.
  - Пожалуй... - медленно согласился Ростопчин. - Пожалуй... Я дам вам
провожатого.
  Больше он не требовал от меня признаний. В глазах его светился азарт. Я
видел, что он возбужден, как охотник, напавший на след.
  Что он думал обо мне, за кого принял? "Сумасшедший Федька", как звала его
Екатерина; этот граф, одевавший по вечерам зипун и тайно бродивший по
кабакам, где слушал скоморохов и дрался с пьяницами; этот остряк, знаток
народной речи, выходивший на кулачные бои между фабричными и
ремесленниками, но боявшийся набата до того, что велел обрезать веревки у
колоколов; этот сумасбродный генерал, способный принимать противоположные
решения одновременно, - вот он стоял передо мной, нервно сжимая и разжимая
пальцы. И мне казалось, что этими пальцами он то хватал, то отпускал меня.
  - Я дам вам провожатого, - теперь уже настойчиво повторил он.
  - Я бы хотел прочитать все письмо, - сказал я.
  - Э, нет! - Он поспешно смахнул письмо в ящик стола. - Я уж и так на
многое согласился. Письмо я вам дам прочитать вечерком, когда приедете на
ужин к Долгорукову.
  - Вы уверены, что оно послано из имения Репнина?
  - Обижаете, батенька, обижаете.
  - Но может быть, давно?
  - Да нет, вовсе недавно. Неделя тому.
  - В таком случае я готов ехать.
  Ростопчин позвонил в колокольчик. Вошел адъютант.
  - Разыщите немедленно штабс-капитана Фальковского.
  - Фальковский здесь, - сказал адъютант.
  - Зовите.


  8

  Неужели судьба поручика Берестова так чудесно совместилась с моей, что
даже девушка с лицом Наташи, с ее именем присутствует в его жизни? А может
быть, это сама Наташа, попавшая сюда тем же таинственным способом, что и
я? Во всяком случае, я почувствовал, что моя жизнь здесь может стать такой
же полной и естественной, как в недалеком прошлом, а вернее сказать,
будущем, отделенном теперь полутора веками.
  Штабс-капитан Фальковский оказался высоким офицером, затянутым в темный
мундир, в глубоко посаженной треуголке с коротким черным султаном.
  Его лицо запоминалось сразу. Обрамленное жесткими соломенными завитками
волос, неподвижное, слегка песочного оттенка, с большими голубоватыми
глазами, которые смотрели на вас, но в то же время намного дальше. Он мало
разговаривал и вел себя так, как будто на него возложили неприятное
поручение.
  Мальчишку с лошадьми я отправил к Листову. Фальковский показал на
рессорные дрожки и коротко заметил, что в них ехать удобней. Мальчишку я
просил передать, что наведаюсь вечером. Тот дернул вожжи, крикнул на
пятившихся лошадей: "У, Барклай проклятый!"- и радостно унесся вниз по
Лубянке.



  Я тщетно пытался вспомнить, кто такой Фальковский. Если Ростопчин поручил
ему ответственное дело по моей опеке, то, стало быть, ценит его высоко. Но
ни в записках Ростопчина, ни в документах того времени такой фамилии я не
встречал. Правда, упоминал Ростопчин про несколько безымянных своих
агентов, но вряд ли там речь шла о Фальковском. Этот, я чувствовал, стоял
повыше.


