толкотня и есть жизнь, и другой никакой нет, и уходят, потолкавшись
у дверей ее. Так, не видавший никогда собрания  человек, увидав  теснящуюся,
шумящую, оживленную толпу у входа и решив, что  это  и  есть самое собрание,
потолкавшись  у  дверей,  уходит  домой   с  помятыми  боками  и  с   полной
уверенностью, что он был в собрании.
     Прорезываем  горы, облетаем мир;  электричество, микроскопы,  телефоны,
войны, парламент, филантропия, борьба партий, университеты, ученые общества,
музеи... это ли не жизнь?
     Вся сложная, кипучая деятельность людей с их торговлей, войнами, путями
сообщения, наукой, искусствами есть большей частью  только давка обезумевшей
толпы у дверей жизни.
        "ГЛАВА VI"
     РАЗДВОЕНИЕ СОЗНАНИЯ В ЛЮДЯХ НАШЕГО МИРА
     "Но истинно, истинно, говорю вам: наступает  время и настало уже, когда
мертвые услышат глас  сына Божия и, услышав, оживут". И время это  приходит.
Сколько  бы ни уверял  себя человек,  и сколько  бы ни  уверяли  его  в этом
другие, что жизнь  может быть благою и  разумною  только  за гробом, или что
одна личная жизнь  может быть благою и разумною,-- человек не может верить в
это. Человек имеет  в глубине души своей неизгладимое требование того, чтобы
жизнь его  была благом  и имела  разумный смысл,  а  жизнь, не имеющая перед
собой никакой другой  цели,  кроме загробной  жизни или  невозможного  блага
личности, есть зло и бессмыслица.
     Жить  для будущей жизни?  говорит себе человек. Но если та  жизнь,  тот
единственный  образчик жизни,  который  я  знаю,-- моя  теперешняя  жизнь,--
должна быть бессмысленной, то это не только не утверждает меня в возможности
другой,  разумной жизни,  но, напротив, убеждает  меня в том, что  жизнь  по
существу своему бессмысленна, что никакой другой, кроме бессмысленной жизни,
и быть не может.
     Жить для  себя?  Но ведь  моя жизнь личная есть зло и бессмыслица. Жить
для  своей  семьи? Для  своей общины? Отечества, человечества даже?  Но если
жизнь моей  личности  бедственна и бессмысленна,  то так же  бессмысленна  и
жизнь всякой другой человеческой  личности,  и потому бесконечное количество
собранных вместе  бессмысленных и неразумных  личностей не составят  и одной
блаженной и разумной жизни. Жить самому, не зная зачем, делая то, что делают
другие? Да ведь я знаю, что другие, так же как и я, не знают сами, зачем они
делают то, что делают.
     Приходит время, когда  разумное  сознание перерастает  ложные учения, и
человек  останавливается  посреди  жизни  и  требует  объяснения.  [См.  3-е
прибавление в конце книги. (Примеч. Л.Н. Толстого.)]
     Только  редкий человек,  не  имеющий сношений  с  людьми других образов
жизни, и  только  человек, постоянно занятый напряженной  борьбой с природой
для  поддержания своего телесного  существования,  может  верить  в  то, что
исполнение тех  бессмысленных дел, которые он называет  своим  долгом, может
быть свойственным ему долгом его жизни.
     Наступает время и наступило уже, когда обман, выдающий  отрицание -- на
словах  -- этой  жизни,  для  приготовления себе будущей, и признание одного
личного животного существования за  жизнь  и  так называемого долга за  дело
жизни,-- когда обман этот  становится ясным для большинства  людей, и только
забитые нуждой и отупевшие от похотливой жизни люди  могут еще существовать,
не чувствуя бессмысленности и бедственности своего существования.
     Чаще и чаще просыпаются люди к разумному  сознанию,  оживают  в  гробах
своих,-- и основное противоречие человеческой жизни, несмотря на  все усилия
людей скрыть его  от себя,  со страшной силой  и ясностью  становится  перед
большинством людей.
     "Вся  жизнь  моя  есть  желание  себе  блага,--  говорит  себе  человек
пробудившийся,--  разум же мой говорит мне, что блага этого для меня быть не
может, и что  бы я  ни делал, чего бы ни достигал, все кончится одним  и тем
же: страданиями и смертью,  уничтожением. Я хочу блага, я хочу жизни, я хочу
разумного  смысла,  а  во мне и  во всем  меня  окружающем  -- зло,  смерть,
бессмыслица. Как быть? Как жить? Что делать?" И ответа нет.
     Человек оглядывается вокруг себя  и  ищет  ответа  на свой вопрос и  не
находит его. Он найдет вокруг себя учения, которые ответят  ему  на вопросы,
которых он и не делает себе, но  ответа на вопрос, который  он  ставит себе,
нет в окружающем мире. Есть одна суета людей,  делающих, сами не зная зачем,
дела, которые другие делают, сами не зная зачем.
     Все живут, как  будто и не  сознавая  бедственности своего положения  и
бессмысленности своей деятельности.  "Или они безумны, или я,-- говорит себе
проснувшийся  человек.  --  Но  все  не  могут  быть  безумны,  стало  быть,
безумен-то  я. Но нет,--  то  разумное я, которое говорит мне  это, не может
быть  безумно.  Пускай оно будет  одно  против  всего мира, но я не могу  не
верить ему".
     И человек сознает себя  одним во всем мире с  теми страшными вопросами,
которые разрывают его душу. А жить надо.
     Одно я, его личность, велит ему жить.
     А другое я, его разум, говорит: "жить нельзя".
     Человек  чувствует,  что он  раздвоился.  И это  раздвоение  мучительно
раздирает душу его.
     И причиною этого раздвоения и страдания ему кажется его разум.
     Разум,  та высшая  способность  человека,  необходимая для  его  жизни,
которая дает ему, нагому, беспомощному,  человеку, среди разрушающих его сил
природы,-- и средства к  существованию и средства  к  наслаждению,--  эта-то
способность отравляет его жизнь.
     Во  всем  окружающем  мире,  среди  живых  существ,  свойственные  этим
существам  способности  нужны  им,  общи  всем им  и содействуют  их  благу.
Растения,  насекомые,  животные, подчиняясь своему  закону, живут блаженной,
радостной, спокойной  жизнью.  И вдруг  в человеке  это высшее  свойство его
природы производит  в нем такое мучительное состояние, что часто,-- все чаще
и  чаще в  последнее время,--  человек разрубает гордиев узел  своей  жизни,
убивает себя, только бы избавиться от доведенного  в наше время до последней
степени  напряжения  мучительного  внутреннего  противоречия,  производимого
разумным сознанием.
        "ГЛАВА VII"
     РАЗДВОЕНИЕ  СОЗНАНИЯ  ПРОИСХОДИТ ОТ  СМЕШЕНИЯ ЖИЗНИ ЖИВОТНОГО С  ЖИЗНЬЮ
ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ
     Человеку кажется, что пробудившееся в нем разумное сознание разрывает и
останавливает его  жизнь только потому, что он признает своей жизнью то, что
не было, не есть и не могло быть его жизнью.
     Воспитавшись и выросши в ложных учениях  нашего мира, утвердивших его в
уверенности, что жизнь его есть не  что иное, как его личное  существование,
начавшееся  с  его  рождением, человеку  кажется,  что  он  жил,  когда  был
младенцем, ребенком;  потом ему кажется, что  он не  переставая жил,  будучи
юношей и возмужалым человеком.  Он жил, как ему кажется,  очень давно, и все
время не переставая жил, и вот вдруг дожил  до того времени, когда ему стало
несомненно ясно,  что жить  так, как  он жил прежде, нельзя, и что жизнь его
останавливается и разрывается.
     Ложное учение утвердило его в  мысли, что жизнь его есть период времени
от  рождения  до  смерти;  и, глядя  на видимую жизнь  животных,  он  смешал
представление о видимой жизни с своим сознанием и совершенно уверился в том,
что эта видимая им жизнь и есть его жизнь.
     Пробудившееся в нем разумное сознание, заявив такие требования, которые
неудовлетворимы  для   жизни  животной,  указывает   ему   ошибочность   его
представления о жизни; но въевшееся в него ложное учение мешает ему признать
свою ошибку: он  не может отказаться  от своего представления о  жизни,  как
животного  существования, и  ему  кажется,  что  жизнь его  остановилась  от
пробуждения разумного сознания.  Но то, что он называет своей  жизнью,-- то,
что  ему  кажется  остановившимся, никогда  и  не  существовало.  То, что он
называет своей жизнью, его  существование от рождения, никогда и не было его
жизнью;  представление  его о том, что он  жил  все  время от рождения  и до
настоящей  минуты,  есть  обман  сознания,  подобный   обману  сознания  при
сновидениях: до пробуждения не было никаких сновидений,  они все сложились в
момент пробуждения. До пробуждения разумного сознания не было никакой жизни,
представление  о  прошедшей  жизни   сложилось  при   пробуждении  разумного
сознания.
     Человек жил как животное во время  ребячества и ничего не знал о жизни.
Если бы человек прожил десять месяцев, он бы ничего не знал ни о своей, ни о
какой бы то ни было  жизни; так же мало знал  бы о жизни, как и тогда, когда
бы он умер в утробе матери. И не  только младенец, но и неразумный взрослый,
и совершенный  идиот не могут  знать про  то, что они  живут  и живут другие
существа. И потому они и не имеют  человеческой  жизни.  Жизнь  человеческая
начинается только с  проявления разумного  сознания,-- того самого,  которое
открывает человеку одновременно и свою жизнь, и в настоящем и в прошедшем, и
жизнь других  личностей,  и  все,  неизбежно  вытекающее  из  отношений этих
личностей,  страдания  и смерть,-- то самое, что производит в  нем отрицание
блага личной  жизни  и противоречие, которое, ему кажется, останавливает его
жизнь.
     Человек хочет определять свою жизнь временем, как он определяет видимое
им существование вне себя, и вдруг в нем пробуждается жизнь, не  совпадающая
с временем его плотского рождения, и он не хочет верить тому, что то, что не
определяется временем, может быть жизнью. Но сколько бы ни искал человек  во
времени той точки,  с которой бы он мог считать начало своей разумной жизни,
он никогда не найдет ее. [Нет ничего обыкновенное, как слышать рассуждения о
зарождении  и  развитии жизни человеческой и жизни вообще во времени. Людям,
рассуждающим   так,  кажется,   что  они  стоят  на   самой   твердой  почве
действительности, а между тем нет ничего фантастичнее рассуждений о развитии
жизни  во времени. Рассуждения  эти  подобны  тому,  что  бы  делал человек,
который,  желая измерять линию, не откладывал бы меру от той одной известной
ему точки, на которой он стоит, а на бесконечной линии брал  бы на различных
от себя неопределенных расстояниях  воображаемые  точки и  от них бы измерял
пространство до  себя.  Разве  не  то  же  самое  делают  люди, рассуждая  о
зарождении  и  развитии жизни в  человеке? В  самом деле,  где взять на этой
бесконечной линии, каковою представляется развитие -- из прошедшего -- жизни
человека,  ту  произвольную  точку,  с которой можно  начать  фантастическую
историю развития  этой  жизни?  В рождении или зарождении ребенка,  или  его
родителей,  или  еще дальше в  первобытном животном и протоплазме,  в первом
оторвавшемся  от  солнца  куске?   Ведь  все  рассуждения  эти  будут  самые
произвольные фантазии -- измерения без меры. (Примеч. Л.Н. Толстого.)]
     В  своих  воспоминаниях он никогда не  найдет этой точки,  этого начала
разумного сознания. Ему  представляется, что разумное сознание всегда было в
нем. Если  же он  и  находит нечто  подобное началу  этого сознания,  то  он
находит его уже никак не в своем плотском  рождении, а в области, не имеющей
ничего  общего  с   этим  плотским  рождением.  Он   сознает  свое  разумное
происхождение вовсе не  таким,  каким ему  видится  его  плотское  рождение.
Спрашивая себя о происхождении своего разумного сознания, человек никогда не
представляет  себе,  чтобы он, как разумное существо, был  сын своего  отца,
матери и внук своих  дедов и бабок, родившихся в таком-то году, а он сознает
себя всегда не то, что сыном, но слитым в одно с сознанием  самых чуждых ему
по времени и месту разумных существ, живших иногда за тысячи лет и на другом
конце света. В  разумном сознании  своем  человек  не  видит  даже  никакого
происхождения  себя,  а  сознает  свое  вневременное  и  внепространственное
слияние с другими  разумными сознаниями, так  что они  входят в  него и он в
них. Это-то пробудившееся в человеке разумное сознание  и останавливает  как
будто  то  подобие жизни, которое  заблудшие люди считают  жизнью: заблудшим
людям  кажется,  что  жизнь  их  останавливается  именно  тогда,  когда  она
пробуждается.
        "ГЛАВА VIII"
     РАЗДВОЕНИЯ И ПРОТИВОРЕЧИЯ НЕТ, ОНО ЯВЛЯЕТСЯ ТОЛЬКО ПРИ ЛОЖНОМ УЧЕНИИ
     Только   ложное  учение  о  человеческой  жизни,  как  о  существовании
животного от рождения  до смерти, в котором  воспитываются  и поддерживаются
люди,  производит  то мучительное состояние раздвоения,  в  которое вступают
люди при обнаружении в них их разумного сознания.
     Человеку,   находящемуся   в  этом   заблуждении,  кажется,  что  жизнь
раздваивается в нем.
     Человек  знает,  что  жизнь  его  одна,  а чувствует  их  две. Человек,
перекрутив два пальца и между ними катая  шарик, знает, что  шарик  один, но
чувствует их  два.  Нечто подобное происходит с человеком,  усвоившим ложное
представление о жизни.
     Разум человека ложно направлен. Его научили признавать жизнью одно свое
плотское личное существование, которое не может быть жизнью.
     С таким ложным представлением о воображаемой жизни он взглянул на жизнь
и  увидел   их  две  --  ту,  которую  он  воображал  себе,  и  ту,  которая
действительно есть.
     Такому человеку кажется, что отрицание разумным сознанием блага личного
существования  и   требование  другого   блага  есть  нечто  болезненное   и
неестественное.  Но  для  человека,   как   разумного  существа,   отрицание
возможности личного блага и жизни есть неизбежное последствие условий личной
жизни и. свойства разумного сознания,  соединенного с нею. Отрицание блага и
жизни  личности есть для разумного существа  такое же естественное  свойство
его  жизни, как  для  птицы  летать  на крыльях, а не  бегать  ногами.  Если
неоперившийся птенец бегает ногами, то  это  не доказывает того,  чтобы  ему
несвойственно было летать. Если мы  вне себя  видим людей с  непробудившимся
сознанием, полагающих  свою  жизнь  в благе  личности, то это не  доказывает
того,  чтобы  человеку было несвойственно жить разумною  жизнью. Пробуждение
человека к его истинной, свойственной  ему  жизни происходит  в нашем мире с
таким  болезненным  напряжением только оттого,  что ложное учение  мира
старается  убедить  людей  в том, что призрак жизни есть сама жизнь, и
что проявление истинной жизни есть нарушение ее.
     С людьми в нашем мире, вступающими в истинную  жизнь,  случается  нечто
подобное  тому, что бы было с девушкой, от  которой были бы  скрыты свойства
женщины. Почувствовав признаки половой зрелости, такая девушка приняла бы то
состояние, которое призывает ее к будущей семейной жизни,  с обязанностями и
радостями матери, за болезненное и неестественное состояние, которое привело
бы ее в отчаяние.
     Подобное же  отчаяние испытывают люди нашего мира при первых  признаках
пробуждения к истинной человеческой жизни.
     Человек,  в котором проснулось разумное сознание,  но который вместе  с
тем  понимает свою жизнь только как личную, находится в том  же  мучительном
состоянии, в котором находилось бы  животное, которое, признав  своей жизнью
движение вещества, не признавало бы своего закона личности,  а только видело
бы свою  жизнь в подчинении себя законам вещества, которые совершаются и без
его усилия. Такое животное испытывало бы мучительное внутреннее противоречие
и раздвоение. Подчиняя себя одним законам вещества, оно видело бы свою жизнь
в том,  чтобы  лежать и дышать, но  личность требовала бы  от него  другого:
кормления себя, продолжения рода,-- и тогда  животному казалось бы, что  оно
испытывает раздвоение и  противоречие. "Жизнь,  думало  бы оно, в том, чтобы
подчиняться  законам  тяжести,  т.е.  не  двигаться,  лежать  и  подчиняться
происходящим в  теле  химическим  процессам,  а вот я  делаю это, а еще надо
двигаться, питаться, искать самца или самку".
     Животное  страдало  бы   и  видело  бы  в  этом  состоянии  мучительное
противоречие  и  раздвоение.  То  же  происходит и  с  человеком,  наученным
признавать низший закон своей жизни, животную личность, законом своей жизни.
Высший закон жизни, закон его разумного  сознания, требует  от него другого;
вся  же  окружающая  жизнь  и ложные  учения  удерживают  его  в  обманчивом
сознании, и он чувствует противоречие и раздвоение.
     Но как животному для  того, чтобы перестать  страдать, нужно признавать
своим законом не низший закон вещества, а закон  своей личности и,  исполняя
его, пользоваться законами вещества для удовлетворения целей своей личности,
так точно и человеку стоит признать свою жизнь не в низшем  законе личности,
а в высшем законе,  включающем первый закон,-- в законе,  открытом ему в его
разумном сознании,-- и уничтожится  противоречие, и личность  будет свободно
подчиняться разумному сознанию и будет служить ему.
        "ГЛАВА IX"
     РОЖДЕНИЕ ИСТИННОЙ ЖИЗНИ В ЧЕЛОВЕКЕ
     Рассматривая  во  времени,  наблюдая  проявление  жизни в  человеческом
существе, мы  видим, что истинная жизнь всегда  хранится в человеке, как она
хранится  в  зерне,  и  наступает  время,  когда  жизнь  эта обнаруживается.
Обнаружение  истинной жизни состоит в  том,  что  животная  личность  влечет
человека к своему  благу,  разумное же сознание показывает ему невозможность
личного блага и указывает какое-то другое благо. Человек вглядывается в это,
в  отдалении  указываемое ему,  благо и, не в силах  видеть его,  сначала не
верит  этому  благу  и  возвращается  назад  к  личному  благу;  но разумное
сознание, которое указывает так неопределенно свое благо,  так  несомненно и
убедительно  показывает  невозможность  личного  блага,  что  человек  опять
отказывается от личного блага и опять  вглядывается в это новое, указываемое
ему  благо.  Разумное  благо  не  видно,  но  личное  благо  так  несомненно
уничтожено, что  продолжать личное  существование  невозможно, и в  человеке
начинает устанавливаться новое отношение его животного к разумному сознанию.
Человек начинает рожаться к истинной человеческой жизни.
     Происходит нечто подобное тому, что происходит в вещественном  мире при
всяком  рождении.  Плод родится не потому, что  он  хочет родиться, что  ему
лучше родиться и что он знает, что хорошо родиться, а потому, что он созрел,
и  ему  нельзя продолжать  прежнее  существование;  он должен отдаться новой
жизни не  столько потому, что  новая жизнь  зовет его,  сколько потому,  что
уничтожена возможность прежнего существования.
     Разумное сознание,  незаметно вырастая  в  его  личности,  дорастает до
того, что жизнь в личности становится невозможною.
     Происходит совершенно то же, что происходит при зарождении всего. То же
уничтожение зерна, прежней формы жизни, и проявление  нового  ростка; та  же
кажущаяся борьба прежней формы разлагающегося зерна и увеличение ростка,-- и
то же питание ростка на счет разлагающегося зерна. Различие для нас рождения
разумного сознания от видимого нами  плотского зарождения в  том, что, тогда
как в плотском рождении мы видим во времени и пространстве, из чего и  как и
когда и что рождается из зародыша, знаем,  что зерно есть плод, что из зерна
при известных условиях выйдет растение, что на  нем будет цвет и потом  плод
такой же, как зерно (в глазах  наших совершается весь  круговорот  жизни),--
рост разумного сознания мы не видим во времени, не видим круговорота его. Не
видим  же мы роста разумного сознания  и круговорота его потому, что мы сами
совершаем его: наша жизнь есть не что иное, как это рождение того невидимого
нам существа, которое рождается в нас, и потому-то мы  никак не можем видеть
его.
     Мы  не можем видеть  рождения этого нового существа,  нового  отношения
разумного  сознания  к  животному, так же  как зерно  не  может видеть роста
своего стебля.  Когда разумное сознание выходит из своего скрытого состояния
и обнаруживается для нас самих, нам кажется, что мы испытываем противо