с  большой  для  себя  пользой:
наверняка договорился с  Осман-пашой  о  совместных  действиях  на  будущее,
обзавелся  надежной  связью.  Ведь  наша  контрразведка  не   препятствовала
корреспондентам иметь в осажденном  городе  собственных  осведомителей.  При
желании   Анвар-эфенди   мог   даже   на   несколько   дней   наведаться   в
Константинополь, ибо Плевна еще не  была  отрезана  от  коммуникаций.  Очень
просто - добрался до Софии, а там сел на поезд и назавтра в Стамбуле.
     Третий штурм  для  Осман-паши  был  особенно  опасен,  и  прежде  всего
неожиданной атакой Михаила Дмитриевича.  Тут  Анвару  повезло,  а  нам  нет.
Подвела роковая случайность - по пути в ставку ваш ад®ютант Зуров  проскакал
мимо корреспондентов и крикнул, что вы в Плевне. Анвар, разумеется,  отлично
понял и значение этого сообщения, и то, зачем Зуров послан  к  командованию.
Нужно было выиграть время, дать Осман-паше возможность перегруппироваться  и
выбить Михаила Дмитриевича с  его  небольшим  отрядом  из  Плевны,  пока  не
подошли  подкрепления.  И  Анвар  снова  рискует,   импровизирует.   Дерзко,
виртуозно, талантливо. И, как всегда, безжалостно.
     Когда  журналисты,  узнав  об  успешном  наступлении   южного   фланга,
наперегонки бросились к телеграфным аппаратам, Анвар пустился  в  погоню  за
Зуровым и Казанзаки. На своем знаменитом Ятагане он без труда догнал  их  и,
оказавшись в безлюдном месте, застрелил обоих. Очевидно, в момент  нападения
он скакал между Зуровым и Казанзаки, причем ротмистр был у  него  справа,  а
жандарм слева. Анвар стреляет гусару в левый висок - в упор, а  в  следующий
миг посылает пулю в лоб обернувшемуся  на  выстрел  подполковнику.  Все  это
заняло не более  секунды.  Вокруг  движутся  войска,  но  всадники  едут  по
ложбине, их не видно, а выстрелы в разгар канонады вряд ли могли обратить на
себя внимание. Труп Зурова убийца оставил на месте, но вонзил ему в  лопатку
кинжал жандарма. То  есть  сначала  застрелил,  потом  пронзил  клинком  уже
мертвого, а не  наоборот,  как  мы  решили  вначале.  Цель  ясна  -  бросить
подозрение  на  Казанзаки.  Из  тех  же  соображений  Анвар   перевез   тело
подполковника в близлежащий кустарник и инсценировал самоубийство.
     - А как же письмо? - вспомнила Варя. - От этого, как его, ну Шалунишки?
     - Великолепный ход, - признал Фандорин. - Очевидно,  турецкой  разведке
еще с тифлисских времен  было  известно  о  противоестественных  склонностях
Казанзаки. Полагаю,  что  Анвар-эфенди  приглядывался  к  подполковнику,  не
исключая  возможности  в  будущем  прибегнуть  к  шантажу.  Однако   события
повернулись иначе, и полезная информация была использована, чтобы сбить  нас
со следа. Анвар просто взял чистый листок  и  наскоро  сочинил  карикатурное
гомосексуальное послание. Тут  он  перестарался,  и  мне  еще  тогда  письмо
показалось подозрительным.  Во-первых,  трудно  поверить,  чтобы  грузинский
князь до такой степени скверно писал по-русски - уж  гимназию-то  он,  поди,
закончил. А во-вторых, вы, возможно, помните,  как  я  спросил  у  Лаврентия
Аркадьевича про конверт и выяснилось, что листок лежал в  кармане  покойного
безо всякого конверта. Тогда непонятно, как он мог сохранить такую свежесть.
Ведь Казанзаки должен был проносить его при себе целый год!
