, - перебил другой голос.  -  Я  вот
своими глазами видел сказочный корабль, который  свободно  и  без  вреда
погружается в морскую пучину, ныряет там, как утка, и снова всплывает на
поверхность когда захочет. Это был  корабль  знаменитейшего  из  морских
пиратов Лала-Зора, прозванного "Князем моря"...
   - И ты его видел? И ты остался жив?  Да  из  лап  этого  охотника  за
людьми не спасается никто!
   - А я его не только видел, но и побывал на  его  сказочном,  чудесном
корабле...
   - Рассказывай, только не завирайся! - воскликнули сидевшие у костра.
   Я насторожил уши и подполз к ним ближе. Рассказчик продолжал:
   - Вы не смотрите, что я калека, волочу  ногу  и  плохо  владею  одной
рукой. Не всегда это было так. Раньше  я  был  лихой,  сильный  моряк  и
славился как лучший гарпунщик при охоте на китов...
   - Не зовут ли тебя Ионой? - прервал один из  слушателей  и  подмигнул
другим. - Я слышал о пророке Ионе, которого  проглотил  кит,  пожевал  и
выплюнул обратно. Не с тех ли пор ты сделался калекой?
   - Меня зовут не Ионой, и я в пасти  кита  не  побывал,  но  я  был  в
жестких лапах зубастого Лала-Зора, а это пострашнее кита. Я служил тогда
на кораблях иудейского царя Соломона, посланных в богатейшую страну Офир
за золотом. Всего было сорок кораблей, и на каждом насчитывалось по  сто
моряков - все наши смелые сыны Анат.
   - И ты, конечно, был лучше всех?
   - Вероятно, я  не  был  плохим,  если  меня  сделали  гарпунщиком  на
переднем корабле. Командир эскадры гнался за Лала-Зором, а корабль этого
"Князя моря" можно узнать издалека: у него красные  паруса,  выкрашенные
драгоценной пурпурной сидонской  краской  .  Наш  грозный  командир  был
уверен, что Лала-Зор от него не ускользнет. Ветер стих, паруса  обвисли,
и наши суда подходили к разбойнику с двух сторон на веслах. Я  был,  как
уже сказал, на переднем корабле, приготовив гарпун. Вдруг вижу:  корабль
Лала-Зора  больше  не  движется.  Красные  паруса  полощутся  на  слабом
ветерке, и весла убраны. "Что за притча? - думаю. -  Изменили  Лала-Зору
его молодцы?
   Не хотят ли выдать его живьем?" И  вдруг  паруса  быстро  свернулись,
мачта плавно опустилась на корму, и все люки закрылись крышками... А  мы
все подплываем ближе: "Гарпун! - закричал с мостика  кормчий.  -  Гарпун
ему в бок, это рассеет  колдовство!"  А  мы  уже  совсем  близко,  скоро
сцепимся бортами. Я метнул гарпун, и он вонзился  в  корабль  Лала-Зора,
точно это был мягкий, живой бок дельфина. А конец веревки вдруг  обвился
вокруг меня, как змея.
   - Колдовство! Явное колдовство! - воскликнули голоса.
   - Верно, что колдовство, - продолжал рассказчик, - потому что на моих
глазах корабль Лала-Зора вдруг погрузился носом в бурные волны и  быстро
стал уходить под воду и меня утащил с собой...
   - Вот враль-то! - воскликнул кто-то. - Разве могут корабли  с  живыми
людьми по своей воле всплывать или погружаться в морскую  пучину?  Этого
нет и никогда не будет! Здравый рассудок нам говорит, что Ваал, Молох  и
другие великие боги так премудро устроили этот мир, что человек ходит по
земле, рыба плавает под водой, а журавль, орел и другие птицы летают  по
воздуху...
   - А разве Икар, сын искусного мастера Дедала, не летал по воздуху?
   - Это все сказки.
   - Не спорьте! Продолжай! Расскажи, видел ли ты Лала-Зора? Говорил  ли
с ним?
