миряться". Надо учиться у
него "смиряться" умственно, философски смиряться, понять, что в его
мировоззрении больше истины, чем в нашем...
Уж одно то хорошо, что наш простолюдин Европы не знает и о благоденствии общем
не заботится: когда мы в стихах Тютчева читаем о долготерпении русского народа
и, задумавшись, внимательно спрашиваем себя: "В чем же именно выражается это
долготерпение?" - то, разумеется, понимаем, что не в одном физическом труде, к
которому народ так привык, что ему долго быть без него показалось бы и скучно
(кто из нас не встречал, например, работниц и кормилиц в городах, скучающих по
пашне и сенокосу?..). Значит, не в этом дело. Долготерпение и смирение русского
народа выражались и выражаются отчасти в охотном повиновении властям, иногда
несправедливым и жестоким, как всякие земные власти, отчасти в преданности
учению Церкви, ее установлениям и обрядам. Поэтому смирение перед народом для
отдающего себе ясный отчет в своих чувствах есть не что иное, как смирение перед
тою самою Церковью, которую советует любить г. Победоносцев.
И эта любовь гораздо осязательнее и понятнее, чем любовь ко всему человечеству,
ибо от нас зависит узнать, чего хочет и что требует от нас эта Церковь. Но чего
завтра пожелает не только все человечество, но хоть бы и наша Россия
(утрачивающая на наших глазах даже прославленный иностранцами государственный
инстинкт свой), этого мы понять не можем наверно. У Церкви есть свои незыблемые
правила и есть внешние формы - тоже свои собственные, особые, ясные, видимые. У
русского общества нет теперь ни своих правил, ни своих форм!..
Любя Церковь, знаешь, чем, так сказать, "угодить" ей. Но как угодить
человечеству, когда входящие в состав его миллионы людей между собою не только
не согласны, но даже и не согласимы вовек?..
Эта вечная несогласимость нисколько не противоречит тому стремлению к
однообразию в идеях, воспитании и нравах, которое мы видим теперь повсюду.
Сходство прав и воспитания только уравнивает претензии, не уменьшая
противоположности интересов, и потому только усиливает возможность столкновения.

     Любить Церковь - это так понятно!
Любить же современную Европу, так жестоко преследующую даже у себя римскую
Церковь,- Церковь все- таки, великую и апостольскую, несмотря на все глубокие
догматические оттенки, отделяющие ее от нас,- это просто грех!
Отчего же в нашем обществе и в безыдейной литературе нашей не было заметно
сочувствия ни к Пию IX[42][42], ни к кардиналу Ледоховскому[43][43], ни к
западному монашеству вообще, теперь везде столь гонимому? Вот бы в каком случае
могли совместиться и христианское чувство, и художественное, и либеральное.
Ибо, с другой стороны, католики - это единственные представители христианства на
Западе (и об этом прекрасно писал тот самый Тютчев, который хвалил долготерпение
русского народа[44][44]); с другой-истинная гуманность, живая, непосредственная,
не может относиться только к работнику и раненому солдату.
Человек высокого звания, оскорбляемый и гонимый толпою, полководец побежденный,
подобно Бенедеку или Осман-паше[45][45], может пробудить очень живое и глубокое
чувство почтительного сострадания в сердцах неиспорченных односторонними
демократическими "сантиментами".
     А поэзии, конечно, в папе и Ледоховском больше, чем в дерзком и в дюжинном
западном работнике.
     Я думаю, если бы Пушкин прожил дольше, то был бы за папу и Ледоховского, даже за
Дон Карлоса...[46][46] Революционная современность претворяет в себя постепенно
всю ту старую и поэтическую разнообразную Европу, которую наш поэт так любил,
конечно не нравственно- доброжелательным чувством, а прежде всего
художественным, каким-то пантеистическим...