     - Все это прекрасно, - не утерпел Мизинов, - и вы  мне  излагаете  свои
соображения уже во второй раз за  минувшие  сутки,  но  я  опять  спрашиваю:
почему вы скрытничали? Почему не поделились сомнениями раньше?
     - Когда опровергаешь одну версию, нужно выдвинуть другую, а она у  меня
никак не складывалась, - ответил Эраст Петрович. - Слишком уж разнообразными
приемами пользовался оппонент. Стыдно признаться, но какое-то время  главным
подозреваемым для меня был господин Перепелкин.
     - Еремей? - поразился Соболев и только развел руками.  -  Ну,  господа,
это уже паранойя.
     Перепелкин же несколько раз моргнул и нервно расстегнул тугой воротник.
     -  Да,  глупо,  -  согласился  Фандорин.  -  Но  господин  подполковник
постоянно путался у нас под ногами. Само его  появление  выглядело  довольно
подозрительно: плен и  чудодейственное  освобождение,  неудачный  выстрел  в
упор.  Обычно  башибузуки  стреляют  метче.  Потом  история  с  шифровкой  -
телеграмму с приказом идти на Никополь  генералу  Криденеру  передал  именно
Перепелкин. А кто подбил доверчивого журналиста д'Эвре пробраться к туркам в
Плевну? А загадочная буква J? Ведь Еремея  Ионовича  с  легкой  руки  Зурова
стали звать "Жеромом".  Это  с  одной  стороны.  А  с  другой,  согласитесь,
прикрытие у Анвара-эфенди  было  просто  идеальное.  Я  мог  сколько  угодно
строить логические выкладки, но стоило мне посмотреть на Шарля д'Эвре, и все
доводы рассыпались в прах.  Ну  взгляните  на  этого  человека.  -  Фандорин
показал на журналиста. Все посмотрели на  д'Эвре,  а  тот  с  преувеличенной
скромностью  поклонился.  -  Можно  ли  поверить,  что   этот   обаятельный,
остроумный, насквозь европейский господин и коварный, жестокий шеф  турецкой
секретной службы - одно лицо?
     - Никогда и ни за что! - заявил Соболев. - Я и сейчас в это не верю!
     Эраст Петрович удовлетворенно кивнул.
     - Теперь история с Маклафлином и несостоявшимся прорывом. Тут все  было
просто, никакого риска. Подбросить доверчивому Шеймасу "сенсационную"  весть
труда не составило. Информатор, которого он так от нас скрывал и которым так
гордился, наверняка работал на вас, эфенди.
     Варя вздрогнула, настолько покоробило ее  это  обращение,  адресованное
Шарлю. Нет, что-то здесь не так! Какой же он "эфенди"!
     - Вы ловко сыграли на простодушии Маклафлина, а также на его тщеславии.
Он так завидовал блестящему Шарлю д'Эвре, так мечтал его обойти! До сих  пор
ему это удавалось только в  шахматах,  да  и  то  не  всегда,  а  тут  такое
фантастическое   везение!   Exclusive   information   from   most   reliable
sources{Эксклюзивная информация из достоверных источников (англ.)}! И  какая
information! За подобные сведения любой репортер душу дьяволу продаст.  Если
б Маклафлин не встретил по дороге Варвару  Андреевну  и  не  проболтался  бы
ей... Осман опрокинул бы гренадерский корпус, прорвал бы блокаду и отошел  к
Шипке. Тогда на фронте сложилась бы патовая ситуация.
     - Но если Маклафлин не шпион, то куда же он делся? - спросила Варя.
     - Вы помните рассказ Ганецкого о том, как башибузуки напали на его штаб
и почтенный генерал еле успел унести ноги? Думаю, диверсантам был  нужен  не
Ганецкий, а Маклафлин. Его необходимо было устранить, и он исчез. Бесследно.
