менения
<способности>, в них действительность принадлежит тому, что создается
(например, деятельность строительства дана как реальность в том, что
строится, ткацкая работа - в том, что ткется, а подобным же образом - и в
остальных случаях, и вообще <всякого рода> движение - в том, что движется);
а в тех случаях, когда не получается какого-либо результата, помимо <самой>
реальной деятельности, эта деятельность находится как реальность в самих
действующих существах..."

Как видим, термин ЩnЪrgeia употребляется Аристотелем как для характеристики
деятельности по осуществлению способности, так и для обозначения
результата, продукта деятельности. В первом случае "энергейя" - это
деятельность; во втором - это скорее действительность; в русском языке нет
слова, эквивалентного греческому "энергейя", в котором совмещались бы оба
эти значения.

Необходимо также отметить, что деятельность - действительность, по
Аристотелю, первее способности - возможности, хотя на первый взгляд может
показаться, что дело обстоит наоборот, ибо прежде чем способность сможет
реализоваться, она уже должна быть налицо. И в самом деле, с точки зрения
времени, говорит Аристотель, она в известном смысле прежде
действительности; но действительности принадлежит первенство в более важном
- в отношении сущности: "Вещи, которые позже в порядке возникновения,
раньше с точки зрения формы и сущности (например, взрослый мужчина <в этом
смысле> впереди ребенка и человек - впереди семени...); а кроме того
<потому, что> все, что возникает, направлено в сторону своего начала и цели
(ибо началом является то, ради чего происходит что-нибудь, а возникновение
происходит ради цели); между тем цель - это действительность, и ради
<именно> этой цели принимается способность. Ибо не для того, чтобы обладать
зрением, видят живые существа, но они обладают зрением для того, чтобы
видеть..."

Тезис о приоритете деятельности (действительности) над способностью
(возможностью) с точки зрения сущности очень важен для научной программы
Аристотеля. Этот тезис полностью согласуется с аристотелевским учением об
онтологическом первенстве формы по сравнению с материей. Нетрудно видеть,
что положение о приоритете действительности над возможностью представляет
собой философское выражение глубокого убеждения Аристотеля в том, что
высшее не может возникать из низшего, что из хаоса самого по себе никогда
не родится космос, из лишенного смысла - смысл, из материи - форма. Это
убеждение Аристотель разделяет с Платоном, а эллинистическая и
средневековая наука и философия - с Аристотелем.

Не случайно одним из важнейших аргументов в пользу приоритета
действительности над возможностью является у Аристотеля аргумент "от вечных
вещей": "...ей (действительности. - П.Г.) принадлежит первенство и более
основным образом, ибо вечные вещи - прежде преходящих, между тем ничто
вечное не дается как возможное". Характерно доказательство этого положения
у Аристотеля: "Всякая способность есть в одно и то же время способность к
отрицающим друг друга состояниям... То, что способно к бытию, может и быть
и не быть, а следовательно, одно и то же способно и быть и не быть. Но то,
что способно не быть, может не быть, а то, что может не быть, преходяще...
Таким образом, все те вещи, которые являются непреходящими, как такие,
никогда не бывают даны, как такие, в возможности..." Эту же мысль
Аристотель поясняет и в другом месте: "В возможности одно и то же может
быть вместе противоположными вещами, но в реальном осуществлении - нет".
Как видим, возможность по самому своему понятию содержит противоречие:
"способное быть" в то же время есть "способное не быть", а вещи вечные не
могут быть к противоречию причастны - таков принцип Аристотеля. Мы помним,
как решает Аристотель проблему противоречия: противоречащие друг другу
утверждения не могут быть истинными иначе как при условии, что они
характеризуют предмет либо в разное время, либо в различных отношениях.
Поэтому и "способность быть <чем-то>" или "не быть <этим>" может
принадлежать только вещам преходящим, ибо только они существуют во времени
и могут меняться во времени.

Подведем итог рассмотрению понятий возможности и действительности. Какие
задачи решает Аристотель, вводя в свое учение эти понятия? Видимо, не будет
ошибкой сказать, что он разрабатывает таким путем несколько взаимно
связанных проблем.

Во-первых, вопрос общеметодологический, связанный с проблемой противоречия:
два противоположных определения не могут быть присущи предмету актуально;
человек не может быть одновременно больным и здоровым. Противоположные
определения могут быть присущи предмету только в возможности. Тождество
противоположностей, этот основной принцип диалектики Платона, относится, по
Аристотелю, только к сфере возможности.

Во-вторых, вопрос метафизический: сфера возможности именно в силу того, что
ей присуще тождество противоположностей, по своему статусу ниже
действительности; вечное бытие - это чистая действительность, оно не имеет
возможности.

