ли  много  времени  и   могли  бы   наскучить  менее  сочувствующим
слушателям,  но  сын,  откровенно рассказывающий свои приключения,  не может
утомить  внимания  родителей;   для  них  тут  не   может  быть  чего-нибудь
незначительного;  старики слушали его с жадностью, и все мелочи его рассказа
производили на них живейшее впечатление, то горестное, то радостное.
   Закончив повествование, он сказал, что хочет предложить им часть своего
состояния, и стал уговаривать отца больше не работать.
   - Нет,  сын  мой,  я  люблю свое ремесло и  никогда не  оставлю его,  -
отвечал отец.
   - Неужели вам не пора отдохнуть?  -  убеждал отца банкир.  -  Я ведь не
предлагаю вам поселиться со мною в Мадриде:  я знаю,  что городская жизнь не
представляет для вас никакой прелести;  я  не  собираюсь нарушать ваше тихое
существование;  но  по  крайней мере  не  обременяйте себя тяжелой работой и
живите здесь спокойно, раз у вас есть возможность.
   Мать поддержала сына, и старик сдался.
   - Ну  ладно,   Франсильо,   -   сказал  он,   -  чтобы  доставить  тебе
удовольствие,  я  не  стану больше работать на деревенских жителей,  а  буду
чинить башмаки только себе да нашему другу священнику.
   После такого уговора банкир с  аппетитом съел сваренные ему  два свежих
яйца,  лег  рядом  с  отцом  и  заснул с  таким  наслаждением,  какое  могут
испытывать только дети, любящие своих родителей.
   На  другой день утром Франсильо,  оставив старику кошелек с  тремястами
пистолей,  возвратился в  Мадрид.  Но он был крайне изумлен,  увидев сегодня
утром у себя отца.
   - Что привело вас сюда, батюшка? - спросил банкир.
   - Сын мой,  -  ответил старик,  - я принес обратно твой кошелек, возьми
свои деньги,  а  я  хочу жить собственным трудом.  Я пропадаю от скуки с тех
пор, как перестал работать.
   - Ну  что ж,  -  сказал на это Франсильо,  -  возвращайтесь в  деревню,
продолжайте заниматься своим ремеслом, но только для того, чтобы не скучать.
Возьмите эти деньги и тратьте их.
   - А что же,  по-твоему,  мне делать со всеми этими деньгами?  - спросил
старик.
   - Помогайте бедным,  -  ответил  банкир,  -  посоветуйтесь об  этом  со
священником.
   Сапожник, довольный таким ответом, возвратился в Медиану.
   Дон Клеофас с удовольствием выслушал историю о Франсильо и только хотел
было  похвалить  доброе  сердце  банкира,   как  вдруг  пронзительные  крики
привлекли его внимание.
   - Сеньор Асмодей, - спросил он, - что это за шум?
   - Эти вопли доносятся из дома, где заперты помешанные, - отвечал бес, -
несчастные надсаживаются от криков и пения.
   - Мы недалеко от этого дома,  -  сказал Леандро,  -  пойдемте сейчас же
посмотрим на них.
   - Согласен,  -  отвечал бес,  -  охотно доставлю вам  это развлечение и
расскажу, почему они лишились рассудка.
   И не успел бес выговорить эти слова, как студент оказался на la casa de
los locos*.
   ______________
   * Доме умалишенных (исп.).


ГЛАВА IX

   Сумасшедшие, сидящие под замком

   Самбульо одну за  другой обводил любопытным взглядом решетчатые камеры;
когда он  внимательно рассмотрел всех запертых там  помешанных,  бес  сказал
ему:
   - Как видите, тут сумасшедшие всех видов - мужчины и женщины, печальные
и веселые,  молодые и старые.  Теперь я расскажу вам, почему они помешались.
Будем ходить из камеры в камеру. Начнем с мужчин.
   Первый,  кого мы  видим,  буйный на вид,  это -  кастильский вестовщик,
коренной житель Мадрида,  гордый буржуа,  более чуткий к чести своей родины,
чем даже гражданин древнего Рима.  Он  сошел с  ума от горя,  когда прочел в
газете, что двадцать пять испанцев разбиты отрядом в пятьдесят португальцев.
   Его  сосед  -  лиценциат,  которому  так  хотелось заполучить церковный
приход с хорошими доходами,  что он десять лет лицемерил при дворе и в конце
концов помешался с  отчаяния,  что  при  назначениях его неизменно обходили.
Зато теперь он мнит себя толедским архиепископом.  Пусть в  действительности
это и не так,  - ему по крайней мере доставляет удовольствие воображать себя
в этом сане.  Мне кажется, что он вполне счастлив, ведь его помешательство -
сладкий сон, который окончится только с его жизнью; вдобавок ему не придется
отдавать отчет на том свете, как он распоряжался своими доходами.
   Следующий сумасшедший -  еще  несовершеннолетний.  Опекун  объявил  его
помешанным,  чтобы навсегда присвоить себе его имение.  От сознания, что всю
жизнь придется сидеть под замком, бедный юноша действительно помешался.
   Затем следует учитель,  попавший сюда потому,  что  задался целью найти
paulo-post-futurum* какого-то греческого глагола,  а потом - купец, рассудок
коего помутился при вести о  кораблекрушении,  хотя у  него хватило мужества
перенести два банкротства.
   ______________
   * Дословно:  "немного после будущего" (лат.) - вымышленный вид будущего
времени глагола.