Скорее всего, обманутый и оклеветанный ирландец лежит сейчас  где-нибудь  на
дне реки Вид с камнем на шее. Или, возможно, башибузуки, следуя своей  милой
привычке, изрубили его на куски.
     Варя содрогнулась,  вспомнив,  как  круглолицый  корреспондент  уплетал
пирожки с вареньем во время их последней встречи. Жить ему оставалось  всего
пару часов...
     - Не жалко вам было бедного Маклафлина? - поинтересовался Фандорин,  но
д'Эвре (или  в  самом  деле  Анвар-эфенди?)  изящным  жестом  предложил  ему
продолжать, и вновь спрятал руку за спину.
     Варя вспомнила,  что  согласно  психологической  науке,  спрятанные  за
спиной руки означают скрытность и нежелание говорить  правду.  Возможно  ли?
Она подошла к журналисту ближе, пытливо всматриваясь в его  лицо  и  пытаясь
обнаружить в знакомых чертах что-то чужое, страшное. Лицо было такое же  как
всегда, разве что чуть бледнее. На Варю д'Эвре не смотрел.
     - Прорыв не удался, но вы снова вышли сухим из воды. Я очень  торопился
из Парижа сюда, к театру боевых действий. Уже твердо знал, что вы - это  вы,
и отлично понимал, насколько вы опасны.
     - Могли бы отправить телеграмму, - проворчал Мизинов.
     -   Какую,   ваше   высокопревосходительство?   "Журналист   д'Эвре   -
Анвар-эфенди?" Вы бы решили, что Фандорин сошел с ума. Вспомните, как  долго
мне пришлось излагать вам доказательства - вы никак не желали расставаться с
версией об английских происках. А генерал Соболев, как видите, и после  моих
пространных об®яснений все еще не убежден.
     Соболев упрямо покачал головой:
     -  Мы  дослушаем  вас,  Фандорин,  а  потом  дадим  высказаться  Шарлю.
Разбирательство не может состоять только из речи прокурора.
     - Merci, Michel, - коротко улыбнулся д'Эвре. -  Comme  dit  l'autre,  a
friend in need is a friend indeed {Благодарю, Мишель. Как говорится,  друзья
познаются в  беде  (фр.  и  англ.)}.  Один  вопгос  для  monsieur  procureur
{господина прокурора  (фр.)}.  Почему  вам  вообще  взбгело  в  голову  меня
подозгевать?  Au  commencement  {Первоначально?  (фр.)}?  Удовлетвогите  мое
любопытство.
     -  Ну  как  же,  -  удивился  Эраст  Петрович.  -  Вы  проявили   такую
неосторожность. Нельзя же  до  такой  степени  бравировать  и  недооценивать
противника! Стоило мне первый раз увидеть вашу подпись в "Ревю  паризьен"  -
d'Hevrais, и я сразу вспомнил, что наш  главный  оппонент  Анвар-эфенди,  по
некоторым  сведениям,  родился  в  боснийском  городке  Хевраис.  D'Hevrais,
"Хевраисский" - это, согласитесь,  слишком  уж  прозрачный  псевдоним.  Это,
конечно, могло оказаться случайным совпадением, но так или  иначе  выглядело
подозрительно. Должно быть, в начале вашей журналистской деятельности вы еще
не предполагали, что маска корреспондента может вам  понадобится  для  акций
совсем иного рода. Я уверен, что вы стали писать  для  парижской  газеты  из
вполне невинных соображений: давали  выход  вашим  незаурядным  литературным
способностям, а заодно пробуждали в европейцах интерес к проблемам  турецкой
империи и, в особенности, к фигуре великого реформатора Мидхат  паши.  И  вы
неплохо справились  с  задачей.  Имя  мудрого  Мидхата  фигурирует  в  ваших
публикациях не менее полусотни раз. Можно сказать, именно  вы  сделали  пашу
популярной и уважаемой личностью во всей Европе и особенно во  Франции,  где
он, кстати, сейчас и пребывает.
