
     - Если Бог есть, - резонно заметила Ноэлли, - и  он  создал  их,  то,
выходит, он и на их стороне.
     В октябре исполнился год, как в театре шла пьеса с  участием  Ноэлли.
Продюсеры решили отметить это событие и устроили вечер для занятых в пьесе
актеров. Кроме них на торжество пришли банкиры и крупные  предприниматели.
Среди гостей преобладали  французы,  но  заявилось  и  с  десяток  немцев.
Некоторые из них пришли в военной форме. Все немцы, кроме одного,  были  с
француженками. Без девушки оказался немецкий офицер старше сорока  лет,  с
длинным умным лицом, темно-зелеными глазами  и  тренированным,  спортивным
телом.  На  лице  у  него  выделялся  тонкий  шрам,  пересекавший  щеку  и
доходивший до подбородка. Ноэлли заметила, что весь вечер офицер не сводил
с нее глаз, хотя ни разу не подошел к ней.
     - Кто этот человек? - небрежно спросила Ноэлли одного из  устроителей
вечера.
     Он взглянул на офицера, одиноко сидевшего  за  столом  и  попивавшего
шампанское, и удивленно посмотрел на нее.
     - Странно, что вы задаете этот вопрос. Я думал, что он ваш друг.  Это
генерал Ганс Шайдер. Он служит в Генеральном штабе.
     Ноэлли вспомнила о его розах и приложенной к ним карточке.
     - Почему вы решили, что он мой друг? - спросила она.
     Ее собеседник несколько разволновался.
     - По вполне понятным причинам... Дело в том, что  сейчас  во  Франции
нельзя поставить ни одной пьесы и снять ни одного  фильма  без  разрешения
немецких властей. Когда их цензор пытался  запретить  съемки  вашей  новой
картины, генерал лично вмешался и дал разрешение на ее производство.
     В этот момент Арман Готье стал знакомить Ноэлли с кем-то из гостей, и
разговор прервался.
     Ноэлли больше не обращала внимания на генерала Шайдера.
     На следующий вечер у себя  в  уборной  она  обнаружила  одну  розу  в
небольшой вазе и маленькую карточку со следующими словами:  "Пожалуй,  нам
стоит начать с малого. Можно мне с вами встретиться? Ганс Шайдер".
     Ноэлли разорвала карточку и выбросила розу в корзину для мусора.


     После этого случая Ноэлли заметила, что генерал Шайдер  присутствовал
почти на всех вечеринках, которые она посещала с  Арманом  Готье.  Генерал
всегда находился где-нибудь в тени и постоянно смотрел на нее. Она  видела
его так часто, что это не могло быть простым совпадением.  Ноэлли  поняла,
что ему стоило немалого труда следить за ее  передвижениями  и  добиваться
приглашений туда, где она бывала.
     Она задавала себе вопрос, почему он  вдруг  так  заинтересовался  ею.
Однако Ноэлли не слишком старалась выяснить причину повышенного внимания к
ней. Иногда она забавлялась тем, что принимала чье-нибудь приглашение,  но
в гости не приходила. На следующий день она спрашивала у хозяйки,  был  ли
там генерал Шайдер, и всегда получала утвердительный ответ.
     Несмотря на то  что  любое  неподчинение  немецким  властям  каралось
смертной казнью и приговор немедленно приводился в исполнение,  саботаж  в
Париже принял небывалые размеры. Кроме маки появились десятки других групп
свободолюбивых французов, готовых с риском для  жизни  бороться  с  врагом
всеми имеющимися  средствами.  Они  убивали  немецких  солдат,  застав  их
врасплох, взрывали грузовики, возившие на склады снаряжение и  боеприпасы,
минировали мосты и поезда. Находящаяся под контролем немцев пресса изо дня
в  день  клеймила  позором  саботажников,  но  патриотически   настроенные
французы гордились их подвигами. Газеты долго писали про одного  человека.
За умение пробраться в любое место его прозвали Тараканом.  Гестапо  никак
не удавалось поймать  его.  Никто  не  знал  его  имени  и  фамилии.  Одни
говорили, что это живущий в Париже англичанин. Другие считали его  агентом
руководителя  французских  сил  освобождения  генерала  де  Голля.  Третьи
клялись, что Таракан - один из немцев, недовольных своим  положением.  Кем
бы он ни был, в Париже на каждом углу стали появляться рисованные тараканы
- на стенах зданий, на тротуарах и даже в служебных помещениях германского
командования. Гестапо тщетно пыталось поймать его. Лишь в одном  никто  не
сомневался: Таракан стал народным героем.


