ельях. Руссы их не искали. Целью похода был  большой
и богатый город Бердаа, известный своим шелковым торгом. В Бердаа  крестьяне
привозили шелк-сырец, складывали во  вместительные  караван-сараи,  а  затем
купцы развозили шелк караванами в Персию и Хузистан, получая взамен  золото,
серебро, драгоценное оружие и рабов.
   Неподалеку от Бердаа воины Хельгу и Свенельда высадились на берег.
   Ладьи по варяжскому обычаю отогнали на пустынный остров посредине Куры  и
оставили под надежной охраной. Местные вожди (а их было много в этой стране,
и каждый считал себя выше других) собрали войско и выступили  навстречу,  но
потерпели поражение.  Бердаа  остался  без  защиты.  Горожане  сами  открыли
городские ворота.
   Руссы, звеня оружием, проследовали по  пустынным  улицам  и  заперлись  в
цитадели. Жителям Бердаа они объявили: "Нет между нами споров о вере.
   Единственно, чего мы желаем, -  это  власти.  На  нас  лежит  обязанность
хорошо относиться к вам, а на вас - хорошо повиноваться нам!"
   Несколько дней руссы перевозили в  замок  товары  из  караван-сараев,  из
купеческих амбаров на рынках, которых в  Бердаа  было  несколько,  ибо  даже
самая  обширная  торговая  площадь  не  смогла  бы  вместить  всех  желающих
торговать. Потом руссы объявили, чтобы каждый  из  горожан  принес  в  замок
определенное число золотых и серебряных монет  и  все  оружие.  И  это  было
выполнено - страх перед пришельцами был по-прежнему велик, хотя  они  никого
не убивали и не грабили,  но  вели  себя  как  правители,  желающие  надолго
обосноваться в стране.
   Руссы остались зимовать в городе, не терпя недостатка ни в  чем  -  такие
обильные запасы они захватили. Их долго никто не  беспокоил.  Только  весной
944 года правитель области Марзбан ибн Мухаммед попробовал было подступить к
Бердаа с тридцатитысячным войском. Но неистовые руссы высыпали сразу из всех
ворот, подобно горным потокам обрушились на воинов ибн Мухаммеда и  прогнали
их прочь. Потом они вложили в ножны свои длинные прямые мечи, возвратились в
город и предались отдохновению.
   Упрямый ибн Мухаммед кружил вокруг  Бердаа,  уклоняясь  от  сражений,  но
сильно досаждая руссам мелкими стычками и нападениями из засад.
   Наступило лето. В городских садах было много фруктов, и  руссы  поглощали
их в огромных количествах, хотя местные жители предупреждали, что фрукты еще
не созрели. Поэтому среди руссов начались желудочные болезни. Многие умерли,
а выздоровевшие стали слабыми, как подростки.
   Ободренный этими известиями, ибн Мухаммед снова подошел к городу,  дерзко
вызывая предводителей руссов на бой. Как и весной, руссы приняли вызов, хотя
их было уже заметно  меньше.  И  снова  воины  ибн  Мухаммеда  обратились  в
поспешное бегство.  Руссы  с  торжествующими  криками  преследовали  их,  не
подозревая, что ибн Мухаммед  намеренно  завлекает  их  под  удар  засадного
войска. Бой был упорным  и  затяжным.  Погиб  конунг  Хельгу.  Но  Свенельд,
принявший власть над войском, сумел увести  уцелевших  воинов  за  городские
стены. Руссы потерпели большой урон, но не были еще побеждены.
   Однако ибн Мухаммед торжествовал победу и утратил бдительность.
   Дождливой ветреной ночью руссы вырезали ножами его  караулы  и  незаметно
покинули Бердаа, увозя  с  собой  драгоценную  добычу.  На  берегу  Куры  их
поджидали ладьи, бережно сохраненные стражей.
   Судовой караван руссов, опередив погоню, благополучно вышел в  Хвалынское
море. Ибн Мухаммеду оставалось только сетовать на свою оплошность  и  горько
жалеть о вывезенных руссами богатствах.
   На Русь Свенельд возвращался по Великому Волжскому пути, через Хазарию  и
Волжскую Булгарию, а затем по реке Оке, через земли вятичей.
   Звон мечей под стенами Бердаа эхом откликнулся в древлянских лесах...

Глава 10

   Для княжича Святослава еще не пришло  время  восстанавливать  прошлое  по
собственным воспоминаниям, оно раскрывалось потом в рассказах старших.
