на  лица,  сколь
плохую на имена.  Из-за  этого  постоянно  попадаю  в  глупые  ситуации,
пытаясь вспомнить, как зовут моего собеседника, и  заменяя  его  имя  на
беспомощное "уважаемый", "милейший", "любезнейший". Но, так или иначе, я
получил право приветствовать многих офицеров  и,  можно  сказать,  начал
вписываться в это боевое, сплоченное огнем и походами братство,  что  не
могло не льстить моему самолюбию.
   Когда мы с Терехиным передвигались по лагерю, то время от времени нас
окликали часовые. Дежурные офицеры, из тех, кто  не  знал  нас  в  лицо,
проверяли наши полномочия.
   - Уж очень много сюда шпионов  к  нам  от  турок  заслано,  -  сказал
Терехин - Вредят нам  как  только  могут:  взрывают  пороховые  погреба,
поджигают фуры с продовольствием и фуражом, убивают офицеров...
   Так что вы поосторожнее, Иван Алексевич. А то в случае  чего  мне  за
вас голову снимут.
   - Ничего. Не такая уж я важная фигура, чтобы за мной охотиться...
   - Все хочу вас спросить, - перевел на более  приятную  тему  разговор
мой проводник. - Как там поживает славная  Тула?  Все  кует  оружие  для
наших побед?..
   - И кует, и развлекается, - улыбнулся я, вспомнив, что и Терехина  не
миновала участь многих молодых людей, познакомившихся с мадам Флорой.  -
Вы желаете, конечно, разузнать о здоровье некоторых красоток? - позволил
я себе ехидный тон.
   - И об этом тоже,  -  потупился  капитан,  и  его  щеки  залил  яркий
румянец, характерный для неискушенных дамских угодников.
   - Дамы  процветают,  шлют  привет  боевым  офицерам,  славным  героям
Отечества.
   - Да, - вздохнул Терехин. - Нет женщин красивее, чем в Туле.
   - С этим можно поспорить,  -  возразил  я.  -  В  Воронеже  они  куда
прелестнее.
   Терехин мне что-то ответил, но я не расслышал, поскольку остановился,
будто наткнувшись на невидимую преграду. Мое внимание  привлекла  группа
гусар. Я мог поклясться, что лицо одного из них было мне знакомо. Притом
знакомство это состоялось при весьма необычных обстоятельствах.
   - Что вы увидели там интересного, друг мой? - тронул  меня  за  плечо
Терехин.
   - Я не вполне уверен, но мне показалось, что  я  встретил  знакомого.
Один из тех офицеров.
   - Вполне возможно. Мы можем догнать их и проверить это.
   - Нет, не надо. Этот не из тех людей, с которыми бы мне хотелось  еще
раз сидеть за одним столом...
   Да, действительно, еще раз отужинать с этим человеком мне не хотелось
бы. Хотя бы  потому,  что  в  этом  случае  меня  мучили  бы  неприятные
воспоминания о том, что произошло несколько месяцев назад  после  такого
"дружеского" застолья. Ибо  офицер  этот  был  не  кто  иной,  как  отец
Пафнутий,  исчезнувший  с  постоялого  двора  после  убийства   поручика
Никитина..."

***

   Часы показывали полпятого  утра,  Володька  сидел  в  кресле  в  моем
кабинете, дымил трубкой. Тоже мне Шерлок Холмс.
   Я стоял у окна.  Внизу  вихрь  кружил  над  асфальтом  мелкий  мусор,
обрывки  газет.  Маленький  смерч,  будто  живой,  полз   по   тротуару.
Занималась заря. Здание УВД располагалось на возвышенности, с четвертого
этажа открывался вид почти на весь город, на  его  неровный,  изломанный
заводскими трубами, телебашней, покосившимися колокольнями силуэт.
   Я ненавидел этот город. Я ощущал в нем врага. Мне  казалось,  что  он
наполнен черной зловещей энергией, но никогда я еще не чувствовал  ее  с
такой силой, как сейчас. Я ненавидел этот город всей душой, поскольку за
его монотонными, зевотными  буднями  за  тягучей  провинциальной  скукой
можно было различить звериный оскал.
