о своих судов. Многие влезли на наш корабль. Среди  них  был
Меремот, испуганный, бледный, дрожащий.
   Больше  нельзя   было   медлить.   Бен-Кадех   перерубил   канат,   и
"Кокаб-Цафон" под ударами весел стал отдаляться от берега.
   Так закончился набег Лала-Зора на страну Канар.
 
5. БЕРЕГА ПРОПАЛИ 
 
   Все корабли шли на веслах, стараясь  не  отдаляться  от  суши.  Толпа
канарцев бежала по берегу, следя за нами.
   Корабль Лала-Зора был недалеко, и оттуда в трубу нам закричали:
   - Подойти ближе, идти рядом!
   Но Бен-Кадех приказал:
   - Убрать весла! Поднять парус!
   Ветер дул от берега в бурное, вспененное море, где  ходили  громадные
валы. Парус надулся, и "Кокаб-Цафон"  стал  взлетать  на  гребни  валов,
уходя в открытое море. Вода перекатывалась через палубу, все попрятались
в трюм.
   Меремот выглянул из люка:
   - Что ты делаешь, Бен-Кадех? Разве ты не слышал приказа Лала-Зора?
   А Бен-Кадех твердо отвечал:
   - Мы плывем вперед, а кому не нравится, может прыгать в воду. Кэдэм!
   (Вперед!) На корабле Лала-Зора тоже убрали весла. Он повернулся к нам
носом, и два пестрых паруса поднялись на мачтах.
   Бен-Кадех оглядывался назад, повторяя одно слово: "Кэдэм!"
   Расстояние  между  кораблями  не  изменилось.  Все   другие   корабли
постепенно терялись в туманной зыби, берег тоже стал сливаться с небом.
   Впереди был  тот  беспредельный  простор  последнего  Крайнего  моря,
откуда корабли не возвращаются, где  конец  света  и  начинается  вечная
черная мгла.
   Куда несется Бен-Кадех? Может быть, он предпочитает погибнуть в море,
чем попасться в руки молодцов Лала-Зора?
   Я спустился вниз и, цепляясь  за  веревку,  протянутую  вдоль  борта,
пробрался на мостик к Бен-Кадеху. Он твердо стоял, держась за перила,  и
ветер трепал его плащ, потемневший от водяных брызг.
   Бен-Кадех глядел вдаль и беспечно напевал:
 
   Три дня, три дня гуляли мы
   В ненастную погодку,
   Руля, руля не взяли мы,
   Когда садились в лодку...
 
   - Бен-Кадех, куда мы плывем?
   - Эх, мальчуган, твое лицо так искривилось, точно тебя  сейчас  высек
твой дедушка.
   Я старался улыбнуться.
   - Долго еще мы будем так плыть вперед?
   - Ты, кажется, хочешь, чтобы  мы  повернули  назад  и  меня  рядом  с
Софэром повесили на мачте? Ступай-ка ты вниз, а то тебя волной снесет  в
море...
   И он опять запел:
 
   Теперь плывем и вкривь и вкось,
   Как утки в грязной луже.
   Эй, молодец, плыви, не бойсь -
   Бывало с нами хуже...
 