Я вспоминаю одну отвратительную картинку в какой-то иллюстрации, кажется в
"Gartenlaube"[47][47] : сельский мирный ландшафт, кусты, вдали роща, у рощи
скромная церковь (католическая). На первом плане политипажа крестный ход;
старушки набожные, крестьяне без шляп; в позах и на лицах именно то "смирение",
которое и в нашем простолюдине в подобных случаях нас трогает. Впереди -
сельское духовенство с хоругвями. Но эти добрые, эти "смиренные перед Христом"
люди не могут дойти до Его храма. Поезд железной дороги остановился зачем-то на
рельсах, и шлагбаум закрыт. Им нужно долго ждать или обходить далеко. Прямо в
лицо священникам, опершись на перила вагона, равнодушно глядит какой-то
бородатый блузник.
     Политипаж был видимо составлен с насмешкой и злорадством...
О, как ненавистно показалось мне спокойное и даже красивое лицо этого блузника!
И как мне хочется теперь в ответ на странное восклицание г. Достоевского: "О,
народы Европы и не знают, как они нам дороги!" - воскликнуть не от лица всей
России, но гораздо скромнее, прямо от моего лица и от лица немногих мне
сочувствующих: "О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты
погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас,
несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!."
Если такого рода ненависть - "грех", то я согласен остаться весь век при таком
грехе, рождаемом любовью к Церкви... Я говорю - "к Церкви", даже и католической,
ибо если б я не был православным, желал бы, конечно, лучше быть верующим
католиком, чем эвдемонистом и либерал-демократом!!! Уж это слишком мерзко!!..

ПРИМЕЧАНИЕ 1885 ГОДА
Есть люди, весьма почтенные, умные и Достоевского близко знавшие, которые
уверяют, что он этою речью имел в виду выразить совсем не то, в чем я его
обвиняю; они говорят, что у него при этом были даже некие скрытые мечтания
апокалипсического характера. Я не знаю, что Ф. М. думал и что он говорил в
частных беседах с друзьями своими; это относится к интимной биографии его, а не
к публичной этой речи, в которой и тени намека нет на что-нибудь не только
"апокалипсическое" (то есть дальше определенного учения Церкви идущее), но и
вообще очень мало истинно религиозного - гораздо меньше, чем в романе "Братья
Карамазовы". Так как в недостатке смелости и независимости Ф. М. Достоевского уж
никак обвинять нельзя, то эту речь надо, по моему мнению, считать просто
ошибкой, необдуманностью, промахом какой- то нервозной торопливости; ибо в его
собственных сочинениях, даже и ранних, можно найти много мыслей, совершенно с
этим культом "всечеловека", "Европы" и "окончательной гармонии" несовместных.
Например, в "Записках из подполья" есть чрезвычайно остроумные насмешки именно
над этой окончательною гармонией или над благоустройством человечества. Если
Достоевский имел в виду все-таки что-то другое, так надо было прямо это сказать
и хоть намекнуть на это, а то по чему же люди могут догадаться, что такой умный,
даровитый, опытный и смелый человек говорит в этой речи одно, а думает другое,-
говорит нечто очень простое, до плоскости простое, а думает о чем-то очень
таинственном, очень оригинальном и очень глубоком?.. Догадаться невозможно.
Нередко, впрочем, случается и то, что писатель сам в жизни уже дозрел до
известной идеи и до известных чувств, но эти идеи и чувства его еще не дозрели
до литературного (или ораторского - все равно) выражения. Он еще не нашел для
них соответственной формы.
     Я готов верить, что, поживи Достоевский еще два-три года, он еще гораздо ближе,
чем в "Карамазовых", подошел бы к Церкви и даже к монашеству, которое он любил и
уважал, хотя, видимо, очень мало знал и больше все хотел учить монахов, чем сам
учиться у них.
     Лично я слышал, он был человек православный, в храм Божий ходил, исповедовался,
причащался и т. д.; он дозрел, вероятно, сердцем до элементарных, так сказать,
верований православия, но писать и проповедовать правильно еще не мог; ему еще
нужно бы учиться (просто у духовенства), а он спешил учить!
Впрочем, большинство наших образованных людей, даже и посещающих храм Божий и
молящихся, так невнимательно и небрежно относится к основам учения
христианского, что, пожалуй, речь более православная не так бы и понравилась,
как эта речь, которая польстила нашей религиозной и национальной бесцветности и
как бы придала ей (этой бесцветности) высший исторический смысл.