   - Видел, и случилось это так...
   Громкий окрик прервал разговоры:
   - Кому на корабль? Идите по порядку, не толкайтесь на мостках!
   Мать обняла меня так крепко, точно кто-то хотел меня оторвать от нее.
   - Смотри, Эли, непременно разыщи отца и узнай, что с ним. А  если  он
умер, то сходи на его могилу, поклонись ей и поставь одну чашку с кашей,
другую с маслом. А затем не оставайся ни  одного  лишнего  часа,  торопи
доброго Софэра-бобо скорее возвращаться домой. Да не  подходи  близко  к
борту корабля, а то упадешь в море...
   - Чего ты боишься, Ам-Лайли, я же не маленький! Зато  я  увижу  новую
землю и проеду на большом настоящем корабле!
   Я обнял ее, схватил свой мешок с лепешками и кувшин с молоком и вслед
за Софэром пошел по мосткам  на  корабль.  Мы  не  знали,  куда  пройти.
Корабль раньше казался большим, пока  строился,  а  теперь  он  был  так
завален разными тюками, что на нем было очень тесно. Мимо нас  пробегали
корабельщики, толкаясь и наступая на ноги.
   - Э, да это знакомые:  старый  дуб  с  желудем!  (Я  узнал  стройного
моряка, который мне объяснял на берегу, как строят корабль.) И  вы  тоже
едете? Куда? В Яфо? Ладно. Полезайте туда, наверх! - Он показал  в  угол
корабля.
   Старик с трудом пробрался наверх; мы растянулись на мешках,  недалеко
от площадки рулевых, и оттуда смотрели, что делается на корабле.
   Перед нами сидели на одиннадцати скамьях полуголые гребцы с  длинными
волосами, обросшие косматыми бородами. Некоторые из них  были  прикованы
за ногу. Одни дремали, прислонившись к  борту,  другие  переговаривались
грубыми голосами. Между ними посредине возвышалась толстая мачта,  и  на
ней была прикреплена канатами поперечная балка с подобранным парусом. На
корабле собралось много путников. Они сидели среди своих вещей,  шумели,
спорили и бранились.
   - Готовься! - прогремел звучный голос.  На  площадке  кормчего  стоял
знакомый моряк и, приставив медную трубу ко рту, выкрикивал приказания:
   - Снимай мостки!
   Доски, которые вели  на  корабль,  поползли  на  берег,  подхваченные
рабочими. Мне стало страшно и грустно,  захотелось  прыгнуть  назад,  на
берег, где виднелся в тумане рассвета белый плащ Ам-Лайли.
   - Отдавай причалы!
   Два толстых каната, обмотанные вокруг  столбов  набережной,  ослабли,
плеснули по  воде,  их  втащили  на  корабль.  Моряки  длинными  шестами
оттолкнулись от берега, и мы бесшумно двинулись вперед.
   - Весла! - прозвучал голос кормчего.
   - Весла! - повторил голос надсмотрщика.
   Гребцы зашевелились, взмахнули веслами и опустили их на воду. Щелкнул
бич, и раздался крик - это хлестнули одного  гребца,  который  не  успел
вовремя опустить на воду весло.
   - Вперед! Раз! Раз!  Раз!  -  кричал  надсмотрщик,  стоя  на  мостике
посредине между скамьями и выстукивая равномерно молотком по  деревянной
доске.
   Гребцы,  вцепившись  в  толстые   рукоятки   весел,   приподнимались,
откидывались назад, точно падая на спину, затем  грудью  нажимали  книзу
бабки весел. Корабль ровно заскользил по темной тихой гавани Сидона.
   Мы подплыли к узкому выходу в море,  где  на  двух  каменных  столбах
пылали дымные огни. Голос из темноты прогудел:
   - Кто плывет?
   - "Кокаб-Цафон" , владелец  -  Макар  из  Сидона,  -  отвечала  труба
кормчего.
