ов, показывающих, как в экстремальных условиях пищевые потребности становятся определяющими, подавляя другие, называемые Маслоу высшими. Вместе с тем, существуют и другие - противоположные примеры, показывающие, что даже в крайне драматических и трагических ситуациях могут преобладать потребности явно носящие игровой характер. Известный эпизод в книге Шолохова "Судьба человека" - "после первой не закусываю" - говорит главный герой эсэсовцу. В поведении солдата Соколова явно видится игра. Это можно назвать игрой со смертью, но все-таки игра, которая перекрывает целевое стремление к самосуществованию. Одного этого примера достаточно, чтобы усомниться в приоритете целевого стремления над игрой, хотя таких примеров существует множество. 
     Подробный анализ роли игры в человеческой деятельности дает Хейзинга. Он достаточно убедительно показывает значение и даже приоритет игры в жизнедеятельности человека. Неслучайно его книга называется "Homo ludens" - "человек играющий". Но, естественно, игра, будучи фундаментальной составляющей существования человека, не может рассматриваться только как единственный определяющий фактор.
     Итак, роль и целевого стремления и игры по-разному рассматривается в научной литературе, однако, имеет смысл признать: целевое стремление и игра равнозначны для бытия человека. Их роль в различных ситуациях меняется. Значение  одной может стать преобладающей в поведении и отдельного индивида, и группы, и целого общества. А может и резко смениться на противоположное. 
     
     Таким образом, в основе потребностей человека лежит либо целевое стремление, либо игровое. Первое обеспечивает самосуществование индивида. Второе, игровое стремление спонтанно по характеру и может не соответствовать самосуществованию индивида. Реально индивид обладает двумя противоречивыми стремлениями - "надо" и "хочу". Между тем у нормального человека это противоречие не переходит в конфликт. В настоящее время данное противоречие исследуется в психологии. Нас интересует акциденция этого противоречия в социум. Человеческое сообщество (как и отдельный индивид) обладает целевыми и игровыми стремлениями. Целевые определяют самосуществование социума, то, что, в целом "нужно" этому социуму. Для отдельного индивида "нужное" для социума формулируется как "должное" для него или как комплекс принуждения индивида к определенным действиям. Функцию такого принуждения выполняет подсистема управления социума. Однако в обществе реально возникновение противоречия между целевым и игровым стремлениями и даже превращение его в конфликт. В связи с этим каждый социум (от малой социальной группы до народа) вырабатывает механизм регуляции между игрой и должным, между самореализацией и самосохранением. Такой механизм должен, прежде всего, выполнять, как минимум, три важнейшие функции:
     * соответствовать естественноприродным особенностям социума, или учитывать характер активности социума и соответствовать мыслительному строю (в самом общем виде, соответствовать рациональной или аттрактивной ориентации мышления201). Вполне естественно, что пассивным социумам необходим один механизм, а активным другой, точно так же и для аттрактивных социумов необходим один механизм, а рациональных другой; 
     * исходить из реалий самореализации и самосохранения, т.е. опираться на сложившийся комплекс запретов и типичных действий социума, т.е. строиться на сложившемся комплексе стереотипов, алгоритмов действий, соответствовать "душе" социума; 
     * выстроить "мотивационный коридор", или создать условия для использования активности индивида в целях самосуществования социума. Такой механизм должен быть способен направить игровую интенцию индивидов "на мирные цели", на поддержание социума и его сохранение.
     Наконец, особая функция. Существование социальной системы предполагает появление управления, главной функцией которого является поддержание самосохранения. Вместе с тем, системе свойственно игровое стремление, которое конфликтно управлению. А отсюда необходим механизм, предполагающий разрешение конфликта между управлением и игровым стремлением социума. Чем более спонтанна активность социума, тем актуальнее для него разрешение такого конфликта.
     Такой механизм мы именуем этическим строем социума.
     
§ 3. ЭТИЧЕСКИЙ СТРОЙ РУССКОГО ОБЩЕСТВА
     
     
     
     В самом общем виде этический строй русского общества с необходимостью должен учитывать две кардинальные особенности русского характера - импульсивность и коллективизм. Другая особенность российского этического строя - на его формирование оказало существенное влияние православие, что весьма детально показал Бердяев в книге "Истоки и смысл русского коммунизма"202, сформулировав свою генеральную идею в одной фразе: "Душа русского народа была формирована православной церковью, она получила чисто религиозную формацию"203. 
     Центральная проблема, которую призван разрешить этический строй - снять конфликт индивида, проявляющийся в противоречии "должного" и "хочу". Особенность "должного" в том, что в нем всегда присутствует элемент принуждения и определения: "должен что-то". Должное всегда целеопределенно и, зачастую, построено на методике действия: "должен как". Собственно методика должного не всегда является принудительной. Безусловно, она может целеопределенно навязывать способ действия индивиду: "для того, чтобы ..., ты должен ...", например: "для того, чтобы стать богатым, ты должен трудиться не покладая рук". Вместе с тем методика должного может и не быть целеопределенной, т.е. не навязывать индивиду цель, а показывать ему запретительные позиции, оставляя ему возможность в самоопределении цели. Последняя должна предполагать и "обучение" индивида такому самоопределению. Для рационального социума наиболее близкой может быть методика целеопределения, для аттрактивного - самоопределения цели. 
     В этическом строе должны быть стимуляторы для действия социума в определенной парадигме. Для социумов с постоянной активностью формируется механизм поддержания такой активности. Действие этого механизма направлено на устранение препятствий проявлению активности. Для импульсивных социумов необходим механизм баланса перепадов активности. 
     Зафиксируем основные черты русского общества - спонтанность, отсутствие меры, перепады активности от лени до энтузиазма, коллективный принцип: "Будь как все". Русский этический строй призван разрешить внутренний конфликт социума, а также снять конфликт социума и его внешней формы - иерархического управления.
     Отметим еще раз, именно православие оказало влияние на формирование российского этического строя. Православная нравственная парадигма лежит в основе всего нравственного комплекса русского человека. Рассмотрим ее особенность в сравнении с западной нравственной парадигмой.
     Как отмечалось, Вебер и Маслоу дали подробное описание этического строя Запада. Именно они описали и нравственную парадигму этого общества. Нравственной определяющей для западного человека становится стремление к достижению204. Само это стремление должно реализовываться поэтапно, в движении от удовлетворения "низших" потребностей к "высшим". Чем выше "стартовая платформа" индивида, чем выше уровень удовлетворенных потребностей вначале его жизненного старта, тем большего может достичь индивид, тем более он устойчив к депривации: "степень индивидуальной устойчивости к депривации той или иной потребности зависит от полноты и регулярности удовлетворения этой потребности в прошлом205". Здоровый индивид в такой системе, тот, кто развивает и актуализирует заложенные в нем способности. Но "Если человек постоянно ощущает влияние иной [в данном случае низшей] потребности, его нельзя считать здоровым человеком"206. Только полное удовлетворение потребностей создает условие для формирования сильного характера и условие самоактуализации: "Как бы то ни было, мы уже убедились в том, что на базовые потребности, удовлетворяемые достаточно постоянно и достаточно длительное время, уже не оказывают такого существенного влияния ни условия, необходимые для их удовлетворения, ни сам факт их удовлетворения или неудовлетворения. Если человек в раннем детстве был окружен любовью, вниманием и заботой близких людей, если его потребности в безопасности, в принадлежности и любви были удовлетворены, то, став взрослым, он будет более независим от этих потребностей, чем среднестатистический человек"207.
     И, наконец, Маслоу весьма категорично утверждает: "На основании всего вышеизложенного я со всей прямотой и резкостью заявляю, что человека, неудовлетворенного в какой-либо из базовых потребностей, мы должны рассматривать как больного или по меньшей мере "недочеловеченного" человека"208. 
     Данным образом выращенный (в тепличных условия) индивид оказывается нормальным и здоровым членом социума! Общество "гарантирует" индивиду удовлетворение потребностей, а индивид может самоактуализироваться, тем самым выполнить свое социальные предназначение. 
     Данное положение Маслоу: дайте человеку все, и он будет устойчив - вряд ли выдерживает критику. Но нас интересует здесь именно подход к этой проблеме Маслоу, как выразителя нравственной парадигмы Запада. Парадигмы, обнаруживающейся в формуле: социум должен гарантировать удовлетворение типичных потребностей индивидов (первые четыре потребности Маслоу), в таком случае социум получит для самосуществования индивидуальную энергию самоактуализирующихся индивидов.
     Совсем иная нравственная парадигма обнаруживается в русском обществе. Образно и ярко ее формулирует Серафим Саровский: "Отказываемся же мы от приятной пищи для того, чтобы усмирить воюющие члены плоти и дать свободу действиям духа"209. Русская нравственная парадигма предполагает обретение самоактуализации не в удовлетворении потребностей, а в сдерживании страстей210, источников греха: "мир душевный приобретается скорбями"211. На этом же строится и педагогический принцип православной нравственности, сформулированный Серафимом Саровским: "Человеку в младых летах можно ли не возмущаться от плотских помыслов? Но должно молиться Господу Богу, да потухнет искра порочных страстей при самом начале. Тогда не усилится в человеке пламень страстей".212
     Собственно потребности Маслоу понимаются как грехи. Православные мыслители213 описывают борьбу с восьмью основными грехами. Первый - "чревообъястный", или грех объедения, грех невоздержанности в пище. По мнению Нила Сорского "корень всему злу"214, из него происходят другие грехи (или излишества). Проявляется он в том, что человек "не вовремя и чрез меру"215 принимает пищу. Протоиерей Григорий Дьяченко так понимает этот грех: "Неправильное и излишнее любление плоти, ея живота и покоя"216. Главная мысль - индивид должен исходить из понимания пользы, а не из желания. Победа над грехом достигается воздержанием. Например, в своих наставлениях Нил Сорский не касается вопроса о необходимости удовлетворении потребности (как Маслоу), напротив, он сосредотачивает свое внимание на недопустимости интенсификации потребности (вопрос, упущенный Маслоу). 
     Если грех чревообъястный "объемлет" только тело, то грех "блуда, или любострастия" захватывает уже и душу человека, т.к. он начинается не с желания, а с помыслов (а уж потом превращается в желания)217. В этом его большая опасность. "Блуд" - невоздержанная страсть к противоположному полу или противоестественная страсть. Победа над этим грехом достигается целомудрием, основа которого - скромность и отвержение помышлений218. Целомудрие, как утверждает Нил Сорский, "не ко внешнему только житию относится, но обителию целомудрия должен быть потаенный сердца человек, соблюдающий себя от скверных помыслов" 219, т.е. целомудрие должно быть не столько сводом правил и моделью внешнего поведения, это внутренний принцип существа человека. Принцип, с помощью которого человек очищает свою душу, и принцип, который человек должен соизмерять с тем, "насколько он угоден Богу"220. 
     Интересно, что Маслоу не показывает данную потребность как отдельную и самостоятельную. Любострастие оказывается у него рассредоточено и в физиологической потребности, и в потребности в принадлежности и любви, и в потребности в признании. Однако - это молчаливое согласие с Фрейдом, для которого данная потребность является основной221. Практически любой западный мыслитель видит в любострастии источник человеческой энергии. В противовес такому подходу нравственная концепция православия, напротив, видит в этом "дерзость погубляющую все добродетели"222. 
     "Сребролюбие" - страсть к деньгам и вещам223. "Сей подвиг не так труден, как подвиг против страсти блудной ... Недуг сребролюбия зарождается вне естества нашего, и происходит от маловерия и неверия"224 - утверждает Нил Сорский, или другими словами, человек теряет веру в попечительство Божие и начинает сам попечительствовать о себе. Этой же мысли следует и Серафим Саровский "Излишнее попечение о вещах житейских свойственно человеку неверующему и малодушному. И горе нам, если мы, заботясь, сами о себе, не утверждаемся надеждою нашею в Боге, пекущемся о нас"225. Однако "когда он [грех сребролюбия] укрепится в нас, то бывает злее всех недугов ... корнем всякого зла гнева, скорби и прочего ... гордость и сребролюбие - самые гибельные страсти"226. 
     В этой точке начинается кардинальное различие этики Протестантизма и Православия. Протестантизм принуждает человека к осуществлению своего призвания, что проявляется в деятельности и сохранении и умножении результатов труда227. Протестантизм признает стремление к богатству ("сребролюбие"), созданному законным трудом. Православие любую форму стремления к богатству воспринимает как грех. Протестантская мораль оказывается нравственным источником формирования чувства частной собственности и частной инициативы (как деятельного источника частной собственности). Православие же, прежде всего, выступает нравственным источником круговой поруки, ее религиозным оправданием. А с другой стороны, показывает, что противостоять греху сребролюбия важно и потому, что благосостояние человека может "вводить в грех зависти" окружающих его людей. На индивиде лежит ответственность и самому "не грешить" и "не вводить других людей в грех". 
     Данный "грех", по мнению Нила Сорского, несет опасность для человеческой личности. Эту опасность он оценивает с религиозной точки зрения. Вместе с тем определенная религия всегда является концентрированным выражением характеристики социальной системы. В индивидуальном обогащении человека присутствует опасность нарушения принципа "будь как все", стержневого принципа российской культуры. Его подрыв нарушает устои, стабильность общества, чему свидетельством является эпоха и Гражданской войны и нашего времени. Но это совсем не значит, что "сребролюбие" - это "грех" для западной культуры, западного человека. Перефразируя поговорку можно сказать: "Что для немца хорошо, русскому смерть".
     Примечательным является то, что данному греху имеется активная антитеза - нестяжание228. Добродетель, обнаруживающая себя в отказе от излишеств и милосердии. И если сребролюбие несет в себе психологически эгоизм, то нестяжание, напротив, прежде всего это - самоотвержение. Естественно, полная самоотверженность не может иметь "мирское" обоснование (тогда в нем в том или ином виде сохраняется эгоизм), поэтому в Православии самоотверженная добродетель приобретает трансцендентальное значение: "Если человек не имеет вовсе никакого попечения о себе ради любви к Богу и дел добродетели, зная, что Бог печется о нем, - таковая надежда есть истинная и мудрая"229. Таким образом, и антитеза греха сребролюбия находит религиозное обоснование. Вместе с тем, придается трансцендентальный характер и принципу "коллектив выше индивида", но в этом случае коллектив утрачивает свое "мирское" значение и персонифицируется в идее Бога. 
     Следующий, четвертый грех - "гнев230", переводя на психологический язык, агрессия, или всплеск негативной активности индивида, направленной на других или на себя. Гнев - интенсификация потребности в безопасности, своеобразная защитная реакция индивида. Гнев, как действующий фактор, разрушителен для любой социальной системы. Поэтому регулятивные механизмы любой культуры направлены на "дезактивацию" такой разрушительной энергии. Для любой христианской культуры механизмы дезактивации гнева одинаковые, идущие от психологических формул Христа - терпение и всепрощение. Однако есть небольшое специфическое отличие, свойственное Православной морали, а точнее, в целом русской морали, в которой антитезой гневу является терпение, или более широко кротость231. Терпение - главный регулятивный механизм поведения человека в неопределенных обстоятельствах. Причем терпение как неактивность, как "непопечительство" о себе: "утро вечера мудренее", "стерпится - слюбится", и т.п. 
     В западной прикладной психологии обычно гнев рассматривается как психическое состояние, мешающее взаимодействию, поэтому предлагаются приемы дезактивации агрессии индивида. В целом следует, гнев - то, что мешает осуществлению призвания в западной культуре. 
     В нашей культуре - гнев, то, что мешает функционированию коллектива. Поэтому западный регулятивный механизм направлен на сдерживание, наш на замену антитезой - терпением.
     Гнев индивида в российском социуме легко проявляется во всех фазах импульсивности, приобретая при этом свое специфическое выражение. 
     В лени - в поиске виноватых, "когда кто почитает себя не заслуживающим того греха, в который впал"232, - профессионально, как психотерапевт, формулирует Серафим Саровский и дает рекомендацию - врачуется  гнев "смирением и неосуждением ближнего"233.
     В отчаянии, когда агрессия приобретает деятельный характер и несет разрушение. Такого "рода отчаяние влечет человека во все пороки без разбора"234 и "врачуется воздержанием и благою надеждою"235. Русский регулятивный механизм не стремится подавить этот импульс, он стремится его преобразовать - сначала обуздать (т.е. ограничить воздержание), а затем направить, концентрируя и кумулируя энергию в одном направлении (определяемым благой надеждой). Энергия отчаяния, самая деструктивная энергия русского социума, поэтому управление ей предполагает предельно надежный механизм. Такой механизм был отработан Православием и детально был описан Бердяевым как русский догматизм236.
     В меньшей мере гнев свойственен состоянию удали. Активная конструктивная энергия русского, по сути, негневлива, неагрессивна. Это естественно, так как либидо и мортидо (терминология психоанализа) не могут ужиться в едином действии. 
     Пятый грех - печаль, которая может быть "принесена от людей"237 или от несбывшихся ожиданий (от гордыни). Печаль, или пессимистическое состояние, как потеря надежды и ропот. Состояние, ведущее к унынию (депрессии). Печаль есть неудовлетворение потребностей в любви и признании238. А, следовательно, печаль снимается в блаженном плаче, или этическом катарсисе (очищении совести через покаяние). Реальная антитеза - оптимизм, или обретение веры и надежды239. По мысли Нила Сорского "вообще Бог все, что ни посылает нам, посылает на пользу и на спасение душ наших. И если посылаемое не представляется нам в настоящее время полезным, то последствия совершенно ясно удостоверяют, что истинно полезно нам не то, чего сами желаем, но то, что устрояет Бог". И, как и в случае "брани" с другими грехами, Бог есть трансцендентальный источник победы над грешной страстью. 
     Однако печаль может быть негреховна, по мнению Серафима Саровского: "Как огонь очищает золото, так печаль по Бозе очищает греховное сердце"240. Эту же мысль находим и у Нила Сорского: "Подобает иметь скорбь, - истинно полезную скорбь о грехах своих, в покаянии, но со благою надеждою на Бога и с твердою уверенностию, что нет греха, побеждающего человеколюбие Божие, и что Он все грехи прощает кающимся и молящимся. Сия скорбь растворяется радостию и утешением; сия скорбь соделывает человека усердным и ревностным ко всякой добродетели; она во всякой болезни и злострадании терпелива и благодушна. С