     Варя вздрогнула, вспомнив, как д'Эвре говорил о  горячо  любимом  отце,
живущем во Франции. Неужели  все  это  правда?  Она  в  ужасе  взглянула  на
корреспондента. Тот по-прежнему  сохранял  полнейшее  хладнокровие,  но  его
улыбка показалась Варе несколько вымученной.
     - Кстати говоря, я не верю, что вы  предали  Мидхат-пашу,  -  продолжил
титулярный советник. - Это какая-то тонкая  игра.  Сейчас,  после  поражения
Турции, он вернется назад, осененный лаврами страдальца, и  снова  возглавит
правительство. С точки зрения Европы, фигура просто идеальная. В Париже  его
просто носят на руках. - Фандорин дотронулся рукой до виска, и Варя внезапно
заметила, какой у него бледный, усталый вид. - Я очень торопился  вернуться,
но триста верст от Софии до Германлы  у  меня  заняли  больше  времени,  чем
полторы тысячи верст от Парижа до Софии. Тыловые дороги  -  это  неописуемо.
Слава Богу, мы с Лаврентием Аркадьевичем успели вовремя. Как только  генерал
Струков сообщил,  что  его  превосходительство  в  сопровождении  журналиста
д'Эвре отбыли в Сан-Стефано, я понял: вот он, смертельный ход Анвара-эфенди.
Неслучайно и телеграф перерезан. Я очень испугался, Михаил  Дмитриевич,  что
этот человек сыграет на вашей лихости и честолюбии,  уговорит  вас  войти  в
Константинополь.
     - И что же вы так перепугались, господин прокурор? - иронически спросил
Соболев. - Ну, вошли бы русские воины в турецкую столицу, так что с того?
     - Как что?! - схватился за сердце Мизинов. - Вы с ума сошли! Это был бы
конец всему!
     - Чему "всему"? - пожал плечами Ахиллес, но Варя заметила в его  глазах
беспокойство.
     - Нашей  армии,  нашим  завоеваниям,  России!  -  грозно  произнес  шеф
жандармов. - Посол в Англии граф Шувалов передал шифрованное  донесение.  Он
собственными глазами видел секретный  меморандум  Сент-Джемсского  кабинета.
Согласно  тайной  договоренности  между   Британской   и   Австро-Венгерской
империями, в случае появления в  Константинополе  хотя  бы  одного  русского
солдата, броненосная эскадра адмирала Горнби немедленно открывает  огонь,  а
австро-венгерская армия переходит сербскую и русскую границы. Так-то, Михаил
Дмитриевич. В этом случае нас ожидал бы разгром намного страшнее  крымского.
Страна истощена плевненской эпопеей, флота в Черном море нет,  казна  пуста.
Это была бы полная катастрофа.
     Соболев потерянно молчал.
     - Но у вашего превосходительства хватило мудрости и  выдержки  не  идти
далее Сан-Стефано, - почтительно сказал Фандорин. - Значит, мы с  Лаврентием
Аркадьевичем могли так уж не торопиться.
     Варя  увидела,  как  лицо  Белого  Генерала  стало   красным.   Соболев
откашлялся и с важным видом кивнул,  заинтересованно  разглядывая  мраморный
пол.
     Надо же было случиться, чтобы именно в этот  миг  в  дверь  протиснулся
хорунжий Гукмасов. Он неприязненно покосился на синие мундиры и гаркнул:
     - Осмелюсь доложить, ваше превосходительство!
     Варе стало жалко бедного Ахиллеса, и она отвернулась, а дубина хорунжий
так же зычно отрапортовал:
     - Шесть часов ровно!  Согласно  приказу,  батальон  построен,  Гульнора
оседлана! Ждем только вашего превосходительства, и  вперед,  к  цареградским
вратам!