Наконец, в-третьих, категории возможности и действительности вводятся для
решения основного вопроса физики: что такое движение? Очевидно, что решение
этого вопроса внутренне связано как с общеметодологическими, так и с
метафизическими основами учения Аристотеля. Трудность анализа
аристотелевской программы состоит именно в том, что при рассмотрении
физического аспекта любой проблемы нельзя терять из виду два других ее
аспекта.

Аристотелевская теория движения

Как уже отмечалось, Аристотель был первым античным философом, создавшим
понятийный аппарат для определения того, что такое движение, а тем самым -
первую форму физической науки. "Так как природа, - читаем в "Физике", -
есть начало движения и изменения, а предметом нашего исследования является
природа, то нельзя оставлять невыясненным, что такое движение: ведь
незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы".

Вопрос о том, что такое движение, как возможно определить его в понятиях,
представляет большие трудности, подчеркивает Аристотель. Не случайно Платон
и его ученики в Академии не могут сделать движение объектом научного
познания: они не могли дать ему положительного определения, а значит, и не
могли постигнуть движение посредством понятий. Действительно, как мы
говорили, платоновское определение всего подвижного и изменчивого является
чисто отрицательным; изменчивое для Платона - это то, что противоположно
миру вечно-сущего (идей), а стало быть, не-сущее. Аристотель подвергает
критике эту установку Платона и платоников: "Они говорят, - пишет он, - что
движение есть разнородное, неравное и не-сущее; однако ничему из этого нет
необходимости двигаться, будет ли оно разнородным, неравным или
несуществующим, и изменение как в направлении к этому, так и от этого
существует не в большей степени, чем от противоположного. Причина, почему
они помещают движение в такой разряд, заключается в том, что движение
кажется чем-то неопределенным, а начала другого ряда - неопределенными
вследствие того, что основаны на лишенности: ведь ни одно из них не
представляет собой ни определенного предмета, ни качества, ни прочих
категорий. А почему движение кажется неопределенным, это зависит от того,
что его нельзя просто поместить ни в число потенций предметов, ни в число
энергий: ведь ни потенциальное количество, ни актуальное не двигаются в
силу необходимости; с другой стороны, движение кажется известной энергией,
но только не завершенной".

Аристотель описывает ту проблемную ситуацию, которую он застал в науке
своего века и которая его не удовлетворила; отрывок этот интересен для нас
тем, что здесь Аристотель позволяет увидеть теоретические истоки важнейших
своих понятий. Так, объясняя, почему школа Платона оказалась не в состоянии
определить движение, Аристотель одну из причин видит в том, что платоники
понимали материю исключительно как "лишенность"; в результате поскольку
движение всегда связано с материальным носителем, а последний оказывался
чем-то радикально неопределенным, то и движение тоже считали невозможным
выразить в понятиях. Эта особенность платоновского подхода связана с его
методом; он не ищет посредника между противоположностями, а связывает их
непосредственно именно как противоположности.

Аристотель же определяет движение опять-таки как средний термин, т.е. как
переход от потенции к энергии, от возможности к действительности. Движение
поэтому есть для Аристотеля нечто нормированное этими двумя "точками" как
своим началом и концом; именно эти две "точки" кладут как бы предел
движению, т.е. позволяют его определить. Движение идет всегда "от" - "к";
эти пункты суть то, что дает форму движению, что превращает его из
бесформенного (а потому и неуловимого в понятиях), каким оно было у
Платона, в оформленное и потому познаваемое. В результате возникает
следующее определение движения: "...Движение есть энтелехия существующего в
потенции, поскольку оно таково; например, энтелехия могущего качественно
изменяться, поскольку оно способно к такому изменению, есть качественное
изменение; энтелехия способного к росту и убыли (общего имени для обоих
нет) есть рост и убыль, способного возникать и уничтожаться - возникновение
и уничтожение, способного перемещаться - перемещение". Аристотель
перечисляет все виды движения - качественное изменение, рост и убыль,
возникновение и уничтожение и, наконец, перемещение, указывая, что общим
для всех них определением будет "энтелехия существующего в потенции", т.е.
реализация возможного. Это - общее определение в духе аристотелевского
метода: "энтелехия существующего в потенции" есть общий род, видами
которого будут все перечисленные спецификации. Сами же эти спецификации
могут быть установлены только эмпирическим путем; из опыта и наблюдения нам
известны указанные виды изменений природных вещей: перемещение, уменьшение
и увеличение и т.д.

