есал.

     И "Васька" парной теплынью вздыхал,
     Оттеняя темноту фиолетовым глазом;.
     И так было тихо, что даже доха
     Шипела, когда в ней клещатик лазил"

     Но вот Улялаев выкатил гербы -
     И в этом Лжедмитриевом рыдване
     Двух верблюжих идиотское рыданье
     До плеч заплывало в сугробьи горбы.

     Не выдержал. Выехал матерой Кирилыч
     Искать ведьмовки или колдуна:
     "Киземет, ось!-просю тебя: вылечь;
     Донские дензнаки выкладу-на.

     Щоб вона влазила на пидоконник,
     Меня выглядаты-дай приворот".
     А дома-то, на хуторе-то снаряжались кони
     И на трубе сидела пара ворон.

     Чемоданы, саквояжи в ярлыках Эзонцо,
     Бесчисленных Виши, Кастаньол, Ментон,
     Серый капор над черным манто,
     А глаза как флаконы солнца.

     Взбежал батрак, да обряжен как!
     "Тата!"- "Гай, наконец-то".
     "Ты меня заждалась, лебяженька,
     Снежинка моя, невеста..."

     Пара ворон, распахнув веера,
     Седой чешуей взъерошась,
     Сутуло махала, ныряя в буран,
     Лапой звездя порошу.

     Один, солидный, имевший нагул,
     Присев на кибитку, взял ноту Кар-рузо.
     Другой с удивлением выпятил пузо,
     Комически раскорячась в снегу.

     В сани зверея налезла доха,
     Сунула за пазуху хохочущую шубку.
     Меховыми хлопьями заносил шурхан,
     Мороженым наслаивая дюны на порубке.

     В пене поземки, в снеговой дым
     Нервная звала и торопила дорога.
     "Тепло тебе, Тата?" Дышло - дыдынь.
     Коренной оглянулся - трогать?

     Винный запах ноздрей ожег,
     В голосе душные звуки.
     Свернулась на нем в пуховой снежок,
     Лебяжьи обвили руки.

     О подбородок пальцами Брамс,
     О щеку ресница нежится.
     Нежно всасывается к губам,
     Остановилось сежце...

     Вороной строевик да савраска куцый,
     Колики ног зазяблых,
     А щеки-то, щеки-крепче яблок,
     Так что нельзя улыбнуться.

     Буран затих. Распашная езда,
     Переговариваются копыта,
     И Тате из ямы крытой кибиты
     Видна лишь одна голубая звезда.

     И, может, на самую эту звезду
     Смотрел полудремой в кибитке Пушкин,
     С таким же снежком на бобровой опушке
     И так же сквозь дырочку ветер дул...

     Вдруг -стали. На низовой.
     Вопросительный посвист, полный вибраций,
     И вот о снег полнозвучно бряцает
     Красной мочи горячий звон.

     И вно;вь остановятся. Через фут.
     И друтая лошадь, слегка изгорбясь,
     Выгнет хвост, но сделает - ффт.
     Немного подумает и дернет корпус.

     И сно/ва звезда. И на взгорьях круп
     Черной луной взойдет из-за пуши,
     И онова нырнет. И баюкает уши
     Кры? Кру. Кры? Кру.

     Так о чем она думала? Да. Оренбург.
     Лошади всюду всегда одинаковы.
     Здесь их слушали Пушкин, Аксаковы,
     В этогм нытье снеговых бурь...

     А над  дохою в черном углу
     Золотокрасный вспых папиросы
     Выхватывал скулы, стеклянную россыпь
     И черных глазниц лепную глубь.

     Гай размышлял: "Я, как стержень, обвит
     Проводами партии и пролетариата.
     Я-организатор, я и лектор, я-оратор- .
     Имею ли я право даже думать о любви?

     И куда я везу ее? К военной черни
     В будни, напряженные до невралгии,
     Когда в утренний час не предвидишь вечерний,
     Учел ли ты это? Нет. Не лги.

     Да-это так. Но тут существенное "но".
     Чго она? Гаремное животное, не более.
     И в ее сознаньи жизненное поле
     Лишь будуарная ночь.

     Но если сознание - отблеск бытия,
     То переплавить женщину в партийной плазме
     Разве не заслуга? Не подвиг разве?
     Кто же это сделает? Может быть и я".

     Нет, не то. Это все казуистика.
     Просто, дорогой, потянуло на ласку,
     И сколько ты тут зубами ни ляскай,
     Это любовь. Вот ее-то и выстегай.

     "Стой!" - Демаркационная линия.
     "Откуда? Куды?" Землянка. Загиб.
     Лошадиными мордами, ссыпающими иней,
     На звезду наступили казаки.