  День как будто бы разгулялся, но чистым и ясным он все-таки не был. Это
был горьковатый день изначальной осени, когда туманное ярко-желтое солнце
насыщает дымчатый воздух янтарным свечением, и оттого все вокруг- дома,
мостовая, деревья, соборы- приобретает немного печальный оттенок осенней
листвы, хотя увядание еще не вступило в свои права.
  - Нельзя ли проехать через Кремль? - сказал я.
  - Так и едем, - сухо ответил Фальковский.
  Дрожки катили несравненно мягче нашей тележки. На козлах сидел солдат в
тусклой каске с гребнем, драгунском мундире, с палашом, болтающимся в такт
движению.
  Мы проехали ворота грязно-белой стены, Китай-город. Быстро прокатили по
улице, которой я не узнал, но по расположению это была Ильинка, и
оказались на площади, в конце которой игривой пирамидой стоял Василий
Блаженный. Красная площадь!
  Необычный, но такой неоспоримый ее облик поразил меня. Возможно, потому,
что беленые стены Кремля показались ниже, возможно, потому, что между
зубцами кое-где пробивалась трава, возможно, потому, что ее пустынное, не
везде вымощенное пространство пересекал выводок утят, но Красная площадь
предстала вдруг такой домашней и близкой, что на мгновение показалась
просторным двором моего детства.
  Дрожки, подпрыгивая, проехали мост у ворот. Внутри стен тоже веяло чем-то
домашним. Между ветхими домами, которые еще здесь уцелели, на веревках
болталось белье. Над ними торжественно неспокойным светом горело золото
глав.
  Я взглянул налево. Там в зеленых садах, желто-белых пятнах соборов,
каком-то паутинном, золотистом блистании воздуха раскинулось
Замоскворечье. Чернел массивный Каменный мост, в его частых арках до пены
бурлила вода. Дальше торчали мачты кораблей.
  Мы выехали из Троицких ворот, прокатили по горбатому мосту через
Неглинную. Мужик, загнав лошадь по брюхо в воду, чистил ее скребком.
  Красноватое здание университета осталось справа, и вот мы уже стучим по
мосту, заставленному деревянными ларьками.
  Я оглянулся на Кремль. Белый, в зелени пригорков и золоте глав, он казался
молодым и беспечным. Заросший травой берег, еще не обрамленный парапетом,
отлого взбирался к башням и стенам.
  - Скоро ли будем в Воронцове? - спросил я Фальковского.
  - Шесть верст за Даниловской заставой.
  - Разве не за Калужской?
  - От Даниловской дорога лучше.
  - Вы меня провожаете или имеете еще какое-нибудь распоряжение?
  - Провожаю, - коротко ответил Фальковский. Уж это вряд ли, подумал я, а
вслух спросил:
  - Вам известно, зачем я направляюсь в имение князя Репнина?
  - Не совсем, - ответил Фальковский.
  - Ну-ну. Уж вы-то не можете не знать, что там строится воздушный шар.
  - Это мне известно.
  - Но это дело представляет государственную тайну.
  - Разумеется.
  - И, видно, не всякий любопытный может туда поехать.
  - Конечно.
  - Но вы мне даны в провожатые, а значит, бывали там не однажды и, стало
быть, причастны к этой постройке. Поэтому я не допускаю мысли, что вам не
известна цель моей поездки.
  - Мне известно то, что вы называете "целью" своей поездки, - холодно
сказал Фальковский. - Однако зачем вы туда едете на самом деле, я не знаю.
  - Вот это лучше! - сказал я. - Предпочитаю откровенность, поскольку еще не
совсем научился лавировать в этом мире. Послушайте, Фальковский, скажу вам
сразу и честно: воздушный шар меня не интересует. Я не французский шпион и
не якобинец, как думает ваш патрон граф Ростопчин. Меня интересует только
девушка, вы знаете, о ком я говорю. Ее зовут Наташа. Мне нужно разыскать
ее.
  - Если она там, вы ее найдете.
  - Послушайте, Фальковский, за кого вы меня принимаете? Я не так уж глуп.
Когда я просил у графа письмо, он обещал показать его, когда вернусь. Но
если бы я застал в имении ту, которую искал, зачем бы мне ее старое
письмо? Значит, граф заранее знал, что я приеду ни с чем. Остается сделать
вывод, что знакомой моей в Воронцове уже нет.
  - Вы показали правильный ход рассуждений, - сказал Фальковский. - Но если
вы так уверены, что ее нет в Воронцове, зачем вы все-таки едете туда? Мне
остается думать, что у вас есть и другая цель.
  - Значит, вы едете со мной в качестве... мягко говоря, наблюдателя?
  - Ваше право думать, как вам угодно, - сказал Фальковский.
  Могло показаться, что он играет в открытую.
  - Послушайте, Фальковский, - сказал я, стараясь, чтобы слова мои звучали
игриво. - Переходите ко мне на службу!
  - Что вы имеете в виду? - спросил он, ничуть не удивляясь.
  - Да вот мы торговались с графом так и эдак, разошлись вничью, а он
приставил вас ко мне. Раньше вы служили ему, а теперь будете служить мне.
  - В чем будет состоять эта служба?
  - Вы просто перестанете за мной следить, а главное, поможете отыскать ту
девушку.
  - Я не ценитель таких шуток, - сказал Фальковский.
  - Учтите, ведь я колдун. - Мне становилось весело. - Могу напустить на вас
какую-нибудь порчу, а сам переселюсь, скажем... в другое столетие.
  - В хорошие времена колдунов жгли на кострах, - с любезной улыбкой сказал
Фальковский.
  Он был невозмутимым. Чего он ждет от поездки в Воронцово? Моей встречи с
Леппихом? Из письма той девушки выходило, что Берестов осведомлен о
Леппихе-Шмидте, быть может, они даже знакомы.
  Полчаса мы катили по дороге среди небольших рощ, деревень и усадеб.
Показались ворота в виде псевдоготических башен, за ними каменные флигеля
и желтый господский дом, тоже с башенками по краям.
  - Воронцово, - сказал Фальковский.
  - Послушайте, - сказал я весело, - я вас предупреждаю, что, как только
сочту свое дело законченным, в любой момент могу исчезнуть. И не ищите
меня.
  - Отчего же, - сказал Фальковский с улыбкой, - если уж я к вам приставлен,
то постараюсь найти где бы то ни было. - Он посмотрел на меня как бы
рассеянным, но таким пристальным взглядом и добавил:- И даже в другом
столетии.