Ошибка оратора, неясность и незрелость его мыслей на этот раз, вероятно, и
доставили ему такой шумный, но вовсе не особенно лестный успех.
Для того, кто этой речи покойного Достоевского не слыхал и не читал или кто
забыл те ее самые существенные строки, которые меня так неприятно удивили,- я
эти строки здесь помещаю. Вот они:
     "Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в
конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если
хотите. О, все это славянофильство и западничество наше есть одно только великое
у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского
Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия,
как удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом
приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению
людей. Если захотите вникнуть в нашу историю после Петровской реформы, вы
найдете уже следы и указания этой мысли, этого мечтания моего, если хотите, в
характере общения нашего с европейскими племенами, даже в государственной
политике нашей. Ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как
не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой? Не думаю, чтоб от
неумения лишь наших политиков это происходило. О, народы Европы и не знают, как
они нам дороги!
     И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие
русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет
именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже
окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе всечеловечной
и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовью всех наших братьев, а в
конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии,
братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому
закону!"[48][48]
     Я спрашиваю по совести: можно ли догадаться, что здесь подразумевается некая
таинственная церковно-мистическая и даже чуть не апокалипсическая мысль о земном
назначении России?
     Что-нибудь одно из двух - или я прав в том, что эта речь промах для такого
защитника и чтителя Церкви, каким желал быть Ф. М. Достоевский, или я сам
непроницателен в этом случае до невероятной глупости. Пусть будет и так, если уж
покойного Достоевского во всем надо непременно оправдывать. Я и на эту
альтернативу соглашусь скорее, чем признать за этой космополитической, весьма
обычной по духу в России выходкой какое-то особое значение!





     [1][1] Леонтьев Константин Николаевич (1831 - 1891) - писатель, публицист,
литературный критик, по образованию врач; в 60-е - начале 70-х гг. находился на
дипломатической службе на Ближнем Востоке. Как религиозный мыслитель и
публицист, Леонтьев занимал "охранительные" позиции. С 1887 г. жил в Оптиной
пустыни, постригся в монахи. См. о нем: Соловьев Вл. Леонтьев К. Н. //
Энциклопедический словарь. Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. СПб., 1896. Т. 34.
С. 562 - 564; Бердяев Н. К. Леонтьев - философ реакционной романтики//Вопросы
жизни. 1905. No 7. С. 165 - 198; Розанов В. Неузнанный феномен. СПб., 1911. См.
также: Котельников В. Оптина пустынь и русская литература. Статья третья // Рус.
литература. 1989. No 4. С. 3 - 20.
     [2][2] С приглашением участвовать в празднике Пушкина
обратился к Толстому Тургенев, но получил отказ (см.: Бирюков П. Биография Л. Н.
Толстого. М.; Пг., 1923. Т. 2. С. 179). Фраза Толстого, приведенная Леонтьевым,
возможно, была известна ему в устной передаче, но смысл отношения Толстого к
данному событию она вполне передает.
     [3][3] См.: ВЕ. 1880. No 7. В заметке, на которую ссылается Леонтьев, было
сказано, что "речь г-на Достоевского была построена на фальши - на фальши,
крайне приятной только для раздражаемого самолюбия" (с. XXXIII).
[4][4] Здесь цитируется строка из стихотворения А. С. Пушкина "Отцы пустынники и
жены непорочны..." (1836). См. также стихотворение Ф. И. Тютчева "Эти бедные
селенья..." (1855).
     [5][5] Леонтьев называет общественных деятелей и
мыслителей социалистических убеждений, всех, кто так или иначе был озабочен
устроением земной жизни людей, их счастьем: {Гюго} Виктор Мари (1802 - 1885) -
французский писатель, автор романтических драм "Кромвель" (1827), "Эрнани"
(1830) и др.; {Гарибальди} Джузеппе (1807 - 1882) - национальный герой Италии;
{Прудон} Пьер Жозеф (1806 - 1865) - французский социалист-утопист, один из
основоположников анархизма; {Кабе} Этьен (1788 - 1856) - французский писатель,
идеолог утопического "мирного коммунизма"; {Фурье} Франсуа Мари Шарль (1772 -
1837) - крупнейший идеолог французского утопического социализма; {Санд} (Занд)
Жорж (наст. имя Аврора Дюпен, по мужу Дюдеван; 1804 - 1876) - французская
писательница, в своем творчестве выступала страстной защитницей свободы
личности, женской эмансипации. Ш. Фурье, В. Гюго, Ж. Санд оказали большое
влияние на молодого Достоевского.
