й, неглубокой,  не  сумевшей
всколыхнуть весь народ...

     И вдруг - "Этюды оптимизма"!

     Тимирязеву   принадлежит  весьма  точное  обозначение   черт   реакции,
сменяющей  короткую  полосу  свободомыслия:  "Равнодушие  к  строгой научной
мысли, мистицизм, метафизическое празднословие, всякого рода декадентство  -
признаки застоя или попятного движения мысли..."

     На  титульном листе  книги "Этюды  оптимизма" написано:  "...перевод  с
французского". Книга была создана в Париже и там же впервые издана.

     Может быть, ее автор не знал, что творится у него на родине?

     Знал. И в предисловии к русскому изданию с  горечью  написал: "Несмотря
на столь свойственную  русским людям  любовь  к  теоретизированию,  наука  в
России  переживает  продолжительный  и  тяжелый кризис",  а наука  была  для
Мечникова единственным светочем в жизни, его "политикой", как писал он сам.

     И все-таки - "Этюды оптимизма"!

     Парадокс?..   Правильный  ответ   в   таких  случаях   помогают   найти
исторические аналогии.

     Англия начала шестнадцатого столетия. Правит  Генрих Восьмой,  которого
Маркс  назвал  "чудовищем": сгоняются  с земли  крестьяне, толпы голодных  и
нищих бродят по стране, идет ожесточенная религиозная борьба, рубят головы и
правым и виноватым, чаще всего правым, как обычно.

     В эти годы родоначальник утопического социализма Томас Мор создает свою
бессмертную "Утопию" - книгу  о счастливом будущем человечества -  и  вскоре
после этого отправляется на плаху.

     Италия. Начало семнадцатого столетия. Свет эпохи Возрождения  померк  в
зареве  костров  инквизиции. Совсем недавно на площади Цветов  в Риме сожжен
великий  вольнодумец, ученый-гуманист  Джордано Бруно.  А  в  неаполитанскую
тюрьму брошен некто Томмазо Кампанелла, который,  едва к нему вернулись силы
после пыток,  пишет бессмертную  книгу "Город Солнца"  - книгу  о счастливом
будущем человечества!

     Франция.   Начало   девятнадцатого   столетия.   Задушена   французская
буржуазная революция. Новый самодержец правит Францией и Западной  Европой -
Наполеон  Бонапарт.  Газеты,  журналы,   издательства  подчинены  строжайшей
цензуре,  и  малейшее  свободомыслие  жестоко   карается.  Именно   в   годы
становления абсолютной власти Наполеона два утописта  - Сен-Симон и  Фурье -
каким-то чудом публикуют свои первые книги  - книги... о  счастливом будущем
человечества!

     Есть, наверное, закономерность,  объясняющая,  почему  в  самые мрачные
эпохи появляются самые оптимистические книги.

     Во всяком  случае, это невозможно объяснить  одной лишь психологической
организацией ученых-оптимистов.

     Илья Ильич Мечников  был в  молодости если и не мизантропом, то натурой
весьма   неуравновешенной.  Несколько   раз   он  пытался  покончить   жизнь
самоубийством,  К счастью, ему изменяла  интуиция ученого  - он принимал  то
слишком много, то слишком мало яда.

     Илья Ильич Мечников стал оптимистом уже после того,  как молодость ушла
в далекое  прошлое. Он даже  утверждал, что для  выработки  оптимистического
мировоззрения,  для  понимания  сущности  человеческого  бытия  жизнь  нужно
прожить долгую. Вероятно, он прав.

     О  долгой жизни  не  просто  рассказать  на  нескольких  страницах,  но
все-таки я постараюсь это сделать.

     Илья  Мечников родился в бывшей Харьковской губернии в 1845 году и  был
пятым  ребенком в семье  помещика  средней руки, до  отставки  служившего  в
Петербурге, в гвардии.

     В гимназии Илья Мечников получил прозвище "Бога  Нет", - он рано пришел
к атеистическим убеждениям.

     И в гимназии  он начал свои первые - дерзкие  по замыслу, но не слишком
точные по  исполнению -  научные исследования:  слух о вундеркинде достигает
даже  Петербурга,  столицы.  Мечников  торопится.  "И   жить  торопится,   и
чувствовать  спешит", как  принято  писать в таких случаях. Он  поступает  в
Харьковский университет, но срок обучения кажется ему слишком  длительным, -
Мечников с отличием закончил университет всего за два года.