   - Проходите с миром! - ответил тот же голос.
   Стражники, закутанные в темные плащи, с копьями в  руках,  равнодушно
смотрели, как мы проплывали мимо каменных столбов.
   Я оглянулся. Пристани уже не было видно. Впереди гудело бурное море.
   Как только мы миновали каменные стены мола, нас окружил туман.  Волны
подхватили корабль и обдавали нас брызгами.
   Небо за Ливанским хребтом  быстро  разгоралось,  и,  когда  выглянуло
солнце, клочья розового тумана поплыли над темно-лиловым морем и  вскоре
растаяли.
   Я достал из мешка две лепешки и дал одну Софэру,  но  он  отмахнулся,
закрыл голову концом плаща и бормотал, указывая на море:
   - Жизнь наша пройдет,  как  след  облака,  и  рассеется,  как  туман,
разогнанный лучами солнца. О  свирепые  волны,  вы  начали  укачивать  и
мучить меня! Куда спокойнее ехать на ослице!
   Я стал есть лепешку и заметил, что кто-то пристально смотрит на меня.
   Это был первый из гребцов,  стройный,  мускулистый,  с  длинными,  до
плеч, волосами, еще безбородый.
   Вероятно, ему было всего лет восемнадцать. Улыбаясь, он глядел то  на
меня, то на лепешку. Гребец упорно, под стук молотка надсмотрщика,  греб
большим веслом, побрякивая цепью на одной ноге. Я  спустился  к  нему  и
положил возле него на скамье пару лепешек. Продолжая грести одной рукой,
он хотел другой взять хлеб. Но надсмотрщик концом бича хлестнул  его  по
голой спине. Гребец только поморщился, весело подмигнул мне и  продолжал
грести. В это время раздался голос кормчего:
   - Убрать весла!
   Надсмотрщик громко повторил:
   - Убрать весла!
   И все двадцать два гребца разом подняли весла  кверху  и  сложили  их
вдоль борта. Они были уже мокры и вытирали  пот,  обильно  стекавший  по
груди.
   - Эвхаристе, эвхаристе! - говорил гребец, уплетая мои лепешки.
   Другие гребцы горящими и жадными глазами смотрели на меня. Я принялся
было развязывать мешок, но Софэр строго сказал мне:
   - В дороге больше всего береги хлеб, сандалии и посох.
   Я проскользнул вперед, на нос корабля, и оттуда стал  наблюдать,  как
один  корабельщик  ловко  взобрался  по  мачте  наверх,   прошел   вдоль
поперечного бруса  и  быстро  распустил  веревки,  которые  поддерживали
свернутый наверху парус.
   Клетчатое полотно паруса упало, надулось, и ветер погнал корабль.
   Качка уменьшилась, не стучали и  не  скрипели  весла,  только  слышно
было, как ветер гудит в снастях и всплески  воды  разбиваются  о  крутые
бока корабля.
 
2. МЕШОК БЕЗ ХОЗЯИНА 
 
   Я  растянулся  на  передней  палубе  на  носу  корабля  и  смотрел  в
прозрачную зеленоватую глубину моря, где иногда  мелькали  голубые  тени
больших рыб.
   Невдалеке лежало несколько путников; опустив головы на свои шерстяные
мешки, затканные разноцветными  узорами,  они  спали,  утомленные  целой
ночью ожидания. Около них громоздились кожаные тюки и затянутые материей
корзины, в которых обычно перевозят финики, смоквы и другие плоды.
   Поблизости лежал путник, покрытый абаем , из-под  которого  виднелись
две загорелые ноги; на одной, пониже колена, выделялся белый косой шрам.
Я свернулся, прищурив глаза от яркого солнца; мне видно было  горбоносое
лицо незнакомца.
   Вдруг один его глаз приоткрылся, посмотрел в мою сторону  и  закрылся
опять. Незнакомец не спал, а только притворялся спящим. Я повернулся  на
другой бок и стал глядеть на берег нашей Сидонской страны.