Аристотель принципиально изменил способ мышления по сравнению с Платоном и
только благодаря этому смог прийти к определению движения и к созданию
физики как науки. В каком духе рассуждал Платон? Он искал определения
движения вообще, не как перехода "от" - "к", а как чего-то единого. В
соответствии со своим методом он стремился постигнуть движение как
отношение. Но в понятиях Платона движение можно было мыслить только как
отношение вечно-сущего единого к не-сущему беспредельному, а такое
отношение могло иметь два значения: в сфере постижимого умом таковым было
число, а в сфере чувственной - только то, что исчислимо с помощью
математики. Все остальное, в том числе процесс изменения, происходящий в
эмпирическом мире, поскольку он не поддавался определению с помощью
греческой математики, представал как нечто неопределенное, как не-сущее.

Можно поэтому сказать, что платоновское определение движения как чего-то
"не-сущего" есть строгое определение движения как отношения. Наука нового
времени, в сущности, возвращается к методу Платона; в лице Галилея она
вновь ставит вопрос о движении вообще, стремясь постигнуть движение как
всеобщее отношение. Но в отличие от Платона Галилей располагает новым
математическим средством для того, чтобы дать содержательное определение
движения. Метод бесконечно малых приближений - это новое средство Галилея,
позволяющее создать математическую науку о движении. Галилею, как и
античным платоникам, чужд тот способ определения движения, который
предложил Аристотель, исходя из убеждения, что природные процессы
невозможно адекватно описать средствами математики и что необходимо
разработать новую логику (назовем ее условно логикой "сущности" - усии -
или логикой "среднего термина" вместо логики, требующей "совмещения
противоположностей").

Поскольку движение всегда определяется Аристотелем через две его точки -
"от" и "к", т.е. точку "отправления" и точку "прибытия", то ударение у него
падает не столько на само движение, сколько на то, что именно движется; и
это "что-то" - сущность (усия) - накладывает отпечаток и на характер
движения. Именно поэтому Аристотель принципиально не в состоянии
абстрагироваться от того, что движется; движение у него не становится
самостоятельным субъектом, как это стало возможным в физике нового времени
(где изучается поэтому движение "материальной точки"), а остается всегда
предикатом. Аристотель сам это подчеркивает: "Не существует движения помимо
вещей, так как все изменяющееся изменяется всегда или в отношении сущности,
или количества, или качества, или места. А ничего общего нельзя усмотреть в
вещах, что не было бы ни определенным предметом, ни количеством, ни
качеством, ни какой-нибудь другой категорией. Так что если, кроме
указанного, ничего не существует, то и движение и изменение ничему иному не
присущи, кроме как указанному".

Аристотель устанавливает, таким образом, четыре вида движения: в отношении
сущности - возникновение и уничтожение; в отношении количества - рост и
уменьшение; в отношении качества - качественное изменение; в отношении
места - перемещение. В принципе ни один из этих видов движения не может
быть сведен к другому или выведен из другого - в этом состоит специфика
аристотелевского метода, благодаря которому движение нельзя полностью
отделить от того, что движется: движение - всегда предикат движущегося. Вот
почему "видов движения и изменения столько же, сколько и сущего".

Однако, хотя Аристотель и не считает возможным вывести все виды движения из
одного, он тем не менее устанавливает некоторую иерархию между ними,
объявляя первым движением перемещение. Это может вызвать вопрос: не
является ли аристотелевский тезис о том, что перемещение есть первое из
движений, шагом в направлении к тому, чтобы вывести из "первого" движения
все остальные, т.е., другими словами, шагом к "субстанциализации" самого
движения, к отрыву его от "движущегося"?

Рассмотрим аргументацию Аристотеля. Первое соображение, которое он
высказывает в этой связи, состоит в том, что без перемещения невозможно, в
сущности, никакое другое движение; стало быть, перемещение обусловливает
собой остальные движения. "Ведь невозможно, - пишет Аристотель, - чтобы
рост происходил без наличия предшествующего качественного изменения, так
как растущее иногда увеличивается насчет однородного, иногда насчет
неоднородного, именно пища считается противоположным противоположному.
Прирост же происходит у всего возникающего, когда однородное присоединяется
к однородному, следовательно, необходимо, чтобы качественное изменение было
переменой в противоположное. Но, если происходит качественное изменение,
должно существовать нечто изменяющее и делающее из потенциально теплого
теплое актуально. Ясно, таким образом, что движущее ведет себя неодинаково,
но иногда находится ближе, иногда дальше от качественно изменяемого. А это
не может осуществиться без перемещения. Следовательно, если движение должно
существовать всегда, то необходимо, чтобы и перемещение всегда было первым
из движений, и, если одно из перемещений первое, а другое последующее, -
чтобы существовало первое перемещение".