   В  соседней камере  содержится старый капитан Дзанубио,  неаполитанский
дворянин,  поселившийся в Мадриде.  Его до такого состояния довела ревность.
Вот его история.
   У него была молодая жена, по имени Аврора, которую он хранил как зеницу
ока; дом его был недоступен для мужчин. Аврора выходила только в церковь, да
и  то  всегда в  сопровождении своего старого Титона;  изредка он  возил  ее
подышать свежим воздухом в собственное поместье около Алькантары.  Между тем
один кабальеро,  по  имени дон Гарсиа Пачеко,  увидел ее случайно в  храме и
безумно в нее влюбился. Это был очень предприимчивый юноша, вполне достойный
внимания хорошенькой женщины, не нашедшей счастья в замужестве.
   Как ни трудно было проникнуть в дом дона Дзанубио,  это не обескуражило
дона Гарсиа.  Узнав,  что капитан собирается с женой в имение,  Пачеко,  еще
безусый и довольно красивый, переоделся в женское платье, захватил кошелек с
сотней пистолей и  поспешил в  поместье дона Дзанубио.  Там  он  обратился к
садовнице и сказал тоном героини рыцарского романа, преследуемой великаном:
   - Дорогая моя!  Я бросаюсь в ваши объятия:  умоляю вас,  сжальтесь надо
мной.  Я из Толедо.  Я дочь очень знатных и богатых родителей,  но они хотят
выдать меня за человека,  которого я ненавижу; ночью я бежала из дому, чтобы
спастись от  их  произвола;  мне нужно пристанище;  тут никто не станет меня
разыскивать, - позвольте мне здесь остаться, пока родители не смягчатся. Вот
мой кошелек,  возьмите,  - прибавил он, подавая его садовнице, - пока я могу
вам  предложить только  это,  но,  надеюсь,  придет время  когда  я  буду  в
состоянии лучше отблагодарить вас за оказанную услугу.
   Садовница, тронутая последними словами Пачеко, отвечала:
   - Я готова услужить вам,  дочь моя.  Я знаю молодых особ, принесенных в
жертву старикам,  -  они не особенно этим довольны,  и  я вхожу в их тяжелое
положение.  Лучше меня вы никого не могли бы найти в  этом случае;  я помещу
вас в отдельной комнатке, где вы будете в полной безопасности.
   Дон Гарсиа провел в имении несколько дней, с нетерпением ожидая Аврору.
Наконец,  она приехала со своим ревнивцем,  который,  по обыкновению, прежде
всего осмотрел все комнаты,  чуланы, погреба и чердаки, дабы удостовериться,
что там не скрыт какой-нибудь враг его чести. Садовница, хорошо знавшая дона
Дзанубио,  предупредила его о пребывании девушки и рассказала,  что понудило
ее просить пристанища.
   У  Дзанубио,  хотя  и  очень недоверчивого,  не  возникло ни  малейшего
подозрения; он только полюбопытствовал взглянуть на незнакомку, а та просила
не спрашивать у  нее ее имени,  -  она должна хранить его втайне ради семьи,
которую она  как-никак обесчестила своим побегом;  при  этом мнимая беглянка
так остроумно сочинила целую историю,  что капитан пришел от нее в  восторг.
Он  почувствовал даже  некоторую склонность к  этой привлекательной девушке,
предложил ей свои услуги и  в надежде извлечь из ее присутствия какую-нибудь
пользу и для себя, приставил ее к своей жене.
   Когда Аврора увидела дона Гарсиа,  она покраснела и смутилась,  сама не
зная  почему.  От  молодого человека это  не  ускользнуло,  он  решил,  что,
вероятно,  Аврора его  заприметила в  церкви,  где  они  встречались;  чтобы
выяснить это, он сказал, как только остался с ней наедине:
   - Сударыня, у меня есть брат, который часто мне говорил о вас. Он видел
вас как-то в храме; с этого часа, о котором он вспоминает тысячу раз в день,
он находится в состоянии, достойном вашей жалости.
   При этих словах Аврора внимательнее прежнего посмотрела на  дона Гарсиа