   В туманной дали, точно гребень громадного дракона, тянулся  Ливанский
хребет, и высоко в небо уходили его голые розоватые каменные вершины.
   Поросшие лесом отроги гор  подползали  к  самому  морю.  Кое-где  над
садами подымались  одинокие  пальмы,  и  ветер  раскачивал  их  перистые
верхушки.
   Я перевел взгляд опять на палубу корабля.  Меня  поразило,  что  один
большой кожаный мешок как-то зашевелился. Посредине  образовалась  дыра,
которая все увеличивалась, и наконец сквозь нее просунулась тонкая рука.
   Эта рука мне показалась знакомой - на ней были рыжие  веснушки.  Рука
протянулась к соседней корзине, осторожно  отодрала  и  приподняла  край
пришитого покрывала и стала оттуда перетаскивать к себе в  мешок  спелые
смоквы. Потом эта рука остановилась и стала делать мне какие-то знаки.
   Как же мне было не узнать этой руки? В ней обычно находилась  редька,
а то и две. Но как Гамалиель попал на корабль, да еще в кожаный мешок?
   Потом вдруг рука исчезла,  и  мешок  сделался  опять  неподвижным.  Я
услышал, как за моей спиной путник зашевелился и заговорил с соседом.
   Я встал, прошел по кораблю мимо  отдыхавших  гребцов  и  поднялся  на
площадку, где должен был стоять кормчий. Он полулежал на коврике,  а  на
его месте стоял один из корабельщиков и отдавал приказания рулевым.
   Опустившись  на  колени  на  краю  коврика,  я  ждал,  чтобы  кормчий
заговорил со мной. Его спокойные глаза смотрели вдаль.  В  ухе  блестела
маленькая медная сережка. На шее  висела  бронзовая  цепочка  с  зеленым
камнем, который приносит здоровье.
   Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание.
   - Акулу видел? - спросил он, не поворачивая головы.  -  Смотри  туда:
видишь, по воде скользит ее косое перо?
   Я  посмотрел,  куда  указывал  моряк,  и  на  блестящей   от   солнца
поверхности воды увидел косой темный плавник морского чудовища.
   - Она идет за нами по пятам от самого Сидона, - сказал кормчий,  -  и
все надеется, что кто-нибудь умрет и его выбросят за борт...
   - А я пришел сказать, - прервал я моряка, - что здесь  на  корабле  в
мешке спрятан один наш мальчик из Авали.
   Кормчий приподнялся и строго посмотрел на меня.
   - Смотри говори правду!
   - Взгляни сам! Может быть, его украли, чтобы продать в рабство.
   - Пойдем, покажи мне!
   Кормчий спустился по лесенке, и мы пробрались на нос корабля. Кожаный
мешок теперь отодвинулся в сторону и лежал около самого борта.
   Кормчий нагнулся над мешком, толкнул ногой и стал  ощупывать  толстую
воловью кожу.
   - Чей это мешок? -  обратился  он  к  лежавшим  в  разных  положениях
путникам. - Чей мешок, я спрашиваю?
   Лежавшие поворачивались, подымались, некоторые подошли  к  мешку,  но
никто не признавал его своим.
   - Разбудите-ка еще тех молодцов! - указал  кормчий  на  людей,  среди
которых лежал путник со шрамом на ноге.
   Их растолкали. Человек со шрамом на ноге, притворно зевая  и  усердно
протирая глаза, отвечал:
   - Не знаем, не знаем мы этого мешка. Зачем напрасно будите?
   Тогда кормчий разрезал ремешки, которыми были затянуты края мешка.
   Оттуда показалась взъерошенная голова Гамалиеля, а потом вылез  и  он
сам.
   Он держал в руке несколько смокв.
   - Ты как сюда попал? - спросил кормчий.
   Гамалиель замычал в ответ и показал лицом и руками, что он немой и не
может говорить.