Таким образом, качественные и количественные изменения уже предполагают
перемещение как свое обязательное условие; так, например, пища должна быть
перемещена к существу, которое питается ею и таким образом изменяется и
количественно и качественно. Перемещение, следовательно, выступает как
такое движение, которое опосредует все остальные виды движения. Но можно ли
на этом основании прийти к выводу, что оно является универсальным
движением, а остальные - только его модификациями? Для этого нужно прежде
всего допущение, что возможно рассмотреть движение в отрыве от того, что
движется. Это допущение и было сделано в эпоху Возрождения, но Аристотель
как раз не позволяет сделать его.

В этом отношении характерна заключительная фраза приведенного нами отрывка,
где говорится о необходимости само перемещение понять исходя из первого
перемещения. Что же такое первое перемещение и в чем смысл иерархии внутри
самого перемещения? Оказывается, первым перемещением, согласно Аристотелю,
будет то, которым движется "первое" из всех сущих, а именно вечно-сущее.
Перемещение есть первое из движений именно потому, что "небо" есть первая
из движущихся сущностей, и то обстоятельство, что всякое другое движение -
возникновение и уничтожение, рост и уменьшение, качественное изменение -
уже нуждается в перемещении как условии своей возможности, объясняется тем,
что движение неба есть условие возможности всякого движения и изменения в
природе. Таким образом, мы видим, что тезис Аристотеля о перемещении как
первом среди движений не означает субстанциализации самого движения, отрыва
его от "движущегося нечто" и рассмотрения самого по себе. Более того, этот
тезис является еще одним подтверждением принципа Аристотеля: характер
движения ставить в зависимость от характера движущегося. Иерархия движения
определяется иерархией движущихся сущностей.

Существует ли, однако, у Аристотеля более глубокое основание для того,
чтобы считать перемещение "первым" из всех движений, а "вечный двигатель",
обусловливающий возможность такого "лучшего" движения, рассматривать в
качестве "первой" природной сущности?

Видимо, такое основание имеется. В самом деле, обращаясь к проблеме
движения в III книге "Физики", Аристотель замечает, что "движение, по всей
видимости, относится к непрерывному". Непрерывность рассматриваетсє
Аристотелем как одна из важнейших характеристик движения: именно с
непрерывностью движения у Аристотеля связано его доказательство вечности
космоса, который не возник и не погибнет, а вечно будет существовать. Таким
образом, понятия непрерывности и сохраняемости (вечности) движения
принципиально связаны.

Не только в своей космологии, изложенной в сочинении "О небе", но и в
"Физике" Аристотель обсуждает этот вопрос: "Возникло ли когда-нибудь
движение, не будучи раньше, исчезнет ли снова так, что ничто не будет
двигаться? Или оно не возникло и не исчезнет, но всегда было и всегда
будет, бессмертное и непрекращающееся, присущее существам, как некая жизнь
для всего, образованного природой?"

Если движение (как и сам космос) когда-то возникло, как утверждал Платон в
"Тимее", то оно тем самым уже не может быть непрерывным в строгом смысле,
ибо если был хотя бы один перерыв (когда не было движения), то может быть и
сколько угодно других; в этом смысле Аристотель и говорит, что если
вселенная возникла, то она может и погибнуть. В противоположность Платону
Аристотель утверждает тезис о непрерывности (вечности) движения.

Рассматривая вопрос о том, почему перемещение следует считать первым среди
движений, а перемещение неба - первым среди всех перемещений, Аристотель в
качестве основания приводит довод о непрерывности. Непрерывным движением
может быть только перемещение, а потому оно - первое: "Так как движение
должно происходить безостановочно, а безостановочное движение будет или
непрерывным, или последовательным, с другой стороны, так как мы всегда
предполагаем, что природе свойственно лучшее, поскольку оно возможно, а
непрерывность движения возможна... и такое движение может быть только
перемещением, то необходимо, чтобы перемещение было первым движением. Ведь
перемещающемуся телу нет никакой необходимости расти или качественно
изменяться, а также возникать и исчезать, а ни одно из этих изменений
невозможно без непрерывного движения, которое производит первый двигатель".

Аристотелевское понимание непрерывности - ключ к решению проблемы движения
и построению физики как науки. Именно по вопросу о непрерывности и вечности
движения Аристотель ведет полемику не только со школой Платона, но и с
другими своими предшественниками - "физиками" Анаксагором, Демокритом,
Эмпедоклом. То, что в общеметодологическом плане вылилось в учение о
"середине", что в силлогистике предстало как вопрос о "среднем термине",
теперь применительно к центральной теме физики - движ