   Возвращение в Киев дружины Свенельда осталось в его детской памяти чем-то
праздничным, многокрасочным, шумным. Пение больших медных труб...
   Приветственные крики горожан... Нарядные всадники на улицах... Заздравные
чаши  на  почестных  пирах...  Поединки  богатырей  перед  красным  крыльцом
княжеского дворца... Песни гусляров о подвигах Свенельда...
   И подарки Свенельда. Много подарков! Отдельно - князю Игорю,  отдельно  -
княгине Ольге, отдельно - княжичу Святославу. И каждый подарок - драгоценная
редкость...
   Княжичу Свенельд преподнес искусно вырезанные из  кости  фигурки  воинов,
зубчатых башен, лошадей, диковинных зверей с хвостом вместо носа - заморскую
игру. Когда фигурки передвигали на  доске,  расчерченной  белыми  и  черными
квадратами, под доской начинали звенеть маленькие серебряные колокольчики. А
еще Свенельд привез дружинные доспехи, будто  специально  изготовленные  для
мальчика,  -  Святославу  они  пришлись  впору,  и  он  гордо  расхаживал  в
позолоченной кольчуге и шлеме с перьями.  А  еще  Свенельд  подарил  княжичу
маленькую лошадку с длинными, торчащими вверх ушами.
   Лошадка понравилась Святославу больше всего.  Кормилец  Асмуд  подсаживал
его в седло, тоже маленькое, как раз для Святослава, и  осторожно  возил  по
двору.
   После таких радостей казалась непонятной хмурая озабоченность  отца,  его
длинные ночные разговоры с матерью. Сквозь сон Святослав слышал  тревожившие
его слова: "Не к добру... Вознесся без меры... В дружине недовольны..." Отец
и   мать   часто   повторяли   имя   Свенельда,   и   всегда   с    каким-то
недоброжелательством. Святослав недоумевал. Как можно говорить  нехорошее  о
таком щедром, таком веселом, таком нарядном человеке, как Свенельд?!
   Откуда было знать мальчику, что Свенельд привез  с  Хвалынского  моря  не
только дорогие подарки, но  и  опасные  заботы?  Дружинники  князя  Игоря  и
княгини  Ольги  с  завистью  смотрели  на  внезапно   обогатившихся   воинов
Свенельда.  Чужое,  крикливо  выставленное  напоказ,  казавшееся   несметным
богатство возбуждало зависть. Бояре и мужи старшей дружины роптали  открыто,
упрекали князя: "Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а  мы  наги!"
Настойчиво советовали: "Пойдем, княже, с нами за данью, да и ты добудешь,  и
мы!"
   Князь Игорь пошел с дружиной в  Древлянскую  землю.  Он  собирал  прежнюю
условленную дань да еще прибавил  новую,  много  больше  прежней.  Древляне,
устрашенные копьями многочисленной княжеской дружины, без спора  отдали  обе
дани.
   На исходе зимы 945 года из Древлянской земли потянулись к Киеву  обозы  с
медом, воском, мехами, зерном, мороженым мясом.  Большие  были  обозы.  Если
вытянуть их на одной дороге, то они, пожалуй, покрыли бы все  расстояние  от
Киева до Искоростеня, стольного града древлянского князя Мала.
   Но князю Игорю и этой тяжелой дани показалось недостаточно  -  далеко  ей
было до хвалынской добычи Свенельда! "Если хитрые древляне нашли меха, мед и
прочее добро для второй дани, - рассуждал Игорь, - то почему бы не собрать с
них еще одну дань? Древляне обросли густой шерстью, яко овцы, пока  Свенельд
обретался за морями .  Самое
время состричь!" И князь Игорь собрал своих мужей:
   - Идите с данью домой, а я вернусь к древлянам и возьму еще.
   Недоуменно и встревоженно переглянулись мужи. Князь явно нарушал  древние
обычаи. Но перечить не осмелились. Только  отважный  Ивор  пытался  остеречь
князя от неразумного шага, но Игорь гневно оборвал его:
   - Прочь с глаз моих! Трусливых да опасливых не держу возле себя!
   Пусть все про то знают!
   И пошел  Ивор,  опустив  голову,  к  своему  коню,  а  вслед  ему  не  то
сочувственно, не то насмешливо смотрели мужи, бывшие побратимы и товарищи по
дружине.
   Униженный и раздавленный оскорбительными словами князя, Ивор  думал,  что
он уходит от богатства, от людского почета, от блеска киевского двора.
   А на самом деле он уходил в тот миг от смерти...
