- Надеюсь, здесь мы этого не допустим. А вообще для надежности  можно
разместить следующую партию "товара" на  линкоре  "Адмирал  Алексеев".  Уж
там-то он будет в полной безопасности.
     У Врангеля, несмотря на давнюю, непроходящую  усталость  и  бессонную
ночь, настроение было приподнятое, эйфорическое, и он не  хотел  поднимать
сейчас вопрос, чего это вдруг  неизвестно  откуда  появившийся  американец
надумал помогать белому движению, да еще в  размерах,  превышающих  всякое
разумение. Какая ему в этом выгода и какой личный интерес? Что он есть, не
может не быть, генерал не сомневался. Но об этом будет время поговорить  и
позже, соглашаться или нет на предложенные условия, спорить и торговаться,
а сейчас было достаточно и того, что есть - ощущения свалившегося с сердца
камня, веры, что и дальше теперь все будет хорошо. Пусть и  трудно,  но  к
трудностям не привыкать. В  восемнадцатом  году  было  не  легче.  Исчезло
тоскливое чувство бессилия и безысходности, а остальное  не  страшно.  Его
состояние можно  было  сравнить  с  чувствами  человека,  уже  на  эшафоте
получившего Высочайшее помилование. Замену повешения на каторгу.
     Ньюмен, понимая это, держался раскованно  и  благодушно,  словно  сам
получил внезапно дорогой подарок. Извлек из  крокодилового,  с  золочеными
уголками  портфеля  квадратную  бутылку  редкого,  якобы  пятидесятилетней
выдержки, шотландского виски с винокуренного заводика, поставляющего  свою
продукцию ко двору британских королей не то пятьсот, не  то  шестьсот  лет
подряд.
     -  Одним  словом,  где-то  между  их  Хартией  вольностей   и   вашей
Куликовской   битвой   начали   свой   бизнес,   -   сказал    американец,
продемонстрировав глубокие познания в мировой и российской истории.
     Генерал сделал два мелких глотка, из  вежливости  почмокал  губами  и
состроил понимающее лицо. Шедевр, мол...
     - А вы что, настолько интересуетесь Россией, что и  дату  Куликовской
битвы знаете?
     - Отчего же нет? Уж если я чуть не весь словарь Даля наизусть выучил,
то сотню-другую дат... Вы  же,  к  примеру,  помните,  когда  сражение  на
Каталаунских полях состоялось?
     -В 451 году, - машинально ответил Врангель. - Так  мне  по  должности
положено, а вас что заставило?
     - Будем считать, что любопытство. Язык изучил, потому  что  вообще  к
лингвистике склонен, а раз язык знаешь, книги начинаешь читать, что с  ним
еще делать? Начитавшись Лермонтова, Достоевского и Ключевского, не  можешь
больше относиться к этой стране как к чужой. Тем более  что  Америка  ведь
довольно скучная страна, по сравнению с ней Россия - как чужая планета.  А
итогом всего явилось мое нынешнее путешествие и эта вот беседа. Не  правда
ли, странно, Петр Николаевич, что желание  никому  неизвестного  юноши  из
Сан-Франциско  двадцать  лет  назад  изучить  русский  язык  теперь  может
способствовать спасению великой державы? От каких пустяков зависят  подчас
судьбы мира, а?
     - Да уж, пути Господни неисповедимы, - согласился Врангель, отодвигая
от себя рюмку.
     - Неужели  не  понравилось?  -  простодушно  изумился  американец.  -
Впрочем, конечно, без содовой и льда... Хотя  сами  шотландцы  содовой  не
признают, предпочитают разбавлять виски чистой родниковой водой.
     - Нет, совсем не плохо. Есть этакое своеобразие,  оригинальный  вкус,
просто я избегаю крепких напитков...
     - Ну не бывает же правил  без  исключений.  Сегодня  такой  повод!  А
может, прикажете подать водки, и выпьем мы с вами как  следует.  За  успех
нашего безнадежного предприятия... - и громко засмеялся своей шутке.
     - Рад бы, как во времена  гвардейской  молодости,  но  увы...  Сердце
после  тифа  беспокоит,  и  голова  нужна  постоянно  свежая.  Разве   что
шампанским могу компанию поддержать.