     Гай подумал: "Тут я и умер".
     На миг Но в ребре заработал винт.
     И солнечным зайчиком перебликнул юмор,
     Когда он швырнул документ: "Лови".

     Сивый урядник, неграмотный ночью,
     Высек зажигалку - и сунулся брунет:
     "А-нэ-ан; ле-и-ли: Анализ Мочи".
     (Иностранец должно быть.) "Сахару нет".

     "А печать на месте?" - "Печать без сумлень..".
     И тронул лошадей нсрастрелянный чекист,
     И мча, от хохота рухнул на колени,
     Рыдая в железные очки.

     Воротился Улялаев на верблюжьей паре
     Толечко-только белой зарей.
     Распахнуты ворота. Не выбегает парень.
     В конюшнях с яслей стрельнул хорек.

     А в жениной светелке, где воздух напрыскан,
     В коптящей лампе щипцы для волос-
     На туалетном столике синяя записка:
     "Прощайте-уехали. О-сь".

     Прыгнул вниз. Перебросил чепрак.
     Хвать с места. Конь с ног.
     Сугробы шарахались. Снежный прах
     Рвался ямской, степной, лесной.

     В чугунный гуд шестилетний "Ворон",
     Массивной кости густой жеребец.
     Перси раздув о вспыльчивый норов
     Без сети прожилок и жира без;

     Зеленое мыло запенив на-земь,
     Космато дымя чернобыльник волос,
     Отливая по шкуре в сочном обмазе ,
     Лиловый, синий, багровый лоск -

     Жужжит в распахе, оскалясь белками,
     Перетопом копыт отбивая зарю,
     Он жужжит, спотыкаясь звездами о камень,
     Селезенкой короткий чревя хрюк.

     Мышцы ныряли. Вновь нарывали,
     Вылепливаясь в барабанной мяздре.
     И трепетала в полет, в порыванье
     Летучая мышь ноздрей.

     Весьегонск. ХI-1924

ГЛАВА III

     Ехали казаки, ды ехали казаки;
     Ды ехали казаhа?ки, чубы па губам.
     Ехали казаки ды на башке па?пахи
     Ды наб'шке папахи через Дон на Кубань.

     Скулы не побриеты между-зубами угли
     По коленям лея наворачивает - "Нно!" Эх.
     Конские гриевы ды от крови? па?жухли
     Ды плыло сало от обстре?ла в язвы и гной.

     Добре, лошадйеха, что вышла? от набега
     Опалило поры?хом смердючье полыме.
     Только штб там злвтря ды наша жизь? ка?пейка,
     Ды не дорубит шашыка - дохлопнет пулемет.

     Кбни-вы-коняэги, винтовки меж ушами.
     Сивою кукушко?й перкликались ПОДКОВУ.
     По степу курганы, ды на курган ем?шаны
     Ды на емшан "татарыки" да сивай ковыль.

     Гайда-гайда-гайда-гайда - гай даларайда
     Гайдаяра гайдадйда гай да лара (свист)
     По степу курганы, ды на курган ем?шаны,
     Ды на емшан "татарыкй" да сивай коо?выль.

     Конница пбдцокивала прямо по дороге,
     Разведка рассыпалася ще за две версты.
     Волы та верблюды, мажарины та дроги,
     Пшеничные подухи, тюки холстин.

     Из клеток щипалися раскормленные гуси.
     Бугайская мычь, поросячье хрю.
     Лязгает бунчук податаманиха Маруся
     В николаевской шинели с пузырями брюк.

     Гармоники наяривали "Яблочко", "Маруху",
     Бубенчики, глухарики, язык на дуге.
     Ленты подплясывали от парного духа,
     Пота, махорки, свиста - эгей...

     А в самой середке, сплясанный стаей
     Заерницких бандитщиков из лучшего дерьма,
     Ездиет сам батько Улялаев
     На черной машине дарма.

     Улялаев був такiй: выверчено вiко,
     Дiрка в пидбородце тай в ухi серга.
     Зроду нэ бачено такого чоловiка,
     Як той батько Улялаев Серга.

     А за ним вороной - радужной масти:
     Ночь, отливающая бронзой и рудой:
     Дед - араб, отец - Орел, а сама матка
     Из шестой книги дворянских родов.

     А за ним на возу-личная музыка:
     Скрипка, бубен, гармонь да рояль,
     А за ними на тачанке попка "Кузька",
     Первый по банде жидомор и враль.

     А за ним - тонная. Косяки, табуны,
     Кухня, палатки наряданныя. Щербатая
     Дюймовочка, волчьи бунты,
     Тачанки с пулеметами, зарядный ящик.