  9

  Я хорошо помнил историю с воздушным шаром Леппиха. Интерес к ней возник у
меня, когда в документах штаба я встретил записку Кутузова к Ростопчину с
просьбой сообщить о "еростате, который тайно готовится близ Москвы".
Записка была датирована сегодняшним числом, и это позволило мне в
разговоре с Ростопчиным играть роль провидца.
  Необычное предприятие привлекло мое внимание уже тем, что в наши дни оно
было почти забыто, хотя в двенадцатом году порождало много толков и
фантастических рассказов. Даже в "Войне и мире" есть несколько слов, как
Пьер едет в Воронцово посмотреть на постройку Леппиха.
  Мне с трудом удавалось отыскивать достоверные сведения, чаще встречались
невнятные упоминания об "огненном шаре" и близкой погибели от него
французов.
  "Вот вам Русь-матушка", - сказал Листов, когда мы легко миновали Калужскую
заставу, в то время как на Дорогомиловской нас долго бы проверяли. То же
касалось и Воронцова. Постройка шара облекалась самой строгой
государственной тайной, переписка Ростопчина с императором Александром об
этом считалась секретной. В то же время десятки любопытных ездили в имение
Репнина по пригласительным билетам, чтобы своими глазами увидеть шар и его
изобретателя.
  Много я знал о шаре, но, как видно, не все. Не знал, например, что у
Франца Леппиха есть второе имя- доктор Шмидт. Теперь же, когда мы
подъехали к белым башенкам воронцовской усадьбы, когда далекая история с
воздушным шаром приблизилась к моей жизни так, что повеяло чем-то
неясно-знакомым, быть может, незримым присутствием той девушки с лицом
Наташи, - теперь мне показалось, что я не знаю об этой истории ничего.
  Караульный солдат у ворот отдал честь, мы въехали в усадьбу. По двору в
беспорядке раскиданы доски, пруты, куски листового железа. Вдоль забора на
кольях развешаны длинные полосы желтоватой материи. Несколько рабочих
стучали молотками в разных углах. Дымила кузня, оттуда слышался звон
металла.
  Подбежал унтер-офицер в таком же, как на Фальковском, полицейском мундире.
Одной рукой он застегивал воротник, другую поспешно прикладывал к
треуголке.
  - Где доктор Шмидт? - спросил Фальковский.
  - В саду, стреляет из пистолета.
  - Все в порядке?
  - Так точно, господин штабс-капитан.
  - Караулы на месте?
  - На месте, господин штабс-капитан.
  - Смотрите в оба. Завтра-послезавтра начинаем. Советую пустить один караул
по большому кругу вдоль забора. Там местные все толпятся. Гнать по домам.
Иди.
  Унтер ушел.
  - Быть может, желаете для начала познакомиться с доктором Шмидтом? -
спросил Фальковский.
  - Не откажусь. Но главное- отыскать девушку. В усадьбе есть женщины? Чем
они могут быть заняты?
  - Женщин в усадьбе нет. По временам наезжает княжна Репнина со служанками,
для них оставлен отдельный флигель. Впрочем, спросите доктора Шмидта. Он
здесь безвыездно.
  Мы обошли дом. Среди лиловатых приземистых вишен спиной к нам стоял
человек в белой рубашке. Он целился из пистолета в бутылку, надетую на
обломанный сук.
  - Учтите, - сказал Фальковский, - доктор Шмидт одинаково плохо говорит на
всех языках. Родного, по-моему, не имеет. Так что выбирайте для общения с
ним любой.
  Раздался выстрел. Бутылка разлетелась вдребезги.
  - Mais vous etes un tireur parfait, docteur Chmidt! Человек обернулся:
  - Vous etes venu de nouveau pour me deranger? - Was zum Teufel ist das fur
Pulver! So dreckig! - Je veux vous presenter encore un curieux - Vos
curioux m'embetent - Il avait tellement hate de vous voir - Quoi? - Je dis
qu'il a tant parle de vous - Je ne comprends pas - Поручик Берестов, -
представился я.
  - Я доктор Шмидт, большая, но тайная знаменитость, - сказал он и вдруг
показал ослепительную улыбку белых зубов. - Что вас сюда привело, поручик?
Не вовремя. Приезжайте лучше на поднятие шара. Кто это? - снова обратился
он к Фальковскому, ничуть не церемонясь.
  - Поручик ищет свою знакомую, - сказал Фальковский.
  Я разглядел Леппиха. На вид ему не больше тридцати. Крепкая, приземистая
фигура, темно-русые спутанные волосы, крепкий упрямый подбородок, брови
приподняты кверху, так что в живом взгляде все время не то изумление, не
то насмешка.
  - Est-ce qu'on fabrique dans mon atelier des personnes qui se connaissent?
- Pas mal de choses mysterieuses peuvent se passer dans votre atelier
Леппих вскинул на меня глаза:
  - Кто вам нужен?