     В  это  же  время  Мечников  увлекается  эволюционным  учением  Чарльза
Дарвина,  его книгой "Происхождение  видов  путем  естественного отбора, или
сохранение  благоприятствуемых  пород  в борьбе за  жизнь".  Книга  великого
натуралиста  вышла  лишь  за два  года  до  того,  как Мечников  поступил  в
университет, и  далеко не  все  сразу оценили  ее  по  достоинству.  Молодой
украинский  студент  оказался в  числе  тех,  кто  первым встал под  знамена
эволюционного учения.

     Мечников добивается двухмесячной заграничной командировки в  Германию и
отправляется на небольшой островок Гельголанд в  Северном море,  исследовать
беспозвоночных животных.

     Молодой  ученый,  почти  мальчик,  приходит к  убеждению,  что  ключ  к
эволюции и генеалогии животных, доказательство  единства органического мира,
доказательство  взаимосвязи   и   преемственности   между   позвоночными   и
беспозвоночными животными  могут быть обнаружены на ранних  стадиях развития
животных:  теперь всем  известно,  что  бытие  и  червя  и  самого  сложного
организма  начинается  с одинаково простых  форм, что в  развитии  различных
эмбрионов  имеются  однотипные  этапы,  но  в то  время это  нужно было  еще
доказать.

     Илья  Мечников не  сомневается  в  своей  правоте  и  полон  искреннего
научного энтузиазма.
     Энтузиазм -  великая вещь, и  до какого-то предела на него не влияют ни
полуголодное  существование,  ни  штопка  на  пиджаке.  И  все-таки  однажды
обнаруживается, что энтузиазм тоже нуждается в "топливе", в энергии.

     Мечникову повезло. По рекомендации знаменитого нашего  хирурга Пирогова
начинающему   ученому  была   предоставлена  государственная  стипендия  для
научно-исследовательских работ в лабораториях Западной  Европы.  И  Мечников
отправляется  в Италию,  на широко известную в  научном  мире Неаполитанскую
биологическую станцию.

     Это  событие,  само  по  себе  важное,  ознаменовалось  еще  встречей и
последовавшей затем многолетней дружбой Ильи  Ильича Мечникова с Александром
Онуфриевичем  Ковалевским.  Их совместные труды обогатили  русскую и мировую
науку выдающимися открытиями и обобщениями в области зоологии, сравнительной
эмбриологии и дарвинизма,

     В Италии,  в  Сорренто, у Мечникова  произошли  еще  две примечательные
встречи (замечу в скобках, что Мечникову  вообще -  и по заслугам - везло на
знакомства).

     Во-первых,  он  познакомился  с  великим  русским  естествоиспытателем,
основоположником  отечественной  физиологической  школы Иваном  Михайловичем
Сеченовым.  В  своей   автобиографической   книге   "Страницы  воспоминаний"
Мечников, посетивший  Сеченова вместе  с Ковалевским, так рассказал  об этом
событии: "Мы вышли совершенно очарованные новым знакомством, сразу признав в
Сеченове учителя".

     Вторая  встреча  -  знакомство  Мечникова  и  Ковалевского  с известным
анархистом   Михаилом   Бакуниным,    Темпераментные   речи   Бакунина,   по
свидетельству  самого Мечникова,  не оказали  на  двух  друзей "ни малейшего
влияния; но тронутые его откровенностью и радушием, -  продолжал Мечников, -
мы расстались друзьями".

     Высказывание  это  весьма характерно  для  Мечникова. Еще студентом  он
сделал  выбор  между  наукой  и политикой и  по-своему  интерпретировал  их.
Впоследствии  он вспоминал:  "Убеждение в  том,  что  занятие  положительной
наукой может принести больше пользы  России, чем  политическая деятельность,
отвернуло меня от последней".

     Отвернуть  отвернуло,  но уйти от политики оказалось не так-то  просто,
несмотря на несколько наивное, но искреннее желание Ильи Мечникова.

