Такие слова, которые приличествуют лишь людям,  одержимым  бесовскими
чарами. Матросы  считают,  что  вы  принесете  беду,  что  вами  владеет
какое-то зло. Но не это главное.
   - Что еще? - спросил я, думая про себя о том, что  дело  плохо,  люди
все четче  начинают  ощущать  потусторонние  флюиды,  порождаемые  нашим
присутствием.
   - В Картахене ходили слухи о пропавшем "Санта-Крусе". Будто  там  был
черный колдун, наславший на флот шторм.
   - Ну и что?
   - Команда полагает, что этим колдуном мог быть сеньор Винер.
   - Напрасно вы повторяете эту чушь!
   - Возможно, но команда думает иначе. И с каждым днем она  укрепляется
в худших своих опасениях. Матросы на грани бунта.
   - Я сам выброшу за борт первого же бунтовщика, который  разинет  свой
гнусный рот!
   - Вы не знаете, что такое бунт на корабле...
   - Я знаю и не такое. И вы будете делать то,  что  скажет  Винер.  Нам
плевать на то, что думает это отребье,  и  на  то,  что  оно  собирается
бунтовать. Это у них не пройдет!
   Капитан бросил  на  меня  быстрый  взгляд,  пронзивший  меня  подобно
кинжалу. Затем он поклонился и вышел из каюты. Я разбирался  в  людях  и
знал, что этот просоленный морской волк в любом случае  будет  на  нашей
стороне.
   Интересно, откуда дошли слухи о том, что произошло на  "Санта-Крусе"?
Наверное, кто-нибудь из мерзавцев Клейменого Джека  попал  в  Картахену,
решив попытать счастья на берегу, и теперь потешает таверны рассказами о
каком-то черте, пустившем на дно сразу три корабля атлантического  флота
своими чарами.
   Следующие дни подтвердили правдивость слов капитана. Команда медленно
закипала. Они действительно были способны поднять бучу, и тогда, который
раз за последнее время, нас попытаются выкинуть за борт. Но теперь уже в
кишащие гадами и не менее страшные, чем океанские пучины, воды Амазонки.
Ох, этот чертов  святоша  Игнасио,  с  его  нелегкой  руки  неприятности
преследуют нас!
   В тот день корабль в  очередной  раз  лег  в  дрейф,  Я  спустился  в
матросский кубрик. Опасности лучше идти навстречу, а  не  ожидать  ее  с
трясущимися поджилками.
   - Наше путешествие затягивается, - объявил я, - поэтому  мы  повышаем
плату в полтора раза. Часть денег вы получите сейчас, другую часть -  по
расписке у дона Марио.
   Послышался одобрительный ропот.
   - Он заговаривает нам зубы! - крикнул из угла одноухий, долговязый, с
обожженной половиной лица матрос. - Пусть скажет, какую рыбу мы ловим  в
этом жалком ручье!
   - Это вам знать не обязательно.
   - Ну, я же говорю! Выпустить им  кишки!  Точно,  один  из  них,  этот
страшилище Винер, молится сатане, а не Господу нашему Иисусу Христу!  Он
пустит нас на дно, как пустил целый флот!
   Я вытащил из-за пояса  пистолет.  Выстрел  оглушительно  прогремел  в
небольшом помещении. Пуля впилась в доску над головой одноухого.
   - Боюсь, твоя доля достанется кому-то  другому.  Мертвецам  не  нужны
деньги, - усмехнулся я и обратился к матросам:
   - Что вам милее - звон  монет  или!  пустопорожние  причитания  этого
болтуна?
   На несколько дней огонь был притушен. Через двое суток  Адепт  указал
рукой на правый приток Амазонки, достаточно широкий для нашего  судна  и
немногим уступающий самой реке.
   - Нам нужно туда.
   Еще через три дня, когда  приток  сузился  настолько,  что  мы  стали
опасаться, как бы не посадить корабль на мель, Адепт неожиданно заявил:
   - Все! Здесь! - Он обернулся к капитану:
   - Спускайте  шлюпку  на  воду.  Мы  высаживаемся.  Капитан  удивленно
посмотрел на нас:
   - Вы убеждены, что что-то забыли в здешних местах?
   - Это уже  наше  дело.  Вы  высаживаете  нас  и  возвращаетесь  домой
немедленно.
   - Как?! - воскликнул капитан.
   - Почему?! - одновременно воскликнул и я.
   - Нам больше не понадобится корабль.
   У меня закралась шальная мысль: а  может  быть,  Адепт  действительно
сошел с ума? Остаться здесь без судна означало остаться здесь навеки.