     [6][6] Научный, литературный и политический журнал (1880 - 1918), выходил в
Москве, в 80-е гг. придерживался славянофильской ориентации.
[7][7] В связи с этим интересен отклик С. Франка, частично соглашавшегося с
Леонтьевым и в то же время полагавшего, что "обратная характеристика Леонтьева
по меньшей мере также одностороння". См.: Франк С. Этюды о Пушкине. Мюнхен,
1957. С. 21.
     [8][8] Моск. ведомости. 1880. 13 июня. No 162.
[9][9] См.: Лука, 10: 31 - 37.
     [10][10] Зиссерман Арнольд Львович (1824 - 1897) - публицист, военный историк.
Источник приведенных далее рассуждений Зиссермана не установлен.
[11][11] Леонтьев перефразирует слова Евангелия:  "...сила моя совершается в
немощи... ибо когда я немощен, тогда силен" (2 Коринф., 12: 9, 10).
[12][12] См. такие произведения Л. H. Толстого, как  "Набег" (1853), "Рубка
леса" (1855), "Казаки" (1863).
     [13][13] См., например: Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 359 - 374; Т.
12. С. 194 - 196.
     [14][14] Отклик А. Д. Градовского на Пушкинскую речь  Достоевского под названием
"Мечты и действительность" был напечатан в газете "Голос" (1880. 25 июня. No
174).
     [15][15] Матфей, 18: 17.
[16][16] Гамбетта Леон Мишель (1838 - 1882) -  французский политический и
государственный деятель, один из лидеров левых республиканцев эпохи Второй
империи, деятель Парижской коммуны.
     [17][17] Иснар Максимен (1751 - 1825) - участник  событий Великой французской
революции, жирондист, затем сторонник монархии.
[18][18] Филарет (в миру Дроздов Василий Михайлович;
1782 - 1867) - митрополит московский (1825 - 1867). Имел большое влияние как на
церковные, так и на государственные дела. Здесь цитируется кн.: Государственное
учение Филарета, митрополита Московского/Собрал и подготовил В. [В.] Н
[азаревский]. М., 1885. С. 92.
     [19][19] См.: Лука, 10: 31 - 37.
[20][20] Киновиат - братия, все население монастыря  (киновии); киновия (от
греч. - общий и  - жизнь) - общежительный монастырь; в таких монастырях братия
не имеет собственности (как простые монахи, так и настоятель), весь труд идет на
общую пользу.
     [21][21] Гартман Эдуард (1842 - 1906) - немецкий  философ-идеалист, опирался на
философию Шопенгауэра и Шеллинга, отрицал идею социального прогресса,
противопоставляя ей пессимистический взгляд на историю. Веру как в земное, так и
в потустороннее счастье людей считал иллюзией.
[22][22] См.: Откровение, 21: 1.
     [23][23] См.: Матфей, 24: 14.
[24][24] См.: 1 Фессал., 5: 3.
     [25][25] Матфей, 5: 9, 10; Лука, 6: 21.
[26][26] Матфей, 5: 7.
     [27][27] Здесь перечислены византийские святые, почитаемые русской православной
церковью.
     [28][28] См.: Т. 10. С. 253.
[29][29] Иоанн Златоуст (между 344 и 354 - 407) - один из "отцов церкви",
крупный христианский писатель, автор проповедей, панегириков, псалмов,
комментариев к Библии, константинопольский патриарх (с 398 г.); был блестящим
оратором. Сочинения Иоанна Златоуста были популярны в Древней Руси.
[30][30] Варсонофий Великий (VI в.) - отшельник,  почитавшийся на христианском
Востоке. Ок. 540 г. удалился в пустыню и жил в полном уединении. Известно
сочинение, содержащее ответы
     Варсонофия на вопросы учеников; ответы имеют нравственно-аскетический характер.