   - Это наш авалинский мальчик, сын рыбака, - сказал я и закричал:
   - Гамалиель, косой заяц, да говори же ты!
   Он бросился ко мне и стал шептать мне на ухо:
   - Не могу я говорить. Те люди, которые меня  схватили  и  засунули  в
этот мешок, мне приказали молчать, о чем бы меня  ни  спрашивали.  Иначе
они меня выпотрошат, как куренка.
   Гамалиель зажал рот ладонью и, со страхом оглянувшись  кругом,  снова
стал мычать, трясти головой и больше не отвечал на вопросы.
   - Ну-ка, пойдем со мной к управителю корабля, - сказал кормчий,  взяв
Гамалиеля за руку.
   Под площадкой на корме  была  устроена  маленькая  каюта  с  окошком,
затянутым пестрой занавеской. Оттуда выглянул  старый  человек.  Кормчий
рассказал, в чем дело. Управляющий кораблем пропищал в окошко:
   - Я сюда поставлен нашим хозяином Макаром, чтобы ничего на корабле не
пропало и чтобы богатства Макара росли и множились. Если мешок не  имеет
владельца  и  найден  на  корабле  моего  хозяина,  значит,   он   будет
принадлежать ему. Хитрый мальчишка не хочет говорить, потому что он лгун
и обманщик и хотел проехать даром. В наказание  за  обман  мальчик  тоже
станет рабом Макара.
   Тут Гамалиель вытаращил глаза и завопил:
   - Я сын свободного сидонского рыбака! Мы никогда рабами не были, и  я
тоже не хочу быть рабом!
   - Я так сказал, и так будет! Кормчий Бен-Кадех, держи его около себя,
а если он захочет убежать, надень ему на шею деревянную колодку.
   Управитель  задернул  занавеску,  и  оттуда  послышался  его  тонкий,
визгливый кашель.
   Кормчий взял за руку Гамалиеля и пошел с ним наверх, на площадку.
   Гамалиель не упирался, перестал плакать, почесал затылок и еще больше
растрепал свои вихры.
   - Как только за мной станут меньше смотреть, я  убегу,  -  шепнул  он
мне.
   Мы с Гамалиелем сели. Кормчий стоял, расставив ноги.  Лицо  его  было
угрюмо, и он не глядел на нас. Про себя я бранил его за то,  что  он  не
хочет помочь Гамалиелю. Вдруг мой товарищ воскликнул:
   - Смотри, Эли, на эти лодки! Здесь ведь ловят  рыбу  наши  авалинские
рыбаки.
   Стая черных  лодок  широко  рассыпалась  по  морю.  Рыбаки  тянули  и
выбирали в  лодки  длинный  невод.  Рыба,  застрявшая  в  петлях  сетей,
сверкала серебряными искрами.
   - Эли, берегись человека со шрамом! - крикнул Гамалиель,  вскочил  на
борт корабля и спрыгнул в воду.
   Быстро поплыл он к лодкам. Он плавал хорошо, как сын  рыбака.  Но  до
лодок было не близко.
   На ближайшей я узнал старого рыбака Месуллама,  его  трех  сыновей  -
Харима, Элама и Асура. Только бы Гамалиель доплыл до них - они уж никому
не отдадут его!
   Кормчий сделался грозным и страшным. Схватив трубу, он закричал:
   - Скорее весла! Спустить парус!
   Надсмотрщик гребцов повторил его крик. Защелкал бич,  будя  заснувших
гребцов,  и  двадцать  два  тяжелых  весла  ударили  по  воде.  Завизжал
деревянный блок, и перекладина с парусом плавно скользнула вниз.
   - Правой назад, левой вперед! - кричал кормчий.
   Гребцы напряглись. Правые,  вскочив,  изо  всех  сил  гребли  веслами
назад, левые нажимали вперед, и корабль,  сдерживая  бег,  повернулся  и
направил нос в сторону Гамалиеля.