   - Ты в этом уверен?
   - Наверняка.
   - Хорошо, - кивнул я.
   - Даже мой  приятель  Билли  Кувалда,  которому  чудилось,  будто  он
является церковной чашей для причастия, решил бы, что я сошел с  ума,  -
произнес Генри, - но я все равно иду с вами, черт бы меня побрал!
   Когда  моя  нога  ступила  на  усыпанный  камнями  берег,   я   вдруг
почувствовал, что, как бы все  не  повернулось,  я  теперь  окончательно
отрезан от своей прошлой жизни, от мира, в котором прожил больше  сорока
лет. Возврата в него мне не будет.
   Матросы, счастливые, что отделались от  нас  так  легко,  старательно
гребли к кораблю. Они, похоже, боялись, что  мы  передумаем  и  вернемся
назад.  Адепт  махнул  им  рукой,  и  один  из  них   в   ответ   только
перекрестился.

***

   Провести ночь в сельве - испытание не для слабых духом. Равно  как  и
изо дня в день идти по этой проклятой Богом земле. Но постепенно человек
привыкает ко всему. К оглушительной ночной какофонии;  скрипам,  треску,
продирающим  до  костей  крикам  загадочных  животных,   и   стрекотанию
насекомых, раз в десять более  громкому,  чем  стрекотание  наших  милых
сердцу кузнечиков где-нибудь  в  Англии,  карканью,  шелесту,  свисту  и
многому другому, чему и названия нет.
   Затрещали ветки - это пробирается в  зарослях  хищный  зверь.  Он  бы
показал, кто истинный хозяин в сельве - уж конечно,  не  эти  пришельцы,
жалкие и неуклюжие. Но у них есть пламя, они владеют огнем, а что  может
быть страшнее огня, впивающегося  в  нос,  пожирающего  шерсть?  Никакая
сила, никакие самые острые клыки и когти  не  могут  противостоять  ему.
Поэтому лучше поискать другую добычу. Ее не так трудно найти  в  кишащей
жизнью ночной сельве, особенно когда твоя поступь мягка и еле слышна,  а
движения быстры как ветер...
   Я подбрасывал в огонь всякий древесный  мусор,  который  загорался  с
явной неохотой, что при такой сырости неудивительно. Хотелось спать даже
при сильном шуме, но нельзя, погаснет костер - и мы  останемся  один  на
один с сельвой.
   На свет слетались тучи  насекомых:  мелкие  мушки,  чьи  укусы  очень
болезненны, но еще хуже было то, что они забивались в одежду, уши,  нос.
Немного отгоняло их вонючее масло, которым мы натерли кожу еще  вечером,
но все равно эти кровопийцы очень нас донимали.
   На траве вокруг нашего  небольшого  лагеря  была  проложена  веревка,
пропитанная особым составом, чтобы через нее не  могли  проползти  змеи,
которых в этих местах  водилось  невероятное  количество.  Говорят,  что
такая защита помогает и против омерзительных  пауков,  иные  из  которых
ядовиты,  а  другие  достигают  таких  размеров,  что  питаются  мелкими
птицами. Разным премудростям,  необходимыми  тому,  кто  решил  подольше
остаться живым в сельве, нас обучал проводник индеец  Мако.  Он  отлично
прижился в этом зеленом  котле,  в  котором  кипела  жизнь,  в  основном
враждебная человеку. Мако чувствовал себя  тут  уютно  и  свободно,  как
ощущали бы себя мы, находясь на улицах Лондона или  Парижа.  Индеец  был
неразговорчив и, хотя в совершенстве владел  испанским  языком,  большую
часть времени предпочитал хранить молчание. Мы выкупили его из  рабства,
пообещали деньги и свободу. Обращались мы с ним как с равным,  ничем  не
подчеркивая  разницу  в  положении.  Мако   никак   не   выражал   своей
признательности, но я знал, что он благодарен нам за это и  будет  верен
до конца.
   Мы шли уже почти две недели, неся за плечами тяжелый  груз  провизии,
боеприпасов и прочих, необходимых для выживания предметов.  В  руках  мы
сжимали мачете, которыми прорубали себе дорогу через переплетения  лиан,
побегов, корней.
   Мы продвигались довольно медленно, однако быстрее чем я поначалу  мог
себе представить. Сколько миль отделяло нас от места,  где  мы  покинули
корабль? Не знаю. Да это и не так уж важно. Пути назад нам не будет.