   Я спустился под палубу. Все сидели и лежали в разных положениях.
   Масляный  светильник,  подвешенный  посредине,  раскачивался  во  все
стороны.
   Софэр с иглой и ниткой стоял  около  одного  раненого  и  сшивал  ему
рассеченное лицо. Бигвай с миской воды стоял  рядом.  Раненый,  стоя  на
коленях, старался сдерживать стоны. Софэр,  зашив  лицо,  перевязал  его
полосами разорванной ткани, затем улегся, положив голову на мешок.
   - Бедный мальчик! - сказал он мне. - Зачем я потащил тебя с собой!
   Где же мы найдем спасение? И впереди гибель, и сзади  гибель.  Теперь
надо, как подобает мудрецу, с достоинством встретить смерть.
   Я улегся около Софэра, стараясь заснуть, но от качки меня бросало  во
все стороны, и часто ноги были  выше  головы.  Я  просыпался,  раскрывал
глаза, смотрел на раскачивающийся светильник и опять засыпал.
   Среди ночи я очнулся. Светильник висел неподвижно. Что  случилось?  Я
пробрался между спящими и поднялся на палубу.
   Ветер стих. Парус  беспомощно  повис.  Вокруг  корабля  непроницаемой
стеной стоял  белесоватый  туман.  Странный  серебристый  свет  струился
сверху.
   Волн не было. Море, которое так долго бушевало,  теперь  отдыхало,  и
его гладкая поверхность медленно то приподнималась, то опускалась -  это
ровно дышала грудь задремавшего океана.
   Вдали послышалось пение.  Оно  все  усиливалось.  Раздавались  взрывы
смеха и крики. В тумане вырисовывался двухмачтовый корабль Лала-Зора. Он
казался белым. На передней мачте висел человек. Ясно слышались  всплески
ударявших по воде весел. До  меня  донесся  отрывок  песни  бессовестных
молодцов Лала-Зора:
 
   Он строил виселицу, гей!
   Теперь пусть сам висит на ней...
 
   Что произошло на корабле?  Кто  повешен?  Корабль  проплыл  мимо,  не
заметив нас, и скрылся в тумане.
 
6. ГОСТЬ СО ДНА МОРЯ 
 
   Я пробрался на нос корабля, к моей норе, и пролежал там до рассвета.
   Утром я влез на мачту, уселся в бочку и смотрел кругом, не  покажется
ли где-нибудь земля.
   Несколько раз невдалеке от корабля  из  воды  показывалась  громадная
черная туша кашалота. Не спеша, выгибая дугой спину, сопя и  фыркая,  он
выпускал к небу фонтан воды и медленно опять погружался в воду.
   Внезапно корабль обо что-то ударился. Что  это  было  -  кашалот  или
подводная скала? Несколько человек поднялись  на  палубу  и  через  борт
стали  смотреть  в  воду.  Около  корабля  в  глубине  плыла   громадная
светящаяся масса.
   Она казалась то розовой, то зеленой, отливала молочным блеском, точно
перламутровая раковина.
   - Это всплыл царь моря, - сказал кто-то. - Скорей спасайтесь!
   За первой плыла другая,  такая  же  бесформенная  масса.  Я  различил
большую голову с выпученными темными глазами.  От  головы,  как  длинные
змеи, тянулись  щупальца,  извиваясь  и  растягиваясь  во  все  стороны.
Щупальца протянулись к стенке корабля и присосались. Два глаза  смотрели
вверх.
   - Осьминоги! Осьминоги! - раздались крики. - Хватайте мечи и топоры!
   Все бросились к люку и с грохотом скатились вниз.
   На палубе остался  один  Меремот.  Он  дремал,  разморенный  горячими
лучами солнца, и проснулся слишком поздно. Я крепко уцепился  за  мачту,
боясь, что от страха вывалюсь  из  бочки.  По  стенке  корабля  медленно
подымалась громадная серо-зеленая голова. Ее  длинные  могучие  щупальца
перевалились через борт и быстро поползли по  палубе.  От  тяжести  этой
студенистой массы корабль слегка накренился набок.  Меремот  скатился  к
борту и напрасно  пытался  вскарабкаться  к  люку,  сползая  по  гладкой
палубе.
   Край головы приподнялся над бортом, на ней наливались красные бугры и
наросты.
   Два темно-синих глаза чудовища вытянулись вперед на багровых ножках и
с любопытством уставились на Меремота. Тот упал  на  колени,  протягивая
руки, и кричал:
   - Царь моря! Не трогай меня! Я каждый день пять раз молюсь Ваалу!
   Пожалей меня, я единственный сын у матери!..
   Зеленые щупальца быстро поползли  к  Меремоту,  обвили  его  и  легко
перекинули в пасть с крючковатым роговым  клювом.  В  воздухе  мелькнули
длинные, тощие ноги Меремота.
   Зеленая голова чудовища стала багроветь, точно наливаясь кровью.
   Синие глаза свирепо вращались, а челюсти двигались, перетирая то, что
недавно было Меремотом. Одним из щупалец,  бывшим  в  два  раза  длиннее
остальных, осьминог зацепился за люк. Оттуда показался Бигвай  и  сильно
ударил мечом. Мясистый зеленый обрубок завертелся на палубе, как червяк.
   Из люка, осмелев, стали выбираться корабельщики, и копья  полетели  в
голову чудовища. Тогда осьминог отцепился от борта и грузно шлепнулся  в
воду.
   Корабль сильно качнулся в другую сторону, и я едва удержался в бочке.
   Порывистыми толчками морской владыка  погрузился  в  морскую  бездну,
оставляя за собой темную жидкость, которая замутила воду.
   Страшная смерть Меремота сблизила всех путников.
   Мы собирались кучками и обсуждали, что делать дальше, как бороться  с
чудовищами моря и всеми другими бедствиями, которые грозили нам  гибелью
на каждом шагу.
 