     Возвращение  из дальних стран  в  Петербург  совпало  с  очень  трудной
полосой в жизни ученого. Он женится на прекрасной женщине Людмиле Васильевне
Федорович;  к несчастью,  она  неизлечимо  больна туберкулезом. Мечников  не
имеет  лаборатории  и  пытается  превратить  в  лабораторию  свою  небольшую
квартиру. Он не  имеет возможности сосредоточенно заниматься  наукой, - жене
необходимы дорогостоящие  лекарства, и он тратит время и силы  на заработки:
занимается переводами.

     В этот сложный период жизни на помощь Мечникову приходит Сеченов. Но та
самая политика, от которой отворачивался Мечников, сама повернулась к нему и
сделала  свое  дело,  Сеченов   рекомендовал  Илью  Мечникова  на  должность
ординарного профессора по кафедре зоологии в Медико-хирургической  академии,
и объективно  он  имел все данные  занять ее.  Но  смелая  мысль, стремление
пробить  неизведанные,  даже  непредполагаемые тропы  -  это  тоже политика.
Особенно для тех, кто никуда  не рвется. Те формально представляющие  науку,
кто никуда  не рвался, кто хотел добротно - постоянного и в науке, и в своем
бытии,  -  те  провалили  Мечникова   при  голосовании;   история,  впрочем,
банальная.

     Сеченов  назвал  голосование  "подлой  комедией",  профессоров   назвал
"лакеями"  и порвал  с  академией...  В  историческом повествовании время  -
вопреки своим  законам  - всегда, пусть ненамного, приближается  к нам, ныне
живущим. Я  начал  со  стодвадцатипятилетнего юбилея со дня  рождения  героя
очерка, а теперь мы уже приблизились на двадцать пять лет  к  нашим  дням, и
события разворачиваются вполне по-современному...

     Одесса,  январь  1870  года,  Мечников  избран  ординарным  профессором
Новороссийского университета.  Теперь  уже он  стремится  помочь Сеченову  и
приглашает своего старшего товарища в университет.

     Выборы  прошли  успешно,  но   потом  дело  застопорилось.  Увы,  опять
политика,  столь  нелюбимая Мечниковым. Двумя годами ранее гордость  русской
науки - Сеченова  -  забаллотировали при  выборах в академики "Императорской
Академии наук". Теперь вновь всплыла версия о неблагонадежности.

     Позднее Мечников вспоминал: "Профессора утверждались вовсе не сообразно
научным  достоинствам, а только  по  степени благонадежности. Кафедры  стали
наводняться невежественными и темными личностями".

     Да, нелегко уйти от политики. А выход?.. Его  Илья Мечников не видел. О
социализме он имел смутное представление, но  и его не принимал, -  полагал,
что   общественное   забьет   индивидуальное,   не  даст   простора   личной
инициативе... В  марте 1881 года, когда  народовольцы убили царя  Александра
Второго,  а сами  предстали  перед судом, Илья  Ильич  Мечников привил  себе
возвратный тиф. Нет никакого  сомнения,  что  находился он  тогда  в крайнем
смятении, но трудно теперь решить, к чему стремился он -  к самоубийству или
к научному эксперименту.

     Скорее всего, этот необычный человек стремился совместить и то и другое
- пытался  уйти  из  жизни  в  процессе  собственного эксперимента,  оставив
описание опыта науке.

     Во  всяком  случае,  такой  опыт  он  провел, но,  к  счастью, в  самые
последние годы своей жизни, и об этом мы еще вспомним.

     У великого  итальянского художника и  ученого  Леонардо  да Винчи  есть
такое высказывание:  "Как  хорошо прожитый  день дает спокойный  сон, так  с
пользой прожитая  жизнь  дает  спокойную смерть". К  такому же выводу пришел
тяжелобольной  Мечников,  не  догадываясь  о  высказывании  своего  далекого
предшественника. Он  написал  о  "приятном  умирании" много  лет  спустя,  в
"Этюдах  оптимизма",  в  чем-то  правильно  сравнивая вечернее  и  жизненное
угасание  как  состояние  эмоциональное; но,  пожалуй,  самое парадоксальное
заключается в  том,  что  именно в сложную  эту пору и  проклюнулись  первые
ростки оптимизма в трагедийной, мятущейся душе Мечникова.

     Обстановка в Новороссийском (Одесском) университете  становилась  после
цареубийства с каждой  неделей все сложнее  и сложнее. "Последствия 1  марта
чрезвычайно  приострили  все   университетские  отношения,   и  политический
характер  последних  выступил  с  особой  яркостью",  -  писал  впоследствии
Мечников.

