ся оружие".  Можно назвать
еще немало потенциально опасных последствий несвоевременного распространения
ЭСВ  среди  людей,  и  нельзя  рассчитывать на то,  что что-либо изменится в
дальнейшем, когда ЭСВ станет всеобщим - из-за обычной и обязательной разницы
в уровнях индивидуального развития.

Отсюда следует,  что чисто физиологическая,  несущая лишь усовершенствование
физических характеристик тела,  эволюция не может стать причиной  морального
возвышения человека, его взаимопонимания с себе подобными и контакта с иными
живыми существами.

Развитие имеющихся у человека и даже обретение  им  новых,  невиданны  ранее
способностей,  будучи  обращено  на  старые  цели,  станет  всего лишь новым
средством для достижения этих,  далеко не всегда достойных целей.  Человек в
гораздо  большей  степени,  чем  в  эволюции  тела,  нуждается  в  эволюции,
совершенствовании   духа.   Пройдя   значительный   эволюционный   путь   от
неандертальца,  человек  к тому же заменил собственную генетическую эволюцию
эволюцией  и  развитием  созданной  им  культуры,   за   счет   которой   он
приспосабливается  к  изменяющимся внешним условиям среды обитания.  В то же
время его душевные, моральные качества почти не претерпели изменений, а сами
эти изменения еще не стали внутренне, органически присущи человеку, который,
по сути дела, остался во многом тем же неандертальцем, только одетым во фрак
легко при случае сбрасываемой культуры.

Эволюция, пестуя  и  совершенствуя  свое  дитя  - человека,  - развивала,  в
основном,  его мозг,  его разум, мощь его интеллекта, что позволило человеку
присвоить себе гордое имя - гомо сапиенс. Но этого, как становится очевидно,
явно недостаточно:  для того чтобы  разум  стал  поистине  плодотворным,  он
должен быть освящен добром, и следующим шагом эволюции, эволюции управляемой
и направляемой,  эволюции нравственной должен стать  гомо  бонис  -  человек
добрый.

Говоря о   современном   моральном   кризисе  человечества,  Александр  Кинг
замечает:  "Человек стал доминирующим видом на планете за счет того,  что он
беспощадно  устранял и уничтожал не только других живых существ,  но также и
более  слабые  расы  и  менее  приспособленных  к  выживанию  членов   своей
собственной  человеческой  семьи.  Отрицательную роль на протяжении всей его
длительной эволюции сыграли,  наряду с другими,  и такие его  качества,  как
эгоизм, жадность, ощущение власти над другими, гордость обладания и т.д.

Сегодня возникает  вопрос,  подходят  ли  эти  качества для следующего этапа
человеческой  эволюции  -  этапа,  целиком   зависящего   от   сознательной,
целенаправленной деятельности самого человека".

Следующий этап  человеческой эволюции целиком и полностью зависит от решения
человеком  задачи  своего  морального  совершенствования.  Эту   задачу   на
протяжении всей истории пытались решить самые лучшие, самые вдохновенные умы
человечества.  Цзюнь-цзы  Конфуция,  "Законы"  Платона,  "Никомахова  этика"
Аристотеля,   "прекрасная   душа"   Шиллера,   "объективный   дух"   Гегеля,
"категорический     императив"     Канта,     "сострадание"     Шопенгауэра,
"Богочеловечество"  В.С.Соловьева,  "Общее  дело" Н.Ф.  Федорова - блестящие
этические теории и страстное желание сделать людей добрее  и  лучше.  Плеяда
величайших  художников  -  исследователей и знатоков самых глубинных,  самых
сокровенных тайников человеческой души каждой  строкой  своих  книг,  каждой
нотой своей музыки, каждым мазком кисти бились за красоту и добро этой души.
Они верили  в  человека,  в  величие  его  непробужденной  души,  стремились
раскрыть  человеческое сердце свету добра,  любви и красоты.  И никак нельзя
согласиться с тем,  что все  их  невыразимые  муки,  вся  боль  за  человека
оказались напрасными.  Можно,  наверное, признать, что человечество не стало
лучше,  но насколько же оно могло бы стать хуже,  если бы не  было  Великого
Искусства,  будоражащего душу, пробуждающего совесть, учащего добру, любви и
милосердию.