   Не успел князь Игорь с небольшой дружиной отделиться от  войска  и  снова
выехать на искоростенскую  дорогу,  как  древлянские  охотники,  провожавшие
обозы с данью до рубежей своей земли, побежали через леса к князю Малу.
   Суровым и единодушным было решение древлянских старейшин: "Если повадится
волк к овцам, то выносит все стадо, пока не убьют его. Так и князь  Игорь  -
если не убьем его, то всех нас погубит!"
   По  зову  князя  Мала  к  Искоростеню  сходились  охотники  и  звероловы,
вооруженные, как для охоты на  медведей,  рогатинами  с  широкими  железными
наконечниками и топорами. Колчаны были полны длинных боевых  стрел,  которые
брали не на охоту, а только на войну.
   Последнее  предостережение  князю  Игорю   передал   древлянский   волхв,
неожиданно исшедший навстречу дружине из леса.
   - Остановись, княже! - прокричал волхв, раскинув в  стороны  руки,  будто
преграждая дорогу к Искоростеню. - Зачем идешь к нам опять? Забрал ведь  всю
дань. И сверх ее взял.
   Князь Игорь презрительно усмехнулся.  Дружинники  бичами  погнали  волхва
прочь. Хохотали отроки,  глядя,  как  скачет  древлянский  волхв,  увязая  в
сугробах, прикрывая голову ладонями и по-заячьи взвизгивая от ударов.
   Потом волхв упал и остался лежать в снегу.
   - Неладно  так-то...  -  вздохнул  пожилой  дружинник,  скосив  глаза  на
исхлестанного бичами старца. - Вроде посла ведь он...
   - Помолчал бы лучше, пока сам бичей не испробовал,  -  хмуро  посоветовал
кто-то. - Князь-то гневен...
   Крупными хлопьями падал снег, белым саваном ложился на конские крупы,  на
теплые суконные попоны,  на  воротники  овчинных  тулупов  и  меховые  шапки
дружинников - холодящие кольчуги  по  зимнему  времени  везли  в  переметных
сумах. Все вокруг стало белым-белым: и земля  и  небо.  В  молочной  снежной
белизне белые всадники скользили, как призрачные тени.
   Вечером дружина князя Игоря выехала из леса на реку  Ужу.  Копыта  коней,
легко пробивая мягкий снежный покров,  весело  застучали  по  речному  льду.
Берега реки медленно поднимались, сдвигались все ближе, а впереди  замаячили
черные стены и башни Искоростеня.
   Князь Игорь невольно пришпорил коня. Быстрей! Быстрей! Туда, где иззябших
и усталых всадников ожидает благотворное тепло  человеческого  жилья,  треск
березовых  поленьев  под  медными  котлами  с  кипящим   варевом,   покорное
гостеприимство древлянского князя Мала...
   А береговые обрывы по сторонам поднимались все выше  и  выше,  и  полоска
мутного неба между ними казалась не шире киевской улицы.
   Неожиданными  и  до  нелепости  неуместными  показались  Игорю  тревожные
выкрики передовых дружинников. Он приподнялся на  стременах,  глянул  из-под
ладони.
   Перегораживая реку от берега до берега, чернел впереди завал  из  могучих
сосновых стволов; ветви переплелись, образовав непреодолимую стену.
   Дружинники сгрудились возле завала, проклиная лукавство древлян.
   Гридни молодшей дружины спешились, принялись рубить топорами  спутавшиеся
ветки.
   Князь Игорь устало откинулся в седле. На многие часы здесь  было  работы.
Мужи-дружинники привычны к мечу, а  не  к  древосечному  топору.  А  рабы  и
смерды, сопровождавшие обозы, непредусмотрительно отпущены в Киев.
   Кто мог знать, что князь Мал осмелится загораживаться завалами?
   Раздался леденящий душу свист. Над обрывами поднялись лучники  в  волчьих
шапках, и стрелы косым ливнем хлынули вниз - туда, где в снежной  круговерти
суетились у завала дружинники.
   Падали на речной лед кони и люди.
   Дружинники отчаянно рвали щиты, привязанные к седлам, но сыромятные ремни
не поддавались, затягивались еще туже в узлы, а длинные  древлянские  стрелы
разили беспощадно. Многие пали, так и не успев обнажить мечи.
   А с обрывов с ревом, свистом, визгом, устрашающими воплями  уже  катились
вместе с лавинами снега  древлянские  воины,  чтобы  рогатинами  и  топорами
завершить разгром...