     Откупорили бутылку, чокнулись, послушали тонкий, долго  не  стихающий
звон. Чтобы отвлечься, Врангель  стал  вдруг  вспоминать  свое  участие  в
японской войне, а Ньюмен  сказал,  что  побывал  на  англо-бурской  и  еще
кое-где,  чем  значительно  поднял  свой  авторитет  в  глазах   генерала.
Естественным образом перешли к перипетиям войны нынешней.
     - Что меня у  вас  удивляет,  Петр  Николаевич,  так  это  абсолютная
безответственность высшего командования. Русский генерал может  отказаться
выполнить приказ  старшего  начальника,  может  его  публично  оспаривать,
равнодушно наблюдать, как неприятель громит соседа, и не прийти на помощь.
Это очень неправильно...
     - Зачем же обобщать, - обиделся Врангель, принявший слова гостя и  на
свой счет тоже. Он ведь резко конфликтовал с Деникиным и по военным, и  по
политическим вопросам, добивался его  смещения,  -  кроме  того,  надо  же
учитывать специфику гражданской войны...
     - Не в гражданской войне дело. То же случалось и на германской, и  на
японской, и на всех прочих. Не обижайтесь, но причина в  том,  что  Россия
все-таки держава военно-феодальная.  И  названные  мной  особенности  суть
пережитки феодального устройства, не слишком изменившиеся со времен  битвы
на Калке. У немцев бы вам поучиться... Ну, Бог даст, этот вопрос  мы  тоже
порешаем в свое время...
     Часы в углу кабинета, равнодушно махавшие маятником со времен обороны
Севастополя, больше полувека подряд, прозвонили три раза. - О, как  поздно
уже! - поразился Ньюмен. - Утомил я вас, простите  великодушно.  Позвольте
откланяться. Завтра я, если не возражаете,  заеду  к  вам  часиков  так  в
одиннадцать. Тогда  и  поговорим  серьезно,  по-деловому.  Не  возражаете?
Других планов у вас нет?
     - Если бы даже и были,  нетрудно  и  поменять.  У  меня  к  вам  тоже
найдется несколько вопросов...
     Генерал лично проводил гостя вниз по лестнице и вышел с  ним  в  сад.
Густо пахло можжевельником,  высокие,  в  два  человеческих  роста,  кусты
которого образовывали темную прямую аллею. Трещали цикады, и  опускающаяся
к горизонту луна освещала зеленоватым светом вытертые мраморные плиты.
     С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато,  голова  слегка
кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще.  Больше-то  ему,  не
роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это
совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.
     Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:
     - А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец  князя  тьмы?  Как-то
странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки,  без  условий...
Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если  речь
пойдет о моей душе  -  пожалуйста!  Эту  цену  за  освобождение  Родины  я
заплатить согласен...
     Ньюмен весело  рассмеялся,  хлопнул  генерала  по  мягкому  парчовому
погону с черным зигзагом и тремя  звездочками.  Выглядел  он  куда  пьянее
Врангеля.
     - Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три
тонны презренного металла?  Многовато  будет.  Да  и  тем  более  в  таком
варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в  богословии,
но  думаю,  что  Господь   имел   бы   все   основания   признать   сделку
недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство...  Помнится,
в одном из Евангелий сказано: "Больше сея любви никто же не имать, да  кто
душу свою положит за друга своя". Нет, для дьявола это была бы  невыгодная
сделка... - Он опять рассмеялся и начал прощаться. - Подождите, я  провожу
вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.
     - Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а
может, вместе поедем? Там  еще  добавим.  Я  вас  с  женой  познакомлю,  с
друзьями... Чудесно время проведем.
     Еле-еле генерал сумел  усадить  разгулявшегося  гостя  в  автомобиль.
Дождался,  когда  скроется  за  поворотом  отблеск  фар  на  брусчатке,  и
медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке
лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни  американского
парохода...



        Глава 4

     На прием к Врангелю  Новиков  собрался  лишь  на  третий  день  после
прибытия в белый Крым. Он специально решил не спешить, нужно было  сначала
хоть немного обжиться в новой для  себя  обстановке.  Впрочем,  новой  она
могла  показаться  только  на  первый  взгляд,  а  чем  больше  он  в  ней
осваивался, тем  больше  знакомых  черт  всплывало  из-под  верхнего  слоя
повседневности.