  - Я ищу молодую особу по имени Наталья. Недавно я получил от нее письмо,
посланное из этой усадьбы. Быть может, вы будете так любезны и вспомните
кого-нибудь в этом роде?
  - Aber so was! - А кто вам эта особа, родственница? - спросил Леппих.
  - О нет. Я рисовал с нее портреты. Это лучшая моя модель.
  - Хороший пистолет, - как бы не слушая, сказал Леппих. Он взял новую
бутылку и надел ее на сук. - Английской работы, мастера Беркли. Тут старое
изречение на стволе, не могу понять. Капитан, вы хорошо знаете
по-английски?
  - Английского я не учил, - сказал Фальковский.
  - Excellent Он обратился ко мне:
  - May be you know English? - В таком случае, может быть, вы поймете?
Слушайте, я прочту: "Your model is there. But she is locked in the cottage
to the left of you". Как это перевести? Смысл от меня ускользает.
  Фраза мало походила на изречение. Леппих сказал буквально следующее: "Ваша
модель здесь. Только она заперта во флигеле слева от вас". При этом он
спокойно готовился к стрельбе, нащупывая ногой твердую позицию.
  Я сразу принял игру.
  - По-моему, здесь какой-то вопрос о смысле жизни. Примерно так: как я
найду пути к желаемому?
  - На это всегда нечего ответить, - сказал Леппих, поднял руку и, почти не
целясь, выстрелил. Пуля срезала горлышко. - Что же касается девушки, то не
знаю, что и сказать. Девушки здесь бывали, но я не обращал на них
внимания. Спросите лучше у штабс-капитана или его солдат.
  - Все возвращается на круги своя, - сказал я Фальковско-му и, взяв его под
руку, отвел от Леппиха, который вешал на сук новую бутылку.
  - Послушайте, вы не верили в мои способности. Хотите, я через две минуты
скажу, где та девушка, которую ищу?
  - Буду рад за вас, - сказал Фальковский. - Вы намекаете, что она в усадьбе?
  - Давайте только пройдемся.
  Мы медленно пошли вокруг дома. За углом на дощатом помосте стояло
сооружение, похожее на корзину с крыльями. Несколько толстых прутов
скрещивалось над ней, образуя беседку. Видно, это была гондола аэростата.
  Я вел Фальковского прямо к флигелю, о котором сказал по-английски Леппих.
Почему он сделал это, я еще не успел задуматься.
  - А что у вас там, во флигеле? - сказал я Фальковско-му. - Нельзя ли зайти?
  - Извольте. - Фальковский усмехнулся. - But I'll by surprised if you will
find anybody there Он все-таки знал английский! На мгновение я растерялся.
  - Минуту назад вы уверяли, что не учили английского.
  - Это верно. Я никогда его не учил, - сказал Фальковский. - Поэтому вряд
ли смог бы понять старое изречение. Но те крохи, которые знаю с детства,
помогли разобрать, что доктор Шмидт читал вам вовсе не изречение.
  - Остроумно, - сказал я.
  - Послушайте, поручик, - сказал Фальковский. - В колдунов я не верю. А раз
вы не разобрались, зачем мы сюда приехали, тем более в колдуны не годитесь.
  - Зачем же мы сюда приехали?
  - Особа, которой вы интересуетесь, все-таки содержится в усадьбе, только в
другом месте. Не скрою, что ваша встреча мне любопытна.
  - Ну так устройте ее.
  - Тарантьев! - крикнул Фальковский. Прибежал унтер-офицер.
  - Переведите девушку из караулки в этот флигель и дайте мне еще двух
человек.
  Тарантьев побежал к воротам. Значит, она в одной из белых башенок у въезда
в усадьбу? Сейчас увижу ее. Кто же она, кто?
  Но вот Тарантьев бежит назад. Лицо его покраснело, глаза выкатились.
  - Ее нет! - кричит он издали.
  - Что-о?
  - Нету, господин штабс-капитан!
  - Там же нет окон! - закричал Фальковский.
  - Нету, нету! - отчаянно повторял Тарантьев. - Ушла!
  - Болваны! - крикнул Фальковский.
  Его взгляд метнулся по двору, туда-сюда, задел мое лицо. Тут же он
повернулся и стремительно пошел к воротам. Тарантьев кинулся за ним.
  Остальное заняло буквально две-три минуты. Меня дернули за рукав. Я
обернулся, это был Леппих.
  - Идите за мной, - прошипел он.
  В двух шагах от флигеля был сарай. Вслед за Леппихом я скользнул в его
приоткрытую дверь.
  - Снимайте мундир. Быстро! - сказал Леппих. - Иначе вам не избавиться от
вашего приятеля. Да быстрее, быстрей, говорю вам!
  Я поспешно стащил мундир. Он натянул его на свое плотное тело так, что
затрещали нитки. Сорвал с меня фуражку, надвинул на лоб и вышел из сарая,
буркнув:
  - Спрячьтесь на сеновале.
  В полуоткрытую дверь я видел, как он с неуклюжей быстротой дошел до
коновязи, сел в дрожки Фальковского, развернулся по двору плавным широким
кругом и, набирая скорость, помчался к воротам, одна половина которых была
все еще открыта.
  Его сильно тряхнуло на выезде, пыль вырвалась из-под колес, и дрожки
исчезли.
  В то же мгновение из караулки выбежал Фальковский. Он заметался по двору.
  - Лошадей! Лошади, где лошади? - кричал он неистово. Тарантьев бегом вывел
двух лошадей. Они с Фальковским прыгнули в седла и, колотя бока каблуками,
выскочили за ворота.