   А крупный снег все падал  и  падал  на  лед  реки  Уж,  словно  торопился
схоронить от людских глаз следы братоубийственной сечи...
   Не скоро узнали в Киеве о гибели князя Игоря: вся  дружина  его  полегла,
некому было даже доставить весть. А  участь  князя  была  поистине  ужасной.
Древляне привязали его к вершинам согнутых до земли берез и  разом  опустили
их: князь Игорь был разорван надвое.  На  следующее  утро  древляне  предали
земле останки князя.

Глава 11

   Сказания о трагедии в древлянских лесах, о мужестве и хитрости овдовевшей
Ольги, о ее мести князю Малу и всем древлянам год от года  обрастали  новыми
подробностями, и уже нельзя было понять, где правда, а где красивый вымысел.
   Ранней весной князь Мал прислал в Киев своих мужей - сватать Ольгу.
   По древлянским обычаям победитель наследовал власть убитого  врага,  жену
его и все богатство.
   С Ольгой послы древлянского князя говорили недвусмысленно и дерзко:
   - Мужа твоего мы убили, потому что он, как волк,  расхищал  и  грабил,  а
наши князья хорошие, потому что навели порядок в Древлянской земле, и первый
из князей - Мал. Пойди замуж за князя Мала, и будет всем добро.
   Вдова отвечала с достойным смирением:
   - Любезны мне речи ваши. Мужа моего уже не воскресить. Хочу  воздать  вам
завтра честь. Ныне же идите к ладье своей. И вознесут вас  люди  на  Гору  в
ладье.
   Древлянские послы согласились, забыв, что путешествие посуху в  ладье  не
только свадебный обряд, но и похоронный. В ладье,  поставленной  на  горящий
костер, славяне отправлялись в свой последний путь...
   Утром люди Ольги понесли на руках древлянскую ладью,  а  послы  сидели  в
ней, величаясь и красуясь,  в  золотых  нагрудных  бляхах.  Принесли  их  на
княжеский двор и вместе с ладьей опустили в глубокую яму.
   - Хороша ли вам честь? - сурово спросила Ольга, приблизившись к краю ямы.
   - Горше Игоревой смерти! - простонали послы, прощаясь с жизнью.
   И повелела Ольга отрокам своим засыпать послов живыми вместе с ладьей,  и
отроки исполнили повеление княгини. То была первая месть княгини Ольги.
   Потом прислали древляне других своих мужей, самых лучших и знатных, и они
тоже приняли в Киеве лютую и стыдную смерть:  сожгли  их  в  бане,  подперев
двери осиновыми кольями. То была вторая месть Ольги.
   А третья свершилась под стенами Искоростеня, куда Ольга пришла с дружиной
будто бы для тризны по убитому  мужу.  Древляне,  желая  мириться,  привезли
множество хмельных медов и различных яств, поили мужей и отроков  Ольги,  но
больше сами пили, теряя разум. Дружинники Ольги насыпали великий курган,  но
не медом из кубков  окропили  его,  а  кровью  -  охмелевшие  древляне  были
изрублены мечами. Люди говорили, что над могилой князя  Игоря  нашли  смерть
пять тысяч древлян. Никто не считал посеченных  древлян,  потому  что  Ольга
торопилась вернуться в Киев.
   Княжичу Святославу врезался в детскую память горестный  плач  киевлян  по
Игорю.  И  древлянских  послов  он  тоже  запомнил,  потому  что  необычными
показались мальчику люди в лохматых шапках, с большими  желтыми  бляхами  на
длиннополых  кожаных  кафтанах,  громкоголосые  и   неуклюжие.   Запомнились
презрительные и недоброжелательные взгляды,  которые  они  кидали  на  него,
княжича, обычно окруженного лаской и почтительным вниманием. Святославу было
одновременно и страшно и обидно, и он сжимал  дрожавшими  пальцами  рукоятку
своего маленького меча. Кто-то из послов отчетливо произнес:
   "Волчонок!" Недовольно загудели киевские бояре и мужи, но  Ольга  смирила
их  строгим  взглядом  и  продолжала   говорить   с   послами   князя   Мала
доброжелательно, как будто не расслышав обидного слова...
   А вот как древлянских послов закапывали живыми в землю  и  жгли  в  огне,
Святослав не мог потом припомнить, как  ни  старался.  Отроки  пробегали  по
гриднице с обнаженными мечами - это было. И шум был железнозвонкий на дворе,
будто бились две рати. Но когда княжич Святослав подбежал к  оконцу,  только
какие-то пыльные тела лежали посередине двора. Может, то и были  древлянские
послы?