     Мало того, что очень многое начинало восприниматься  как  знакомое  и
почти  родное  при  воспоминании  о  старых   кинокартинах,   фотографиях,
открытках, когда-то прочитанных  книгах,  но  еще  чаще  Андрей  испытывал
пронзительно-грустное чувство  узнавания  эпизодов  собственного  детства,
мелких и мельчайших деталей, казалось бы, давно и прочно забытых.
     В начале пятидесятых годов, оказывается, сохранялось еще очень многое
из реалий нынешней жизни, особенно в маленьких провинциальных городах, где
Андрею приходилось бывать в гостях у родственников отца.
     И, бродя по улицам Севастополя, он вдруг ярко и отчетливо вспоминал -
то пыльный, мощенный булыжником переулок и запах дыма от летних  печек  во
дворах, на  которых  тогда,  по  причине  отсутствия  газа  и  дороговизны
керосина для примусов, готовили обеды, то  надраенную  бронзовую  табличку
"Для писем® и га-зет®" над прорезью в  двери,  то  особой  формы  латунную
дверную ручку или деревянные ставни с кованой железной  полосой  и  болтом
для запирания на ночь... Да и просто старые, кривые,  пожухлые  от  летней
жары акации, которые с шестидесятых годов вдруг  перестали  высаживать  на
городских улицах, непонятно почему. Милые такие, трогательные  детали,  но
за  день  бесцельного  хождения  по  улицам  их  набиралось  множество,  и
Севастополь в  отдельных  своих  частях  постепенно  становился  таким  же
близким, как запечатленные в  памяти  уголки  Геленджика,  Пятигорска  или
Сухуми...  Так  отчего-то  нравившиеся  ему   в   детстве   именно   своей
"старинностью", будто он догадывался о будущем возвращении в  безвозвратно
потерянный для всех остальных мир.
     Гораздо большим потрясением оказалось знакомство с населяющими  город
людьми.
     Новикова поразила невероятная концентрация  в  не  таком  уж  большом
городе умных, интеллигентных, несмотря  на  тяготы  гражданской  войны,  -
независимых и гордых лиц. Только здесь он окончательно убедился, насколько
изменился за послереволюционные годы фенотип народа,  к  которому  он  сам
принадлежал. Ведь даже в Москве в семидесятые  и  восьмидесятые  годы  он,
живший в окружении людей со  сплошь  высшим  образованием  и  занимавшихся
исключительно   интеллектуальной   деятельностью,   редко-редко   встречал
подобное. А если и да, то как раз среди чудом уцелевших и доживших,  вроде
старого, как Мафусаил, преподавателя латыни...
     Он даже  сказал  сопровождавшей  его  в  прогулках  Ирине,  что  Крым
является сейчас неким "Суперизраилем", в смысле пропорции  образованных  и
талантливых людей на душу населения.
     - Создать здесь соответствующие бытовые и экономические условия,  так
Югороссия процветет исключительно за счет интеллектуального потенциала  не
хуже, чем Венеция эпохи дожей или Тайвань... Вон, посмотри, - он кивнул  в
сторону группки молодых людей в студенческих фуражках, о чем-то  оживленно
спорящих под навесом летнего кафе. - Из  них  половина  наверняка  будущие
Сикорские или Зворыкины...
     Неизвестно, из чего Новиков сделал вывод именно о  таком  направлении
дарований этих юношей, но лица у них действительно были хорошие,  открытые
и умные, а главное, даже на исходе гражданской войны они оставались именно
студентами, а не командирами карательных отрядов, сотрудниками  губернских
ЧК или секретарями уездных комитетов РКСМ. Следовательно, имели  иммунитет
к охватившей Россию заразе.
     И таких людей попадалось им достаточно много. То есть - освобождать и
строить новую Россию было с кем. Оставалась главная трудность. Для решения
ее Новикову предстояло вновь напрячь все свои способности психолога, а кое
в чем припомнить и навыки товарища Сталина, с которым  они  не  так  давно
пытались переиграть Великую Отечественную войну.
