зможность создавать науки или раздвигать их границы.
Стало быть, мы забыли эти уроки; и это произошло потому, что вместо того, чтобы наблюдать вещи, которые мы хотели бы знать, мы пожелали их выдумать. Переходя от одних ложных гипотез к другим, столь же ложным, мы сбились с пути среди множества заблуждений; а так как эти заблуждения стали предрассудками, мы приняли их за принципы. Таким образом, мы все больше и больше заблуждались. Тогда мы умели рассуждать лишь согласно дурным привычкам, приобретенным нами. Искусство злоупотреблять словами было для нас искусством рассуждать. Произвольное, легкомысленное, смехотворное, нелепое, оно имело все пороки неуправляемого воображения.
Итак, чтобы научиться рассуждать, нам необходимо избавиться от всех дурных привычек такого рода; ведь именно они делают столь трудным это искусство, само по себе легкое. Ибо мы подчиняемся этим привычкам гораздо охотнее, чем природе. Мы называем их второй натурой, чтобы извинить свою слабость или слепоту; но это искаженная и испорченная природа.
Мы отметили, что для приобретения привычки нужно лишь что-нибудь делать; а чтобы ее утратить, достаточно перестать это делать. Кажется, что одно так же легко, как и другое, и все же это не так. Дело в том, что, когда мы хотим приобрести привычку, мы думаем, прежде чем делать; а когда мы хотим отказаться от нее, мы делаем, прежде чем успеваем подумать. К тому же, когда привычки стали тем, что мы называем второй натурой, почти невозможно заметить, что они плохие. Открытия этого рода самые трудные, поэтому они большей частью ускользают от нас.
Я собираюсь говорить лишь о привычках ума, ибо, когда дело касается привычек тела, все готовы о них судить. Достаточно опыта, чтобы мы узнали, полезны они или пагубны, а когда они не являются ни теми, ни другими, применение делает из них что угодно, и по применению привычек мы судим о них.
К сожалению, привычки души также подчинены капри-
230

зам применения, которое, кажется, не допускает ни сомнения, ни испытания. И они настолько заразительны, что ум с таким же отвращением видит свои недостатки, с какой ленью он размышляет о себе самом. Одним было бы стыдно думать не так, как думают все; другие сочли бы слишком утомительным думать самостоятельно; и если некоторые имеют намерение оригинальничать, то часто, оказывается, они мыслят еще хуже. Они не хотят думать как другие и тем не менее, противореча самим себе, не терпят, чтобы другие думали иначе, чем они.
Заблуждения,
к которым нас приводят эти привычки
Если вы хотите знать дурные привычки человеческого ума, рассмотрите различные мнения людей. Посмотрите на ложные, противоречивые, нелепые идеи, которые повсюду распространило суеверие, и вы сможете судить о значении привычек для страсти, которая заставляет уважать заблуждение гораздо больше, чем истину.
Рассмотрите нации с самого их возникновения вплоть до их распада, и вы увидите, что предрассудки множатся вместе с беспорядками; вы будете удивлены тем, как мало света вы найдете даже в те эпохи, которые называются просвещенными. Вообще, какое законодательство! какие формы правления! какая юриспруденция! Как мало народов имели хорошие законы и как недолго держатся эти законы!
Наконец, если вы исследуете философский ум у греков, римлян и у тех народов, которые за ними следовали, то по воззрениям, передававшимся из века в век, вы увидите, насколько мало было известно во все века искусство управлять мыслью, и будете удивлены невежеством, в котором мы и поныне пребываем в этом отношении, если учтете, что мы следуем за гениальными людьми, раздвинувшими границы наших знаний. Таков в общем характер философских школ: стремящиеся к исключительному господству, они редко ищут только истину, больше всего они хотят быть оригинальными. Они рассматривают пустые вопросы, говорят на невразумительном жаргоне, наблюдают мало, выдают свои грезы за истолкования природы. Наконец, занятые тем, чтобы нанести друг другу вред, а себе создать новых приверженцев, школы используют для этого всякие средства и все приносят в жертву взглядам, которые хотят распространить.
Очень   трудно    распознать    истину    среди    стольких
231