Тяжел и труден путь совершенствования человека, пытающегося подняться ввысь,
и  кажется  не  столь  почтенным  подвиг  какого-нибудь  Симеона  Столпника,
забравшегося, дабы обрести возвышенность духа, на столб, торчащий в пустыне.
Легко  ему  было  возвышать  свой дух на столбе,  да еще и в пустыне;  перед
обычными людьми  -  не  отшельниками  -  стоит  куда  более  сложная  задача
воспитания  своей  души  среди  хитросплетения  мелочных интересов обыденной
жизни и захлестывающих обывательских дрязг,  от которых никто не  может,  не
имеет права уйти в пустыню.

Суть всех этических систем,  ведущих к моральному совершенствованию, проста,
как речь ребенка.  Я не стану цитировать древние  эзотерические  тексты  или
великие книги великих писателей и философов, а приведу слова, которые совсем
недавно были  напечатаны  миллионным  тиражом.  Это  С.Н.  Рерих:  "...Смысл
человеческой жизни - в достижении красоты,  гармонии, в самовыражении. Самая
большая задача - это самосовершенствование  во  всем.  Если  каждый  из  нас
каждый  день будет делать что-то более совершенно,  чем вчера,  и делать это
сознательно,  это его устремление неизбежно отпечатается в его  сознании,  а
сумма  устремлений  изменит его поведение в лучшую сторону...  Когда человек
стремится к лучшему,  он возвышается. В конце концов, что такое вдохновение?
Это как бы внутренняя молитва человека, когда он стремится к возвышенному...
Выращивание добра в себе является иммунитетом против зла...  Богатство - это
наш внутренний багаж,  то, в чем только наша ценность, что мы можем и должны
развить в себе...  Надо стараться избегать дурных мыслей, не допускать их и,
напротив,  стремиться  к положительным.  Попробуйте - в сущности,  это очень
просто..."

Да, в сущности,  "это очень просто", но сможем ли мы найти человека из числа
прочитавших эти строки - можно не сомневаться,  что и прочли-то их далеко не
все,  - который сделал бы их руководством к действию,  к применению в  своей
жизни?  Я  и  привел  эти,  столь  широко  распространенные  печатью и столь
доступные  слова  для  того,  чтобы  указать  на  самую  основную  трудность
морального  самосовершенствования,  которая,  в  общем-то,  свойственна всем
благим порывам и начинаниям человека:  мы все знаем,  мы все  понимаем,  нам
известны множество путей и морального и физического роста,  но такие желания
сугубо субъективны,  они не имеют под собой никакого объективного  базиса  и
потому  препятствием  на  их пути становится душевная леность и пассивность,
почти инстинктивные по отношению к вещам,  не дающим скорой, прямой и зримой
выгоды.

С.Н. Рерих приводит слова Конфуция,  который говорил:  "то, что ищет человек
совершенный,  находится внутри него,  а то,  что  ищет  несовершенный,  -  у
других".  Именно  в  этом видится заколдованный крут,  выбраться из которого
дано далеко не всякому,  и человек несовершенный,  но жаждущий совершенства,
начинает искать его у других.  Так возникает желание найти человека, который
был бы способен поднять,  возвысить,  научить. Начинаются поиски авторитета,
наставника,  учителя;  поиски,  которые  в своем крайнем выражении порождают
феномен мессианства. Концепция Учителя является одной из важнейших составных
частей  практически  любой  идеологической системы.  Фигура Учителя,  Мессии
привычна  и  освящена  историей,  она  очень  по-человечески  удобна,   даже
комфортна,  и  толпы  ленивых  или  неискушенных  душ,  идущие,  как шли они
столетия и тысячелетия назад за учителями и мессиями,  жаждут, не затрачивая
никаких собственных усилий,  одного - чуда немедленного и безусловного.  Они
требовали  и  требуют  собственного  немедленного  и  внезапного   душевного
возрождения,  не  желая ради этого даже пошевелить пальцем,  и когда надежда
эта не сбывается,  мессий или распинают,  или забывают,  извращая учение  до
неузнаваемости.