   Город из  года  в  год  занимал  первое  место  во  всем  регионе  по
насильственным преступлениям. Специалисты пытались  изучать  причины  (а
какие тут причины - город и город), власть предержащие снимали стружку с
милиции, прокуратуры, и все без какого-либо видимого эффекта.  Ничто  не
помогало. И  преступления-то  были  не  крутые,  мафиозные,  все  больше
"бытовуха" - обычная  житейская  гнусь...  Муж  отрезал  жене  голову  и
застрелил из зарегистрированного охотничьего ружья "ИЖ" двоих  маленьких
детей...  Хронический  алкаш  полил  сожительницу  спиртом  "Ройяль"   и
поджег... Двое двенадцатилетних  мальчишек  из  анатомического  интереса
задушили одноклассницу. И так далее, все в том же духе. Без причины,  по
дури, по  пьяни  да  от  тоски  творились  воистину  жуткие  действа.  С
ностальгией вспоминался мне сельский райотдел,  начальником  которого  я
работал каких-то два года назад. Народ там дрался больше не по злобе,  а
для интересного времяпрепровождения, убивали друг друга редко, а крали в
основном колхозных свиней да фермерский инвентарь. Здесь все по-иному.
   Да я ненавидел этот город.  Именно  здесь  от  меня  ушла  Светка,  с
которой я прожил десять лет. Здесь в меня стреляли  из  обрезов,  тыкали
ножами. Здесь двое подонков, уложившие  насмерть  солдата  из  войсковой
части и забравшие его автомат, убили моего заместителя, когда он пытался
задержать их, а потом я расстрелял  их  как  бешеных  псов  из  автомата
"Калашникова".,. Да мало ли что было...
   - Интересно, откуда он  все-таки  взялся?  -  прервал  мои  невеселые
размышления Вололька.
   - А кто его знает.
   - Надо устанавливать его личность и связи. Представляешь,  какой  шум
поднимется. Газетные заголовки: "Ритуальные убийства",  "Прокуратура  не
хочет видеть истинных виновников трагедии".
   - Я уже думал об этом... Личность мы установим без  труда.  Наверняка
он судимый, так что или наш информцентр, или главный информцентр МВД  по
дактилокарте нам даст всю раскладку.
   - Надо тогда послать в Москву кого-то в командировку. По почте бумаги
будут неделями ходить.
   - Найдем кого послать.
   ... В  нашем  информцентре  никаких  сведений  на  подозреваемого  не
содержалось. Ждать  же  ответа  из  ГИЦ,  посылать  туда  сотрудника  не
пришлось. Утром  в  мой  кабинет  зашел  старший  оперуполномоченный  из
отделения  по  раскрытию  особо  тяжких  преступлений  и  сообщил,   что
прекрасно знает бродягу.
   - Я еще в райотделе работал, - сказал оперативник. -  Где-то  полгода
назад его в  дежурку  привели.  Бомж.  Полаялся  на  улице,  кажется,  с
доцентом нашего мединститута. Хотели дело по хулиганству возбуждать,  но
потом прикинули - на пятнадцать суток  и  то  с  трудом  история  тянет.
Отправили мы его в приемник-распределитель. И нате - объявился, зараза.
   - Бери машину и двигай в  райотдел  и  в  приемник-распределитель  за
документами, - велел я.
   Вскоре передо мной лежала тонкая папка с материалами. Фотографии -  в
фас, в профиль, протоколы задержания, объяснения, справки о судимости. Я
взял фото. Впалые щеки, гладкое, рыбье, какое-то  обтекаемое  лицо...  И
тот же цепкий взор человека, привыкшего  замечать  все  и  видеть  людей
насквозь. Ничего  общего  с  обычными  равнодушно-рас  сеянными  взорами
бродяг, которых гонит злой ветер по просторам матушки-Руси.
   "Ян Георгиевич Бунаков, 1954 года рождения, уроженец и житель  города
Твери, образование среднее, не судим, временно не работает".
   "21 января с.г. в  19:40  гражданин,  назвавшийся  Бунаковым  Я.  Г.,
приставал на улице к гражданину  Сотнику  Г.  И.,  доценту  медицинского
института. Бунаков был задержан  подоспевшими  гражданами  и  патрульным
нарядом милиции в составе младшего сержанта А.  С.  Павлова  и  рядового
милиции И. Н. Смольяненко".
   "В возбуждении уголовного дела по ч. 1 ст. 206 УК РСФСР (хулиганство)
отказать за отсутствием состава преступления".
   "Я. Г.  Бунаков  направлен  в  приемник-распределитель  для  лиц  без
определенного места жительства. Освобожден 2 февраля с.г.".
   Я набрал Володькин номер. Он поднял трубку.
   - Слушаю.
   - Давно не виделись.
   - Уже полтора часа.
   - Что делаешь?
   -  Сижу,   настукиваю   на   машинке   постановление   о   назначении
судебно-медицинской экспертизы.
