зма, кандидата на посвящение, насколько я знаю, никогда
не допускают к ним ранее чем через семь лет после того, как он был принят
в качестве послушника. При этом нет никакой гарантии, что семилетний срок
не будет продлен для него ad libitum*. У кандидата даже нет уверенности в
том, что его вообще когда-нибудь допустят к посвящению того или иного
рода. Одной этой мучительной неопределенности оказалось бы вполне
достаточно, чтобы отпугнуть большинство европейцев от попыток проникнуть в
сферы оккультизма, как бы сильно он ни привлекал их в интеллектуальном
плане. Но подобная неопределенность - отнюдь не каприз деспотичного
общества, которое, так сказать, кокетничает со своими полными рвения
поклонниками. Испытания, через которые должен пройти неофит, - это вовсе
не причудливые розыгрыши и не имитация каких-то жутких опасностей. Это
также не искусственные преграды, воздвигнутые мастерами оккультизма, чтобы
испытать хладнокровие учеников, подобно тому, как учитель верховой езды
устанавливает в своей школе барьеры для прыжков. Природа науки, которую
собирается исследовать соискатель, такова, что ее откровения потрясают
разум и подвергают суровому испытанию самую непреклонную отвагу. В
интересах самого кандидата следует предварительно испытать его характер,
стойкость в достижении цели, а может быть, также и его физические и
психические качества, наблюдая за ними с безмерной осторожностью и
терпением; лишь потом ему можно позволить сделать последний решительный
шаг и нырнуть в море необыкновенных переживаний, которое он либо
переплывет своими собственными силами, либо погибнет.
  Вполне очевидно, что я не могу располагать точными знаниями о том, какие
испытания ожидают кандидата на протяжении периода его развития; догадки
же, основанные на отрывочных сведениях, собранных то здесь, то там, не
заслуживают упоминания. Однако столь же очевидно, что особенности жизни,
которую ведет обычный кандидат на звание неофита, ни в коей мере не
являются секретом. Помимо всего прочего, предельное развитие адепта
требует от него соблюдения абсолютной физической чистоты, и кандидат
обязан с самого начала представить доказательства того, что он готов
соблюдать это требование. На протяжении всего испытательного срока он
должен, так сказать, соблюдать полное целомудрие, воздержанность и
безразличие к любым физическим удовольствиям. Такой образ жизни не
предполагает ни какой-то фантастической дисциплины, ни навязчивого
аскетизма, ни бегства от мира. Ничто не мешает джентльмену из лондонского
светского общества быть кандидатом в оккультисты и проходить подготовку по
полной программе, причем окружающие даже не будут ничего об этом знать. С
точки зрения истинного оккультизма, возвышенная преданность подлинного
адепта - отнюдь не плод отталкивающего аскетизма заурядного индийского
факира, этого йога лесных дебрей, чья грязь возрастает вместе со
святостью, этого фанатика, вонзающего себе в тело железные крючья или
держащего руку поднятой вверх, пока она не отсохнет. Отрывочное знакомство
с некоторыми чисто внешними фактами, индийского оккультизма часто приводит
к недоразумениям на этот счет.
  Йога-видья - вот индийское название оккультной науки. Исследуя практику
заблудших энтузиастов, культивирующих некоторые низшие отрасли этой науки
при помощи одних лишь физических упражнений, легко усвоить множество
вещей, которые и знать-то совсем не стоит. Строго говоря, такое физическое
совершенствование называется хатха-йогой, а более возвышенная
разновидность, которая достигается дисциплиною ума и ведет к подлинным
высотам оккультизма, носит название раджа-йоги. Нет и не было ни одного
человека, заслуживающего в глазах подлинного оккультиста названия адепта,
который достиг бы своих возможностей при помощи трудоемких и ребяческих
упражнений хатха-йоги. Я не хочу сказать, что эти низшие упражнения
совершенно бесполезны. Тот, кто ими занимается, действительно приобретает
некоторые паранормальные силы и способности. Описанию этих упражнений
посвящено множество трактатов, и многие жители Индии могут рассказать
любопытные случаи из опыта своего общения со знатоками этого
необыкновенного искусства. У меня нет никакого желания заполнять страницы
этой книги сообщениями о чудесах, в которых я не в состоянии отделить
правду от вымысла. Однако главная мысль, на которой я здесь настаиваю,
заключается в следующем: ни одна история, кем-либо прочитанная или
услышанная, в которой индийская йога выглядит низкой, ограниченной или
вульгарной, не может иметь ни малейшего отношения к утонченной, неземной
йоге, известной под названием раджа-йоги, ведущей к величественным высотам
адептства.



  ТЕОСОФИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО

  Поскольку оккультная организация всегда оставалась тайной, то относительно
философских взглядов, которые она сохранила или приобрела, еще следует
узнать гораздо больше, нежели это может показаться. Когда я полностью
опишу свой собственный опыт, станет ясно, что великие адепты оккультизма
ничего не имеют против распространения своей религиозной философии
постольку, поскольку эта доктрина может послужить на пользу нашему миру,
который еще не готов к чистому психологическому исследованию. Они также не
являются решительными противниками случайного проявления той высшей власти
над силами Природы, которую они обрели в результате своих необычайных
исследований. Те многочисленные, явно сверхъестественные явления,
свидетелем которых я стал благодаря воздействию оккультных сил, никоим
образом не могли бы иметь места, если бы общее правило, запрещающее
Братьям демонстрировать свои силы перед лицом непосвященных, было
абсолютным. В самом деле, это правило строго запрещает демонстрацию
каких-либо оккультных феноменов с целью вызвать удивление и восхищение
очевидцев. Я склонен думать, что этот запрет имеет абсолютную силу, если в
дело не замешана некая более возвышенная цель. Но совершенно ясно, что
иногда Братья могут мудро позволить демонстрацию паранормальных феноменов
из чисто филантропического желания вызвать доверие к философской системе,
которая сама по себе оказывает на человека облагораживающее действие. Это
происходит в случае, если умы людей, к которым взывает адепт, способны
подняться от преклонения перед чудом к подобающему уважению к философии,
которую это чудо подтверждает.
  История Теософического Общества служит наглядной иллюстрацией этого
принципа. Эта история весьма пестра, потому что феномены, которые
демонстрировались, часто не производили надлежащего эффекта, иногда
преждевременно разглашались и навлекали на изучение оккультной философии,
как она представлялась окружающему миру и преданным лицам, которых наскоро
идентифицировали с поощрением этой философии средствами Теософического
Общества, множество глупых, смешных, а иногда и злонамеренных
преследований. Может возникнуть вопрос: почему же Братья позволили такое
неблагоразумное поведение, если они действительно столь велики и
всемогущи, как я их описываю? Но ответить на этот вопрос не так трудно,
как может показаться на первый взгляд. Если описание Братьев, которое я
попытался представить читателю, было верно понято, то оно покажет, что по
сравнению с лицами, стоящими на более низкой ступени оккультного развития,
Братья, невзирая на свои силы, менее подготовлены к задачам, включающим в
себя прямые отношения с множеством обычных людей в обыденном мире. Я
предполагаю, что первичная цель Братства имеет очень мало общего с той
задачей, которую я выполняю сейчас, а именно - со стремлением убедить
широкую публику в том, что в человечестве действительно скрыты способности
к столь необыкновенному развитию, которые могут одним прыжком перенести
нас в плане познания Природы далеко за пределы того, о чем мечтает
физическая наука, и в то же время дать нам позитивные доказательства
относительно строения и предназначения человеческой души. Разумно
предположить, что Братья с симпатией отнеслись бы к подсобной цели. Но,
немного поразмыслив, мы поймем со всею очевидностью, что их первостепенная
задача - поддерживать реальность того знания и тех сил, о которых я могу
рассказать лишь приблизительно: Если бы Братьям пришлось взвалить на себя
огромную черную работу по борьбе с флегматичным скептицизмом толпы,