Единственный способ
установить порядок
в способности
мыслить
чудовищных систем, поддерживаемых породившими их причинами, т. е. суевериями, правительствами и плохой философией. Заблуждения, тесно связанные друг с другом, друг друга питают. Тщетно было бы бороться с некоторыми из них; следовало бы их уничтожить все сразу, т. е. внезапно изменить все привычки человеческого ума. Но эти привычки слишком укоренились, их поддерживают страсти, ослепляющие нас; и если случайно находится несколько человек, способных открыть глаза, они слишком слабы, чтобы что-нибудь исправить; власть имущие хотят, чтобы заблуждения и предрассудки сохранялись. Кажется, что все эти заблуждения предполагают в нас столько же дурных привычек, сколько ложных суждений принято за истинные. Тем не менее все они имеют один и тот же источник и равным образом происходят из нашей привычки пользоваться словами прежде, чем определено их значение; мы даже не чувствуем потребности в том, чтобы его определить. Мы ничего не наблюдаем; мы не знаем, сколько нужно наблюдать; мы судим поспешно, не отдавая себе отчета в суждениях, которые высказываем, и думаем приобрести знание, учась словам, которые суть лишь слова. Так как в детстве мы думаем, следуя другим, мы заимствуем все их предрассудки; достигнув возраста, когда, как нам кажется, мы думаем самостоятельно, мы продолжаем думать по примеру других, потому что думаем, следуя предрассудкам, которые мы от них усвоили. Тогда, чем сильнее видимость, что ум развивается, тем больше он заблуждается, и из поколения в поколение накапливают заблуждения. Когда дело дошло до этого предела, есть только один путь восстановить порядок в способности мыслить: забыть все, чему мы научились, снова вернуть наши идеи к их источнику, проследить их возникновение и переделать, как говорит Бэкон, человеческий разум. Все это тем труднее осуществить, чем более образованными люди себя считают. Поэтому сочинения, в которых науки трактовались бы с большой четкостью, с большой точностью, в большом порядке, не одинаково доступны всем. Те, кто ничему не учился, понимали бы их гораздо лучше тех, кто учился много, и в особенности тех, кто много писал о науках. Более того, почти невозможно, чтобы эти последние читали подобные сочинения так, как их требуется читать. Хорошая логика произвела бы в их

умах весьма медленную перемену, и только время могло бы показать им однажды пользу этих сочинений.
Таков результат плохого обучения, и это обучение является плохим лишь потому, что оно противоречит природе. Своими потребностями дети побуждаются к тому, чтобы быть наблюдателями и аналитиками, а в своих рождающихся способностях они имеют то, что позволяет им быть теми и другими; они являются ими до некоторой степени поневоле, пока ими руководит только природа. Но как только мы сами начинаем ими руководить, мы препятствуем всякому наблюдению и всякому анализу с их стороны. Мы полагаем, что они не рассуждают, потому что не умеем рассуждать вместе с ними; и, ожидая, когда они достигнут возраста разума (который на самом деле начался без нас и развитие которого мы замедляем изо всех сил), мы обрекаем их судить, только следуя нашим взглядам, нашим предрассудкам и заблуждениям. Получается, что у них нет ума или они обладают ложным умом. Если некоторые из них выделяются, то потому, что в их организации имеется достаточно силы, чтобы рано или поздно преодолеть препятствия, которые мы поставили развитию их талантов; другие же - эго растения, которые мы искалечили до самых корней, и они умирают бесплодными.
ГЛАВА II КАК ЯЗЫК ДЕЙСТВИЯ АНАЛИЗИРУЕТ МЫСЛЬ
Мы можем
анализировать
лишь посредством
языка
Мы можем рассуждать лишь при помощи тех средств, которые нам даны или указаны природой. Значит, нужно рассмотреть эти средства и постараться раскрыть, вследствие чего они иногда бывают надежны и почему не всегда таковы.
Как мы только что видели, причиной наших заблуждений является привычка судить по словам, смысл которых нами не определен. Мы видели в первой части, что слова для нас совершенно необходимы, чтобы мы могли составлять всякого рода идеи; и скоро мы увидим, что абстрактные и общие идеи являются лишь названиями. Таким образом, все будет подтверждать, что мы думаем лишь при помощи слов. Этого достаточно, чтобы объяснить, что искусство рассуждать началось вместе с языками, что развитие этого искусства могло совершаться лишь постоль-