     Ехали казаки та ехали бузуки,
     Дэ своротыли - зосталося на льду
     Копытска печатня, зеленая грязюка,
     Навозна юшка та самогонный дух.

     Деревни объезжали-в хутора заезжали,
     В хуторах хозяева-милости просю,
     Атаману с есаулом парят и жарят,
     Казакам каши, борща, поросю.

     У которой лошади шишка, подпежье,
     Язва, лизуха, або так мокрец,
     Хуторяны сменивали на сухих и свежих,
     Купоросью пичкали, аж пока окреп.

     Ехала банда по тому по березаю;
     В бубен тарахтел передовой головорез.
     А подле атамана, попригнувшись, как заяц,
     Под галоп проходил подговор главарей.

     Маруська тянула непременно на Царицын
     (Там у ней любовник завалялся - ей бы с ним.)
     Дылда был против: на город не зариться.
     Князь Кутуз-Мамашев: обождать до весны.

     Маруська тянула: "Да разве ж это жизнь?
     Что мы тут такое? Воришки, тьфу!
     А там - мы крестьянское движенье, анархизм,
     Попадем в историю - это вам не фунт".

     "Зуб" надвинул свой апашский берет- .
     Он мечтал о городе, как о Джиоконде:
     Слямзить - стырить - сдонжить - сбондить -
     Слящить-стибрить-спурить-спереть1.

     Дылда, гениальный молодой галчонок?
     Никак не старше 19 лет,
     Имевший на поясе турецкий пистолет,
     На совести десяток удавлых ополченцах,

     Дылда, бесшабашный, забубенный, горький,
     В наклеенных усах, по Улялаеву "тэмнiй",
     Зимой и летом носящий на темени
     С хвостиком донышко арбузной корки,

     Дылда был против: "Тута ворон-знакомый,
     До чорта маманек, тачанок, кобыл.
     Чуть понапрут - мы айда и дома,
     Пойди разбери-на, хто у банде-то, был".

     Князь Кутуз-Мамашев, хищный и мудрый,
     Ус по-китайски лысый кусал.
     Тайною мыслью ощурилась мурда
     И потно под ним прокипел кайсак.

     - Джирайда. Сугласен. Набег на город,
     Там укрепиться, а пустепенно
     В кантарах2 грузить по аулам порох,
     Стягивая в банду киргизлар из степей.

     А пусле. Ночью. Выползть-и чжур!
     (Загнать гиньджял Улялаеву в сердце.

     У руских перерэзить, как бараний гурт,
     И податься под знамя Турции и Персии.
     ____________________
     1 Все 8 слов означают - украсть (воровск.).
     2 Кантара - мешок для шерсти.


     Уй-баяй. Сам он будет хан,
     Сорвав мурун-дук1 российского ига.
     И шлапачок наездника наизнанку прыгал,
     По брюхо проваливаясь в бархан.

     А сам гайдамак развалывся та таяв;
     Трясця ii матери - дiвка права:
     Вождь анархыстив Серга Улялаев
     Идэ на войну за народни права.

     Вин нэ допустыть ныяких безобразьев,
     Три дни на грабеж, а тамо - цыц. Ны гу-гу!
     И уже расплывались Пугачев и Разин
     Под улялаевщины гул...

     Капая солнцем, закартавила труба,
     Заливая уши расплавленной медью,
     И долго было звонить и греметь ей,
     Пока собиралася рада рубак.

     Тут были гунны - верблюжники из Азии,
     Крестьяны с онучами и козьей шкурой.
     Суровые Дюма-отцовцы южных гимназий,
     Керенские прапоры и волки Шкуро.

     Пока труба - тарирора - грасировала тра-тара"
     И разбухался облаком под лошадьми снег,
     Вылез пейзанин с жестами оратора
     С затертыми подтеками от лапок пенснэ.

     _______________
     1 Мурун-дук - деревянный гвоздь, который продевается
     верблюду в ноздри и служит для управления.

      "Братва! Мы сейчас выступаем в поход.
     В поход, если хотите - крестовых рыцарей.
     Мы должны устроить бойню пехот
     Красной республики - Царицына.

     Какая вам разница, где вам слечь?
     Днем поздней или ранее.
     Вы умрете! Но помните: вашу честь
     Почтят в Учредительном собрании".

     Улю-лю! Го-го! Долой! Подавысь!
     Геть к чертям! На чурбан его!
     По стрибожьим низинам языческий свист
     Мизинца и безымянного.