   Адепт так и не объяснил, зачем он отослал обратно  корабль,  даже  не
уговорившись о новой встрече. Он оставался совершенно спокойным, а мы  с
Генри нервничали. Сама мысль  о  том,  что  придется  погибнуть  в  этом
зеленом аду, нагоняла тоску. Иногда опора, на которой ты держался, чтобы
не впасть в пучину отчаяния и безумия,  раскачивалась  и  пыталась  уйти
из-под ног
   Господи, думал я бессонными ночами, мы же никогда  больше  не  увидим
людей. Здесь их просто не может быть, а обратно мы не  вернемся.  Однако
если мы и встретим здесь кого-то, то спаси  нас  Дева  Мария.  Лучше  уж
вообще всю оставшуюся жизнь не увидеть  ни  одного  человеческого  лица,
кроме собственного отражения в зеркале...
   Все изменилось. Чье-то присутствие мы почувствовали  уже  через  пять
дней пути. Что-то мелькнуло в лесу, какой-то шорох, движение - вроде  бы
ничего особенного, все привычно. Но это была не дикая кошка или  свинья,
и даже не обезьяна. Это были люди.
   - Да, за нами идут, - подтвердил наши опасения Мако.
   - Кто? - спросил я.
   - Это земли племен вагайя.
   - Они опасны?
   - Все опасно в сельве  для  белого  человека.  И  вагайи  могут  быть
опасными.
   - Опаснее, чем бунт на корабле? - усмехнулся Адепт.
   - Не все ли равно белому человеку, как умереть? - пожал плечами Мако.
- Пасть от выстрела или быть зажаренным и съеденным вагайя.
   С этим трудно было согласиться. Результат, конечно, одинаков,  но  во
втором случае процесс гораздо более мучительный.
   - Они не всегда едят людей... - Мако помолчал, продолжая идти вперед,
потом дополнил:
   - Никто не может знать, что  захотят  вагайи.  Может,  съесть  белого
человека, может, взять его в племя как талисман или Просто пропустить  и
дать ему идти своей дорогой. Все в руках Бога.
   - Ты же наверняка не веришь в нашего Бога, - сказал Генри.
   - Зато вы верите...
   С того момента прошло больше недели, но  вагайи  никак  не  проявляли
себя.
   Я держал на коленях заряженное  ружье.  Встряхнул  головой,  прогоняя
сон, ударил себя с размаху ладонью по щеке, убив дюжину  мушек.  Немного
помогло, но вскоре  сон  вновь  попытался  овладеть  мной.  Наконец  мне
удалось отогнать его и прийти в себя. Через час надо  будить  Генри,  он
должен сменить меня на посту.
   По моей спине пробежал озноб. Я обернулся, и желудок  подскочил,  как
мне показалось, к самому горлу, когда я увидел то, что скрывалось в чаще
позади меня. Темень сельвы была  усеяна,  как  небо  звездами,  блеклыми
переливающимися огоньками. Они не казались красивыми и привлекательными.
Такое лучше не видеть нигде. Мало что на земле могло бы показаться более
отвратительным  и  чуждым  человеку,  чем  энергия,  исходящая  от  этих
огоньков. Они завораживали и были способны высосать у слабого духом  все
силы. Конечно, они не могли причинить вред тому, кто выиграл поединок  с
черным богом Торком. Но все равно по моей спине будто  поползли  липкие,
холодные и скользкие пальцы.
   Огоньки эти были глазами гигантских змей - анаконд. Рядом  с  лагерем
раскинулись душные, кишащие невиданными гадами болота. Их  королевами  и
были анаконды. На этих громадных пресмыкающихся будто лежит печать  иных
реальностей, они случайные гости в нашем мире. Индейцы боятся их  больше
всего на свете и приписывают  этим  богопротивным  созданиям  магические
свойства, для чего, возможно, имеют все основания.
   Я стойко дотянул свою часть ночного караула и  растолкал  Генри.  Тот
жалобно простонал:
   -  Лучше  сразу  убей  меня,  жестокий  инквизитор,   чем   предавать
бесконечным пыткам.
   - Потом отоспишься.
   - В могиле? Ох, как тяжело! - Он присел к костру.
   - Не засни.
   - Никогда! - Генри так сладко зевнул, что меня одолели сомнения в его
искренности, и я счел необходимым посидеть с ним несколько  минут,  пока
он окончательно не очнется.
   Поход по сельве, жуткий климат, нервное напряжение - все это порядком
измотало нас. Если вагайи чувствуют себя здесь так  же,  как  я  сейчас,
зачем им вообще приходить на  этот  свет?  Впрочем,  сельва  -  их  дом,
возможно, у них совсем иное мнение о прелестях местного климата? Лето  в
Париже показалось бы им лютым морозом, похлеще русской зимы.