   - Зайди ко мне. Мы кое-что узнали про бомжа. Если, конечно, тебе  это
интересует.
   - Конечно, интересует. Страсть люблю подобные истории.
   В ожидании Володьки я принялся  за  чтение  рукописи.  Она  почему-то
притягивала меня как магнит.

***

   "Встреча с убийцей поручика Никитина сильно подействовала на меня,  Я
невпопад отвечал на вопросы Терехина, поскольку мысли  мои  были  заняты
воспоминаниями о памятной встрече на постоялом дворе. Так убийца это или
нет? Очень уж невероятно, чтобы святой отец вдруг решил  посвятить  себя
военному ремеслу, да еще сразу был произведен в офицеры.
   О таком мне еще слышать не доводилось... С одной  стороны,  я  вполне
мог обознаться. Ведь отца Пафнутия видел лишь в полутьме, да  и  был  он
тогда с рыжей бородой. Сколько на свете  похожих  людей!  Я  сам  знавал
одного купца, вылитого Петра Третьего, но это отнюдь не значило, что  он
таковым  и  являлся.  С  другой  стороны,  лицо   батюшки   было   очень
выразительным, такое трудно спутать с кем-то, а уж тем более забыть.
   Этот здоровенный горбатый нос - вот уж действительно такой  встретишь
нечасто!
   Нет, все-таки не он,  подумал  я  с  раздражением.  Не  может  такого
случиться. Я вновь припомнил виденного мельком гусара. Гусар как гусар -
ментик, доломан малинового цвета...  Малинового?  Я  похолодел.  Как  же
сразу не додумался? Гусарские полки носят форму какого-то  определенного
цвета.  Малиновый  -  отличительный  для  Воронежского.  И  погибший  на
постоялом дворе поручик Никитин  носил  точно  такую  же  форму.  Отсюда
следует... Ну да, батюшка убил поручика, чтобы занять его место!
   В моей памяти всплыли  рассказы  Терехина  о  проникновении  турецких
шпионов в русский лагерь. Возможно, этот таинственный лжегусар здесь для
того, чтобы помогать нашему противнику.
   "Да брось ты. - Голос разума вновь заговорил во мне. - Это напоминает
досужие рассказы, а то и мужицкие сказки. Ну,  совпадают  полк,  звание.
Все это может быть чистой случайностью, помноженной на мое  необузданное
воображение... Может, мое сознание играет со мной злую шутку  и  досужие
домыслы кажутся истиной. Надо плюнуть на все это и  заняться  чем-нибудь
дельным".
   Но ни о чем другом я думать не мог. Успокоить себя  не  удавалось.  Я
все  больше  укреплялся  в  мысли,  что  мне  надлежит   незамедлительно
проверить свои подозрения. Как - это мы посмотрим.
   Перво-наперво я решил отыскать лже-Никитина и  потихоньку  проследить
за ним. Мой проводник Терехин оказался человеком весьма  наблюдательным.
Его сразу заинтересовало то, что я проявляю слишком  большой  интерес  к
какому-то гусару. Пришлось покривить душой и наплести ему  заведомую  не
правду.
   -  Все  дело  в  том,  уважаемый  Петр  Васильевич,  что  сей  офицер
напоминает мне одного родственника, с которым мы в давней ссоре.  Обязан
вас предупредить, что кузен ничего не должен знать обо мне,  иначе  дело
кончится скандалом, а я предпочел бы отложить подобное занятие до мирных
времен.
   - Весьма разумно с  вашей  стороны,  -  понимающе  кивнул  доверчивый
капитан.
   Мы шли по лагерю, и в этот момент Господь, будто карая за вынужденную
ложь, поднял прямо передо мной кучу земли  и  осколков  камней,  оглушил
громом и ослепил яркой молнией. Тут же я понял, что силы небесные  здесь
совершенно ни при чем. Просто заговорили  во  весь  свой  могучий  голос
пушки янычар.
   - Ложись! - крикнул капитан. Мы оба упали как подкошенные,  а  вокруг
свистели ядра.
   - И долго это продлится? - спросил я, приподнимая голову.
   Мне вовсе не улыбалось ползать на брюхе под вражескими ядрами - этому
противилась вся моя натура. Терехин не расслышал моего вопроса, так  как
в нескольких метрах от нас разорвалась артиллерийская граната.
   Мне пришлось вторично обратиться к нему и прокричать во весь голос;
   - Я спрашиваю, когда это кончится?
   - Потерпите, Иван Алексеевич, потерпите. Даст Бог, скоро  перестанут.
Все обойдется... Все обойдется...
