славой  избавителя  от
печенежской грозы и непобедимого полководца. Вечники, недавно укорявшие  его
в забвении родной земли, восторженно приветствовали князя Святослава.
   Но в сердце у Святослава не было  радости.  Печенеги  побеждены,  но  эта
победа  отсрочила  другие,  более  важные   победы   -   над   византийскими
полководцами. Тесными и  душными  казались  Святославу  гридницы  княжеского
дворца в Киеве, да и сам город, зажатый кольцом  потемневших  от  времени  и
непогоды деревянных стен, стал как будто меньше и беднее.  Может,  под  этим
впечатлением Святослав и решился сказать матери:
   - Не любо мне в Киеве, хочу сидеть в Переяславце на Дунае.  Там  середина
земли, туда стекаются все блага: из  греческой  земли  -  золото,  паволоки,
вина, различные фрукты, из Чехии и Венгрии - серебро и кони, из Руси - меха,
воск, мед...
   Княгиня Ольга, осунувшаяся, постаревшая, шел ей уже шестой  десяток  лет,
укоризненно качала головой, не понимая, как можно променять привычный  покой
киевского дворца, доверие и почтительное восхищение близких людей на  поиски
призрачного счастья в неведомых землях. Сходить в Царьград за добычей -  это
понятно, это необходимо воинственным мужам. Но поселиться  вдали  от  родной
земли? Это было выше ее понимания. Как рачительную хозяйку  большого  двора,
которую мало заботит все, что происходит за его  пределами,  по  ту  сторону
высокого частокола, княгиню Ольгу  внешние  дела  интересовали  лишь  в  той
степени, в какой они могли эхом откликнуться на Руси. Оборонять рубежи - это
понятно. Угрозой войны потребовать от соседних государей должного уважения -
тоже понятно. Но то, что задумал сын...
   И старая княгиня заплакала:
   - Видишь, я больна, куда хочешь уйти  от  меня?  Когда  похоронишь  меня,
поступай по своей воле...
   Пораженный слезами матери, которую он привык видеть неизменно властной  и
строгой, Святослав сказал:
   - Пусть будет так...
   Боги освободили князя Святослава от обета. Через три  дня  княгиня  Ольга
умерла. Случилось это 11 июля  969  года,  на  пятом  году  самостоятельного
правления князя Святослава Игоревича.
   Перед новым дунайским походом Святослав наделил княжеской  властью  своих
сыновей.

Глава 5

   А в Болгарии тем временем происходили серьезные перемены.
   30 января 969 года умер болгарский царь  Петр.  Известно  об  этом  стало
много недель спустя, потому что вельможи покойного царя держали  случившееся
в тайне, уведомив лишь императора  Никифора  Фоку.  В  Константинополе  жили
заложниками сыновья царя Петра - Борис и Роман.
   Старшего из  них,  Романа,  император  срочно  отправил  в  Болгарию,  на
освободившийся   престол.   С   отрядом    болгарских    телохранителей    и
наемников-варягов Борис вошел в Преслав и был  облачен  в  царские  регалии:
мантию, пурпурную шапку и красные сандалии.  Кметям,  собравшимся  по  этому
случаю в  царском  дворце,  было  объявлено  о  возобновлении  дружественных
отношений с  императором  Никифором  Фокой.  Между  двумя  рядами  мраморных
колонн, окаймлявших  парадный  зал  дворца,  стояли  варяги  в  византийских
панцирях.
   Казалось,  император  Никифор  Фока  достиг  желаемой  цели  -   Болгария
вернулась под власть империи  и  готова  была  защищать  ее  границы  своими
мечами. Но это только так казалось...
   Болгарский народ ненавидел византийцев. Боляре не хотели снова  оказаться
в железных руках императорских  стратигов,  которые  повелевали  людьми  как
рабами. Лучше уж признать  себя  вассалами  могучего  князя  Святослава,  не
покушавшегося на их права и демонстрировавшего свое миролюбие.
   Всеобщее недовольство было ответом на решение царя Бориса. Люди, почти не
скрываясь, говорили, что новый царь смотрит  на  Болгарию  из  византийского
окна.