7. СЧАСТЛИВЫЕ ОСТРОВА 
 
   Весь следующий день невыносимо жгло солнце, но по-прежнему  ветра  не
было. Корабль на веслах двинулся к северу. По очереди сменялись  гребцы.
В  полдень  узкая  туча  на  горизонте  подала  надежду  на  ветер.  Она
рассеялась, и за ней показалась одинокая гора, похожая  на  перевернутую
чашу. Из ее вершины клубился темный дым. Все выбежали  на  палубу,  даже
гребцы оставили  весла.  Софэр  поднялся  на  мостик  и  смотрел  вдаль,
прикрывая глаза рукой.
   - Что это - материк или остров? -  спрашивали  все.  -  Объясни  нам,
мудрый Софэр. Может быть, это остров Блаженных, где души героев  находят
себе успокоение после смерти?
   Софэр сказал:
   - О дети мои! Вам выпало большое счастье увидеть то, чего не  удается
видеть обыкновенным смертным. Это те Счастливые острова, до  которых  не
доплывают. Если нам не встретится чудовище, которое поломает корабль,  и
мы не попадем в водоворот,  который  уносит  суда  в  подземное  царство
вечной ночи, то мы увидим Счастливые острова и укажем другим  путь,  как
до них добираться.
   Теперь все бодро стали грести, надеясь, что  впереди  земля,  вода  и
спасение.
   Только поздно вечером,  когда  солнце  село,  корабль  приблизился  к
острову; над вершиной горы вспыхивали молнии.  Было  уже  темно.  Остров
резко выделялся на потухающем багровом небе. Корабль осторожно  двигался
вперед, чтобы не удариться о  подводные  скалы.  Впереди,  на  побережье
острова, загорелись красные огоньки; они перебегали с  места  на  место,
встречались и снова расходились.
   Темнота все более окутывала море, и все резче разгорались красноватые
огоньки. Наконец мы различили узкие длинные лодки. На носу каждой  лодки
стоял человек; в одной руке он держал пылающий факел, а другой - длинную
острогу. Огоньки зашевелились, быстро поплыли в разные стороны и потухли
- люди заметили нас.
   Корабль приткнулся носом к обрывистому берегу. Наши моряки  соскочили
на землю и канатом прикрепили его к группе высоких пальм.
   Софэр начал распоряжаться, точно он бывал уже здесь:
   - Слушайте меня, мои друзья! Вы сделались врагами людей страны Канар.
   Не повторите той же ошибки! Здесь живут люди с сердцами чистыми,  как
у детей. Чтобы подружиться с ними, нам нужно не напугать их.  Вы  видите
следы костра. Разведем огонь, начнем варить себе пищу и споем  песню,  а
песня призовет к нам жителей этого острова.
   Все спустились на берег, полные недоверия к таинственным людям, боясь
их нападения. Несколько костров запылало. Усевшись вокруг, мы все запели
старинную песню моряков:
 