232
233
 

ку, поскольку развивались сами языки, и что, следовательно, они должны были содержать в себе все средства, которыми мы располагаем, чтобы хорошо или плохо анализировать.
Основы
языка действия являются врожденными
Стало быть, нужно обращать внимание на языки; если мы хотим знать, чем они были, лишь только появились, нужно даже рассмотреть язык действия, по примеру которого они были созданы. Именно с этого мы и начнем. Основы языка действия возникли вместе с человеком - это органы, которыми наделил нас творец нашей природы. Поэтому есть врожденный язык, хотя нет никакого представления о том, каков он. В самом деле, элементы какого-то языка, подготовленные заранее, должно быть, предшествовали нашим идеям, потому что без некоторого рода знаков мы не могли бы анализировать наши мысли, чтобы дать себе отчет в том, что мы думаем, т. е. чтобы отчетливо видеть это.
Да и наша внешняя организация предназначена показывать все то, что происходит в душе; она является выражением наших чувств и суждений; и когда она говорит, ничто не остается скрытым.
Почему в этом языке
сначала все было
смешано
Сущность действия состоит не в том, чтобы анализировать. Так как действие показывает чувства лишь потому, что является их следствием, оно сразу показывает все те чувства, которые мы испытываем в тот момент, когда совершены эти действия, и идеи, одновременно выступающие в нашей мысли, естественно, выступают одновременно и в этом языке.
Но во множестве идей, выступающих одновременно, можно отличить одну от другой лишь постольку, поскольку мы усвоили привычку рассматривать их поочередно. Именно этой привычке мы обязаны преимуществом распознавать их быстро и легко, что удивляет тех, кто не усвоил этой привычки. Почему, например, музыкант различает в гармонии все партии, которые слышатся одновременно? Потому, что его слух упражнялся в том, чтобы прислушиваться к звукам и определять их.
Люди начинают говорить на языке действия, как только начинают чувствовать, и говорят на нем, не имея намерения сообщать свои мысли. У них появится намерение говорить, чтобы быть услышанными, лишь тогда, когда они заметят, что их слушают. Но вначале у них нет на
234

этот  счет  никаких  намерений,  так  как они  ничего еще не наблюдали.
Стало быть, для них все было смешано в их языке, и они не распознавали в нем ничего, пока не научились производить анализ своих мыслей.
Но хотя в их языке все смешано, он тем не менее заключает в себе все, что они чувствуют. Он заключает в себе вес то, что они в нем распознают, когда сумеют произвести анализ своих мыслей, т. е. желаний, страхов, суждений, рассуждений, одним словом, всех операций, на какие способна душа. Ибо в конце концов, если бы всего этого в языке не было, анализ не смог бы там этого найти. Посмотрим, как люди учатся у природы производить анализ всех вещей.
Как он затем
становится
аналитическим
методом
У них есть потребность оказывать друг другу помощь. Значит, каждый из них имеет потребность быть понятым и, следовательно, понимать самого себя.
Сначала они подчиняются природе и непреднамеренно, как мы только что заметили, высказывают сразу все, что чувствуют, потому что для их действия естественно, чтобы они говорили подобным образом. Однако тот, кто слушает глазами, не поймет, если не разложит это действие, чтобы рассмотреть одно за другим составляющие его движения. Но разлагать таким образом действие естественно для человека, слушающего глазами, и, следовательно, он разлагает прежде, чем у него появляется намерение это сделать. Ибо если он сразу видит все составляющие наблюдаемое действие движения, то с первого взгляда он видит только те движения, которые более всего поражают его; со второго взгляда - другие движения, с третьего - новые. Таким образом, он последовательно наблюдает различные движения - вот и произведен анализ.
Значит, каждый из этих людей рано или поздно заметит, что он всегда лучше понимает других, когда он расчленил их действия. Следовательно, он может заметить, что для того, чтобы его понимали, ему необходимо разложить свое действие. Тогда он постепенно выработает у себя привычку повторять одно за другим движения, которые природа заставляет его делать одновременно, и язык действия естественно станет для него аналитическим методом. Я говорю "методом", потому что последовательность движений не будет производиться произвольно и беспорядочно,-
235