язвительным скептицизмом фаланги материалистов и испуганным, негодующим
скептицизмом религиозных ортодоксов, можно предположить, что они - proper
vita vivendi perdere causas* - даже могли бы допустить гибель самой
оккультной науки ради того, чтобы убедить человечество, что эта наука
действительно существовала. Конечно, можно было бы навести оккультистов на
мысль о том, что в оккультизме, как и в любой другой области, возможно
разделение труда и что ряд адептов, пригодных для этой работы, можно
бросить на борьбу с недоверием современной науки, в то время как остальные
будут по-прежнему исполнять свои первоочередные обязанности, оставаясь в
милом их сердцу уединении. Но сколь бы практичным ни выглядел подобный
совет в глазах нашего практичного мира, он представляется совершенно
непрактичным с точки зрения подлинного мистика. Прежде всего, человек,
стремящийся стяжать лавры на ниве оккультизма, предпринимает громадные,
долговременные усилия, являющиеся условием успеха, совсем не для того,
чтобы по завершении своих трудов погрузиться в жизнь обычного мира - ту
жизнь, которая будет неизбежно внушать ему крайнее отвращение в случае его
гипотетического успеха. Вероятно, не найдется ни одного истинного адепта,
которому любой образ жизни, кроме отшельничества, не внушал бы отвращения
и антипатии, даже превосходящих ту антипатию, которую у нас, обычных
людей, вызывает мысль о том, чтобы заживо похоронить себя в далекой горной
обители, где не ступает нога человека и куда не доносится голос внешнего
мира. Очень скоро я докажу вам, что присущая адептам любовь к уединению
отнюдь не исключает знания европейской культуры и манер. Напротив, эта
склонность вполне совместима с обладанием европейской культурой и
соответствующим опытом. Обнаружив их у человека восточного происхождения,
люди, знающие жизнь Востока лишь с ее обыденной стороны, бывают удивлены.
  Итак, если вообразить, что некий адепт откомандирован, согласно
приведенному здесь предложению, с целью доказать научному миру, что
существуют области знаний, еще не исследованные наукой, и вполне
достижимые для человека способности, об обладании которыми ученые пока
даже не смеют мечтать, - этот адепт может либо исполнять свое задание по
обязанности, либо взяться за него добровольно. В первом случае мы
вынуждены допустить, что оккультное братство обращается со своими членами
деспотично, в манере, которая, по моим наблюдениям, ему совсем не
свойственна. Во втором случае нам придется предположить, что адепт
добровольно принес в жертву то, что ему не только милее всего, но и
является для него высшей жизнью. Но ради чего? Ради выполнения задачи,
которую он считает не слишком важной, - конечно, лишь относительно, в
сравнении с другой задачей, в решении которой он может принять участие, то
есть с сохранением и, быть может, развитием самой великой науки. Но я не
хочу развивать свою аргументацию, потому что это вскоре потребует иного,
специального рассмотрения. На сей раз достаточно указать, что существуют
определенные соображения, не позволяющие принять метод убеждения, который,
по мнению обычных людей, является наиболее подходящим для того, чтобы
ознакомить современный интеллект с оккультными истинами.
  Судя по всему, эти соображения и побудили Братьев благосклонно отнестись к
Теософическому Обществу, которое они рассматривают как более или менее
несовершенный, но, за неимением лучшего, подходящий инструмент для того,
чтобы выполнить определенную часть работы, в которой Братья искренне
заинтересованы, хотя в данный момент они и не готовы взяться за нее сами.