     Власть,   "вопреки  действительности",  повсюду  усматривала   крамолу;
реакция "косила без разбору", - это тоже  свидетельства далекого от политики
Мечникова... В 1882 году Илья  Ильич Мечников, не смирившийся с наступлением
реакции, засилием  бездарных, но благонадежных профессоров, покинул Одесский
университет.

     За несколько лет до только что упомянутых событий Илья Мечников потерял
свою  первую жену, а в канун событий обрел нового друга на всю жизнь - Ольгу
Николаевну  Белокопытову.   Небольшое   наследство,   полученное   супругой,
позволило Мечникову вместе с семьей снова уехать в Италию, в Мессину. Там, в
Мессине, в  жизни Мечникова как ученого  произошел крутой перелом; он создал
свою  знаменитую  фагоцитарную теорию и  фактически  сменил профессию - стал
микробиологом.

     "Пожиратели  клеток", "фагоциты" - так Мечников назвал особые  тельца в
живых организмах,  которые  борются  с  болезнетворными бактериями, со  всем
посторонним и вредным, что проникает в организм.

     Опыты Мечникова были  оригинальны, неожиданны, доказательны и, казалось
бы, очень просты.

     Например,  он  брал  прозрачную личинку морской звезды  и  вводил в  ее
тельце шип с розового куста (вот еще один не оцененный по достоинству пример
синтеза  науки  и  искусства!).  Склонившись  над  микроскопом,  Мечников  с
интересом  и  удовольствием наблюдал, как  фагоциты личинки набрасывались на
колючку, окружали  ее, пытаясь уничтожить, - ив плане теории пока ни над чем
более широком не задумывался.

     Фагоциты - мучительная любовь Мечникова -  в конце концов были признаны
наукой,  а  за фагоцитарную  теорию иммунитета Мечников уже  на  склоне  лет
(вторым  среди  русских  ученых, после  И.  П. Павлова) получил  Нобелевскую
премию.

     Но  мы договорились в кратком моем  рассказе  не столько  так или иначе
оценивать  научные  -  великие  -  заслуги  Ильи Ильича  Мечникова,  сколько
поразмыслить над его мировоззрением.

     Когда Мечников в Италии столь изящно использовал куст розы  для научных
исследований, он еще помнил пережитый им  возвратный тиф (да  и возможно  ли
такое забыть?), помнил свои сложные ощущения, - но не мог конечно же, будучи
естествоиспытателем, не подивиться изобретательности природы!  В самом деле,
если фагоциты имеются в крохотной личинке морской звезды, то они должны быть
и в крови  человека! ..  Значит, своим спасением он тоже обязан фагоцитам...
Это  замечательно, но еще  замечательнее  жизнеспособность и личинки морской
звезды,  и  человека,  еще  замечательнее их  обороноспособность, их  умение
постоять за себя!

     Скорее  всего, именно в те часы и дни мессинских  исследований  и понял
Мечников, как  универсальны  его  фагоциты и,  стало быть, мудра  жизнь, как
великолепен  человеческий  организм,..  Великолепен,  но  несовершенен...  А
способен ли он усовершенствоваться?

     Я думаю, что  в столь прямолинейной форме Мечников  еще  не ставил этот
вопрос в Мессине.

     Но ощущение могущества  жизни,  понимание, что в любом организме скрыты
еще неведомые жизнеспособные силы - даже жизнеутверждающие  силы, -  все это
не  могло  не  пробудить в нем оптимистических  представлений о  возможности
живого, человека в том числе.

     Не смею утверждать, что идеи Мечникова были  сразу же всеми подхвачены.
Подобное в науке  встречается крайне  редко;  кроме того, в  науке действует
некий психологический  закон, по которому новые идеи вообще начинают входить
в плоть науки через  шесть-десять лет после их опубликования.  И кроме того,
новые идеи - тут  речь о  шаблоне - почти обязательно оказываются, по мнению
неизменно действующих в науке ясновидцев, тем, "чего в природе не бывает".

     Как  свидетельствует  один  из биографов  (он имеет в  виду  фагоциты),
Мечникова "упрекали за эти  идеи во всех смертных грехах...". Его изобличали
в  воображаемом витализме (а  это  не  такая  уж  простая штука,  витализм),
считали,  продолжает  биограф  Мечникова,   "что  он   приписывает   природе
несусветные "чудеса", которые ей не присущи...".