поскольку действие является следствием потребностей и обстоятельств, в которых оно совершается, то естественно, что оно разлагается в порядке, заданном потребностями и обстоятельствами: и хотя этот порядок может изменяться и изменяется, он никогда не может быть произвольным. Например, в картине определены место каждого персонажа, его действие и его характер, когда дан сюжет со всеми обстоятельствами.
Разлагая свое действие, этот человек разлагает свою мысль как для себя, так и для других; он анализирует ее, и другие его понимают, потому что он понимает сам себя 17.
Так как все действие представляет собой изображение всей мысли, то частичные действия являются изображениями идей, которые представляют собой части мысли. Значит, если человек разлагает свои частичные действия, то он будет также разлагать частичные идеи (idees partielles), знаками которых эти действия являются, и постоянно образовывать новые идеи.
Это средство - единственное, которое он имеет для анализа своей мысли,- может развивать ее до мельчайших подробностей, ибо, если даны первые знаки языка, нужно лишь следовать аналогии, и она позволит получить все другие знаки.
Следовательно, вовсе не окажется таких идей, которые не мог бы выразить язык действия; и он выразит их с тем большей ясностью и точностью, чем более заметно проявится аналогия в ряду знаков, которые будут выбраны. Совершенно произвольные знаки не были бы понятны, потому что, если они не аналогичны уже известным знакам, значение известного знака не приведет к значению неизвестного знака. Поэтому именно в аналогии заключается все искусство языков: языки легко усваиваются, ясны и точны соответственно тому, в какой мере в них проявляется аналогия.
Я говорил, что "имеется врожденный язык, хотя у нас вовсе нет врожденных идей о том, каков он". Эта истина, вероятно, так и не понятая, доказывается наблюдениями, которые она влечет за собой и которые ее объясняют.
Язык, называемый мною врожденным,- это язык, которому мы отнюдь не обучены, ибо он является естественным и непосредственным следствием нашей организации. Он выражает сразу все, что мы чувствуем и, следовательно, не является аналитическим методом; значит, он не разлага-
236