  Что же это за специфические обстоятельства, в силу которых Теософическое
Общество, во многих отношениях несовершенное в плане организации и
управления, до сих пор является органом, наиболее подходящим для
распространения оккультных истин? Объяснением этому служат рвение и
качества его основательницы - мадам Блаватской. Для того чтобы выразить
сочувствие или оказать поддержку какому-либо обществу, занятому
пропагандой оккультной философии, Братьям, несомненно, необходимо тем или
иным способом наладить с этим обществом оккультные контакты. Нельзя
забывать: хотя нам кажется поразительным и невообразимым, что можно
спокойно сидеть дома и на расстоянии внушать свои мысли далекому другу,
однако Брат, живущий в неведомой гималайской обители, не только способен
совершенно свободно общаться с любым из своих друзей, которые являются
посвященными, подобно ему, в какой бы части света они ни находились. Более
того: он счел бы непереносимо громоздкими и неэффективными любые другие
способы связи, которыми удовлетворяются люди внешнего мира с их невысокими
способностями.
  Кроме того, для того чтобы Брат смог помогать обществу, которое развернуло
свою деятельность среди людей, живущих в миру, он должен получать известия
от этого общества с тою же легкостью, с какой он сам посылает ему
сообщения. Следовательно, на другом конце этой линии связи должен
находиться посвященный. В конечном счете правила оккультизма, несомненно,
требуют соблюдения вышеупомянутого условия или, что то же самое, запрещают
мероприятия, которых можно избежать только при этом условии.
  Мадам Блаватская является посвященной. Она - адепт, владеющий этой
великолепной способностью психической телеграфии, которая соединяет ее с
оккультными друзьями. То, что она резко остановила свое дальнейшее
совершенствование в качестве адепта, которое позволило бы ей полностью
преодолеть границу между нашим миром и миром оккультным, связано с тем
обстоятельством, что эта дама решила взять на себя задачу, с которой, по
указанным выше соображениям, вполне совместима деятельность Теософического
Общества: сделать так, чтобы эти обязанности не пришлось брать на себя
какому-либо высшему адепту. Что касается в высшей степени важной
характеристики, то здесь мадам Блаватская действительно в точности
удовлетворяла требованиям критической ситуации. Как случилось, что в своей
оккультной подготовке она остановилась на достигнутом уровне и не пошла
далее - этот вопрос задавать бесполезно, потому что ответ явно повлек бы
за собою объяснения, которые вплотную подвели бы нас к секретам
посвящения, не раскрываемым никогда и ни при каких обстоятельствах. В
конце концов, она - женщина; и несмотря на то, что ее мощный интеллект,
широко, хотя и беспорядочно развитый, и совершенно неукротимая отвага,
доказанная, помимо всего прочего, храбрым поведением под пулями на поле
боя и еще в большей степени - пройденным ею оккультным посвящением, делают
слово "женщина" в его обычном значении совершенно абсурдным в приложении к
мадам Блаватской, - ее пол, возможно, преградил ей путь к высшим степеням
оккультизма, которых она в противном случае могла бы достичь. Как бы то ни
было, пройдя семилетний курс оккультной подготовки в одной из обителей в
Гималаях, который увенчал ее самозабвенные занятия оккультизмом на
протяжении тридцати пяти-сорока лет, мадам Блаватская вновь появилась в
миру. Она общалась с обычными людьми, которые обменивались друг с другом
банальностями, - людьми, погруженными во мрак невежества, - и ее поражала
самая мысль о том, какая бездна поразительного опыта отделяет ее от них.
Сначала она едва выносила общение с ними, потому что думала о своих
познаниях, которые неведомы этим людям и которые она обязалась не
раскрывать. Каждый понимает, насколько тяжело бремя великой тайны; но
бремя такой тайны, как оккультизм, и бремя великих способностей, даруемых
при условии, что их можно применять лишь в пределах, ограниченных
строжайшими правилами, - такое бремя должно быть воистину невыносимым.