   Чтобы возвысить царя Бориса в глазах его подданных, император направил  в
Преслав пышное посольство. Патриций  Никифор  Эротик  и  настоятель  Филофей
привезли дружественное послание императора и предложили скрепить союз  между
двумя державами брачными  узами  -  выдать  болгарских  царевен  за  сыновей
покойного императора Романа. Невесты царской крови поехали в Константинополь
на колесницах, украшенных золотом. По пути бирючи объявляли народу, что  это
следуют будущие императрицы, а потому дружба с Византией  будет  вечной.  Но
мало кто верил этому.
   Болгарские феодалы заперлись со своими дружинами в укрепленных замках.  В
Македонии сыновья влиятельного кметя Николы  -  комитопулы  Давид,  Аарон  и
Самуил  -  подняли  восстание,  отделили  от  царства  обширные  области   и
провозгласили самостоятельное Охридское царство,  которое  сразу  же  заняло
враждебную позицию и по отношению к Византии, и  к  царю  Борису.  Остальные
кмети на мольбы царя о военной  помощи  отвечали  уклончиво,  жаловались  на
оскудение казны и на нежелание  народа  воевать  с  руссами.  "Если  раздать
оружие черни, - предупреждали они, - то неизвестно, против кого  это  оружие
повернется!"
   Когда князь Святослав в августе 969 года возвратился на Дунай, он нашел в
Болгарии многих сторонников. Многие  боляре  с  дружинами  присоединились  к
русскому войску. Комитопулы  Охридского  царства  заявили  о  своем  желании
воевать против Никифора Фоки вместе с князем Святославом.
   Печенеги и венгры снова прислали легкую конницу.
   Почти не встречая сопротивления, князь Святослав двигался к Преславу.
   Византийские  советники  Бориса  бежали  под  покровом  ночи,  бросив  на
произвол судьбы растерянного, упавшего духом царя. В  том  же  прямоугольном
парадном зале с двумя рядами колонн из  темно-зеленого  мрамора  царь  Борис
склонился перед князем Святославом и принял на себя обязанности вассала.  Он
сохранил царские регалии, казну и придворных. Для  охраны  царя  в  Преславе
остался воевода Сфенкел с отрядом русских  и  болгарских  воинов.  Последняя
карта Никифора Фоки оказалась битой.
   Неудачи подломили стареющего императора. Никифор Фока бездумно бродил  по
пустынным залам дворца Вуколеон  -  обрюзгший,  рыхлый,  с  нечесаной  седой
бородой и воспаленными от бессонницы глазами. Только однажды он рискнул, как
бывало прежде, пройти пешком по улицам столицы. На хлебном рынке  императора
окружила толпа черни. На Никифора Фоку обрушились проклятия и грубая  брань,
полетели камни и  комья  грязи.  С  большим  трудом  телохранители  защитили
императора и, накрыв с головой солдатским плащом, увели во дворец.  Это  был
позор. Это было почти падение. И никто не удивился, что  на  следующее  утро
красавица  Феофано  вызвала  из  Малой  Азии  полководца  Иоанна   Цимисхия.
Император не возражал. Иоанн Цимисхий уже доказал однажды  преданность  ему,
предупредив о готовившемся покушении на жизнь Никифора.
   Пусть еще раз послужит императору.
   Триумф по случаю взятия византийскими  войсками  Антиохии  был  последней
радостью императора Никифора Фоки. Дни его были сочтены. Феофано уже  решила
вверить свою судьбу полководцу Иоанну Цимисхию,  как  шесть  лет  назад  она
вверила  ее  самому  Никифору.  В  личные   покои   императрицы   поодиночке
пробирались верные воины Цимисхия, и Феофано прятала их в запертой  комнате.
Ненастной зимней ночью они убили Никифора Фоку в  его  собственной  спальне.
Императором был объявлен Иоанн Цимисхий.
   Современник так  описывает  нового  императора:  "Лицо  у  него  белое  и
красивое, волосы на голове русые; глаза у него острые, голубые, нос  тонкий,
борода рыжая; ростом он был мал, за что и получил прозвище Цимисхия, то есть
"Маленького", но имел широкую грудь и спину; сила у него была исполинская, в
руках чрезвычайная  гибкость  и  крепость.  Сия  геройская,  неустрашимая  и
непоколебимая сила в малом его теле производила удивительную  храбрость.  Он
не боялся нападать один на целую неприятельскую фалангу  и,  побивши  многих
воинов, невредимым отступал к своему войску.  В  прыжках,  игре  мячом  и  в
метании копья он превосходил всех людей. Говорили, что  он,  поставив  рядом
четырех коней, прыгал через них как птица и садился на  последнего.  Он  так
метко стрелял из лука, что попадал стрелой в отверстие кольца..."
   Византийское войско получило в лице императора Иоанна Цимисхия достойного
предводителя...
   Близилась грозная весна 970 года...

Глава 6

   Магистра Варду Склира не покидало ощущение, что на него непрерывно давит,
обрекая на неудачу все усилия по обороне болгарской границы,  чья-то  чужая,
непреодолимая воля.
   Следуя предостережениям императора, Склир вовремя  занял  пехотой  горные
проходы через Гимеи. Горные дороги перекрыли копейщики и щитоносные ратники,
далее расположились пращники и стрелки из  лука.  Ловкие  сильные  юноши  из
стратиотских семей поднялись на отвесные  склоны  и  привязались  ремнями  к
кустам и стволам деревьев, чтобы сверху посылать стрелы в варварских вождей.
Не забыта была и стража на боковых тропах, чтобы  варвары  не  могли  обойти
заставы.
   Но  все  предосторожности  оказались  напрасными.  Болгарские  проводники
показывали руссам тропы, о которых не подозревали даже  местные  пастухи,  и
руссы неизменно оказывались позади византийских сторожевых застав.
   Пехотинцы Варды Склира, окруженные врагами и горными  теснинами,  бросали
на  землю  оружие  или  погибали  в  безнадежных  схватках.  Они  не   имели
возможности даже отправить к своему полководцу гонцов, и  потоки  русской  и
болгарской пехоты, дружинной конницы, венгерских  и  печенежских  наездников
сразу во многих местах неожиданно ворвались во Фракию .
   Жители Фракии не успели  собраться  в  крепости  со  своим  имуществом  и
скотом, как предписывалось  правилами  войны,  и  сделались  легкой  добычей
варваров.
   Здесь, в византийских  владениях,  князь  Святослав  не  удерживал  своих
воинов от грабежей, как было  во  время  болгарского  похода.  Дымы  пожаров
поднялись  на  половину  неба.  Толпы  пленников  в  окружении   печенежских
всадников потянулись к Гимейским горам.
   Вина за разорение Фракии лежала на магистре Варде Склире. Но что  он  мог
сделать, если заставы в горных теснинах погибли, не послав весть о вторжении
руссов?
   Бесполезными оказались и нападения тяжелой конницы катафрактов  из  засад
на походные колонны врага. Обычно варвары не выдерживали неожиданных ударов,
поспешно отступали. Продвижение их замедлялось, а  потери  подрывали  боевой
дух. Однако князь Святослав оказался предусмотрительным. Далеко в стороны от
пехоты и  дружинной  конницы,  которые  двигались  по  большим  дорогам,  он
разослал быстрых венгерских и  печенежских  всадников.  Венгры  и  печенеги,
стремительно перемещаясь на своих короткохвостых лошадках, осматривали рощи,
сады, овраги, селения, даже заросшие кустами кладбища.
   От них невозможно было спрятаться. Обнаружив засаду,  венгры  и  печенеги
посылали гонцов к воеводам, а сами кружились вокруг катафрактов  как  осиный
рой, осыпая стрелами. Их нельзя было прогнать, ибо  они  отъезжали  и  снова
возвращались; их нельзя было и убить,  потому  что  быстрота  коней  спасала
степняков от погони. Как  гончие  крупного  зверя,  обкладывали  они  отряды
катафрактов,  пока  не  подходили  конные  дружины  князя   Святослава   или
вооруженная длинными копьями тяжелая пехота руссов.
   А тем временем остальное войско князя Святослава продолжало свое движение
по большим дорогам...
   Потеряв несколько засадных отрядов, магистр Склир вынужден  был  отозвать
катафрактов к главным силам. Предварительная  стадия  войны,  имевшая  целью
ослабить неприятеля до решительного  сражения,  была  проиграна  начисто,  и
Варда Склир сознавал это.  Князь  Святослав  оказался  хитрее,  чем  опытный
византийский полководец, покоритель многих земель Востока.
   Наверное,  правду  говорили  люди  херсонского  стратига,  следившие   за
победами князя руссов в хазарском походе, что он не  любит  отвлекаться  для
осады крепостей и всегда жаждет решительного  сражения.  Если  это  так,  то
князь руссов добился желаемого им. Варда Склир в ы н у ж д е н  был  принять
сражение, чтобы не пропустить варваров на Константинополь.
   Последним сигналом тревоги было взятие руссами и  болгарами  Адрианополя,
города,  откуда  византийцы  сами  привыкли  начинать  походы,  чтобы  потом
перенести войну на чужие  земли.  К  Варде  Склиру,  стоявшему  лагерем  под
стенами  крепости  Аркадиополь,   прискакал   Иоанн   Алакас,   предводитель
передового отряда, и сообщил, что скифы совсем близко.
   Двенадцатитысячное отборное войско  Варды  Склира  поспешно  укрылось  за
крепостными стенами.
   А вскоре в клубах  пыли  к  крепости  подошла  венгерская  и  печенежская
конница. Всадники в черных развевающихся одеждах рассыпались  по  брошенному
византийцами лагерю.
   Потом подошли пешие  полки  руссов  и  болгар,  расположились  станом  на
дальнем краю поляны, примыкавшей к крепости; с двух сторон равнину окаймляли
густые заросли.
   Варда Склир считал, что  лучшего  места  для  битвы  трудно  пожелать.  В
зарослях, на флангах войска князя Святослава, можно  заранее  поставить  две
сильные засады. Потом ударить частью войска  в  чело  руссов,  перебить  их,
сколько удастся, ложным отступлением заманить  остальных  между  засадами  и
разгромить. Все казалось простым и ясным. Вот оно, поле победы!
   Но Варда Склир решил промедлить еще несколько  дней  -  неудачное  начало
войны побуждало к осторожности. Иногда мудрое ожидание  полководца  способно
ослабить врага до битвы. Склир надеялся, что среди разноплеменных  варваров,
приведенных   князем   Святославом,   начнутся    раздоры.    Разве    можно
продолжительное время  удерживать  в  единстве  руссов,  болгар,  венгров  и
печенегов?
   Надеялся магистр и на то, что часть  войска  князя  Святослава,  тяготясь
бесполезным стоянием под стенами Аркадиополя, разойдется по окрестностям для
грабежей и захвата пленников. Варваров  станет  меньше,  и  их  будет  легче
разгромить в сражении.
   Расчеты  Варды  Склира  как   будто   оправдывались.   Стража   ежедневно
уведомляла, что большие отряды конницы покидают стан князя Святослава.
   Возле крепостных стен варвары  вели  себя  беспечно.  Ночью  два  сотника
катафрактов пробрались в заросли, к местам  будущих  засад,  и  благополучно
возвратились в крепость. И Варда Склир решил: "Пора!"
   Перед рассветом два полка тяжелой  конницы  катафрактов  вышли  из  ворот
Аркадиополя, их поглотили заросли. Варда Склир с крепостной стены напряженно
вглядывался в редеющую мглу, прислушивался, не поднимется ли тревога в стане
руссов, не раздадутся ли крики и лязг оружия, но все  было  тихо.  Руссы  не
заметили движения засадных полков. Если бы мог знать Склир, что в этот самый
час в шатре  князя  Святослава  собрались  воеводы  и  князь  удовлетворенно
говорит:
   - Змея выползла из норы. Греки по  обычаю  своему  поставили  засады.  Не
следует мешать им, иначе они опять спрячутся за стенами. Пусть  будет  тихо,
совсем тихо...
   О, если б знал об этом магистр Варда Склир!..
   Князь  Святослав  торжествовал.  Близилось  решительное  сражение.   Ведь
главное на войне не захват обширных  областей,  но  разгром  неприятельского
войска. Нелегко было вынудить хитрого грека Склира  покинуть  свое  каменное
убежище. Ради  этого  стоило  пренебречь  даже  опасностью  ударов  засадных
полков. Греки должны глубоко увязнуть в сражении, иначе они опять отступят и
придется штурмовать каменные стены, обороняемые многочисленным гарнизоном.
   Но Святослав не подозревал, что в засадные полки магистр  выделил  добрую
половину отборного войска, а потому их натиск окажется  много  опаснее,  чем
ожидалось.
   Ворота Аркадиополя распахнулись, выпуская в поле византийское войско.
   Магистр Склир спокойно смотрел  с  крепостной  стены,  как  князь  руссов
выстраивает своих варваров. Он выдвинул вперед конницу: в середине  -  своих
собственных всадников в доспехах, по краям -  толпы  легкоконных  венгров  и
печенегов, которых легко увлечь притворным отступлением под  удары  засадных
полков, а потом, сдавив с обеих сторон, опрокинуть на тяжелую конницу  князя
Святослава. Русской и болгарской пехоты пока не было видно, и Склир подумал,
что  она  оставлена  для  охраны  лагеря.  Это  непоправимая  ошибка   князя
Святослава. Конница руссов будет разгромлена быстрее, чем пехота  придет  на
помощь!
   Магистр не знал, что русские и  болгарские  пехотинцы  глубокой  фалангой
встали сразу за дружинной конницей и потому расчленить войско Святослава  не
удастся...
   Сражение началось яростной атакой  тяжеловооруженных  всадников  патриция
Алакаса. Он ударил на печенегов,  которые  стояли  на  правом  фланге  князя
Святослава. Навстречу катафрактам полетело множество стрел, но закованные  в
броню всадники и кони были неуязвимы. Печенеги  начали  заворачивать  коней,
спасаясь от длинных копий  катафрактов.  Однако  печенежские  вожди  вовремя
заметили, что нападавших немного, и прекратили отступление. Толпы  печенегов
начали окружать катафрактов Алакаса, и они медленно попятились,  не  нарушая
строя и не позволяя приблизиться для сабельной рубки - беснующихся печенегов
встречали острия копий. Так, медленно  отступая  и  почти  не  неся  потерь,
Алакас уводил печенегов к зарослям, в которых укрылся засадный полк. Сначала
из зарослей показался  сплошной  ряд  длинных  копий,  затем,  ломая  ветки,
вынеслись всадники.
   Печенеги обратились в бегство. Часть кинулась назад, подальше от сечи,  а
остальные,  подгоняемые  копьями  катафрактов,  в  беспорядке  покатились  к
русской дружинной коннице, угрожая захлестнуть ее своей  массой  и  нарушить
боевой строй.
   Наступал решающий момент  битвы.  Правое  крыло  Святослава  разгромлено,
нужно обрушиться на центр, где стоит русская конница. Но  магистр  не  успел
отдать приказ. Тяжелая  конница  руссов  сама  двинулась  вперед,  а  слева,
обгоняя ее, понеслись на византийцев легкоконные венгры.
   Нападение венгров было яростным,  но  не  очень  опасным.  Железные  ряды
катафрактов только слегка подались назад и  тут  же,  получив  подкрепление,
вернули потерянное пространство. Однако отважные венгры сделали свое дело.
   Русские дружинники пропустили сквозь свои ряды бегущих печенегов и  снова
сомкнули строй.
   Началось самое страшное, что вообще  возможно  на  войне,  -  смертельная
рубка закованных в броню всадников, одинаково сильных и умелых.
   Военное счастье попеременно склонялось то на одну, то на другую  сторону,
в зависимости от того, руссы или греки получали подкрепления.
   Подоспела русская и болгарская  пехота,  и  Варде  Склиру  тоже  пришлось
ввести в дело пехотные полки.
   Варда Склир вдруг с ужасом понял, что вопреки его намерениям  в  сражение
втянулось почти все византийское войско  и  что,  если  не  переломить  хода
битвы, он останется полководцем без армии. Византийцам  приходилось  платить
жизнью за жизнь, а не одной жизнью катафракта  за  десятки  одетых  в  шкуры
варваров, как они привыкли, и это было страшно...
   Варда Склир запоздало подумал, что, может быть, именно  к  такому  исходу
стремился князь руссов - истребить в полевом сражении отборное императорское
войско, чтобы потом идти к беззащитному Константинополю...
   Но еще не все потеряно! Магистр приказал трубить  в  трубы  и  стучать  в
барабаны. Еще один засадный полк выехал из зарослей  и  обрушился  на  левый
фланг  руссов.  Весы  победы  качнулись  в  сторону  Варды  Склира,  русские
дружинники начали медленно отходить. Но боевой  порыв  засадного  полка  уже
иссякал.  Вместо  ошеломленных  неожиданностью,  утомленных  битвой  русских
всадников он натолкнулся на глубокую фалангу русской  и  болгарской  пехоты,
пробиться  через  которую  оказалось  невозможно.  Погибали   катафракты   в
бесплодных атаках, а русские и болгары стояли, прикрываясь  своими  большими
щитами, а в их рядах не видно было брешей.
   "Напрасно! Все напрасно!" - в отчаянии шепт