     Растопырив ковбаски своей пятерни,
     Батько, да гавкнув: "Цыц" он.
     "Сынки. Як я бачу, нема вжэ дурных,    .
     Щоб за смэртью пойты на Царицын.

     Ни. Я гадаю -не худо було б
     По карбованци в ту полосу иты,
     Только хто боится може пули у лоб -
     Хай сидэ пид юбкой. Голосуйтэ".

     Папахи на пиках тысячами пугал
     Замотались мохнатой горой.
     И опять по отрядам во всю степугу
     Выдробил банду барабанный горох.

     И таборы двинулись.
             На ветру выгоря,
     В храпе задаваясь перед полком,
     Под оуркой Дылды крылатый от вихря
     Голубой в яблоках екал конь.

     И вдруг лопнул. С визгом железо
     Запело-и, ввинчиваясь в мороз,
     Стеклянным звоном в рощицу врезалось,
     Корчуя петушьи лапы берез.

     Улялайцы сдрейфили. Отдали повод я.
     Задние в шпоры - ау! Лататы.
     Улялаев спокойно ухи поводит:
     Смотрит-сакли аула та тын.

     Смотрит: воинская кухня, телеги.
     А на горизонте погромыхивает бой.
     Вот звезданула буденновка. Егерь.
     Ага: это красный обоз.

     И вдруг рябью пулемет татакнул,
     И под-гору всего в какой-нибудь версте,
     Прямо на обоз в рассыпную атаку
     Чьей-то конницей палит степь.

     Белые с тыла зашли на займище.
     Вот из револьвера рвется дымок;

     Вот уже сабли хищно хлыщут.
     Баста. Не воротятся домой.

     Батько к своим совам приладил бинокль-
     И карликами в круглый аквариум вплыли
     Силуэты всадников, заостренный оклик,
     Спирали ветра и пыли.

     Обозная прислуга под обстреленный воздух
     Порубила посторомки и пошла тупотиться,
     Но туша битюжьего тяжеловоза
     Не легкий аллюр кавалерийской птицы.

     Медные монументы крупами качая,
     Только распахивали землю зря,
     И подкидываемые кашевары в отчаяньи
     Дули бестолково берданный заряд.

     Черные юнкера летели на голь,
     Словно гарцуя в Петербурге на манеже,
     И в школе отпущенной, влюбленно занеженной
     Саблей настреливали синий огонь.

     Но кое-кто вырвался. В роспыхе шинели
     На миг мелькнуло золотое жерсе.
     Тата. Татуся. А в сугробах келья,
     Где на кровати распоротый корсет.

     Там еще на столике лебяжья пуховка,
     Глазастая сумочка из кожи змеи,
     Там еще в зеркале - раскосенькие бровки,
     Радужные зубы, губыньки мои.

     Да еще в ноздрях его, как молоко крепкая,
     Женской испарины неистовая даль;

     Да еще на пальцах ускользающая лепка,
     Упругая, как ветер, нежная, как вода.

     При ней батрак. Он лупит коня ей
     И что-то кричит, да видно охрип.
     И вдруг свалился коню под махры-
     А сзади в упор гусар нагоняет.

     Долго ли с девкой? Берут наповал их.
     Вот перелапил к себе... На седло...
     К лесу пошел теперь заморенный валах...
     Целует, шкетюга... Отгибает ей лоб...

     Эх-ма!
     Улялаев був: выверчено вiко,
     Дiрка в пидбородце тай в ухi серга.
     Зроду нэ бачено такого чоловiка,
     Як той батько Улялаев Серга.

     "Айда, нашша!!"... Вылетал батька -
     Над желтым клыком рыжебривый рот.
     Дулю ж вам, шайтани, нехай вашу мать-ка
     Скрозь брюхо в рот и навыворот.

     Жах! Врубился! С чортовых ног
     Вздыбил над прапором гриву в дым,
     Брызнул в горло лунный клинок
     По самые никуды... Мм!..

     Гривы, гривы. Ордынская банда
     Лезла как попало в свой орущий базар,
     Пока запрыгал горох барабана
     В пыльный пех резервных казарм.

     Черной блещью, в облаке марев
     В дзазанге скакал канонадный парк-
     Як выйшла над гаем сизая хмара.
     Сизая хмара, багровый пар.

     Аул Урда (Ханская Ставка).
     III-1924

ГЛАВА IV

     Буранск - город сытый. Хлебный вывоз
     3000000 пудов в год,
     Кожье, джебага1, пушнина, грива,
     Мясной и молочный скот.

     По жилам рек пивоваренный солод,
     Выкунев, стал подюже расти!
     Жирные залежи голубой соли
     В 300 верст по окружности;

     Кони табунами пасутся в дикости,
     Зем по-над берегом - плюнешь - растет;
     Сочные поймы некуда выкосить-
     Их обжигает степной костер...