   Веселый и смелый, свой дом покинул я
   За знойные пределы, за скрип корабля.
   "Прощай, жена, да помни! Прощай, малютка сын!"
   Дом скрылся за знакомым золотым песком косы.
   Нас трепали смерти. Трещал корабль.
   У каждого на сердце - голодный краб.
   Девять долгих лет, как девять валов,
   И каждый рассвет был тревогами нов.
   И пришел я из пучин голубых ночей, -
   Близ дома, так же чист, все журчит ручей.
   Красавец на пороге не узнал старика:
   "Эй, мать! Оставь тревоги! Расспроси моряка!
   Отец ушел в дали, за жгучие моря.
   Живем давно в печали и я, и мать моя".
   Девять матросов, верней руль держи!
   На сердце грузом былой простор лежит.
   Эй ты, отпетый! Вперед, простак!
   За буйные ветры, за скрип в бортах!
 
 
   Песня неслась в тихом воздухе и эхом отдавалась в  береговых  скалах,
где в красном  свете  костров  показались  люди  с  длинными  белокурыми
волосами, падающими на плечи, в коротких одеждах  из  козьих  шкур.  Они
осторожно и с любопытством приближались к нам. В их  руках  были  камни,
дубины и копья с костяными остриями.
   Все мы продолжали петь, как будто их не замечая. Островитяне  подошли
еще ближе, и один старик, с голым черепом  и  маленькой  лохматой  седой
бородкой, выступил вперед; протянув руки, он пошел к Софэру.
   Софэр сделал несколько медленных шагов ему навстречу, и оба, взявшись
за руки, смотрели друг другу в глаза. Софэр указал  на  наших  путников,
сидевших неподвижно, и сказал: "Бени-Анат". Старик посмотрел на  Софэра,
на наших людей, видимо обдумывая; потом,  указав  на  своих  островитян,
сказал:
   "Уанчи".
   Софэр повернулся к нам:
   - Эти люди зовутся уанчи.
   Островитяне подошли еще  ближе  и  расположились  кругом  на  камнях,
наблюдая за нами. Софэр и старик уанчи уселись около огня  и  начали  по
очереди  говорить,  внимательно  вслушиваясь  в  слова.   Бигвай   стоял
поблизости и сказал Софэру:
   - Язык этого старика немного похож на язык берберов. Я понял, что  он
спрашивает: откуда ты родом и зачем мы приехали сюда, на остров.
   Тогда Софэр попросил Бигвая  поговорить  по-берберски.  Старик  уанчи
оживился, услыхав речь Бигвая.  Все  остальные  уанчи  вскочили,  быстро
заговорили между собой, брали руки Бигвая и клали их себе на головы.
   - Они говорят, что я их брат.
   На корабле оказалось еще несколько человек, говоривших по-берберски.
   Они ласково беседовали с островитянами и старались им объяснять  все,
о  чем  те  спрашивали.   Сперва   уанчи   всего   пугались,   осторожно
дотрагивались до стенок корабля и  отдергивали  руки,  точно  обжигаясь.
Потом они стали смелее,  измерили  шагами  длину  корабля  и  очень  ему
удивлялись, говоря, что не могут построить такого, а  умеют  изготовлять
только лодки, обтянутые кожей.
   Скоро все уанчи ушли. У нас всю ночь горели  костры,  и  корабль,  на
случай тревоги, был готов к отплытию.  Но  все  было  тихо  и  спокойно.
Только вершина горы курилась дымом, который  иногда  вспыхивал  багровым
отблеском.
   Тогда раздавался отдаленный гром, и земля вздрагивала.
 