     ...Мечников в Париже.

     Он наносит визит основоположнику научной микробиологии, одному из самых
замечательных  ученых нового  времени Луи Пастеру, -  они  долго беседуют, и
после  этой беседы  Мечников  остается работать до конца  жизни в  институте
Пастера.

     В день  семидесятилетия Мечникова тогдашний директор института  (Пастер
умер)  Эмиль Ру,  тоже крупный микробиолог,  стоявший у  истоков этой науки,
написал Мечникову: "Дорогой друг, ... понятно, почему Пастер встретил Вас  с
распростертыми объятиями, - ведь Вы приносили ему  не более и  не  менее как
доктрину иммунитета".

     Мечников принес в Париж Пастеру не только доктрину иммунитета, -  всему
человечеству он принес еще и оптимистическое учение о человеке.

     Я  не  мыслю  себе противопоставления  философско-биологического учения
Мечникова об оптимизме его конкретным исследованиям. Во-первых, важно и то и
другое; во-вторых, все взаимосвязано: есть корень,  стебель, есть  листья, -
но есть еще и цветы и плоды.

     О цветах и  плодах и пойдет сейчас речь, и еще о том, что не  все цветы
становятся плодами.

     Почти   по   Гераклиту  можно  сказать,  что  "все  течет,  но  не  все
изменяется",  - во всяком случае, диалектика в этом  выражении  представлена
достаточно  полно. Например, меняются человеки, но не меняется  человеческий
финал. Смерть.

     Молодой Мечников не без грусти думал, что  природа в человеке  зашла  в
биологический  тупик,  что  на  человеке  все  кончилось,  причем  кончилось
печально, В самом деле, животное существует, не подозревая, что оно умрет. А
человек знает, что бытие его - через тяжелую старость - завершится кончиной,
и   иного   выхода  нет.  Отсюда,  полагал   Мечников,  и  проистекают   все
пессимистические взгляды и теории, отсюда - туманная мировая скорбь в музыке
и поэзии, нигилизм, самоубийства, - конец предопределен.

     Вероятно, это один из своеобразнейших парадоксов, но человек, в котором
природа пришла к познанию самой себя, на протяжении  столетий  и тысячелетий
меньше всего  интересовался самим собой. Фантастически это звучит,  но факт:
до  сих пор человечество не имеет  общепринятого определения "человека"!  ..
Как только нас не определяли крупные специалисты этого дела - тут и животное
с мягкими мочками ушей, и животное,  делающее орудия  труда (что значительно
серьезнее  и  убедительнее).  Я-то сам полагаю, что  человек  - это феномен,
воплотивший в  себе  стремление материи к свободе  и  к  открытию. К свободе
внутри себя - долой нелепые психологические барьеры - и к свободе во внешнем
мире. И к открытиям - всюду, вовне и в себе.

     Во  времена Ильи  Ильича Мечникова  люди еще  очень мало знали  о своей
собственной   натуре,   -  он  одним  из   первых  решил  разобраться  в  ее
возможностях,  и  поэтому  аполитичный  Мечников  мне  лично  представляется
революционером.

     По этому поводу  я должен сделать небольшое отступление.  Илья Мечников
был пятым ребенком в  семье. Из трех старших братьев двое тоже прославились.
Один из  них, юрист,  стал героем повести Льва Николаевича  Толстого "Смерть
Ивана Ильича". Другой  брат, Лев Ильич Мечников, остался в истории науки как
выдающийся  географ  и социолог,  автор  не  устаревшей  до  сих  пор  книги
"Цивилизация  и  великие исторические  реки"... Кроме того, Лев Мечников был
революционером. В прямом смысле. С оружием в руках он сражался в рядах армии
Гарибальди за свободу Италии и был тяжело ранен в бою.

     Самым грозным  оружием в  руках Ильи  Мечникова, младшего брата,  была,
вероятнее всего, колючка, сорванная с куста розы.

     И все-таки - тоже в самом прямом смысле слова - Илья Ильич Мечников был
революционером.  И  еще он был  "оптимистом-утопистом". Впрочем, утопический
оптимизм свойствен всем широкомыслящим, и нельзя за это  осуждать Мечникова,
-