   Кормчий, пригнувшись, стоял, как хищный зверь,  готовый  прыгнуть.  В
руке он держал тяжелый гарпун с острым крюком на конце. Неужели  он  так
предан хозяину, что хочет пронзить гарпуном худенькую  спину  Гамалиеля?
Мой товарищ, извиваясь, как угорь, плыл  вперед,  иногда  оглядывался  и
старался скорее отдалиться от корабля.
   - Весла вперед! - кричал кормчий.
   Корабль дрогнул под ударами весел и усилил ход. Мы уже были  недалеко
от Гамалиеля. Я видел  ясно  его  мокрые,  слипшиеся  волосы  и  как  он
сплевывал воду, попадавшую ему в рот.
   Тут я заметил невдалеке от Гамалиеля блестящий черный плавник акулы.
   Он несся по воде, как нож, чертя за собой  пенящуюся  полосу.  Сейчас
чудовище приблизится, повернется брюхом кверху и острыми зубами  схватит
добычу. В прозрачной  зеленоватой  воде  затемнело  коричневое  туловище
акулы, засветилось ее белое брюхо с темными пятнами.  В  это  время,  со
свистом рассекая воздух, пронесся тяжелый  гарпун,  брошенный  уверенной
рукой кормчего, и впился в толстый живот акулы.  Она  сделала  громадный
прыжок. Ее  хвост  взметнулся,  и  она  скользнула  мордой  вниз,  желая
скрыться в темной глубине моря. Но крепкая крученая веревка, привязанная
к гарпуну, натянулась, как струна, и  удержала  чудовище.  Темно-красной
кровью замутилась вода.
   - Правой назад, левой вперед! - загремел голос кормчего.
   Опять запенилась вода под веслами гребцов, опять повернулся корабль.
   - Подымай парус! Убирай весла!
   Перекладина с  парусом  опять  поднялась  к  вершине  мачты,  полотно
наполнилось ветром.
   - Жирная свинья! - со смехом сказал кормчий, грозя кулаком  акуле.  -
Теперь целую неделю ты будешь кормить своим салом наших гребцов.
   Мне видно было, как седая  борода  рыбака  Месуллама  склонилась  над
водой: с одним из сыновей он втаскивал в лодку тощего Гамалиеля.  Рыбаки
что-то кричали, а наш корабль, подгоняемый ветром, уже  несся  прочь  от
авалинских лодок.
   Шесть корабельщиков подтягивали еще живую  акулу,  а  двое  стояли  с
поднятыми тяжелыми железными топорами, чтобы добить ее.
 
3. ВДОЛЬ ФИНИКИЙСКОГО БЕРЕГА 
 
   Наш корабль был  хорошо  построен:  он  быстро  шел,  обгоняя  другие
крутобокие корабли, легко слушался рулевых весел,  плавно  поворачиваясь
туда, куда нужно было кормчему.
   Мы плыли на юг вдоль берега. Останавливались около  большого  селения
Сарепта. Затем миновали богатый город Тир.
   - Стены его выше и крепче сидонских, -  сказал  Бен-Кадех.  -  В  его
гавани тоже есть узкий вход, который  на  ночь  загораживается  крепкими
цепями.
   Миновали большие селения: Ахзип, Акка и Дор. Впереди был  город  Яфо,
где мы постараемся узнать у какого-то Маллуха о судьбе отца.
   Корабль сделал три остановки: южнее Белого мыса, близ городка Дора  и
около устья речки Фалик. В небольших гаванях было  тихо,  и  корабль  не
качало. Путники перебирались на берег, разводили костры и варили еду.
   Некоторым гребцам тоже разрешали  сходить  на  берег.  Они  варили  в
большом котле куски акулы с  луком  и  чесноком  и  потом  относили  еду
гребцам, которые оставались на корабле. Прикованные  к  скамьям  стучали
веслами и требовали, чтобы их  также  отпустили  на  берег.  Надсмотрщик
издали бранил их и щелкал плетью.
   Все корабельщики на ночь вооружались копьями и  прицепляли  к  п