8. НАДО СПРОСИТЬ ПРЕДКОВ... 
 
   Утром уанчи вернулись и принесли  финики,  бананы,  овечье  молоко  в
выдолбленных тыквах и свежую рыбу.
   Старик уанчи предложил пойти вместе  с  ним  поклониться  покровителю
острова. Софэр условился с Бен-Кадехом,  что  все  наши  товарищи  будут
наготове помочь нам, если мы к вечеру не вернемся.  Софэр,  Бигвай  и  я
пошли за старым  уанчи  по  скалистой  тропинке.  Везде  валялись  куски
красных и черных  камней,  выброшенных  огнедышащей  горой.  Видны  были
потоки причудливо застывшей лавы с множеством  пещер.  Всюду  подымались
цветущие деревья, огромные агавы, кусты лапчатых кактусов и много дикого
винограда, обвившего стволы деревьев.
   По склонам горы тянулся густой зеленый лес. Зайцы,  кролики  и  дикие
козы перебегали дорогу. Мы пришли к селению. Оно  находилось  на  склоне
горы и состояло из множества пещер  и  гротов.  Мы  заходили  в  пещеры.
Большей простоты и бедности я никогда не видел: ложе -  ворох  пальмовых
листьев, изголовье - гладкий круглый  камень.  Такие  же  гладкие  камни
служили сиденьем и столом. Миски, вырезанные из дерева и лавы, и большие
морские раковины заменяли посуду для хранения молока  и  другой  еды.  В
загородках, сложенных из камней, блеяли овцы  и  козы.  Женщины  и  дети
выбежали навстречу, осматривали нас и ощупывали ткань нашей  одежды.  На
них были рубашки, сшитые из звериных шкур.
   Перед селением  возвышалось  громадное  странное  дерево  необычайной
толщины; его ствол состоял из отдельных стеблей, крепко приросших друг к
другу, и на верхушке длинные листья выходили прямо из ствола.
   Старик уанчи подошел к дереву, упал на колени и что-то пробормотал.
   Затем вынул из-за пояса нож, сделанный из длинного острого  камня,  и
воткнул  в  дерево.  Когда  он  выдернул  нож,  из   отверстия   потекла
ярко-красная струйка. Уанчи обратился  к  нам,  а  Бигвай  объяснял  его
слова:
   - Это дерево учит нас тесно стоять друг за друга, чтобы все были, как
один ствол дерева. Тогда ничто не сможет покорить нас, подобно тому  как
никакая буря и землетрясения не могли свалить это дерево.  Когда  первые
уанчи приехали на остров, они уже нашли это дерево. Теперь оно достигает
вершиной облаков и живет уже несколько тысяч лет .
   Старик опять упал перед деревом, подняв руки.
   - Прости меня, - говорил он, - что я нанес тебе рану, но я сделал это
не по злобе сердца, а чтобы показать слепым чужеземцам, что у тебя такая
же красная кровь, как и у всех нас.
   Старик уанчи поднялся и позвал нас идти дальше. По вьющейся тропинке,
среди красных скал, мы поднимались вверх по горе. Миновав узкий  проход,
мы попали в высокую просторную пещеру с  круглым  потолком,  с  которого
свешивались длинные белые каменные стрелы . В куполе было  отверстие,  и
сквозь него виднелось небо.
   Сперва, после яркого дневного света, в пещере ничего не  было  видно,
но, когда глаза привыкли к темноте, я  заметил,  что  вся  пещера  полна
людей.
   Они молча стояли полукругом. Посредине возвышался каменный жертвенник
со ступенями. Старик уанчи раздул на жертвеннике угли и положил  на  них
связку красного вереска. Ветки затрещали и стали дымиться.  Уанчи  запел
дрожащим голосом, а Бигвай объяснял его слова.
   -  О  вы,  светлые  почитаемые  предки!   Когда-то   вы   уехали   из
негостеприимной Африки, спасаясь от  несправедливости  и  обид  жестоких
владык. Вы поселились здесь, на острове,  и  жили  в  труде  и  братской
дружбе.
   Вы оставили нам примеры мудрости и достойной жизни. Вот  здесь  перед
вами стоят люди из той же страны, из которой вы когда-то бежали. Что нам
с ними делать? Утопить ли  их  в  море,  отпустить  ли  их  обратно  или
оставить на нашем Счастливом острове жить вместе с нами?
   Старик замолк и стал прислушиваться, закрыв глаза. Две желтые  птички
порхали и перекликались под самым потолком. Один из стоявших уанчи упал.
   Раздался легкий треск, затем  сухой  шорох,  точно  зашумели  гонимые
ветром осенние листья. Старик оглянулся и подозвал меня.
   - Иди, не бойся! - сказал Софэр.
   Я пошел за уанчи. Он наклонился над лежащим, потом показал мне рукой,
чтобы я поднял его.
   - Только чистые сердцем дети могут трогать руками тела  наших  добрых
предков.
   Лежавший был очень тощий человек. Руки и ноги его  казались  костями,
обтянутыми кожей. Я попробовал поднять его - он был легок, точно  сделан
из соломы. Я поставил его. Лицо его было высохшее,  с  впавшими  щеками,
глаза закрыты. Стоявшие рядом другие люди были все такие же, и к каждому
была прикреплена тонкая острога с тремя зубцами.
   Старик, обняв меня рукой,  пошел  обратно  к  жертвеннику.  Здесь  он
повернулся к Софэру:
   - Наши предки учили нас бояться людей, живущих там, за морем,  откуда
восходит солнце. Люди там хотят сделать всех своими  рабами.  Я  спросил
предков, как поступить с вами. Они не могут ничего  сказать  -  все  они
мертвы, но их слова всегда горят в нашем сердце. Мое сердце говорит мне:
   "Если вы, чужеземцы, не захотите нас обижать, то мы вам дадим землю и
лодки, и вы станете нашими братьями".
   Софэр ответил:
   - Не знаю, что хотят сделать другие мои спутники, но  я  останусь  на
вашем острове.
   Мы вышли из пещеры и отправились обратно к кораблю.
 