  10

  Я забрался на сеновал, еще не успев осмыслить, что произошло. В слуховое
окошко было видно, как по двору бегали солдаты. Рабочие побросали
инструменты и сели в тени у забора.
  Я повалился в сено и закрыл глаза. Так я лежал несколько минут.
Неповторимый запах сушеной травы, то нежный, едва уловимый, то крепкий и
густой, обвевал меня вместе с ветерками, летавшими под крышей. Я стал
забываться...
  Горячий полдень, берег озера. Лежу и смотрю, как лениво качаются лодочки
бликов, туда-сюда. Передо мной появляются ноги, чуть сбоку. Загорелые до
сумеречно-радужного мерцания. Они вторгаются в пространство моего взгляда
бесшумно, они вплывают, проскальзывают. Они вырастают прямо передо мной
среди колеблющихся травинок и масляных чашек куриной слепоты. Край платья
обвивает их бесшумной лентой, то приоткрывая, то припадая вплотную.
  - А, вот вы где прячетесь, - говорит она.
  Я приподнимаюсь, смотрю на ее яркие летние губы, на белую прядь,
перечеркнувшую лоб. В уголке губ розовый след ягоды.
  - Я не прячусь, - говорю я. - Просто лежу.
  Она смотрит на меня чуть рассеянно. Она покусывает травинку. Я не помню ее
имени. Среди тех, кто приехал на дачу в это жаркое воскресенье, я многих
не знаю.
  - Хороший сегодня день, - говорю я просто так, лишь бы сказать что-нибудь.
  Она нагибается и срывает желтый блестящий цветок.
  - Садитесь, - говорю я. - Земля очень теплая.
  - Нет-нет. - Она берет цветок в губы, еще раз рассеянно глядит на меня и
уходит туда, где бледно-зеленые кусты всплескивают серебристо, задетые
ветерком.
  Я снова откидываюсь и смотрю в небо. Если смотреть долго, его голубизна
начинает распадаться на дрожащие невнятные точки. Потом ветер холодком
проскальзывает по глазам и смазывает картину. Несколько птиц заливается
рядом. Одна пульсирующей трелью, другая точно крохотным молоточком по
такой же крохотной мелодичной наковал