   С этой мыслью я и провалился в глубокий сон.  Всю  ночь  меня  мучили
дурацкие сны, содержание которых я вряд ли вспомню.  Помню  лишь  черное
небо в крупных алмазных и рубиновых звездах под ногами  и  голубую  чашу
над головой. Я почему-то четко осознавал, что голубая  чаша  -  это  моя
родная и вместе с тем какая-то иная планета. И я что-то  должен  решить.
От этого решения зависит очень  многое.  Потом  я  лечу  в  самый  центр
расколовшегося на части и вращающегося мироздания  в  головокружительном
калейдоскопе мироздания...
   - Пора в дорогу, мой друг! - расталкивал меня Адепт.
   - Все дороги ведут в Рим.
   - Наша ведет в Абраккар. Я уверен в этом.
   - А я - нет! - нахмурившись, произнес я. - Надоело!
   - Останешься здесь?
   - Хотелось бы. Устал... Хорошо, в дорогу.
   Я перекрестил себя и наступил на горло своему раздражению. Сегодня  я
чувствовал себя гораздо хуже, чем вчера.  Сколько  еще  мы  сможем  идти
вперед? Сколько еще нас будут терпеть вагайя, ни на миг  не  выпускающие
нас из поля зрения? Вот и сейчас они схоронились где-то  за  листьями  и
настороженно разглядывают нас. А мы даже  не  видим  их.  Один  раз  мне
удалось  проникнуть  мыслью  в  убогое  сознание  одного  из  них,  и  я
почувствовал страх, ожидание и любопытство. И еще  побуждения  охотника,
который идет за дичью. Адепт тоже пытался разобраться своими способами в
этой ситуации.
   - Идет борьба, -  заключил  он.  -  Она  вне  нас.  И  даже  вне  сил
Хранителя. Вокруг нас странные эфирные возмущения, готовые  перерасти  в
бурю.
   - Что это значит?
   - Не знаю. Знаю лишь, что от этого зависит наша жизнь.
   - Сколько нам осталось до цели?
   - Пока есть силы - надо идти. Может, мы и дойдем.
   Да, идти! Идти, пока не кончатся припасы, порох. Пока мы не  свалимся
замертво, и нас не проглотят эти вонючие болота, и наши тела не  обовьют
кольца анаконд. Идти, и все!  Вперед!  Под  ногами  хлюпает  вода,  рука
устала рубить. Раз - вместе с  веткой  разрублено  тело  змеи,  едва  не
ужалившей Адепта. Два - пополам развалилась огромная ядовитая лягушка...
Я проделывал все это автоматически, не задумываясь. В сельве у  человека
нет времени на  раздумья.  Его  спасает  не  изысканный  ум,  а  быстрая
реакция. Опять змея - не наступить бы. Хлюп -  вода  под  ногами.  Взмах
руки - лиана перерублена. Вперед...
   Сельва.  Взметнувшиеся  ввысь  стволы   деревьев   с   разветвленными
корнями-подпорками, в которых живет всякая живность. Кора этих  деревьев
белая и гладкая на ощупь. Отяжелевшие ветви с зелеными бородами  мхов  и
лиан, вьющихся побегов и самых разных растений образовывают свод,  через
который с трудом проникает свет,  -  жизнь  на  дне  сельвы  проходит  в
полутьме. Огнями вспыхивают орхидеи и огромные яркие цветы,  которые  не
смог бы себе представить ни один цветовод-голландец.
   Пальмы, кусты, бамбук, изредка попадались рухнувшие покрытые плесенью
стволы  деревьев.  Иногда  сельва  расступалась,  и  глазу   открывались
обширные  прогалины,  залитые  солнцем.  Но  там  не  было   пути.   Эти
пространства, пожалуй, самое страшное из всего, что здесь есть, - болота
с анакондами и лягушками, яд которых может убить человека моментально.
   Сельва - многоэтажный  дом:  внизу  живут  причудливые  крысы,  дикие
свиньи, выше - свирепые кошки, обезьяны. Птицы с ярким  оперением,  иные
из них величиной всего с полпальца, у других же только клюв  был  длиной
больше метра.
   Мы шли и шли вперед. Монотонно. Привычно. Не думая ни о чем.
   На эту мрачную проплешину мы вышли в конце дня. - Странноватое  место
- черная рыхлая земля, даже не влажная и жирная, а какая-то вязкая, и ни
одного зеленого ростка, что совершенно невероятно  в  сельве.  И  еще  -
ощущение, будто стоишь на горячей  плите.  Хотя  температура  воздуха  и
поверхности земли здесь была такая же, как и в любом другом месте.  Этот
жар имел какую-то иную природу.