и ответила:
   - Вы  слишком похожи на  брата,  чтобы обмануть меня этой хитростью;  я
отлично вижу,  что вы переодетый кабальеро.  Я помню,  как однажды, во время
обедни,  мантилья на мне приоткрылась и  вы меня увидели;  я  из любопытства
наблюдала за вами:  вы не спускали с меня глаз.  Когда я вышла из храма, вы,
кажется,  пошли за мной следом, чтобы узнать, кто я такая и где живу. Говорю
"кажется" потому,  что  я  не  смела обернуться и  посмотреть на  вас;  муж,
провожавший меня,  заметил бы это движение и поставил бы мне его в вину.  На
другой день и  все следующие дни я была в той же церкви,  опять вас видела и
так хорошо запомнила ваше лицо, что узнаю вас, хоть вы и переодеты.
   - Значит,  мне  приходится скинуть  маску,  сударыня,  -  возразил  дон
Гарсиа.  -  Да,  я человек, плененный вашей красотой, - я дон Гарсиа Пачеко,
которого привела сюда в этом обличье любовь.
   - И вы,  вероятно,  воображаете,  - продолжала Аврора, - что я, потакая
вашей  безрассудной страсти,  стану  содействовать вам  в  вашей  хитрости и
помогу обмануть моего мужа? Нет, - ошибаетесь! Я ему все открою; тут уж дело
идет  о  моей  чести  и  моем  спокойствии.   Впрочем,  я  очень  рада,  что
представляется такой  удобный  случай  доказать  ему,  что  моя  добродетель
надежнее его бдительности и что,  как он ни ревнив и ни подозрителен, все же
меня труднее провести, чем его.
   Едва произнесла она  последние слова,  как  вошел капитан и  вмешался в
разговор:
   - О чем это вы толкуете? - спросил он.
   Аврора тотчас ответила:
   - Речь зашла у  нас о кабальеро,  добивающихся любви молодых женщин,  у
которых старые мужья,  и  я  говорила,  что если бы такой волокита осмелился
забраться к нам переодетый, я бы сумела проучить его за дерзость.
   - А  вы,  сударыня,  -  обратился Дзанубио к дону Гарсиа,  -  как бы вы
поступили в подобном случае с юным кабальеро?
   Дон Гарсиа до  того смутился и  растерялся,  что не знал,  как отвечать
капитану,  и  тот непременно заметил бы замешательство юноши,  если бы в эту
минуту  слуга  не  доложил  капитану,  что  какой-то  человек,  прибывший из
Мадрида, желает с ним переговорить. Капитан вышел узнать, в чем дело.
   Тогда дон Гарсиа бросился к ногам Авроры и воскликнул:
   - Ах,  сударыня,  неужели  вам  доставляет удовольствие ставить меня  в
такое затруднительное положение?  Неужели вы  так  жестоки,  что подвергнете
меня гневу взбешенного супруга?
   - Нет,  Пачеко,  - ответила она, улыбаясь, - молодые женщины, у которых
старые и  ревнивые мужья,  не  так  жестоки;  успокойтесь.  Я  только хотела
чуточку позабавиться вашим испугом,  но этим вы и отделаетесь.  Я думаю, что
это не слишком дорогая цена за позволение остаться здесь.
   При столь утешительных словах страх дона Гарсиа сразу исчез,  и  у него
зародилась надежда на благосклонность Авроры, в чем молодая женщина его и не
разубеждала.
   Однажды капитан застал их,  когда  они  любезничали,  находясь вдвоем в
комнате.  Не  будь  он  даже  таким отчаянным ревнивцем,  виденного было  бы
достаточно, чтобы с полным основанием заключить, что прекрасная незнакомка -
переодетый мужчина.  При этом зрелище он пришел в ярость; он бросился к себе
в кабинет за пистолетами. Но в его отсутствие любовники ускользнули, заперли
снаружи двери,  захватили с собой ключи и убежали в соседнюю деревню.  Здесь
дон Гарсиа заранее оставил слугу с двумя отличными конями. Он сбросил с себя
женское платье, посадил Аврору на лошадь позади себя и по ее просьбе отвез в
монастырь,  где настоятельницей была ее тетка. Затем он возвратился в Мадрид
ожидать последствий этого приключения.