   Кормилец  Асмуд  после  рассказывал,  что  Ольга  ходила  с  дружиной   в
древлянские земли и многих древлян побила, мстя за мужа своего. Но  все  это
миновало княжича. Видно, щадила его мать, не пожелала приобщать  к  кровавой
мести.
   Прошли годы...

ХАЗАРСКИЙ ПОХОД

Глава 1

   О том, что пора  сбить  хазарский  замок  с  волжских  ворот  торговли  с
Востоком, говорили уже давно. И не только в свободе торговли было дело.
   Великое движение киевских князей на  дальние  окраины  славянских  земель
замедлилось, споткнувшись на вятичском пороге. Вятичи,  населявшие  лесистое
междуречье Оки и Волги, продолжали платить дань хазарам, и, чтобы  поставить
их под власть стольного Киева, необходимо было скинуть с них хазарское ярмо.
Дорога в вятичскую землю пролегала через хазарскую столицу Итиль...
   Для людей, населявших соседние  с  Хазарией  земли,  Итиль  был  жестоким
городом.
   Сюда их приводили в оковах и на невольничьих рынках продавали, как  скот,
иудейским и мусульманским купцам.
   Сюда на скрипучих двухколесных телегах и в перегруженных, осевших в  воду
до края бортов, вместительных судах привозили дани, собранные с  подвластных
хазарам народов безжалостными тадунами .
   Отсюда приходили хищные ватаги  хазарских  всадников  и,  прокравшись  по
оврагам и долинам степных речек, обрушивались огнем и мечом  на  беззащитные
земледельческие поселения.
   Опасность,  угрожавшая  со  стороны  Итиля,  казалась  соседям  вечной  и
неизбывной, и только немногие, самые мудрые, догадывались, что сама  Хазария
больна, тяжело больна, а награбленное  чужое  богатство  придавало  ей  лишь
внешний блеск, но не исцеляло внутренние недуги.
   Потом, после гибели Хазарии, люди станут гадать, когда она  покатилась  к
упадку, будут искать причины внутри и вне ее.
   Может, упадок Хазарии начался в восьмом столетии, когда на нее обрушилось
арабское  нашествие?  Каган,  правитель  Хазарии,  склонился  перед  грозной
чужеземной силой, принял из рук халифа  урезанную  власть,  отдал  себя  под
защиту наемной гвардии мусульман-арсиев...
   Может быть, ослабляющий удар Хазария получила  не  извне,  а  изнутри,  в
девятом столетии, когда против кагана-мусульманина подняли  мятеж  хазарские
беки? Могучий и честолюбивый бек Обадий тогда объявил себя  царем,  а  каган
превратился в почитаемого  чернью,  но  безвластного  затворника  кирпичного
дворца в городе Итиле.  Царь  Обадий  насаждал  в  Хазарии  иудейскую  веру,
которая еще больше разъединяла людей и привела к кровопролитной междоусобной
войне.
   Может, именно новая вера сыграла роковую роль в судьбе Хазарии?
   Иудаизм - религия  работорговцев,  ростовщиков  и  сектантов-фанатиков  -
подорвал военную мощь державы, основанную на родовом единстве  кочевых  орд,
разрушил связи Хазарии с великими христианскими и мусульманскими странами.
   Религиозная нетерпимость иудеев, вылившаяся в  бессмысленные  и  жестокие
преследования  христиан,  оттолкнула  от   Хазарии   даже   ее   старого   и
заинтересованного союзника  -  Византийскую  империю.  Восхищенные  послания
единоверцев - "иерусалимских  изгнанников",  рассеявшихся  по  всей  Европе,
тешили самолюбие хазарских царей, но не заменяли дружбы и доверия соседей.
   Эгоистичным  и  опасным  для  самой   Хазарии   было   внимание   далеких
единоверцев.
   Не в силах оказать даже малейшую реальную помощь Хазарии, заморские иудеи
использовали  сам  факт  существования   этого   "остатка   Израилева"   для
самоутверждения, для опровержения неопровергаемого упрека: "У каждого народа
есть царства, а у вас нет на земле и следа!" Эти "иерусалимские  изгнанники"
писали в Хазарию: "Когда  мы  услышали  про  хазарского  царя,  о  силе  его
государства и множестве войска, мы внезапно обрадовались и подняли голову. А
если вести о нем усилятся, этим увеличится и наша слава". Ответные  послания
хазарского царя, в которых он, не задумываясь  над  последствиями,  объявлял