   - Плохое место, - сказал Мако. - Надо быстрее уходить отсюда.
   - Мако прав, - подхватил Генри, потирая шею. - Жар здесь поболее, чем
в турецких банях.
   - Стойте! - крикнул Адепт, застывая в неподвижности. Казалось, в этот
миг он  стал  тяжелее  и,  подобно  атланту,  держащему  небесный  свод,
врастает в землю.
   - Камень брошен - жди лавины, - произнес он негромко.
   В тот же миг из зарослей посыпались индейцы. Они были  низкорослы,  с
наивными детскими лицами. Кроме набедренных  повязок,  на  них  не  было
никакой одежды. Их темные тела украшали разноцветные узоры,  в  основном
сетчатые... В руках они держали натянутые луки, высотой больше их самих,
с длинными стрелами  и  дротиками  с  костяными  наконечниками,  которые
дикари обычно смазывают ядом.
   - Не надо! - крикнул я, видя, что Генри потянулся к своему  ружью.  -
Нам их все равно не одолеть.
   - Может, испугаются выстрела? - спросил Генри.
   - Не испугаются, - возразил Адепт. - Наверняка они уже видели  ружья.
Если  ты  выстрелишь,  они  просто  убьют  нас  всех.  Можно  попытаться
договориться с ними и купить их расположение.
   Индейцы стояли молча. Мы вытащили из мешков несколько  ножей,  связки
бус. Спасибо дону Марио, не новичку в этих местах. Он предвидел подобное
развитие событий и посоветовал нам запастись всякой мелочью. Сейчас  эти
предметы могли спасти нам жизнь,
   - Скажи им, Мако, что мы пришли с миром. В знак нашей дружбы мы дарим
им эти вещи.
   Я положил бусы и ножи  на  землю.  Мако  перевел  мои  слова.  Вперед
выступил индеец, ростом пониже, чем  остальные,  в  его  черных  волосах
мелькали седые нити, что свидетельствовало о более почтенном возрасте.
   Он подобрал подарки, потом что-то затараторил на своем языке. Говорил
он минут пять.
   - Он сказал, - перевел Мако, - что  белые  демоны  пойдут  с  ним.  В
поселке племени Большая Пальма будут решать  их  судьбу.  Белым  демонам
нечего бояться. Их всего-навсего убьют, а может быть,  оставят  жить  со
всеми  почестями  в  племени,  поскольку  белые  демоны  могут  принести
индейцам силу и счастье.
   - С детства мечтал попасть на обед этим обезьянам! - воскликнул Генри
и снова потянулся к ружью, но Адепт положил руку ему на плечо.
   - Не надо. Мы идем с ними.

***

   Хижины индейцев были похожи  по  форме  на  пчелиные  ульи.  У  самой
большой, которую отвели  нам,  круглосуточно  стояла  охрана,  притом  у
одного охранника обязательно был подаренный нами нож, а у другого -  моя
шпага, которую я сдуру тащил через всю сельву.  Дикари  не  знали  права
собственности, поэтому все наше оружие и снаряжение перекочевало к  ним.
Главный старейшина, тот самый седой индеец, теперь не снимал мою  шляпу,
у других старейшин на шеях висели отнятая у нас всякая мелочь. С мизинца
Генри сорвали его любимое кольцо, от чего он едва не наделал  глупостей.
Когда пытались отнять гризрак, Мако, по просьбе Адепта, наплел, что  эта
вещь заключает в себе великое колдовство (так  оно  и  было),  убивающее
непосвященных.  После  демонстрации  фокуса  с  изображением,  никто  из
индейцев на расстоянии двух метров не приближался к Генри. У  меня  даже
создалось впечатление, что когда-то они видели нечто  подобное.  Правда,
свободы у Генри после этого не прибавилось, но ему стали таскать  всякие
деликатесы, которыми не всегда баловали  даже  главу  племени:  копченых
насекомых, жареное мясо, редкие  фрукты,  найденные  где-то  в  глубинах
сельвы.
   Можно было попытаться бежать. Не думаю, что для нас было бы проблемой
избавиться от охраны и под покровом  ночи  ускользнуть  отсюда.  Но  без
припасов и оружия смогли бы мы выжить в сельве? Да и погоня не заставила
бы себя долго ждать. Пытаться здесь уйти от индейцев  -  сущее  безумие.
Нам оставалось лишь ждать решения своей судьбы.
   Каждый день пребывания здесь можно было  сравнить  с  ножом,  который
приставлен к горлу и постепенно все глубже вонзаетс