   Я удивленно взглянул на Терехина, меня поразило, что "все  обойдется"
он повторил несколько раз, как заклинание или молитву. Тут я увидел  то,
чего никак не ожидал: зрачки  у  Терехина  были  расширены,  в  лице  ни
кровинки. И я понял, что  капитан  боится!  Да  еще  как!  Он  судорожно
крестился после каждого взрыва и при этом  странно  позевывал,  будто  в
легких у него не хватало воздуха. Увидев этот плохо скрываемый страх,  я
вдруг и сам  испугался.  Даже  не  столько  свиста  ядер  и  взрывов.  Я
испугался своего страха. Того, что он мог сделать со мной, превратив мое
крепко сбитое, здоровое тело в трусливо трепещущую плоть.
   И тогда я, пересилив себя, встал в полный рост,  отряхнул  колени  и,
отвернувшись   от   Терехина,   стал    из-под    руки    смотреть    на
конно-артиллерийскую роту, прямо с марша разворачивающую все  двенадцать
орудий, среди которых мой взгляд сразу выделил шесть шестифунтовых пушек
и столько же  четвертьпудовых  единорогов  -  гладкоствольных  орудий  с
особой конической зарядной камерой, которые соединяли в себе качества  и
пушек, и гаубиц, стреляли и ядрами, и гранатами, и картечью.
   Надо сказать, что в артиллерии я разбираюсь  неплохо  и  мог  бы  без
особого  труда  заменить  любого  из  четырнадцати   человек   орудийной
прислуги. Начинал я свою инженерную карьеру с литья пушечных стволов,  а
на полигоне даже лихо управлялся с банником и пробойником для единорога,
будучи "номером первым" в расчете, и  уж  никогда  не  путал  пальник  с
гандшпугом, на чем постоянно подлавливают новичков.
   Конная рота, быстро развернувшись, ответила неприятелю огнем.  Османы
же  сосредоточили  свою  пальбу  на  наших  незащищенных   естественными
укрытиями орудиях. Им удалось повредить одну из пушек,  но  точный  залп
сразу одиннадцати орудий  угодил  в  пороховой  магазин  по  ту  сторону
крепостной стены, подняв на  воздух  и  неприятельскую  батарею,  и  всю
орудийную, прислугу. Это был, клянусь  головой,  блестящий  залп!  Такой
удачной стрельбы я еще не видывал.
   Я искоса взглянул на своего  провожатого,  который  стоял  уже  подле
меня. Капитан смотрел куда-то вдаль, что-то  бормоча  себе  под  нос.  Я
прислушался к его словам и уловил следующее:
   - ...не могу после Очакова. Не  могу!  Когда  гранатой  сразу  восемь
человек положило... Я их всех знал, всех! Это были мои солдаты. А  потом
и меня шарахнуло, да так, что до сих пор не могу  опомниться.  Проклятый
колотун... Это как припадок падучей. Ничего не могу с собой поделать...
   Уже  позже,  вечером,  когда  я  сидел  в  палатке  и  ел  безвкусный
солдатский ужин, мной овладел запоздалый страх. Мне  представилось,  что
одно из ядер попадает в меня, рвет на клочки мое несчастное  тело,  меня
захлестывают боль, темнота. И тогда... Тогда моя душа  уже  блуждала  бы
сейчас в потустороннем, неизведанном, пугающем мире, и  неизвестно,  что
бы перевесило  на  весах  Всевышнего  -  мои  грехи  и  грешки,  хоть  и
несерьезные, но многочисленные, или мои добродетели, в свою очередь тоже
не особенно серьезные и далеко не столь многочисленные.  Да,  я  мог  до
срока покинуть эту землю на горе себе и близким. А зачем? Чтобы показать
всем свое мальчишество? Кому бы я что доказал? Тоже мне  герой  встал  в
полный рост, мол, ничего не боюсь, все нипочем. Дурак!
   Аппетит пропал. Я отодвинул тарелку.  Липкий,  неприятный  страх  все
более овладевал мной. Я понимал: чтобы  стать  настоящим  воином,  нужно
преодолеть и Детскую браваду, и  этот  мерзкий,  позорный,  унизительный
страх.  Смогу  ли?  От  мальчишества  я,  как  мне  представлялось,  уже
избавился...
   Правда, дальнейшие события показали, что с этим все обстояло как  раз
наоборот.
   - Ужинаете, мой друг? - спросил появившийся Терехин.  Он  внимательно
посмотрел в мое лицо, и в его глазах, как мне показалось, было понимание
и сочувствие. - Могу предложить кое-что. Бодрящ сей напиток и целителен.
   Он извлек большую флягу, вытащил из-за койки небольшие  стаканчики  и
налил в них темную жидкость.
   - Первая переделка -  самая  тяжелая.  Лучшее  средство  -  стаканчик
доброго напитка.
   Конечно же, одного стаканчика не хватило. За ним  последовал  второй.
После третьего пришло тепло и благостность.
   - Я узнал фамилию того офицера, - сказал Терехин, наливая  еще  и  не
обращая внимания на мой не слишком убедительный протест.
   - И как же его зовут? - спросил я беззаботно, но тут  же  меня  будто
окатило холодной волной.
   - Никитин его фамилия. Федор Васильевич...
   Легче всего было бы плюнуть на лже-Никитина и заняться своими делами.
Шпион или не шпион - поди разберись. Не мое это дело. Но  так  поступать
было  бы  негоже.  Попросту  сказать   -   бесчестно.   Ведь   если   он
злоумышленник, то от него может  исходить  угроза  нашим  войскам.  Один
такой враг может принести столько  бед,  сколько  не  принесет  и  целый
неприятельский полк. Значит, если я оставлю его в покое - это пойдет  на
пользу туркам и во вред  нашему  государству.  Можно  было  бы  пойти  к
начальству и доложить обо всем, но возникала  пренеприятная  возможность
быть поднятым на смех, а то и самому быть заподозренным в  неблаговидных
делах. Кроме голословных утверждений и честного  слова,  у  меня  ничего
нет. Да и человек я здесь новый.
   Таков примерно был ход моих рассуждений. Но,  кроме  того,  по  годам
своим я еще был довольно легкомыслен и неискушен  в  подобных  делах.  К
тому же голова  моя  была  забита  мечтами  о  славе,  подвигах,  звании
спасителя Отечества. В нее лезли  настырные  и  глупые  картины,  как  в
императорском дворце мне вручают высший орден, высокие особы взирают  на
меня с уважением и благодарностью, а после сам князь Потемкин берет меня
за руку и доверительно шепчет: "Да, брат, если бы не ты..." И государыня
- она тоже  улыбается  мне...  Нет,  разумом  я  понимал,  что  все  это
несуразица,  ничего  этого  не  будет,  зато  неприятности  могут   быть
превеликие. Но  куда  там  -  доводы  рассудка  не  могли  обуздать  мои
устремления. И я решил в одиночку разобраться с  лжегусаром  и  изыскать
доказательства государственной измены!
   Да, я был глуп, это несомненно. И вместе с  тем  оказался  прозорлив,
ибо  эти  мальчишеские  честолюбие  и  мечтательность  вовлекли  меня  в
невероятные события, в результате коих я стал тем, кем есть  сегодня,  и
ни разу не  пожалел  об  этом.  Короче,  опять  вторглось  в  мою  жизнь
Провидение, на сей раз в  виде  моей  взбалмошности  и  несерьезности  -
качеств,  которые  я  столь  долго  пытался  изжить   под   руководством
разлюбезнейшего друга и учителя Осиповского,
   Для  начала  я  задумал  установить  за   лже-Никитиным   наблюдение.
Благодаря выросшим у меня усам, внешность моя  претерпела  за  последнее
время сильные изменения, и я смел надеяться, что он меня не  узнает.  Да
еще и физиономия моя была далеко не столь выразительна, как у него.
   Следующий вечер был тих и красив. Закатное солнце озарило небо  алыми
лучами. Хотелось бы сказать - кровавыми, но не такие сравнения подходили
к моменту. Что-то потустороннее,  притягательное  было  в  этих  красках
вечернего неба -  нечто  свидетельствующее  о  том,  насколько  ничтожны
человеческие помыслы, войны, интриги пред величием этого Божьего мира. Я
был занят сразу тремя делами - любовался пейзажем, беседовал с Терехиным
и не забывал высматривать с нашего  удобного  для  этих  целей  местечка
лже-Никитина.
   В этот час костровые раскладывали  дрова  в  ямах,  раздували  огонь,
водоносы таскали от Дуная воду, предназначенную для приготовления ужина.
ЛжеНикитин восседал около одного из костров,  рассеянно  ковыряя  палкой
землю. О чем он думал? Эх, если бы знать это! Время от  времени  к  нему
подходили какие-то личности и,  перебросившись  двумя-тремя  словечками,
исчезали в темноте. Ничего необычного в этом не было. Офицеру приходится
решать множество вопросов, беседовать со многими людьми. Как угадаешь, с
кем из этих людей связывали его темные делишки?
   Наконе