     А рыбы-то, рыбы... Судак, жерих,
     800000 севрюжки одной,
     Черной икрою хлещется в берег
     Яикушко - золотое дно.

     Парус у этих. Багор у иных.
     Дует моряна 2. И по моряне
     На мытых расшивах плывут поморяне
     Овчинниковых да Махориных.

     ___________________________________
     1 Джебага - ордовая овечья шерсть.
     2 Моряна - ветер с моря,

     А утром раненько, в синий ковыль
     Капают дегтем гужи на Саратов,
     А их доглядает брюхатый старатель
     Махориных да Овчинниковых.

     Яицкие земли. Казачий почин.
     Крепко жили станишные братцы-
     Все кулугуры - старообрядцы,
     Все шепелявые бородачи.

     Триста лет как барщинный смерд,
     Ролейный закупа, холуй, челядь
     Утек на Яик воевать смерть,
     Позабыв на Руси, как и жамкать челюсть;

     Триста лет, как эти края
     Окармливал кровью до дна, до Иргиза
     Харалугом поскребанным башку кроя,
     Выхлещиваясь в дыры от копья киргиза;

     Триста лет своевольный цуг
     Войсковых атаманов, старшин, хорунжих
     Оберегал свою вольницу
     От орды, Петербурга и всяческой Унжи.

     Триста лет. А теперь-вольготня,
     Что ни казак-50 десятин,
     Что ни хутор-голов до сотни,
     До тысячи и до десяти.

     Вот в силу причин каковых
     В соленом золоте на благолепьи
     Боем стояла казацкая крепость
     Махориных да Овчинниковых.

     И когда казакам объявили, что нехристь
     Мордует Расею на жидовский шкиль,
     И когда на форпост кавалеры наехали,
     Кое-как подобрав кишки;

     И когда над павшими грызлись волки,
     Карга садилась на трупный кизяк-
     Из рога табачок с вязовою золкой
     Понюхал истово уральский казак.

     Натянул он верблюжьего пуха чапан,
     Полушубок мерлуший, крытый китайкой.
     Сак-сачий тулуп. Соленая нагайка,
     От дурного глаза - сайгачий пант 1.

     И пошел копытами в поход по пашне.
     Бороды заиндевели. От самих пар.
     Осели на берег. Насупротив мар 2
     Занял Четыха, красный маташник.

     У Четыхи шапка ~ соболья душа,
     На плечах кафтан-ала бархата,
     У того ли у Четыхи губы алые,
     Губы алые, сапожки яловые.

     Четыха - уральский казак-рыболовщик.
     Он улавливал щук, кому шубы шьют,
     Потрошил белуг-лаковые ножки,
     Глушил осетра,
     Что купецкого туза.
     _____________________
     1 Сайгачий пант - рога сайгака, дикого козла
     2 М а р - холм.

     Апосля того сказал:
     Дуй, босота, на базар,
     Сграбим лошадь карюю,
     Накормим пролетарию.

     А спымали Артемия Иваныча,
     Комиссара правды пролетарскоей,
     Цедили ему груди красносокие,
     Пытали его точку поведения,
     Все его составы поворачивали
     В обчем и целом дивствительно.

     А и вышел декрет Четыху казнить,
     Смертию казнить - не помиловать.
     Но Четыханька-от он догадлив был,
     Он срезал свое ухо на лодочку,
     Лоскуток живота пошел парусом,
     А жилушки на канатики.

     И пошел он заутра на шафот-на плаху,
     Поклонился на четыре на стороны,
     Взговорил постным голосом:
     "Ой, вы гой есте, господа-товарищи,

     Спросю я от вас об милости,
     Об милости, о последнеей,
     О последнеей что водицы испить,
     Водицы испить ледяна ключа".

     Поднесли разбойничку ковшик воды,
     И плеснул Четыха об лодочку.
     Где вода пошла - тута озеро,
     А где лодочка - там корабль плыл.

     А Четыха с кормы улыбается-
     "Не журитеся, не забуду вас,
     Дожидайте как снеги тронутся".
     И воротился буденницей.

     Так и стояли. Эти и те.
     Перепопыхиваясь винтовкой,
     Когда Улялаев рекогносцировку
     Выпустил на буранскую степь.

     Ему не везло под Царицыным. Битва
     Белых с красными. Всех частей.
     Пришлось драпануть и опять меж рытвин
     Конной армией сплясать степь.

     Покуда залег. Набивались ободья,
     Лошади ковались, и вышныривал мозг.
     Верн