  Обстоятельства, а если выразиться более откровенно - руководство ее
друзей, которых она при своем возвращении в Европу оставила далеко в
Гималаях, но с которыми ей больше не грозила разлука в нашем понимании
этого слова, побудили мадам Блаватскую посетить Америку. С помощью других
людей, в которых разожгли интерес к оккультизму необыкновенные способности
этой женщины, время от времени проявлявшиеся ею, и особенно с помощью
полковника Олькотта, будущего пожизненного президента учрежденной ею
организации, мадам Блаватская основала Теософическое Общество. Его
изначально оговоренной целью было изучение мистических сил, скрытых в
человеке, а также древней литературы Востока, в которой может таиться их
разгадка и в которой можно частично обнаружить философию оккультной науки.
  Общество легко пустило корни в Америке, тогда как его филиалы образовались
также в Англии и в других местах; но в конце концов мадам Блаватская
предоставила их самим себе и вернулась в Индию, чтобы основать
Теософическое Общество там, среди аборигенов. При той естественной
традиционной симпатии к мистицизму, которую питают коренные жители Индии,
от них можно было ожидать горячего сочувствия к этому смелому предприятию,
которое апеллировало не только к их интуитивной вере в реальность
йога-видьи, но также к лучшим проявлениям их патриотизма, представляя
Индию как первоисточник самой высокой, хотя и наименее известной и самой
изолированной культуры в мире.
  Однако тут начались практические просчеты в руководстве Теософическим
Обществом, приведшие к упомянутым выше инцидентам, из-за которых развитие
Общества стало столь неровным. Прежде всего, мадам Блаватская была
совершенно незнакома с повседневной жизнью Индии, поскольку во время своих
предыдущих визитов в эту страну она общалась лишь с группой людей,
совершенно не связанных с тогдашней политической системой и особенностями
страны. Кроме того, ничто не могло послужить худшей подготовкой к жизни в
Индии, нежели несколько лет, проведенных в Соединенных Штатах. Поэтому
мадам Блаватская отбыла в Индию, не вооружившись рекомендациями, которые с
легкостью могла бы получить в Англии, а ум ее при этом был отравлен
совершенно ошибочным и предубежденным восприятием характерных
особенностей, свойственных британским правящим классам в Индии, и
отношения этих классов к народу. Географически Индия и Соединенные Штаты
далеко отстоят друг от друга. В других же отношениях они разделены еще
больше. В свой первый приезд в Индию мадам Блаватская стала проявлять
подчеркнутую симпатию по отношению к коренным жителям, с которой резко
контрастировало ее отношение к европейцам; она настойчиво стремилась к
общению с первыми и не делала никаких шагов навстречу последним. Этот
факт, вкупе с ее явно русской фамилией, привел к вполне естественным
последствиям: одна весьма бестактная организация, которая, наряду с
различными иными функциями, старается исполнять в Индии роль политической
полиции, стала воспринимать мадам Блаватскую как suspecte*. Правда, эти
подозрения развеялись почти столь же быстро, как и возникли, но перед этим
мадам Блаватская успела на краткое время стать объектом слежки столь
неуклюжей, что ее невозможно было не заметить. Это возбудило в мадам
Блаватской негодование, доходившее до лихорадки. Более флегматичную натуру
этот инцидент, вероятно, просто позабавил бы, но все эти инциденты в сумме
привели к удручающим последствиям. Как русская по рождению, хотя и
натурализовавшаяся* в Соединенных Штатах, мадам Блаватская, вероятно,
более остро восприняла оскорбление, заключавшееся в том, что ее приняли за
шпионку, чем это сделала бы какая-нибудь англичанка, менее искушенная в
тонкостях политического сыска. К тому же в глубине души она осознавала,
что вместо того, чтобы восторгаться тем чисто духовным и интеллектуальным
предприятием, которому она посвятила жизнь, ей отказали в этом месте в
обществе, которое по праву полагалось ей в силу ее высокого происхождения.
Вероятно, это сделало ее негодование еще более ожесточенным, когда она
понял