     - Отставить, болван, - пробурчал багровый герой. - К черту врата...
     Гукмасов растерянно попятился за дверь. Едва за ним закрылись  створки,
произошло неожиданное.
     - Et maintenant, mesdames et messieurs, la parole est a la defence!  {А
теперь, дамы и  господа,  слово  предоставляется  защите!  (фр.)}  -  громко
об®явил д'Эвре.
     Он выкинул правую руку из-за спины. В руке оказался пистолет.  Пистолет
два раза изрыгнул гром и молнию.
     Варя увидела, как  у  обоих  жандармов,  словно  по  уговору,  прорвало
мундиры на левой стороне груди. Карабины полетели на пол с лязгом,  жандармы
повалились почти бесшумно.
     В  ушах  звенело  от  выстрелов.  Варя  не  успела  ни  вскрикнуть,  ни
испугаться - д'Эвре протянул левую руку, цепко  схватил  Варю  за  локоть  и
притянул к себе, закрывшись ею, как щитом.
     Пьеса "Ревизор", немая сцена, тупо подумала Варя, видя,  как  в  дверях
вырастает и застывает на месте рослый  жандарм.  Эраст  Петрович  и  Мизинов
выставили вперед револьверы. У генерала лицо было  сердитое,  у  титулярного
советника несчастное. Соболев развел руки, да  так  и  замер.  Митя  Гриднев
разинул рот и хлопал своими замечательными ресницами. Перепелкин поднял руку
снова застегнуть воротник и забыл опустить.
     - Шарль, вы сошли с  ума!  -  крикнул  Соболев,  делая  шаг  вперед.  -
Прятаться за даму!
     - Но мсье Фандогин доказал, что я тугок, - насмешливо  ответил  д'Эвре.
Варя ощущала затылком  его  горячее  дыхание.  -  А  у  тугок  с  дамами  не
цегемонятся.
     - У-у-у! - завыл Митя и, по-телячьи наклонив голову, бросился вперед.
     Пистолет д'Эвре грянул еще раз, прямо из-под  Вариного  локтя,  и  юный
прапорщик, ойкнув, упал лицом вниз.
     Все снова замерли.
     Д'Эвре тянул Варю куда-то назад и в сторону.
     - Кто тгонется с места - убью, - негромко предупредил он.
     Варе показалось, что сзади расступилась стена  -  и  внезапно  они  оба
оказались в каком-то другом помещении.
     Ах да, хранилище!
     Д'Эвре захлопнул стальную дверь и задвинул засов.
     Они остались вдвоем.




        Глава четырнадцатая, в которой ругают Россию и звучит язык Данте

     "Правительственный вестник" (Санкт-Петербург), 9(21) января 1878 г.

     "... наводит на печальные размышления. Вот  выжимки  из  речи  министра
финансов статс-секретаря М. Х. Рейтерна, произнесенной в минувший четверг на
заседании Всероссийского банковского союза. В 1874 году  впервые  за  долгие
годы мы вышли к положительному сальдо доходов над расходами, сказал министр.
Роспись 1876 года была исчислена Государственным Казначейством со  свободным
остатком в 40 миллионов рублей.  Однако  без  малого  год  военных  действий
обошелся казне в 1 миллиард 20 миллионов рублей, и для  дальнейшего  ведения
войны средств не остается. Из-за урезания расходов на  гражданские  нужды  в
1877 году на территории империи не проложено ни одной версты железных дорог.
Сумма внешнего и внутреннего государственного долга  возросла  до  небывалых
размеров и составила, соответственно,... "


     Д'Эвре отпустил Варю, и она в ужасе шарахнулась в сторону.
     Из-за мощной двери донесся приглушенный шум голосов.
     - Назовите ваши условия, Анвар! - это был Эраст Петрович.
     - Никаких условий! (Мизинов).; Немедленно  открывайте,  или  я  прикажу
подорвать дверь динамитом!