     Как-то  во  второй  половине  дождливого  декабрьского   дня   Ноэлли
отправилась на открытие выставки  молодого  художника,  с  которым  они  с
Арманом были знакомы. Экспозиция разместилась в одной из галерей на рю  де
Фобур-Сент-Оноре.  Зал  был   переполнен.   На   выставку   пришло   много
знаменитостей, и у входа  собралась  целая  армия  фоторепортеров.  Ноэлли
медленно переходила от одной картины к другой. Вдруг  кто-то  взял  ее  за
руку. Она обернулась и оказалась лицом к лицу с мадам Роз. Казалось, что в
ее знакомой и безобразной внешности ничего не изменилось, и все-таки мадам
Роз выглядела  на  лет  двадцать  старше,  словно  некая  алхимия  времени
превратила ее в собственную мать. На мадам Роз был широкий черный плащ,  и
Ноэлли непроизвольно обратила внимание, что на нем  нет  обязательной  для
ношения желтой звезды с надписью "juden".
     Ноэлли заговорила, но старуха остановила ее, сильно сжав руку.
     - Мы можем встретиться? - едва слышно спросила мадам  Роз.  -  В  "Де
Маго".
     Не успела Ноэлли ответить, как старуха растворилась в  толпе.  Ноэлли
сразу же окружили фоторепортеры. Улыбаясь, она стала позировать им, а сама
вспоминала мадам Роз и ее племянника Исраэля Каца. Оба они  помогли  ей  в
трудную минуту. Исраэль дважды спас ей жизнь. Ноэлли спрашивала себя,  что
же нужно от нее мадам Роз. Скорее всего, деньги.
     Через двадцать минут Ноэлли незаметно ушла с выставки и  взяла  такси
до предместья Сен-Жермен-де-Пре. Целый день  хлестал  проливной  дождь,  и
теперь он перешел в холодный и мокрый снег. Когда такси  подъехало  к  "Де
Маго", Ноэлли вышла из машины и почувствовала страшный  холод.  Откуда  ни
возьмись рядом с ней появился человек в плаще и широкополой шляпе.  Ноэлли
почти сразу узнала его. Так же как и его тетушка, он внешне  изменился.  И
не только внешне. В нем появились власть и сила, которых не было раньше. С
момента их последней встречи Исраэль Кац  сильно  похудел,  глаза  у  него
ввалились. Казалось, он не спал несколько суток. Ноэлли заметила,  что  он
не носил желтую шестиконечную звезду.
     - Не будем стоять под дождем, - нарушил молчание Исраэль.
     Он взял Ноэлли за руку и провел в помещение. В кафе сидели пять-шесть
человек, все французы. Исраэль посадил Ноэлли за  столик  в  дальнем  углу
зала.
     - Хотите что-нибудь выпить? - спросил он.
     - Нет, спасибо.
     Он снял насквозь промокшую шляпу, и Ноэлли принялась разглядывать его
лицо. Она сразу же поняла, что он позвал ее сюда вовсе не для того,  чтобы
попросить денег. Исраэль тоже рассматривал ее.
     - Вы по-прежнему красивы, Ноэлли, - тихо сказал он. - Я  смотрел  все
ваши фильмы и спектакли. Вы - великая актриса.
     - Почему же вы ни разу не прошли ко мне за кулисы?
     Исраэль немного заколебался и смущенно улыбнулся:
     - Не хотел смущать вас.
     Ноэлли бросила на него удивленный взгляд, но тут же  поняла,  что  он
имел в виду. Для нее "евреи" было просто словом, которое время от  времени
появляется в газетах и совсем не затрагивает ее. А вот как, будучи евреем,
ж_и_т_ь_ в стране, где немцы поклялись стереть евреев с лица  земли,  если
эта страна еще и твоя родина?
     - Я сама выбираю себе друзей, -  ответила  Ноэлли.  -  Мне  никто  не
приказывает, с кем встречаться, а с кем нет.
     Исраэль вяло улыбнулся.
     - Не нужно растрачивать свою смелость по пустякам, - посоветовал  он.
- Нужно пользоваться ею, чтобы помогать другим.
     - Расскажите мне о себе, - попросила она.
     Он пожал плечами.