     И снова они, пять мужчин и четыре женщины (из которых две являлись  в
какой-то мере инопланетянками), оказались вброшены волей неведомых сил и с
неизвестной целью в Реальность, пока еще ничем не отличающуюся  от  тысяча
девятьсот двадцатого года по Рождеству Христову. На самом ли деле это  так
или снова их окружает вымышленная кем-то действительность, еще  предстояло
узнать.
     Удастся им воплотить в  жизнь  свой  план  или  нет  -  пока  сказать
невозможно, однако делать то, что задумали, нужно в любом случае. Они,  за
исключением Олега  Левашова,  имеющего  собственные  взгляды  на  проблемы
социализма, решили попытаться дать России еще один шанс.
     А для этого  необходимо  сделать  своим  союзником  последнего  вождя
антибольшевистской России - генерала Врангеля.
     Безусловной  удачей  было  то,  что  им  удалось   уйти   из   Замка,
операционной базы пришельцев-форзейлей, не просто так, голыми, босыми и  с
котомкой за плечами, а вместе с пароходом, трансатлантическим  лайнером  в
тридцать тысяч тонн, внешне похожим на знаменитый "Титаник". На "Валгалле"
можно было без особых лишений прожить жизнь, оказавшись  даже  в  мезозое.
Корабль  их  был  оснащен  всякими  интересными  приспособлениями,   вроде
молекулярного дубликатора  и  установки  внепространственного  совмещения.
Конечно, проще всего - удовлетвориться имеющимся и провести остаток дней в
том времени,  куда  довелось  попасть,  наслаждаясь  покоем,  комфортом  и
непредставимым для всех прочих обитателей Земли  богатством.  Но...  какой
нормальный русский интеллигент оказался  бы  в  состоянии  существовать  в
эмиграции, зная не только то, что  происходит  в  твоей  стране  в  данный
момент, и то, что произойдет с ней в ближайшие шестьдесят  лет,  а  еще  и
сознавая, что ты в силах был, но не  захотел  все  это  предотвратить.  И,
таким  образом,  все  60  или  100  миллионов  жертв  (кто  как   считает)
приходятся, прямо или косвенно, и на твой счет тоже...
     Петр Николаевич оказался похож на свои  фотографии  не  больше  и  не
меньше, чем любой сорокалетний человек. Правда, на снимках он  не  пытался
скрыть, что позирует все-таки для истории, а не для семейного альбома.
     Разговор у них получился полезный и плодотворный,  причем  Новиков  с
долей неприятного удивления  заметил,  что  привычки  и  характер  Сталина
застряли у него не только в памяти,  но  и  в  подсознании.  То  есть  он,
оставаясь  самим  собой,  вел  смысловую  часть   переговоров,   а   Иосиф
Виссарионович словно подсказывал, как, когда и о чем умолчать, а  в  какой
момент нанести резкий жалящий удар прямо в  болевой  центр  партнера.  Это
было полезно дипломатически, но не слишком совместимо с характером Андрея.
     Явившись  в  резиденцию  Главнокомандующего  под  маской   американца
Ньюмена, Новиков понимал, что делает рискованный шаг. Мистификация  такого
масштаба, раскройся она раньше времени, способна была безнадежно испортить
дело, но и другого пути  Андрей  не  видел.  Соотечественник,  даже  очень
богатый, вряд ли смог бы поставить себя так, чтобы  говорить  с  Верховным
правителем на равных, а подчас и с позиции силы.  Тут  как  минимум  нужно
быть князем императорских кровей, а такую роль перед бароном и гвардейским
генералом Новиков исполнить не брался. То ли дело  заокеанский  толстосум.
Его можно изображать хоть на  грани  пародии,  руководствуясь,  на  первый
случай, схемой милейшего графа Монте-Кристо. И  личными  воспоминаниями  о
встречах с американскими журналистами и дипломатами в  Никарагуа,  Панаме,
Гватемале.
     Первая встреча, по всем признакам, прошла удачно. Голову генералу  он
заморочил основательно,  а  любые  промахи  и  стилевые  просчеты  надежно
маскировал      "бриллиантовый      дым",       точнее       -       блеск
двадцатичетырехкилограммовых слитков южноафриканского  золота.  И  наживку
Врангель проглотил. Спать, несмотря на пожелание  гостя,  он  до  утра  не
будет. Новиков мог бы подробно воспроизвести ход его  возбужденной  мысли,
все   приходящие   в   генеральскую   голову   "за"   и   "против"   и   с
девяностопроцентной уверенностью спрогнозировать его дальнейшие  действия.
Десять процентов он относил на счет  издерганной  за  годы  войны  психики
Верховного и "неизбежных на море случайностей".
     Остаток  ночи  Андрей  провел  в  непринужденной,   но   важной   для
определения дальнейшей стратегии беседе с Берестиным и Шульгиным.
     Прочих членов их  команды  происходящее,  как  выяснилось,  волновало
мало. Что и неудивительно. Это  в  условиях  неопределенности  предстоящей
судьбы, когда они не знали, что и как с ними будет, проблемы грядущего дня
волновали каждого, а теперь все обстояло иначе.
     Наталья Андреевна с Ларисой, убедившись, что  ситуация  на  ближайшее
время определилась, полностью  погрузились  в  предвкушение  ожидающей  их
светской жизни.  Белый  Крым,  перенасыщенная  концентрация  аристократов,
включая природных Рюриковичей и  иных  весьма  знатных  особ,  перспектива
приключений в духе пресловутой  Анжелики,  а  в  случае  неудачи  нынешних
планов - возможность продолжить  подобное  существование  в  любой  другой
точке цивилизованного мира совершенно избавили их от  интереса  к  скучной
технологии жизни. Что, с одной стороны, было удивительно,  а  с  другой  -
вполне об®яснимо, ибо женщины любого исторического периода,  убедившись  в
способности близких им мужчин регулярно убивать мамонтов или  обеспечивать
бесперебойную оплату счетов из модных магазинов,  более  не  считают  себя
обязанными руководить их повседневной деятельностью.
     Левашов, заявив о несогласии с  намерением  своих  друзей  поддержать
белое движение, целиком  отдался  проблемам  теоретической  хронофизики  и
текущими вопросами решил не заниматься принципиально.
     Воронцов  продолжал  исполнять  свои  капитанские  обязанности  и   в
нынешней Реальности испытывал  интерес  только  к  остаткам  Черноморского
флота, который с  удовольствием  бы  возглавил,  чтобы  не  допустить  его
бесславной гибели в Бизертской луже.
     Ирина полностью разделяла нынешнюю позицию Новикова, но считала,  что
не вправе как-то вмешиваться в  земные  дела,  если  они  ее  не  касаются
непосредственно,  а  Сильвия  загадочно  молчала,   изображая   абсолютный
нейтралитет.
     Посему вся тяжесть активной  дипломатии  и  практической  геополитики
легла на плечи Новикова,  Шульгина  и  Берестина,  которые  приняли  такой
расклад с плохо скрываемым удовлетворением. Ведь, как известно, еще Джером
Джером сформулировал, что серьезные дела  лучше  всего  вершить  втроем  -
вдвоем скучно, а четверо  и  больше  неизбежно  разбиваются  на  группы  и
партии...
     В начале двенадцатого Новиков появился во дворце.  Врангель  встретил
его у дверей, одетый во все туже неизменную черкеску, хотя, с точки зрения
психолога, ему следовало бы для такого случая надеть летний белый китель с
одним или двумя высшими орденами.
     Стол для легкого завтрака был накрыт в саду, в заплетенной виноградом
беседке. Начал генерал с того, что порадовал гостя последними  сообщениями
с фронта. Наступление развивалось успешно,  разрозненные  и  нерешительные
попытки красных войск контратаковать были отбиты почти без потерь.
     - Это отрадно, - вежливо кивнул Новиков. -  И  еще  раз  подтверждает
необходимость действовать решительно и быстро.  Обстановка  ведь  может  и
измениться. Принимая во внимание развитие событий в Польше.  Так  что  чем
раньше мы с вами придем к соглашению...
     - Надеюсь, что так и будет. Но вы пока не изложили ваших  условий,  а
без этого с чем же соглашаться?
     Сегодня  Новиков  сменил   маску,   держался   ровно,   вежливо,   но
холодновато. Меланхолически п