Богоданных учений  нет,  но если бы даже таковые и были - для человека,  чей
разум и дух изначально свободны,  нет и не может быть ничего,  что могло  бы
стать  источником  слепого,  бездумного и восторженного поклонения.  Человек
свободен,  и обретение им Учителя,  Чей авторитет он признает непререкаемым,
стоящим  выше  понимания  и критики,  означает добровольное заточение себя в
самый страшный вид рабства - рабство духовное.

Тернист и горек путь познания добра в мире, где зло принимает обличие добра,
а  добро  оборачивается  злом,  где  торжествует и побеждает ложь,  а правда
чувствует себя падчерицей.  Моральные нормы размыты,  границы между добром и
злом расплывчаты и субъективны, и человек, избравший Учителя или обходящийся
без него,  следующий  какому-то учению или построивший собственную этическую
систему,  остается по-прежнему в неведении относительно истинности избранной
им  системы нравственных ценностей.  Следствием невозможности доказательства
принятых моральных аксиом является либо  безверие,  цинизм,  нигилизм,  либо
превращение человека в слепого и непримиримого фанатика,  неспособного уже к
терпимости, к восприятию любого чужого мнения. Этики часто и с удовольствием
повторяют  Канта:  "Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным
удивлением и благоговением,  чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них,
-  это  звездное небо надо мной и моральный закон во мне".  Но в каждой душе
живет свой, такой изменчивый и эгоистичный моральный закон.

Западная цивилизация   на   протяжении  более  чем  ста  лет  находится  под
притяжением  и  влиянием  духовной  культуры  Востока.  В  поисках  духовных
альтернатив  своей  прагматической  цивилизации исследуются и ассимилируются
всевозможные восточные учения: дзэн-буддизм, веданта, даосизм, йога и многие
другие.  Но  все  эти  отобранные учения более или менее адекватны некоторым
усредненным  моральным  принципам  европейца,  и  потому   составляют   лишь
незначительную часть грандиозного многообразия восточных духовных поисков.

К примеру,  представления  европейцев  о  йоге  сводятся  к  знанию максимум
пяти-семи школ йоги:  Хатха-Йога,  Раджа-Йога,  реже КармаЙога, Бхатка-Йога,
Агни-Йога.  Как  правило,  йога  представляют себе вегетарианцем,  аскетом в
набедренной повязке, постоянно медитирующим в позе Лотоса.

"Да, некоторые йоги носят набедренные повязки,  другие обходятся и без  них,
третьи  -  сплошь  укутаны  одеждами,  четвертые  же  носят даже европейские
костюмы.  Йог может - но не обязан - жить милостыней; может - но не обязан -
избегать  женщин,  может  жениться  и  иметь  семью  или  свободную  связь с
женщиной,  которая этого пожелает...  Что касается пищи...  - этот ест  лишь
плоды и пьет воду,  отказывая себе в яйцах,  рыбе,  молоке;  другой ест даже
человечину на местах сожжения трупов и на кладбищах.  Тот - трезвенник, этот
-  непрочь  хлебнуть  хмельного,  иной  не отказывает себе и в наркотиках...
Различны они и  по  степени  миролюбия.  Большинство  их  -  пацифисты.  Но,
например,  "саджджики"  (от  "саджайя"  -  тетива)  никогда  не расстаются с
оружием и  открыто  проповедуют  насилие.  Воинственны  секты  "бхайрагьев",
"дадупантхи";  особой кровожадностью прославились "чаги",  которые приносили
богине  Бхавани  задушенные  жертвы.  Подобны  им  были  "пиндары",  которые
совмещали  набожность с грабежом и употреблением наркотиков...  Самой дурной
славой пользуются "капалики" (от "капала" - череп,  которым  они  пользуются
для еды и питья).

Ходят обнаженными,  посыпая  тело  пеплом  сожженных  трупов.  Носят длинные
волосы,  на них цепочку,  в руке трезубец или меч. Не моются, чтобы не смыть
ауру,  заключенную в коже. Пьют алкоголь и разные смеси телесных выделений и
отбросов,  иногда  -  кровь,  которая  течет  из  их  тела   при   обрядовом
самоистязании.  К  изуверским  сектам  относятся  "агхории".  Это каннибалы,
которые едят любое мясо,  исключая конину. Практикуют предсказания по плоду,
вынутому из чрева матери. Приносят в жертву добровольцев, убивая их кинжалом
в затылок; кровь их выпивают, мясо съедают".

Я привел эти весьма пространные выдержки из книги, посвященной даосизму, где
этот  спокойно-натуралистический  рассказ  о  некоторых из "1 000 008 школ и
сект йоги",  который я  все  же  существенно  сократил,  служит  не  столько
познавательным целям,  сколько является своеобразной шокирующей информацией,
направленной  на  определенное  воспитание  посвящаемого  -   метод   хорошо
известный в психологии педагогики. Здесь же эта информация приводится только
для того,  чтобы еще раз подчеркнуть множественность этических  норм,  среди
которых есть и абсолютно взаимоисключающие.

Возможна ли  в  таком  случае  общая,  единая для всех людей,  универсальная
этика?  На какой основе  она  может  быть  построена?  Главное,  что  должно
отличать основополагающую для этого построения идею, очевидно, заключается в
том,  что полузабытый русский мыслитель,  великий мудрец  Николай  Федорович
Федоров назвал "Общим делом".

Трудно объяснить простым непониманием официальную оценку его творчества, его
философско-этической системы как  "реакционно-утопического"  учения.  Здесь,
по-видимому,  произошла  та  же  удивительная,  но и злонамеренная аберрация
понимания его трудов,  что и при оценке творчества  К.Э.Циолковского,  когда
мыслитель    колоссальной    мощи,    философ-гуманист,    философ-оптимист,
последовательный  монистический  материалист  признается  лишь   как   "отец
космонавтики".  Это отмечает американский физик-теоретик Фримен Дж.  Дайсон:
"Циолковский вызвал к  жизни  новый  мир  космической  биологии,  в  котором
изобретенные  им  космические ракеты - лишь средство к достижению цели,  для
восстановления равновесия между живым и неживым в старом  мире  естественной
космологии..." А поскольку в творчестве Федорова совсем не было ничего,  что
могло бы быть использовано в "практических целях",  то его  труды  оказались
попросту забытыми.

Усматривая в качестве основного зла для человека его смерть, его зависимость
от слепых,  разрушительных сил природы, Федоров выдвинул поистине уникальную
идею "регуляции" природы, наивысшей целью которой от считал воскрешение всех
живших когда-либо на Земле:  "...самое общее, общее для всех зло, или точнее
злодеяние,   есть  смерть,  а  потому  самое  высшее  дело  или  благо  есть
воскрешение". Ставя столь грандиозную задачу, Федоров говорит о том, что она
может  быть решена не молитвами и заклинаниями,  а только через совершенное,
"космическое" знание человека,  через переустройство  его  организма,  через
овладение  космическими  силами:  "Когда  весь  мир,  оставленный вследствие
падения человека своей слепоте, будет управляться сознанием, тогда все будет
духовно,  оставаясь  и  телесным,  все  будет небесным,  оставаясь и земным.
Промышленность и торговля,  вся эта мелочь, которой так гордится современный
человек...  и  которая  держит под гнетом человеческую мысль и деятельность,
самые даже физические кабинеты и лаборатории - все это лишь "детская науки".

Как мысль сама по себе не решает никаких вопросов, так и кабинетные опыты не
разрешат  их.  Вопрос  о  движении  Земли  только  тогда  разрешится,  когда
человечество сделается из праздного пассажира прислугою,  экипажем  этого...
корабля  - земного шара.  Когда этот вопрос будет разрешен,  тогда впервые в
небесном пространстве явится звезда или  планета,  управляемая  сознанием  и
волей".

Задача, поставленная   Федоровым,  благородна  и  прекрасна,  и  заслуживает
глубочайшего уважения.  Вместе с тем она чрезвычайно  доступна  для  научной
критики,  почти  инстинктивно  реагирующей на все,  напоминающее религиозные
сюжеты.  Даже замена традиционного для христианства  воскрешения,  даруемого
"свыше" в день Страшного суда, активным деянием объединившегося во всеоружии
научного знания человечества всего мира не спасает федоровское "общее  дело"
от  критики  с  точки  зрения  представлений  современной  науки.  Я не могу
вступать в полемику с этими взглядами,  поскольку на самом деле нет  никаких
положительных  научных  данных,  позволяющих  говорить  о реальности проекта
Федорова, хотя еще Парменид считал, что все мыслимое - возможно.

В учении Федорова  важно  другое,  и  мы  поэтому  внимательно  вглядимся  в
выплеснутого  вместе  с  водой  чудо-ребенка - в саму концепцию общего дела.
Ведь воскрешение,  достижение бессмертия,  мыслимое Федоровым как общее дело
человечества,  ведет к "всеобщему равенству и родству", к преодолению всякой
"вражды", к прекращению розни между мыслью и делом, "учеными" и "неучеными",
богатством и бедностью:  "Все будет родное,  а не чужое;  и тем не менее для
всех откроется  ширь,  высь  и  глубь  необъятная,  но  не  подавляющая,  не
ужасающая,   а   способная   удовлетворить   безграничное   желание,   жизнь
беспредельную,  которая  так  пугает   нынешнее   истощенное,   болезненное,
буддийствующее поколение. Это жизнь вечно новая, несмотря на свою древность,
что весна без осени,  утро без вечера,  юность без старости, воскресение без
смерти".

Учение Федорова - это первая поистине космическая утопия. В ней нет проектов
справедливого распределения благ, Федорова не интересуют вопросы социального
устройства  -  он  призывает  к низвержению всего природно-мирового порядка.
Федоров видит тупики социальной  борьбы,  ведущейся  пусть  даже  с  благими
намерениями:  "Возможно  ли,  естественно  ли ограничить" дело человеческое"
охранением лишь правильного распределения продуктов производства,  заставляя
каждого бесчувственно,  бесстрастно наблюдать,  чтобы никто не присвоил себе
большего против других или же чтобы кто-нибудь не уступил  бы  чего  другим,
отказавшись  от  своего?..  Только  страждущие  завистью  к  богатству могут
поставить целью объединение во имя комфорта,  во имя  хлеба  и  зрелищ  (при
минимуме труда и максимуме комфорта), игнорируя при этом смерть, т. е. общее
бедствие...  Пока у человеческого рода  нет  общего  дела,  силы  его  будут
поглощаться делом общественным, которое требует разделения, партий, борьбы".

Федоров фактически   совершает   то,   что   сегодня   может   быть  сочтено
безграмотностью,  граничащей  со  святотатством:  он  заменяет   твердый   и
канонический   экономический   базис   как   основу  сознания,  включающего,
разумеется,  и этику,  на сверхальтруистское, архибескорыстное "общее дело",
считая,  что  это высокое и благородное дело породит универсальную высокую и
благородную этику,  которая  будет  уже  определять  характер  экономических
отношений;  то  есть  из учения Федорова следует возможность и необходимость
экономики,  базирующейся на объективных законах высокой этики общего дела  -
единственная,  наверное,  из  всех мыслимых экономических систем,  способная
функционировать,  не  испытывая  никаких  трудностей.  "Эмоциональная  сфера
человека изменится коренным образом с установлением всеобщей родственности и
братства.  Великое  знание  породит   идеальное   общественное   устройство,
психократию,   власть   психеи,  внутренней  силы  чувства,  а  не  внешнего
юридического закона", - пишет Федоров.

Сегодня мы не можем серьезно говорить об "общем деле" в понимании Федорова и
вряд ли сможем это сделать завтра, но саму концепцию общего дела как фактора
объединяющего,  сплачивающего, создающего базу для универсальной, единой для
всего   человечества   этики   трудно  переоценить,  и  окружающее  со  всей
очевидностью являет нам доказательство того,  что сейчас у человечества  нет
такой задачи, либо оно ее просто не осознает.

Не рассматривая  здесь  возможную  сущность  устремлений и задач,  способных
стать "общим делом" для всего  человечества,  можно  тем  не  менее  назвать
некоторые  обязательные  признаки  этого,  столь  необходимого  для духовной
эволюции  человечества  общего  дела.  Первое,   самое,   пожалуй,   главное
обстоятельство связано с определением целевой установки человеческой истории