     - У меня весьма обыденная жизнь. Я стал хирургом.  Учился  у  доктора
Анжибуста. Слыхали про такого?
     - Нет.
     - Это великий специалист по операциям на сердце. Он  взял  надо  мной
шефство. Потом немцы запретили мне быть врачом.
     Исраэль слегка поднял свои красивые, изящные руки и посмотрел на  них
так, словно они принадлежали кому-то другому.
     - Пришлось переквалифицироваться в плотника.
     Она обвела его долгим взглядом.
     - И все? - спросила она.
     Исраэль удивился.
     - Конечно, - ответил он. - А что?
     Ноэлли отбросила все подозрения на его счет.
     - Ничего. Зачем я вам понадобилась?
     Он наклонился поближе и заговорил тише:
     - Хочу попросить вас об одной услуге. Один из моих друзей...
     Неожиданно распахнулась дверь, и в бистро ворвались четверо  немецких
солдат в  серо-зеленой  форме  во  главе  с  ефрейтором.  Ефрейтор  громко
объявил:
     - Achtung! [внимание (нем.)] Прошу всех предъявить документы!
     Исраэль Кац мгновенно напрягся, его лицо приняло суровое выражение  и
стало похоже на маску. Ноэлли видела, как он запустил правую руку в карман
своего плаща. Затем Исраэль глянул на узкий проход, ведущий во двор  через
кухню, но один из солдат уже приблизился к нему и перекрыл  путь.  Исраэль
торопливо сказал ей тихим голосом:
     - Отойдите от меня. Возвращайтесь  на  улицу  через  парадную  дверь.
Немедленно!
     - Зачем? - потребовала у него объяснения Ноэлли.
     В это время немцы проверяли  документы  у  посетителей,  сидевших  за
столиком около входа.
     - Не задавайте вопросов, - приказал он. - Идите!
     Секунду Ноэлли колебалась, потом поднялась на ноги  и  направилась  к
двери. В  этот  момент  солдаты  переходили  к  другому  столику.  Исраэль
отбросил свой стул назад, чтобы иметь свободу маневра, тем  самым  обратив
на себя внимания двух солдат. Они подошли к Исраэлю.
     - Ваши документы.
     Сама не зная почему,  Ноэлли  догадалась,  что  солдаты  ищут  именно
Исраэля. Она отдавала себе  отчет  в  том,  что  он,  конечно,  попытается
убежать и они убьют его. У него не было шансов.
     Она обернулась и крикнула ему:
     - Франсуа! Мы опаздываем в театр. Расплатись и пойдем.
     Солдаты  удивленно  посмотрели  на  нее.  Ноэлли  двинулась  назад  к
столику.
     Ефрейтор Шульц повернулся к ней. Это  был  розовощекий  блондин  чуть
старше двадцати лет.
     - Вы вместе с этим человеком, фрейлейн? - спросил он.
     - Ну конечно! Неужели вы не нашли себе более достойного занятия,  чем
приставать к честным французским гражданам? - зло спросила Ноэлли.
     - Прошу прощения, моя дорогая фрейлейн, но...
     - Я не ваша дорогая фрейлейн! - возмутилась Ноэлли. - Я Ноэлли Пейдж,
ведущая актриса театра "Варьете", и этот человек играет на сцене вместе со
мной. Сегодня вечером я ужинаю со своим  добрым  другом  генералом  Гансом
Шайдером и непременно расскажу ему, как вы вели себя здесь сегодня. Уж  он
вам покажет!
     Ноэлли заметила, что ефрейтор как будто бы узнал ее, но она не была в
этом уверена. Возможно, на него просто подействовало упоминание о генерале
Шайдере.
     - Простите меня, фрейлейн, - заикаясь, сказал он. - Конечно, я  узнал
вас.
     Ефрейтор повернулся к Исраэлю Кацу, спокойно сидевшему  за  столиком.
Руку он по-прежнему держал в кармане.
     - Но я не знаю этого господина.
     -  Если  бы  вы,  дикари,  ходили  в  театр,  -  заметила  Ноэлли   с
необыкновенным презрением, - так узнали бы его.  Мы  что,  арестованы  или
можем идти?
     Молодой ефрейтор видел, что на него уставились все посетители бистро.
Нужно было немедленно принимать решение.
     - Разумеется, фрейлейн и ее  друг  не  арестованы,  -  заявил  он.  -
Приношу свои извинения, если причинил вам неудобства. Я...
