Илья Смирнов.

                                Либерастия.
 

  Введение.
  Глава I.
  Глава II.
  Глава II-A.
  Глава III.
  Глава IV.
  Глава V.
  Глава VI.
  Глава VII.
  Глава VII-A.
  Глава VIII.
  Глава IX.
  Глава X.
  Глава XI.
  Глава XII. (отсутствует)
  Эпилог. (отсутствует)
  Сокращения.
  Незамеченные опечатки.

 
                       Глава 1. Родословная свободы.
 
 
   Старику отвечает старуха:
   Ты лишился на старости слуха!...
   Точит дерево мышка-воришка.
   Не назвать ли нам кошку "мышка"?
 
   Самуил Маршак. "Отчего кошку назвали кошкой."
 
 
   В общественных науках волей-неволей приходится использовать
многозначные термины. Чтобы впоследствии не вести малопродуктивных "споров
о словах", лучше заблаговременно договориться о том, что мы будем иметь в
виду - по крайней мере о самых важных для нашего исследования понятиях.
   Наихудший вариант "споров о словах" - когда терминология подменяется
эмоционально окрашенными ярлыками. Наши разведчики - разведчики, а ваши
разведчики - шпионы. "Интеллигенция" - это те специалисты, которые со мной
согласны, остальные просто "образованцы". По такому же принципу "хорошую"
   религию стали противопоставлять "плохой" идеологии - см., например
"Синдром освобождения" Юлия Шрейдера.(1) У неверующих западноевропейских
интеллектуалов свои игры. Им кажется, что в конце тысячелетия они живут в
"идеологическом вакууме"(2): "ландшафт взорван. Ничего не ясно. Больше нет
борьбы между большими тенденциями, между меньшинством и большинством." (3)
"Исчезновение религиозных, духовных ценностей, падение коммунизма и прочих
идеологий - люди растеряны. Нет церкви, нет идеологии... и теории для
романа тоже нет". (4) Сторонний наблюдатель может увидеть совсем другую
картину. Господство идеологии -не только над общественными институтами, но
и над сознанием людей! - настолько полное, что ее догмы уже воспринимаются
не как догмы, а как нечто само собою разумеющееся.
   "Даже для детей в этой глубинке (маленький городок в США -И.С.) уже не
вопрос, признавать или не признавать семьи лесбиянок и гомосексуалистов.
Они принимают это как данность. Вопрос лишь - хорошо или плохо в таких
семьях чувствуют себя дети от первых браков или усыновленные " (5)
(выделено - И.С.)
   Специальная "наука" под названием "культурология" помогает окончательно
запутать ситуацию. Подробный разговор о ней и ее сестрах, состоящих в
услужении при дворе Великого Либералиссимуса, еще впереди - пока
ограничимся определением интересующего нас предмета из книги
И.Н.Данилевского (автор - замечательный медиевист, но следуя общей моде,
решил обогатить сборник лекций по русской истории своего рода
"культурологическим ликбезом"). "Официально принятая система ценностей
называется идеологией"(6) Получается, что в поселке, который в данный
момент времени захвачен ваххабитами, исламский фундаментализм является
идеологией, а в соседнем поселке - уже нет.
   Конечно, терминология - всего лишь условность. Можно назвать водку
кефиром, а кефир - "молочнокислой инсталляцией", но будет ли это
способствовать взаимопониманию на молочном комбинате и в торговой сети?
   Здесь и далее мы называем идеологией исторически сложившуюся систему
взглядов по очень широкому (часто всеобъемлющему) кругу вопросов, в основе
которой лежат утверждения (догмы), принимаемые на веру как "спасительные
истины" вне опыта и логики.
   Именно сверхценный характер догм побуждает к тому, чтобы навязывать их
другим людям. А поскольку в идеологическом конфликте (в отличие от
бытового спора или научной полемики) взаимоприемлемой системы аргументов
быть не может, средством убеждения становится насилие. По возможности -
официальное (хотя это и не обязательно: ведь государство - не единственный
источник целенаправленного насилия в обществе).
   Теперь - о той конкретной идеологии, которой мы будем заниматься.
Каковы ее рамки во времени и в пространстве?
   В "Политологической энциклопедии" глава о либерализме заканчивается
такими словами: "Новый образ Л. еще не сложился..." - но, несмотря на это,
"Л.
   воплощается в структурных характеристиках и принципах функционирования
важнейших политических институтов, им руководствуются различные идейно-
политические течения - от консерваторов до социал-демократов" (7)
(выделено- И.С.)
   Комментируя НАТОвские бомбардировки в Югославии, Г.Явлинский возложил
ответственность на "левых": "Консерваторы -... всегда прагматики: они бы
просчитали сперва, что будет... Левые сразу выдвигают принцип и начинают
за него сражаться - и это сражение приводит к тому, что мы сегодня видим.
Это очень важное наблюдение, все они - коммунисты в Италии, лейбористы в
Британии, социалисты во Франции, социал-демократы в Германии, да и Клинтон
в США тоже - в этом смысле ведут себя одинаково." (8) К сожалению,
Явлинский забывает уточнить, чем позиция "консервативных прагматиков" по
Косову была "неодинакова". Чем конкретно она отличалась от позиции "левых
идеалистов"? А несколькими годами ранее бомбежки сербов (боснийских) и
этнические чистки в Хорватии были санкционированы "правыми" лидерами так
же легко и непринужденно. Это наводит на мысль, что по крайней мере в
одном вопросе - а это немаловажный вопрос: первая настоящая война в Европе
после Гитлера - традиционное размежевание на "левых" и "правых" не
отражает ничего, кроме табличек в офисах соответствующих партийных
структур.
   Тем не менее, один из будущих критиков этой работы, знакомясь с ее
набросками, упрекнул автора в том, что он - то есть я - невнимателен к
оттенкам значений, которые имеет слово "либерализм" в Старом и Новом
Свете, в результате "правым"
   либералам приписываются чужие грехи. А по справедливости за них должны
отвечать (опять-таки по Явлинскому или, если нужна более солидная ссылка,
по фон Хайеку (9)) не "правые", а "левые", то есть социалисты.
   Но это - чистая абстракция. На таком абстрактно-теоретическом уровне в
СССР при Сталине существовала свобода слова. И заповедь "не убий" в
Средние века никто не отменял.
   Нас же интересует действительная история, и современный либерализм для
нас - тот идейный арсенал, который на практике востребован элитой
"открытого общества"; то, что "воплощается в принципах" его
"функционирования" и отражается на судьбах миллионов людей через
конкретные решения в политике и экономике; то, что внедряется в массовое
сознание через пропагандистские институты (СМИ, Голливуд, "шоу-бизнес").
Разумеется, современный либерал не очень похож (точнее, очень не похож) на
провозвестников. Шарль Монтескье был бы сильно удивлен, узнав, что "дух
законов" велит оказывать поддержку тайным организациям, которые с помощью
массового террора пытаются восстановить средневековое мракобесие в самых
гнусных его формах. С трудом представляю себе реакцию отца всеобщего
избирательного права Джона Лилборна, если бы ему сказали, что детей в
школе надо специально приучать к половым извращениям. Перед смертью
"Свободный Джон" стал квакером, но до того был бравым офицером. Мог бы
просто пристрелить.
   Впрочем, биографии и взгляды Монтескье, Локка, Франклина подробно
разбираются во множестве специальных работ, философских и исторических.
Есть ли смысл их дублировать, когда не менее актуальные воззрения
Клинтона, Мейджора и Шредера не исследованы вообще?
   Кстати, в курсе Новой истории очень трудно отделить классический
либерализм - "течение..., провозгласившее принцип гражданских,
политических, экономических свобод" (10)- от демократического движения. И
даже от социализма (если не брать крайние формы). Кто такие, например,
английские чартисты? Борцы за политические права? Демократы? Рабочее
движение? Общеизвестно, что во многих странах либеральные лозунги на
практике были реализованы как раз социалистами.
   Вот как это выглядело со стороны - цитирую митрополита Смоленского и
Калининградского Кирилла: "Главная проблема заключается в удивительной
способности нашего народа соблазняться. И действительно, в прошлом веке мы
соблазнились пришедшей к нам из-за границы либеральной (выделено И.С.)
идеей, причем в самой радикальной ее форме, и во имя осуществления этой
идеи уже в веке ХХ уничтожили миллионы людей и разрушили великую страну."
(11) С точки зрения клерикально-монархической между либерализмом и
социализмом нет никакой принципиальной разницы. И то, и другое -
"соблазны" безнравственного прогресса.
   К судьбе классического ("здорового") либерализма, который был
действительно связан с прогрессом (социальным, научно-техническим и
нравственным) и с интересами большинства людей, мы еще вернемся.
   А то, что исповедуют Конгресс США, НАТО и ОБСЕ, называется
"либерализмом" скорее по традиции, нежели по сути. Чего только не намешано
в этом вероучении.
   Наркотики и половые извращения - наследие "молодежной революции" 60-х
годов; "Welfare", т.е. зарплата трудоспособным гражданам за то, что они не
хотят работать- это, с позволения сказать, "социализм", но творчески
развитый; рыночный фетишизм - от Адама Смита; "актуальное искусство" -
видимо, из Андерсена ("Новое платье короля"). Разделить эти ингредиенты не
в силах даже весь институт биоорганической химии имени Шемякина и
Овчинникова. Но заметьте - мы не зря начали эту работу с подробного очерка
средневекового христианства, казалось бы, не связанного напрямую с теми
сюжетами новейшей истории, которые нас занимают. Средневековое
христианство тоже было насквозь эклектично. И тем не менее - целостно!
Любой монах отлично в нем ориентировался, и достаточно быстро определял,
что, например, Матвей Башкин - еретик и "враг рода христианского", а
какой-нибудь опричный садист, хоть и грешник (кто из нас без греха?), но
свой, православный. И чем монах при этом руководствовался, как раз и
показывает Юрганов в "Категориях..."
   Современный чиновник ОБСЕ вынесет вам такой же точный вердикт.
Принудительный аборт, сделанный хронической наркоманке, чтобы избежать
появления на свет неполноценного существа - преступление против
человечества. Прицельный расстрел с воздуха пассажирского поезда или
автобуса с беженцами - гуманитарная миссия.
   Ограничение гражданских прав двух человек в Белоруссии - диктатура и
основание для бойкота. Лишение этих самых прав более чем трети избирателей
в Латвии (без вины и без суда) - "ценз оседлости" и основание для
дискуссии. Про такие страны как Саудовская Аравия, где права человека не
признаются в принципе, и дискуссий не следует вести, чтобы не обидеть
тамошние религиозно-монархические чувства.
   Подобные несуразицы наши дипломаты объясняют "двойным стандартом". Но
боюсь, что на самом деле лицемерия в ОБСЕ не больше (и не меньше), чем в
Иосифо-Волоколамском монастыре XVI столетия. А стандарт как раз один. И
применяется он с профессиональной четкостью.
   Просто мы до сих пор не поняли, какой он. Принимаем за чистую монету
то, что написано над входом в контору, не утруждая себя исследованием
реальных закономерностей, по которым она функционирует.
   Еще об обманчивых вывесках. В том же Энциклопедическом словаре статья
"Либерализм" заканчивается словами: "в конце 20 в. происходит сближение
идей Л, консерватизма и социал-демократии". Советские публицисты задолго
до конца века сравнивали "буржуазную демократию" с борьбой левой и правой
руки одного хозяина.
   Но это было все-таки полемическое преувеличение. Объективный
наблюдатель всегда мог указать, например, на то, что социал-демократам не
свойственен милитаризм (в отличие от "правых консерваторов"). Сегодня это
прозвучит как злая издевка.
   Самое острое и принципиальное столкновение американских демократов с
республиканцами разворачивалось вокруг президентского члена. Оно почти
дословно воспроизводит сюжет песни А.Галича "Красный треугольник" ("Ой, ну
что ж тут говорить, что ж тут спрашивать. Вот стою я перед вами словно
голенький. Я с Нинулькою гулял с тети-пашиной...").
   "Социал-демократический манифест" премьер-министра Великобритании
Т.Блэра и немецкого канцлера Г.Шредера - "это действительно одно из
наиболее значительных произведений социалистической мысли рубежа второго и
третьего тысячелетия, вобравшее в себя все то, о чем ряд последних лет
спорят теоретики и практики..."
   (Г.Х.Попов) (12) К сожалению, "социалистическая мысль рубежа
тысячелетий", так вдохновившая одного из главных могильщиков социализма в
России, "вбирает в себя"
   в основном потоки общих слов, под которыми может подписаться партия
любой ориентации.
   На общем фоне серой "политкорректности" (она же "сближение идей")
конкурируют, действительно, не идеи и программы, а персоналии, тоже
сереющие год от года.
   "Нужны ли нам Черчилль, де Голль, Вилли Брандт? - размышляет директор
Авиньонского фестиваля Бернар Фавр д Арсье, - У нас нет образца, основы,
только мода."(13) И если, например, немецкие "зеленые" по отношению к
атомной энергетике демонстрируют параноидную агрессивность (вместо
обычного своего конформизма), то не нужно быть доктором Фрейдом, чтобы
высказать кое-какие догадки о скрытых мотивах.
   Именно в силу того, что нас интересует действительная идеология,
голливудские киноподелки - "Молчание ягнят", "101 далматинец" или
какой-нибудь "Devil's own"
   - в качестве источников могут оказаться важнее, чем, например,
сочинения Элвина Тоффлера о "постиндустриальном обществе" (при всем
уважении к профессору Тоффлеру).
   Одна из претензий, которые, видимо, еще предъявят к этой книге: то, что
автор, не будучи специалистом, вторгается в сугубо - профессиональные
сферы. Подобные упреки мне уже приходилось слышать, например, после того,
как в "Независимой газете" удалось опубликовать рецензию на популярнейший
американский учебник "Экономикс" К.Р.Макконнелла и С.Л.Брю (14) Однако я
не подвергал сомнению то, что сообщается у Макконнелла и Брю по вопросам,
действительно специальным.
   Например, как работает Федеральная Резервная Система. Но уважаемые
авторы учебника включают в него и многое другое. Вдруг - целое
стихотворение в прозе, воспевающее "особый вид человеческих талантов, а
именно предпринимательскую способность". Ни к какой "экономической науке"
это не имеет отношения. И должно рассматриваться по справедливости: как
пропаганда.
   У пропаганды есть исполнитель, и есть заказчик.
   В годы перестройки широкий резонанс имела статья Андрея Нуйкина "Идеалы
или интересы", в которой он попытался (в общем удачно) соотнести
причудливые извивы поздней советской идеологии с материальными интересами
правящего класса-сословия - номенклатуры. (15) Прошли те времена, когда
серьезные исследования общества доходили до этого общества, то есть до
массовой аудитории. Сегодня в ходу политология по-швамбрански: бесконечный
мыльный сериал личных конфликтов, в котором совершенно теряется суть. (И
сам исследователь Нуйкин эволюционировал в рекламного агента при Павле
Бородине, управделами президентской администрации.) (16) Тем не менее, мы
попробуем обсудить (хотя бы и в узком кругу) социально-экономическую
первооснову либеральных идей. Если путеводные звезды зажигают, значит, это
кому-нибудь нужно... Проблема в том, что предмет нашего исследования
исторически очень молод, многие его компоненты "сырые" и неустоявшиеся.
Некоторые "спасительные истины" настолько своеобразны, что их невозможно
вписать ни в какую рациональную логику, даже самую иезуитскую. Может быть,
их истинный смысл проявится лет через двадцать.
   Поэтому автор не настаивает на том, что его объяснения безоговорочно
верны. Вся эта книга - приглашение к дискуссии. Ведь главная беда
социологии (науки о современном обществе) - не в ошибочных ответах на
важнейшие вопросы. Беда в том, что эти вопросы вообще не ставятся.
   Моя задача - не "разгром" либерализма или замена его каким-нибудь
другим "непогрешимым учением", а максимальное приближение к истине.
   Распространено и по-своему основательно мнение, что современный
капитализм со всеми его реальными и потенциальными пороками - наименьшее
зло. Но чтобы судить о том, какое зло наименьшее, нужно для начала
договориться, что считать добром, а что злом (например, бессмысленно
обсуждать достоинства и недостатки разных систем образования с человеком,
который исходит из того, что невежество - благо), выработать объективный
критерий оценки добра и зла, взаимоприемлемую систему отсчета.
   Может быть, оппоненты убедительно докажут, что факты, собранные в этой
книге, не образуют системы, а просто совпали во времени и пространстве;
что уродливые черты неолиберализма не являются природными и неотъемлемыми
его свойствами - это всего лишь отдельные извращения, которые могут быть
отброшены как комья грязи, налипшие по пути. Иными словами, можно считать
себя убежденным либералом без оффшорной "макроэкономики", без героина, без
крестовых походов в чужие страны.
   Такому результату я был бы, честное слово, очень рад.

                                    ***

  Либерализм как "учение о благе человеческой личности" (17) и "идеология
свободы": "личная и политическая свобода человека гарантируются
экономической свободой" (18) - имеет вполне рациональное основание в курсе
всемирной истории.
   "Добуржуазные общества не знали понятия свободной личности", - пишет
современный австрийский историк Райнхард Зидер. (19) Действительно,
капитализм предоставил отдельному человеку намного больше возможностей для
выбора, чем любое докапиталистическое (традиционное) общество. Капитализм
обособил личность - не только вождя или мыслителя, но и того, кто
копошится у них под ногами в презренной заботе о хлебе насущном.
"Буржуазия повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные,
патриархальные, идиллические отношения.
   Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывающие
человека к его "естественным повелителям"..." ("Манифест коммунистической
партии") (20) Авторам "Манифеста", как и авторам Евангелий, был
несимпатичен "бессердечный чистоган".
   Но втягиваясь в отношения купли-продажи, человек волей-неволей
приучался осознавать свой частный, обособленный интерес. И себя самого -
как самостоятельное действующее лицо, а не частицу клана, общины,
конфессии.
   Принцип индивидуальной ответственности каждого человека за то, как он
мыслит и как поступает, был провозглашен еще основателями мировых религий.
Но на протяжении столетий он оставалась благим пожеланием в ряду других,
столь же оторванных от жизни сентенций, вроде "не убий". И именно в силу
своей оторванности от жизни легко трансформировался (самим же
духовенством) в нечто прямо противоположное. Теперь благое пожелание
становится экономической реальностью.
   Даже тот, кому нечего было продать, кроме собственной рабочей силы,
участвовал в товарно-денежных отношениях. Конечно, отношения батрака с Его
Степенством очень не похожи на ту идеальную абстракцию: договор свободных
и равноправных партнеров "при взаимном непротивлении сторон", которую
изучает гражданское право. Но склоняя голову перед хозяйским самодурством
- "сегодня работаем без выходных..."
   - пролетарий учился понимать, что условия могли бы быть и иными; что
они продиктованы соотношением сил, а не "тайной послушания и отказа от
своей воли во имя спасения души".
   Естественно, речь идет о тенденции, об исторической перспективе, а не о
тумблере где-то в коре больших полушарий, который автоматически
переключается: "воля" - "неволя". В благоприятных обстоятельствах
вчерашние крепостные быстро осознают себя людьми, равными хозяину, в
неблагоприятных этот процесс затягивается на много поколений, а бывает и
так, что люди, вроде бы, освоившие "дары свободы", сами по доброй воле
просятся под господскую плеть, да еще и голосуют за нее на всеобщих
демократических выборах (как в Германии начала 30-х годов).
   Тем не менее, история капитализма с высоты ангельского полета есть
история последовательной эмансипации (т.е. уравнивания в правах) все новых
и новых категорий л