9. СОФЭР ПОКИНУЛ НАС 
 
   Ожидая  благоприятного  ветра,  мы  пробыли  еще  несколько  дней  на
Счастливом острове. Таких островов  несколько,  они  находятся  недалеко
друг от друга, и на каждом живут люди народа уанчи.
   Я нашел глину и изготовил для Софэра много плиток: на них  он  описал
наш путь от Карт-Хадашта до прибытия на остров. Я сделал из глины  также
круглую печку  с  решеткой  и  поддувалом,  в  которой  обжег  плитки  с
записками Софэра. Их он закопал в  пещере,  где  стоят  высушенные  тела
предков уанчи .
   Я горячо просил Софэра поехать с нами обратно на мою родину, в Авали,
и обещал, что он будет жить у нас как родной. Но Софэр отказался:
   - Всю жизнь я искал людей, которые не делают  несправедливости  и  не
угнетают слабых. Теперь я нашел их. Может быть, я еще сумею  научить  их
письму и другим знаниям, хотя силы мои  слабеют.  Когда-нибудь  настанет
счастливое время - это будет через тысячу, или две, или три тысячи  лет,
- но тогда, конечно, люди  уже  не  будут  воевать,  не  будет  насилий,
рабства и убийств. Люди будут изучать мир, законы жизни и  природы.  Они
будут раскапывать землю, чтобы узнать, что находится внизу под  нами,  и
тогда найдут мои плитки. Они прочтут о том, как несправедливо и  жестоко
народы жили в наше время и  как  трудно  было  людям  устраивать  лучшую
жизнь. А ты, мой дорогой Эли,  поезжай  домой.  Бен-Кадех  -