     Исраэль Кац взглянул на ефрейтора и холодно сказал:
     - На улице идет дождь, ефрейтор. Не мог бы кто-нибудь из ваших солдат
найти нам такси?
     - Конечно. Сейчас найдем.
     Исраэль Кац вместе с Ноэлли сел в такси, а немецкий ефрейтор  остался
стоять под дождем, провожая взглядом отъезжавшую машину. Когда  через  три
квартала такси остановилось у светофора, Исраэль  открыл  дверцу,  в  знак
благодарности крепко сжал Ноэлли руку и,  не  сказав  ни  слова,  исчез  в
вечерней темноте.
     В семь часов вечера, когда Ноэлли вошла к себе в театральную уборную,
ее поджидали там двое мужчин. Один из них  оказался  немецким  ефрейтором,
которого она встретила в кафе  после  посещения  выставки.  Другой  был  в
штатском, альбинос,  совершенно  лысый,  с  воспаленными  и  покрасневшими
глазами. Он чем-то напоминал Ноэлли несформировавшегося ребенка.  Это  был
человек старше тридцати лет,  с  лунообразным  лицом  и  высоким,  женским
голосом. Однако он обладал каким-то необъяснимым  качеством,  от  которого
становилось страшно. От него веяло смертью.
     - Мадемуазель Ноэлли Пейдж?
     - Да.
     - Я - полковник Курт Мюллер из гестапо.  Полагаю,  что  с  ефрейтором
Шульцем вы уже встречались.
     Ноэлли с безразличным видом повернулась к ефрейтору.
     - Нет... мне кажется, что нет.
     - В кафе сегодня во второй половине дня, - подсказал ей ефрейтор.
     Ноэлли обратилась к Мюллеру:
     - Я встречаю массу людей.
     Полковник кивнул головой.
     - Трудно запомнить каждого, если у вас столько друзей, фрейлейн.
     Ноэлли согласилась с ним:
     - Именно так.
     - Например, друг, с которым вы были в кафе сегодня после обеда.
     Он сделал паузу, смотря Ноэлли прямо в глаза.
     - Вы заявили ефрейтору Шульцу, что он выступает  с  вами  сегодня  на
сцене, так?
     Ноэлли бросила на гестаповца удивленный взгляд.
     - Ефрейтор, по-видимому, не понял меня.
     - Нет, фрейлейн, - возмутился ефрейтор. - Вы мне сказали...
     Полковник повернулся к нему  и  посмотрел  на  него  ледяным  взором.
Ефрейтор замолчал на полуслове.
     - Возможно, - дружелюбно заметил Курт Мюллер.  -  Так  часто  бывает,
когда человек говорит на иностранном языке.
     - Верно, - поспешно подтвердила его слова Ноэлли.
     Краем глаза она  заметила,  что  лицо  ефрейтора  стало  багровым  от
злости, но он помалкивал.
     - Извините, что зря побеспокоил вас, - сказал Мюллер.
     У Ноэлли расслабились плечи,  и  она  вдруг  почувствовала,  в  каком
сильном напряжении находилась во время разговора с полковником.
     - Ничего страшного, - ответила ему Ноэлли. -  Может  быть,  дать  вам
билеты на сегодняшний спектакль?
     - Я уже видел эту пьесу, - отказался гестаповец, - а  ефрейтор  Шульц
уже купил билет. Тем не менее благодарю вас.
     Мюллер направился к двери, но вдруг остановился.
     - Когда вы назвали ефрейтора Шульца  дикарем,  он  решил  сходить  на
вечернее представление и посмотреть, как вы играете.  Разглядывая  в  фойе
фотографии актеров, ефрейтор не нашел среди них вашего друга из кафе.  Вот
тогда-то он и позвонил мне.
     У Ноэлли сильно забилось сердце.
     - Так, для справки, мадемуазель. Если ваш друг не выступает с вами на
сцене, то кто же он?
     - Э... э... просто друг.
     - Как его  имя?  -  писклявый  голос  по-прежнему  звучал  мягко,  но
положение становилось опасным.
     - Какое это имеет значение? - спросила Ноэлли.
     - Приметы вашего друга совпадают с  описанием  опасного  преступника,
которого мы ищем. Нам сообщили, что сегодня во  второй  половине  дня  его
видели в окрестностях Сен-Жермен-де-Пре.