     - Вы командуйте у себя в жандармском корпусе! (Соболев). Если динамитом
- она погибнет!
     - Господа! - крикнул  по-французски  д'Эвре,  который  был  никакой  не
д'Эвре. - Это в конце концов невежливо! Вы мне не даете поговорить с дамой!
     - Шарль! Или как там вас! - зычным генеральским басом заорал Соболев. -
Если с головы Варвары Андреевны упадет хоть один волос,  я  вас  вздерну  на
столбе, безо всякого суда и следствия!
     - Еще одно слово, и я застрелю сначала ее, а потом себя! - драматически
повысил голос д'Эвре и внезапно подмигнул Варе,  словно  отмочил  не  вполне
пристойную, но ужасно смешную шутку.
     За дверью стало тихо.
     - Не смотрите на меня так, словно у меня вдруг выросли  рога  и  клыки,
мадемуазель Барбара, - вполголоса произнес д'Эвре своим  обычным  голосом  и
устало потер глаза. - Разумеется, я не стану вас убивать  и  ни  за  что  не
хотел бы подвергать вашу жизнь опасности.
     - Да? - язвительно спросила она. - Зачем же тогда  весь  этот  балаган?
Зачем вы убили трех ни в чем не повинных людей? На что вы надеетесь?
     Анвар-эфенди (про д'Эвре следовало забыть) достал часы.
     - Пять минут седьмого.  Мне  понадобился  "весь  этот  балаган",  чтобы
выиграть время. Кстати, за мсье младшего лейтенанта  можете  быть  спокойны.
Зная, что вы к нему привязаны, я всего лишь  продырявил  ему  ляжку,  ничего
страшного. Будет потом хвастаться боевым ранением. А жандармы что ж, такая у
них служба.
     Варя опасливо спросила:
     - Выиграть время? Зачем?
     - Видите ли, мадемуазель Барбара, согласно плану, через час и  двадцать
пять минут, то есть в половине восьмого, в  Сан-Стефано  должен  войти  полк
анатолийских стрелков. Это одна из лучших частей во всей  турецкой  гвардии.
Предполагалось, что к этому времени отрад Соболева уже проникнет на  окраину
Стамбула, попадет под огонь английского флота и попятится  назад.  Гвардейцы
нанесли бы по беспорядочно отступающим русским удар с тыла. Красивый план, и
до последнего момента все шло как по нотам.
     - Какой еще план?
     - Я же говорю - красивый. Для начала  чуть-чуть  подтолкнуть  Мишеля  к
мысли о соблазнительно оставленном пассажирском поезде.  Тут  вы  мне  очень
помогли, благодарю. "Раскрыть  книжку,  попить  горячего  чаю"  -  это  было
великолепно. Дальнейшее было просто - мощное честолюбие нашего несравненного
Ахиллеса, его неукротимый азарт и вера в свою звезду довершили бы  дело.  О,
Соболев не погиб бы. Я бы этого не допустил. Во-первых, я  к  нему  искренне
привязан, а во-вторых, пленение  великого  Ак-паши  послужило  бы  эффектным
началом второго этапа Балканской войны... - Анвар  вздохнул.  -  Жалко,  что
сорвалось. Ваш юный старичок Фандорин  заслужил  аплодисменты.  Как  говорят
восточные мудрецы, это карма.
     - Что-что они говорят? - удивилась Варя.
     - Вот видите,  мадемуазель  Барбара,  вы  образованная,  интеллигентная
барышня, а не знаете элементарных вещей,  -  укоризненно  сказал  диковинный
собеседник  -  "Карма"  -  одно  из  основополагающих  понятий  индийской  и
буддийской философии. Нечто вроде христианского рока, но гораздо интересней.
Беда Запада в том, что он пренебрежительно относится к мудрости  Востока.  А
ведь Восток гораздо древнее, благоразумнее и сложнее.  Моя