ет наших ощущений, не показывает, что они в себе заключают; следовательно, он совсем не дает идей.
Когда же он становится аналитическим методом, он разлагает ощущения и дает идеи; но, как методу, ему обучаются, и, следовательно, с этой точки зрения он не является врожденным.
Напротив, с той точки зрения, по которой идеи считаются врожденными, ни один язык не мог бы быть врожденным. Если верно, что все идеи находятся в наших ощущениях, верно также и то, что для нас они не находятся там, пока мы не можем их наблюдать. Благодаря этому ученый и невежда не похожи друг на друга своими идеями, хотя имеют одну и ту же организацию; они похожи друг на друга способом ощущать. И тот и другой родились с одинаковыми ощущениями, так же как и с одинаковым невежеством; но один анализировал больше, чем другой. Ведь если идеи дает анализ, то Они приобретаются, поскольку люди сами выучиваются анализу. Значит, врожденных идей вовсе не существует.
Таким образом, люди рассуждают плохо, когда говорят: "Эта идея содержится в наших ощущениях, значит, мы обладаем этой идеей", и тем не менее они не перестают повторять это рассуждение. Так как никто еще не обратил внимания на то, что наши языки представляют собой также аналитические методы, то люди не замечают, что мы анализируем только при помощи языков, и не знают, что мы обязаны им всеми нашими знаниями. Поэтому метафизика многих писателей есть лишь невразумительный жаргон как для них самих, так и для других.
ГЛАВА III
ПОЧЕМУ ЯЗЫКИ ЯВЛЯЮТСЯ
АНАЛИТИЧЕСКИМИ МЕТОДАМИ.
НЕСОВЕРШЕНСТВО ЭТИХ МЕТОДОВ
Языки также
являются
аналитическими
методами
Нам легко будет понять, почему языки также являются аналитическими методами, если мы поняли, что язык действия сам является одним из них.
И если мы поняли, что без этого последнего языка люди были бы не в состоянии анализировать свои мысли, то мы признаем, что, перестав на нем говорить, они не анализировали бы их, если бы не заменили этот язык языком
237

членораздельных звуков. Анализ производится и  может быть произведен только при помощи знаков.
Аналитические методы
стали применяться, как и все изобретении
людей, прежде,
чем появился замысел
их создать
К тому же нужно заметить, что если бы он не был сначала создан при помощи знаков языка действия, то он никогда не был бы создан и при помощи членораздельных звуков наших языков. В самом деле, как слово стало бы знаком идеи, если эта идея не могла быть показана в языке действия? И как этот язык показал бы ее, если бы он не позволял рассматривать ее отдельно от всякой другой идеи? Люди не знают того, что они могут, пока опыт не покажет им, что они делают, следуя лишь природе. Вот поэтому-то они всегда делали преднамеренно лишь то, что они уже сделали прежде, не имея намерения этого делать. Я думаю, что это наблюдение всегда будет подтверждаться; я думаю также, что если бы это не ускользнуло от внимания людей, то люди рассуждали бы лучше, чем они это делают.
Они стали производить разного рода анализ лишь после того, как заметили, что уже производили его прежде; они решили говорить на языке действия, с тем чтобы их поняли, лишь после того, как заметили, что их поняли. Аналогичным образом они решили говорить при помощи членораздельных звуков лишь тогда, когда они на деле уже говорили при помощи подобных звуков; и языки возникли прежде, чем появился замысел их создать. Дело в том, что люди были поэтами, ораторами прежде, чем у них возникло стремление быть ими. Одним словом, всем, чем они стали, они уже были благодаря одной лишь природе; и они стали учиться, чтобы быть способными заниматься всем этим, лишь когда заметили, что сама природа заставила их этим заниматься. Она начинала все и всегда хорошо; это истина, которую можно повторять сколь угодно часто.
Как они стали точными методами
Языки были точными методами, поскольку люди говорили только о вещах, относящихся к насущным потребностям. Ибо, если бы тогда предположили в анализе то, чего там не должно быть, опыт не преминул бы это показать. Таким образом люди исправляли свои ошибки . и говорили лучше.
Правда, языки тогда были весьма ограниченны; но не следует думать, что, будучи ограниченными, они тем самым были плохо построены; возможно, наши языки построены

хуже. В самом деле, языки не являются точными оттого, что на них говорят о многих вещах, допуская большую путаницу, но они точны, когда на них говорят ясно, хотя и о небольшом числе вещей.
Если, желая их усовершенствовать, люди могли бы продолжать это делать так, как начали, то они искали бы новые слова по аналогии с употреблявшимися ранее лишь тогда, когда хорошо произведенный анализ в самом деле дал бы новые идеи; и языки, оставаясь точными, охватывали бы более обширную область.
Как они стали порочными методами
Но этого не могло быть. Так как люди анализировали, сами того не сознавая, они не заметили, что, если они имели точные идеи, они были обязаны эт