     Ноэлли стояла и смотрела  на  него,  лихорадочно  стараясь  придумать
что-нибудь вразумительное.
     - Как зовут вашего друга? - настаивал полковник Мюллер.
     - Я... я не знаю.
     - Ага, значит, вы не были знакомы с ним?
     - Нет.
     Он пристально посмотрел на нее, сверля своими  воспаленными  глазами.
Его взгляд казался холодным как лед.
     - Но вы же сидели с ним за одним столиком.  К  тому  же  вы  помешали
солдатам проверить у него документы. Почему?
     - Мне стало его жалко, - ответила Ноэлли. - Он подошел ко мне...
     - Где?
     Ноэлли быстро сориентировалась. Кто-нибудь наверняка видел,  как  они
вместе с Исраэлем входили в бистро.
     - У кафе. Он сказал  мне,  что  солдаты  преследовали  его  за  кражу
продуктов для жены и детей. Преступление показалось мне  столь  ничтожным,
что я... - она с мольбой посмотрела на Мюллера, - помогла ему.
     Мюллер с минуту изучал ее, а потом понимающе кивнул головой. Его лицо
выражало восхищение.
     - Теперь я понимаю, почему вы такая великая актриса.
     Он улыбнулся,  но  улыбка  тут  же  исчезла  с  его  лица.  Он  снова
заговорил, и голос его звучал еще мягче.
     - Позвольте дать вам один совет, мадемуазель Пейдж. Мы хотим ладить с
вами, французами. Мы стараемся сделать из вас наших  друзей  и  союзников.
Тем не менее каждый, кто помогает  нашим  врагам,  сам  становится  врагом
Германии. Мы поймаем вашего друга, мадемуазель, допросим его и,  смею  вас
уверить, развяжем ему язык.
     - Мне нечего бояться, - возразила ему Ноэлли.
     - Вы ошибаетесь, - произнес он едва слышно. - Вам надо бояться меня.
     Кивком головы полковник Мюллер приказал ефрейтору следовать за ним  и
направился к двери, но снова остановился.
     - Если ваш друг  даст  о  себе  знать,  немедленно  сообщите  мне.  В
противном случае...
     Он улыбнулся ей, и оба мужчины ушли.
     Обессилевшая Ноэлли опустилась на стул. Она понимала,  что  выглядела
неубедительно, но ее застали врасплох. Она была уверена, что  происшествие
в бистро уже забыто. Теперь она вспомнила некоторые рассказы  о  зверствах
гестапо, и от ужаса у нее похолодела  спина.  А  вдруг  они  действительно
поймают Каца, и тот заговорит, скажет, что они с Ноэлли старые  друзья,  и
тогда раскроется ложь об их случайной встрече. Хотя, в сущности,  все  это
не так уж важно. Если только... Ноэлли вновь пришла  в  голову  кличка,  о
которой она подумала в ресторане: _Т_а_р_а_к_а_н_.


     Через полчаса Ноэлли вышла на сцену. Она  постаралась  отрешиться  от
всего и полностью  сосредоточиться  на  исполнении  роли.  В  зале  сидела
благодарная публика, и каждый раз, когда  Ноэлли  выходила  кланяться,  ей
устраивали бурную овацию. Возвращаясь к себе в артистическую уборную,  она
все еще слышала аплодисменты. Ноэлли открыла  дверь.  На  ее  стуле  сидел
генерал Ганс Шайдер. При  виде  Ноэлли  он  поднялся  на  ноги  и  вежливо
обратился к ней:
     - Мне сообщили, что сегодня вечером мы ужинаем вместе.
     Они поужинали в "Ле Фрюи пердю" на берегу Сены в тридцати  километрах
от Парижа. Туда их отвез в блестящем черном лимузине шофер генерала. Дождь
прекратился, и ночь была прохладной и приятной. Во время ужина генерал  ни
разу  не  упомянул  о  дневном  инциденте.  Поначалу   Ноэлли   собиралась
отказаться от поездки с ним, но потом  решила,  что  необходимо  выяснить,
много ли немцы знают на самом деле и чем это ей грозит.
     Когда они закончили есть, генерал Шайдер сказал:
     - Сегодня во второй половине дня мне позвонили из гестапо и сообщили,
что вы заявили ефрейтору  Шульцу  о  предстоящем  ужине  со  мной  сегодня
вечером.
     Ноэлли слушала его, не гов