[31][31] Иоанн Лественник, (общепринято: Лествичник;  ум. между 650 и 680) -
один из "отцов церкви", был настоятелем монастыря на Синае. Автор трактата о
ступенях на пути самоусовершенствования - "Лествица, возводящая к небесам", или
"Лествица райская", представляющего собой руководство к иноческой жизни и
являющегося результатом глубокого самонаблюдения и самоанализа. Трактат
пользовался популярностью в Древней Руси.
     [32][32] Макарий (в миру Иванов Михаил Николаевич) и {Антоний} (Путилов
Александр Иванович) - оптинские старцы, видные представители старчества. Их
литературное наследие представлено в основном письмами. См.: Собрание писем
блаженныя памяти оптинского старца иеросхимонаха Макария. Ч. 1 - 6. Козельск,
1862 - 1863; Письма к разным лицам игумена Антония, бывшего настоятеля
Малоярославецкого монастыря. Изд. Введенской Оптиной пустыни. М., 1869.
[33][33] См.: Лука, 8: 32 - 36.
     [34][34] Сергий Радонежский (до принятия монашества Варфоломей Кириллович; 1321
     - 1391) - выдающийся деятель русской церкви, основатель Троице-Сергиевой лавры.
Оказал поддержку Дмитрию Донскому в подготовке Куликовской битвы. Канонизирован,
является одним из самых чтимых святых русского православного пантеона.
[35][35] Тихон Задонский (1724 - 1783) - деятель русской церкви, духовный
писатель, был епископом Воронежским; с 1769 г. поселился в Задонском монастыре,
посвятив себя аскетическому служению. Личность Тихона Задонского послужила
прообразом Тихона в "Бесах" (см.: Т. 11. С. 5 - 30 (гл. "У Тихона"); Т. 9. С.
511 - 513).
     [36][36] К. Леонтьев не раз и в других своих высказываниях- подчеркивал свое
несогласие с изображением монашества у Достоевского. См., например: Из переписки
К. Н. Леонтьева / С предисл. и примеч. В. В. Розанова // PB. 1903. No 4. С. 632 -
652; К. Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни: (по двум письмам). М.,
1912. С. 29 - 30. Ср.: 3анде? Л. Монашество в творениях Достоевского (Идеал и
действительность) // Записки русской академической группы в США. Т. XIV. С. 169
     - 186.
     [37][37] Из стихотворения Лермонтова "Дума" (1838).
[38][38] 1 Иоанн, 4: 8.
     [39][39] Паскевич Иван Федорович (1782 - 1856) - генерал-фельдмаршал,
командующий русской армией во время русско-турецкой войны 1828 - 1829 гг.
Упоминается Пушкиным в "Путешествии в Арзрум".
[40][40] Победоносцев Константин Петрович (1827 - 1907) - крупный деятель
государства и церкви, обер- прокурор Синода. 9 июня 1890 г. на выпуске
воспитанниц Училища для дочерей священно-и церковнослужителей Победоносцев
произнес напутственное слово которое было опубликовано газетой "Московские
ведомости" (1880. 21 июня. No 170). Достоевский в письме к Победоносцеву от 25
июля 1880 г. назвал эту речь "великолепной" (Т. 30 (1). С. 204).
[41][41] См.: 1 Петр, 2: 13; Тит, 3: 1.
     [42][42] Пий IX (в миру граф Д. М. Мастаи-Ферретти; 1792 - 1878) - папа римский
(с 1846 г.). В первый период своего правления поддерживал
национально-освободительное движение против Австрии, однако в период революции
1848 - 1849 гг. изменил свою политику в сторону реакции. С именем Пия IX связано
провозглашение догмата о "непогрешимости папы" (1870).
[43][43] Ледоховский Мечислав Галька (1822 - 1902) - польский кардинал,
сторонник Пия IX.
     [44][44] Тютчев в статье "Папство и римский вопрос. С русской точки зрения"
(1849) писал о том, что "христианское начало никогда не исчезало в римской
церкви, что оно было в ней сильнее, чем заблуждение и человеческая страсть"
(Тютчев Ф. Поли. собр. соч.: