собою,  и призрачность
блага  своей личности, и  одну действительность блага только такого, которое
могло бы удовлетворять его разумное сознание.
     Для животного  деятельность, не имеющая  своей целью благо личности,  а
прямо противоположная этому благу, есть отрицание жизни, но для человека это
как раз наоборот. Деятельность человека, направленная  на  достижение только
блага личности, есть полное отрицание жизни человеческой.
     Для  животного,  не  имеющего  разумного  сознания,  показывающего  ему
бедственность и конечность его существования, благо личности и вытекающее из
него продолжение рода  личности есть  высшая цель  жизни.  Для  человека  же
личность есть  только та ступень  существования,  с которой  открывается ему
истинное благо его жизни, не совпадающее с благом его личности.
     Сознание  личности для человека  -- не жизнь, но тот предел, с которого
начинается  его  жизнь,  состоящая  все  в  большем   и  большем  достижении
свойственного ему блага, независимого от блага животной личности.
     По  ходячему  представлению  о  жизни,  жизнь человеческая  есть  кусок
времени  от рождения  и  до  смерти его животного.  Но  это  не  есть  жизнь
человеческая; это только существование человека как животной личности. Жизнь
же человеческая есть  нечто,  только проявляющееся в животном существовании,
точно  так  же, как  жизнь  органическая есть нечто, только  проявляющееся в
существовании вещества.
     Человеку прежде всего представляются видимые цели  его личности  целями
его жизни. Цели эти видимы и потому кажутся понятными.
     Цели  же, указываемые ему  его разумным сознанием, кажутся непонятными,
потому что они невидимы. И человеку сначала страшно отказаться от видимого и
отдаться невидимому.
     Человеку,  извращенному ложными  учениями  мира, требования  животного,
которые  исполняются сами собой и  видимы, и  на себе и  на  других, кажутся
просты   и  ясны,  новые   же  невидимые   требования   разумного   сознания
представляются противоположными; удовлетворение их, которое не делается само
собой,  а которое надо совершать самому, кажется  чем-то  сложным и неясным.
Страшно  и  жутко  отречься  от видимого представления  о жизни  и  отдаться
невидимому  сознанию ее, как страшно и жутко было бы ребенку рожаться,  если
бы он мог чувствовать свое рождение,-- но делать нечего, когда очевидно, что
видимое представление влечет к смерти, а невидимое сознание одно дает жизнь.
        "ГЛАВА XVI"
     ЖИВОТНАЯ ЛИЧНОСТЬ ЕСТЬ ОРУДИЕ ЖИЗНИ
     Никакие рассуждения ведь  не могут скрыть от  человека  той  очевидной,
несомненной    истины,    что   личное   существование   его   есть    нечто
непрестанно-погибающее, стремящееся к  смерти,  и что потому  в его животной
личности не может быть жизни.
     Не может не видеть человек, что существование его личности  от рождения
и детства до старости  и смерти есть  не что  иное,  как  постоянная трата и
умаление этой  животной  личности, кончающееся неизбежной смертью; и  потому
сознание  своей жизни  в личности, включающей  в себя  желание  увеличения и
неистребимости  личности, не  может  не быть неперестающим  противоречием  и
страданием, не может  не быть злом, тогда  как единственный смысл его  жизни
есть стремление к благу.
     В  чем  бы  ни состояло  истинное  благо человека, для  него  неизбежно
отречение его от блага животной личности.
     Отречение  от  блага  животной личности есть закон  жизни человеческой.
Если он не совершается свободно, выражаясь в  подчинении разумному сознанию,
то  он совершается  в  каждом  человеке насильно  при  плотской  смерти  его
животного,  когда он  от  тяжести  страданий желает  одного:  избавиться  от
мучительного   сознания   погибающей  личности  и  перейти  в   другой   вид
существования.
     Вступление в жизнь  и жизнь человека  подобно  тому, что совершается  с
лошадью, которую хозяин выводит из конюшни и впрягает. Лошади, выходящей  из
конюшни и увидавшей свет и почуявшей свободу, кажется, что в этой-то свободе
и жизнь, но ее впрягают  и  трогают. Она чует  за собой тяжесть и,  если она
думает, что жизнь ее в том, чтобы бегать  на  свободе, она начинает  биться,
падает, убивается иногда. Но  если она не убьется, ей только два выхода: или
она  пойдет и повезет и увидит, что тяжесть  не велика  и езда  не  мука,  а
радость, или отобьется от рук, и тогда хозяин сведет ее на рушильное колесо,
привяжет арканом к  стене, колесо завертится под  ней, и она будет  ходить в
темноте на одном  месте, страдая, но ее силы не пропадут даром: она  сделает
свою невольную работу, и закон исполнится и на  ней. Разница будет только  в
том, что первая будет работать радостно, а вторая невольно и мучительно.
     "Но  для чего же  эта личность,  от блага  которой  я, человек,  должен
отречься,  чтобы получить жизнь?"  -- говорят люди, признающие свое животное
существование жизнью.
     Для чего дано  человеку  это сознание личности, противящейся проявлению
истинной  его  жизни? На вопрос  этот  можно ответить подобным  же вопросом,
который могло  бы  сделать  животное, стремящееся  к своим  целям сохранения
своей жизни и рода.
     "Зачем,  спросило  бы оно, это вещество  и его законы --  механические,
физические,  химические  и  другие,  с  которыми  я  должно бороться,  чтобы
достигнуть  своих  целей?" "Если мое  призвание, сказало  бы  животное, есть
осуществление жизни  животного,  то зачем все эти преграды, которые я должно
одолевать?"
     Нам ясно,  что вся материя  и ее законы,  с которыми борется животное и
которое  она подчиняет  себе для существования  личности животного, суть  не
преграды,  а средства для  достижения  им  своих  целей. Только переработкой
материи  и посредством ее законов  животное и живет.  Точно то же и в  жизни
человека.  Животная  личность, в которой застает  себя человек  и которую он
призван подчинять своему разумному  сознанию, есть не преграда, но средство,
которым он достигает цели своего  блага: животная личность для человека есть
то орудие, которым  он  работает. Животная  личность  для  человека  --  это
лопата, которая дана разумному существу для того, чтобы ею копать и,  копая,
тупить ее и точить, тратить, а не отчищать и хранить. Это талант, данный ему
для  прироста,  а  не для  хранения. "И кто хочет  жизнь  свою сберечь,  тот
потеряет ее. И кто потеряет жизнь свою ради Меня, тот обретет ее".
     В этих словах сказано, что сберечь нельзя то, что должно погибнуть и не
переставая погибает,-- а что только отрекаясь от того, что погибнет и должно
погибнуть,  от  нашей  животной  личности, мы получаем нашу  истинную жизнь,
которая  не погибает  и не  может погибнуть.  Сказано то, что истинная жизнь
наша начинается только  тогда, когда мы  перестаем считать жизнью то, что не
было и не могло быть  для нас жизнью,-- наше животное существование. Сказано
то, что тот, кто будет беречь  лопату, которая есть у него для приготовления
себе пищи,  поддерживающей  жизнь, тот,  сберегши  лопату,  потеряет пищу  и
жизнь.
        "ГЛАВА XVII"
     РОЖДЕНИЕ ДУХОМ
     "Должно  вам  родиться  снова", сказал  Христос. Не  то  чтобы человеку
кто-нибудь  велел родиться,  но  человек  неизбежно  приведен к этому. Чтобы
иметь жизнь,  ему  нужно  вновь  родиться в  этом  существовании -- разумным
сознанием.
     Человеку дано разумное  сознание с тем, чтобы он положил  жизнь  в  том
благе, которое открывается ему его разумным сознанием. Тот, кто в этом благе
положил жизнь,  тот  имеет жизнь; тот же,  кто не полагает  в нем  жизни,  а
полагает ее в благе  животной личности, тот  этим самым лишает себя жизни. В
этом состоит определение жизни, данное Христом.
     Люди,  признающие  жизнью свое  стремление к благу личности, слышат эти
слова и не  то, что не  признают,  а  не понимают, не могут понимать их.  Им
кажутся  эти  слова  или  ничего  не значащими,  или  значащими очень  мало,
означающими некоторое напущенное  на себя сентиментальное и мистическое, так
они любят называть, настроение. Они  не могут  понимать  значение этих слов,
выражающих объяснение недоступного им  состояния,  как  не  могло бы  сухое,
непроросшее семя понимать состояния семени отсыревшего и уже наклюнувшегося.
Для сухих  зерен то солнце, которое в  словах  этих светит на  рождающееся к
жизни семя,  есть только незначащая случайность -- несколько большее тепло и
свет, но для наклюнувшегося семени оно есть  причина рождения к жизни. Точно
так же  для людей,  не  доживших  еще до внутреннего  противоречия  животной
личности  и разумного сознания,  свет солнца  разума  есть только незначащая
случайность,  сентиментальные,  мистические слова. Солнце приводит  к  жизни
только тех, в ком зародилась уже жизнь.
     О  том  же,  как  зарождается  она, почему,  когда,  где,  не только  в
человеке, но и в животном и растении, никто  никогда не узнал.  О зарождении
ее в человеке Христос сказал, что никто этого не знает и не может знать.
     И в самом деле: что же может знать человек о том, как зарождается в нем
жизнь?  Жизнь есть свет человеков, жизнь есть жизнь,-- начало всего;  как же
может знать  человек о том,  как она зарождается? Зарождается и погибает для
человека  то,  что не живет, то,  что проявляется в пространстве и  времени.
Жизнь же истинная  есть, и  потому она для человека не может ни зарождаться,
ни погибать.
        "ГЛАВА XVIII"
     ЧЕГО ТРЕБУЕТ РАЗУМНОЕ СОЗНАНИЕ
     Да, разумное сознание  несомненно, неопровержимо говорит человеку,  что
при  том  устройстве  мира, которое  он видит  из  своей личности, ему,  его
личности,  блага быть не  может. Жизнь его есть желание  блага себе,  именно
себе, и он видит, что благо  это  невозможно. Но  странное дело: несмотря на
то, что он видит несомненно, что благо это невозможно ему, он все-таки живет
одним желанием этого невозможного блага,-- блага только себе.
     Человек с проснувшимся (только  проснувшимся),  но  не  подчинившим еще
себе животную личность разумным сознанием если он не убивает себя,  то живет
только для того, чтобы осуществить это невозможное благо: живет и  действует
человек только для того, чтобы благо было ему одному, чтобы все люди  и даже
все  существа жили и  действовали  только  для того, чтобы  ему одному  было
хорошо, чтобы ему было наслаждение, для него  не  было страданий  и не  было
смерти.
     Удивительное дело: несмотря  на то, что и опыт свой, и наблюдение жизни
всех   окружающих,   и  разум   несомненно   показывают   каждому   человеку
недостижимость этого, показывают ему, что невозможно заставить другие  живые
существа  перестать  любить самих себя, а любить только  его,--  несмотря на
это,  жизнь  каждого человека  только  в  том,  чтобы  богатством,  властью,
почестями, славой, лестью, обманом, как-нибудь, но заставить другие существа
жить  не для  себя,  а для него  одного,-- заставить все существа  любить не
самих себя, а его одного.
     Люди  делали и  делают  все, что могут, для этой цели  и  вместе с  тем
видят, что  они делают невозможное.  "Жизнь  моя  есть стремление к  благу",
говорит  себе  человек.  "Благо возможно  для меня только, когда  все  будут
любить  меня больше,  чем самих себя, а  все существа любят  только  себя,--
стало  быть,  все, что  я делаю  для  того, чтобы их заставить  любить меня,
бесполезно. Бесполезно, а другого ничего я делать не могу".
     Проходят века:  люди узнают  расстояние от  светил,  определяют их вес,
узнают  состав солнца и  звезд,  а вопрос  о  том, как согласить  требования
личного блага с жизнью мира, исключающего возможность этого  блага, остается
для большинства людей таким же нерешенным  вопросом, каким он  был для людей
за 5000 лет назад.
     Разумное сознание говорит каждому человеку: да, ты можешь  иметь благо,
но только если все будут любить тебя больше себя.  И то же разумное сознание
показывает  человеку,  что  этого быть  не может, потому что  они все  любят
только  себя.  И  потому  единственное  благо,  которое открывается человеку
разумным сознанием, им же опять и закрывается.
     Проходят  века,  и  загадка  о  благе  жизни  человека   остается   для
большинства  людей  тою  же  неразрешимою  загадкой.  А  между  тем  загадка
разгадана  уже  давным-давно.  И  всем тем, которые узнают  разгадку, всегда
удивительным кажется, как они сами не разгадали ее,-- кажется, что они давно
уже  знали,  но  только  забыли ее:  так просто  и само  собою напрашивается
разрешение загадки,  казавшейся  столь  трудной среди  ложных учений  нашего
мира.
     Ты хочешь, чтобы все жили для тебя, чтобы все  любили тебя больше себя?
Есть только одно положение, при  котором желание твое может быть  исполнено.
Это  такое положение, при котором  все существа  жили бы для блага  других и
любили бы других больше себя. Тогда только ты  и все существа любимы бы были
всеми, и ты в числе их получил бы  то самое благо, которого ты желаешь. Если
же благо возможно  тебе только тогда, когда все существа  любили  бы  других
более себя, то  и ты,  живое существо, должен  любить  другие существа более
себя.
     Только при этом условии возможны благо и жизнь  человека, и только  при
этом условии уничтожается и то, что отравляло жизнь человека,-- уничтожается
борьба существ, мучительность страданий и страх смерти.
     В самом деле, что составляло невозможность блага личного существования?
Во-первых, борьба ищущих личного блага существ между собой; во-вторых, обман
наслаждения, приводящий  к  трате  жизни,  к пресыщению,  к  страданиям,  и,
в-третьих -- смерть. Но стоит допустить мысленно, что человек может заменить
стремление к благу своей личности стремлением к благу других существ,  чтобы
уничтожилась  невозможность  блага  и  благо  представлялось  бы  достижимым
человеку. Глядя  на мир  из своего представления о  жизни, как стремления  к
личному  благу, человек видел в мире неразумную борьбу существ, губящих друг
друга. Но стоит человеку  признать  свою жизнь в стремлении к  благу других,
чтобы увидать в  мире совсем  другое:  увидать рядом с случайными  явлениями
борьбы  существ  постоянное взаимное служение  друг  другу  этих  существ,--
служение, без которого немыслимо существование мира.
     Стоит допустить это, и вся прежняя безумная  деятельность, направленная
на недостижимое благо личности, заменяется другою деятельностью, согласной с
законом мира и направленной к достижению наибольшего возможного блага своего
и всего мира.
     Другая  причина  бедственности  личной жизни  и невозможности блага для
человека была: обманчивость наслаждений личности, тратящих жизнь, приводящих
к пресыщению и страданиям. Стоит человеку признать свою жизнь в стремлении к
благу других, и уничтожается обманчивая  жажда  наслаждений;  праздная  же и
мучительная  деятельность,  направленная   на  наполнение  бездонной   бочки
животной  личности,  заменяется согласной  с  законами  разума деятельностью
поддержания жизни других существ, необходимой для его блага, и мучительность
личного  страдания,  уничтожающего  деятельность жизни,  заменяется чувством
сострадания  к другим, вызывающим несомненно плодотворную и самую  радостную
деятельность.
     Третья  причина бедственности личной жизни была -- страх смерти.  Стоит
человеку признать свою жизнь  не  в благе своей животной личности, а в благе
других существ, и пугало смерти навсегда исчезает из глаз его.
     Ведь страх смерти происходит только от страха потерять благо жизни с ее
плотской смертью. Если же бы человек мог полагать свое благо в благе  других
существ, т.е. любил  бы их больше себя, то смерть не представлялась  бы  ему
тем прекращением блага и жизни, каким она  представляется человеку, живущему
только  для  себя. Смерть для человека,  живущего  для  других, не могла  бы
представляться  ему уничтожением блага и  жизни, потому  что  благо  и жизнь
других  существ не только не  уничтожаются жизнью человека, служащего им, но
очень часто увеличиваются и усиливаются жертвою его жизни.
        "ГЛАВА XIX"
     ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ТРЕБОВАНИЙ РАЗУМНОГО СОЗНАНИЯ
     "Но   это  не  жизнь",  отвечает  возмущенное  заблудшее   человеческое
сознание. "Это отречение от  жизни, самоубийство".  -- Ничего этого не знаю,
отвечает разумное  сознание,--  знаю, что такова  жизнь человека -- и другой
нет и  быть  не может. Знаю более того,-- знаю, что такая жизнь есть жизнь и
благо,  и для человека, и для всего мира.  Знаю, что при прежнем взгляде  на
мир  жизнь моя и всего существующего  была злом и бессмыслицей; при  этом же
взгляде  она является  осуществлением того закона разума,  который вложен  в
человека. Знаю, что наибольшее, до бесконечности могущее быть увеличиваемым,
благо  жизни  каждого существа  может быть  достигнуто  только этим  законом
служения каждого всем и потому всех каждому.
     "Но  если  это  и  может  быть законом  мыслимым,  это  не  есть  закон
действительности", отвечает возмущенное заблудшее сознание человека. "Теперь
другие не любят меня больше себя, и потому и я не могу любить их больше себя
и для них лишаться  наслаждений и  подвергаться страданиям. Мне дела  нет до
закона разума; я себе хочу наслаждений и  себе хочу избавления от страданий.
Но теперь  существует борьба существ  между собою,  и  если  я один не  буду
бороться,  другие  задавят  меня.  Мне  все  равно,  каким   путем  мысленно
достигается наибольшее благополучие  всех,-- мне нужно теперь наибольшее мое
действительное благо", говорит ложное сознание.
     --  Ничего  не знаю  про  это,--  отвечает разумное  сознание. --  Знаю
только,  что  то, что ты называешь своими  наслаждениями, только тогда будет
благом  для тебя, когда ты не  сам будешь брать,  а другие  будут  давать их
тебе,  и  только  тогда  твои  наслаждения   будут  делаться  излишеством  и
страданиями,  какими  они  делаются  теперь, когда ты  сам для  себя  будешь
ухватывать их.  Только тогда  ты избавишься  и от действительных  страданий,
когда другие будут  тебя избавлять от них, а не ты сам,-- как теперь,  когда
из страха воображаемых страданий ты лишаешь себя самой жизни.
     Знаю,  что жизнь личности, жизнь  такая, при которой  необходимо, чтобы
все любили меня  одного  и я любил бы  только себя, и при  которой я мог  бы
получить  как можно больше  наслаждений и  избавиться от страданий и смерти,
есть величайшее и  неперестающее страдание. Чем больше я буду  любить себя и
бороться с другими, тем больше будут ненавидеть меня и тем злее бороться  со
мной; чем больше я буду ограждаться от страданий, тем они будут мучительнее;
чем больше я буду ограждаться от смерти, тем она будет страшнее.
     Знаю, что,  что  бы ни  делал  человек, он не получит блага до тех пор,
пока не будет жить сообразно  закону своей жизни. Закон же его жизни не есть
борьба, а, напротив, взаимное служение существ друг другу.
     "Но я знаю жизнь только в своей личности. Мне невозможно полагать  свою
жизнь в благе других существ".
     -- Ничего не знаю этого,-- говорит разумное сознание,-- знаю только то,
что моя жизнь  и жизнь мира, представлявшиеся мне прежде  злой бессмыслицей,
представляются мне  теперь одним  разумным  целым, живущим  и стремящимся  к
одному и тому  же  благу, чрез  подчинение одному  и тому же закону  разума,
который я знаю в себе.
     "А мне  невозможно это!" говорит заблудшее сознание,-- и вместе  с  тем
нет человека, который  не делал бы этого самого невозможного,  в  этом самом
невозможном не полагал бы лучшего блага своей жизни.
     "Невозможно полагать свое благо  в благе  других  существ", а между тем
нет человека,  который бы не знал состояния, при  котором  благо существ вне
его становилось его благом. "Невозможно полагать благо в трудах и страданиях
для  другого",  а стоит человеку  отдаться  этому  чувству сострадания,--  и
наслаждения  личности теряют для него смысл, и сила  жизни  его переходит  в
труды и страдания для блага других, и страда