   Между тем Дзанубио,  обнаружив,  что его заперли, начал кричать, сзывая
людей;  на  его крик прибежал слуга,  но  нашел двери запертыми и  не мог их
отворить.  Капитан старается выломать дверь,  но это ему не удается,  и он в
порыве нетерпения бросается из окна с пистолетами в руках,  падает навзничь,
ранит голову и  остается распростертым без чувств.  Сбегаются слуги,  вносят
его в залу,  кладут на кушетку,  прыскают в лицо водой; словом, тормошат его
до  тех пор,  пока он  не  приходит в  себя.  Но как только капитан очнулся,
ярость снова овладела им. Он спрашивает, где его жена. Ему отвечают, что она
вышла с  чужой дамой через садовую калитку.  Капитан приказывает,  чтобы ему
немедленно подали пистолеты; приходится повиноваться. Он велит оседлать коня
и,  не взирая на то,  что ранен,  пускается вскачь, но не по той дороге, что
любовники.  Весь день прошел в тщетной погоне;  ночью капитан остановился на
отдых  на  постоялом дворе.  От  полученной раны  и  душевного потрясения он
заболел горячкой, а затем воспалением мозга, от которого чуть не умер.
   Чтобы  окончить рассказ  в  двух  словах,  скажу,  что  полторы  недели
Дзанубио пролежал больной в  деревне,  потом возвратился в  свое поместье и,
удрученный горем,  постепенно сошел с  ума.  Узнав об этом,  родители Авроры
тотчас же перевезли его в Мадрид и поместили в сумасшедший дом. Его жена все
еще  в  монастыре:  родители  решили  оставить ее  там  на  несколько лет  в
наказание за  нескромное поведение или,  скорее,  за проступок,  виновниками
которого являются они сами.
   Тут же,  возле Дзанубио,  -  продолжал бес, - находится сеньор дон Блас
Десдичадо,  весьма достойный кабальеро.  В столь плачевное состояние привела
его смерть жены.
   - Странно,  -  заметил дон  Клеофас.  -  Смерть жены  повергает мужа  в
безумие!   Я  и  не  думал,  чтобы  супружеская  любовь  могла  доходить  до
умопомешательства!
   - Не  торопитесь,  -  перебил его Асмодей.  -  Дон Блас помешался не от
горя,  что потерял жену; рассудок его помутился оттого, что жена не оставила
ему детей, и поэтому ему пришлось возвратить родным покойной пятьдесят тысяч
дукатов, полученные за ней в приданое.
   - Ну,  это  другое  дело,  -  согласился Леандро,  -  теперь я  уже  не
удивляюсь его несчастью.  Но скажите,  пожалуйста, кто этот юноша в соседней
камере,  который скачет,  точно козленок,  а  по  временам останавливается и
хохочет, схватившись за бока? Вот веселый сумасшедший!
   - Так  оно  и  есть -  помешательство его  вызвано избытком радости,  -
отвечал Хромой.  - Он служил привратником у знатной особы, как вдруг получил
известие о смерти богатого родственника,  казначея, единственным наследником
которого он был. Не в силах перенести такое счастье, он рехнулся.
   Теперь взгляните на этого долговязого юношу, который поет, аккомпанируя
себе на  гитаре.  Это  -  меланхолик.  Жестокость возлюбленной довела его до
отчаяния, и его пришлось запереть сюда.
   - Ах,  как  мне жаль его!  -  воскликнул дон Клеофас.  -  Позвольте мне
выразить  ему  соболезнование!  Такое  несчастье может  случиться со  всяким
порядочным человеком. Если бы я влюбился в красавицу, которая была бы ко мне
жестокой, боюсь, что и меня постигла бы такая участь.
   - По  этим словам узнаю в  вас настоящего кастильца,  -  сказал бес.  -
Только тот,  кто  родился в  Кастилии,  может  помешаться из-за  отвергнутой
любви.  Французы не  так чувствительны,  и,  если хотите знать разницу между
французом  и  испанцем  в  этом  отношении,  прислушайтесь к  песенке  этого
помешанного, которую он сейчас сочинил:

   Испанская песнь

   Дни и ночи я сгораю,
   Плачу днями и ночами;
   Слез огнем не осушаю, -
   Не залью огня слезами.

   Так говорит испанский кабальеро,  когда с ним дурно обращается дама его
сердца. А вот как француз недавно оплакивал подобный же случай.

   Французская песнь

   Та, что в душе моей царит,
   Бесчувственна к моей любови неизменной;
   Ни пылкий вздох, ни томный вид -
   Ничто не трогает красавицы надменной.
   О небо! Кто меня несчастней может быть?
   Ах! Если страсть моя бессильна,
   Я призываю мрак могильный...
   И у Пайена вас прошу меня зарыть*.
   ______________
   * Перевод З.Бобырь.

   - Этот Пайен, вероятно, трактирщик? - спросил дон Клеофас.
   - Ясное дело, - ответил бес. - Итак, продолжаем.
   - Лучше перейдем к женщинам,  - предложил Леандро, - я горю нетерпением
их видеть.
   - Будь по-вашему,  -  сказал дух. - Но сначала мне хочется показать вам
еще  двух-трех  несчастных из  числа тех,  что  здесь находятся,  это  может
принести вам некоторую пользу.
   Посмотрите  в  каморке,  что  рядом  с  каморкой  гитариста,  на  этого
бледного,  исхудалого человека,  который скрежещет зубами и,  кажется, хочет
перегрызть решетку  своего  окна.  Этот  честный  человек рожден  под  такой
несчастной  звездой,   что,   несмотря  на   все   свои  достоинства  и   на
двадцатилетние старания,  не смог обеспечить себе куска хлеба. Он помешался,
видя, как один из его знакомых, весьма незначительный человечек, поднялся на
вершину колеса фортуны благодаря тому, что хорошо знал арифметику.
   Сосед этого сумасшедшего -  старый секретарь;  он  рехнулся из-за того,
что  не  мог перенести неблагодарности вельможи,  которому служил в  течение
шестидесяти  лет.   Нельзя  было  нахвалиться  усердием  и  верностью  этого
служащего;  он  никогда ничего не  просил;  за  него  говорили его  работа и
прилежание.  Но  его  господин отнюдь  не  был  похож  на  македонского царя
Архелая,  который отказывал,  когда его просили,  и давал, когда не просили;
придворный умер,  не  вознаградив секретаря  ничем.  Он  ему  завещал  ровно
столько, чтобы тот мог прожить остаток жизни в нищете, среди умалишенных.
   Теперь я  вам  покажу еще  только одного -  вон того,  что погрузился в
глубокую думу, облокотившись на подоконник. Это - сеньор идальго из Тафальи,
маленького городка в Наварре.  Он переехал в Мадрид и растратил там все свое
состояние.  У него была страсть знакомиться с известными остряками и угощать
их.  Всякий день он устраивал пирушки;  а  писатели -  народ неблагодарный и
невежливый:  объедая его,  они над ним же насмехались. Но идальго лишь тогда
угомонился, когда прокутил с ними все свои небольшие средства.
   - Наверно,  он  сошел с  ума от огорчения,  что так глупо разорился?  -
спросил Самбульо.
   - Совсем наоборот,  -  возразил Асмодей,  - он сошел с ума от того, что
уже  не  мог  больше  продолжать такой  образ  жизни.  -  Теперь  перейдем к
женщинам, - прибавил он.
   - Что  это!  -  воскликнул Леандро.  -  Я  вижу только семь или  восемь
безумных женщин! Их меньше, чем я думал.
   - Здесь содержится только часть сумасшедших, - сказал, улыбаясь, бес. -
Если хотите,  я вас перенесу сейчас в другую часть города,  -  там целый дом
полон ими.
   - Это не обязательно! С меня довольно и этих, - ответил дон Клеофас.
   - Вы  правы,  -  согласился Хромой.  -  Здесь содержатся большею частью
знатные девушки:  по  чистоте помещений вы  можете  судить о  том,  что  они
непростого звания. Я расскажу вам, отчего они тронулись.
   В  первой  комнате  живет  жена  судьи,  которая  лишилась  рассудка от
негодования,  что  некая  придворная дама  назвала ее  мещанкой.  Во  второй
помещается супруга главного казначея совета по делам Индии;  та рехнулась от
досады,  что ее карете пришлось на узкой улице попятиться, чтобы дать дорогу
экипажу герцогини Медина-Цели.  В  третьей сидит  молодая вдова  купеческого
звания;  она помешалась от горя,  что ей не удалось выйти замуж за вельможу,
как она надеялась. Четвертая каморка занята девушкой высшего круга, по имени
Беатриса. Историю ее несчастья я вам сейчас расскажу.
   У доньи Беатрисы была подруга, донья