ах и не в  мальве,  -  сказала  Анфиса  Николаевна  и
глубоко вздохнула.
   - А в ч„м же тогда? - спросил я, потому что мне  стало  тревожно:  огород
обнес„н каменной оградой, а кто-то средь бела дня,  когда  хозяйка  в  доме,
похищает свежие огурцы.
   - Долго рассказывать. И грустно, - сказала Анфиса Николаевна. Она сорвала
несколько огурчиков и позвала нас ужинать.
   Мама застеснялась и стала отказываться, но Анфиса Николаевна сказала, что
мы е„ гости, а не дикари-квартиранты и что она  предлагает  нам  по  очереди
готовить обеды, а деньги бросать в какой-то общий кот„л. Мама обрадовалась.
   Обе женщины начали готовить ужин, а у меня ноги подгибались от усталости.
Я сел прямо на  прохладный  пол,  прислонился  к  стене,  и  мне  захотелось
написать моему самому лучшему другу Снежке письмо про Крым.
   Я достал из своего чемоданчика тетрадку  в  косую  линеечку  и  шариковую
ручку с разноцветными стерженьками.
   Зел„ным я  решил  написать  про  вечнозел„ные  кусты,  деревья  и  склоны
Ай-Петри. Синим - про синее  море,  непонятно  почему  называющееся  Ч„рным.
Ж„лтым - про мальву,  которую  сломал  похититель  огурцов.  Красным  -  про
солнце. А  разноцветными  словами  я  решил  написать  Снежке  о  павлине  с
великолепным хвостом.
   Я писал долго и до ужина и после, но  письмо  оставалось  коротким,  хотя
было красивым. Тогда я добавил в него рассказ про  то,  как  вытащил  зубами
занозу из лапы Кыша, и про то, что я видел самого сильного мужчину  древнего
мира, и что папа оказался  жертвой  цивилизации,  а  также  попросил  Снежку
ответить мне, что такое цивилизация. Потом я сообщил,  что  Корней  Викентич
похож на Айболита, написал: "До свидания!"  -  и  провалился,  заснул  и  не
проснулся, когда мама с Анфисой Николаевной перенесли меня на раскладушку...
   Ночью вдруг всех нас разбудил грохот, громкое мяуканье,  визг  и  лай.  Я
вскочил с раскладушки, не сразу сообразив, где я нахожусь. По дому взаправду
носился смерч. Мы с мамой начали искать выключатель, чтобы разнять дерущихся
животных.
   - Кыш! Фу! Фу! - кричал я.
   Тут смерч вылетел в окно. Я понял, что Кыш продолжает ночной бой с кошкой
в саду. А в доме стало тихо.
   И в темноте к нам с мамой стал, хохоча, приближаться кто-то в длинной, до
пола, белой одежде. Вс„ во мне замерло от страха, мама, прижав меня к  себе,
дрожащим голосом спросила:
   - Кто здесь?
   Свет вдруг заж„гся, и мы с облегчением вздохнули, увидев хохочущую Анфису
Николаевну в ночной рубашке.
   - Бога ради простите, - сказала  она.  -  Совсем  не  думала,  что  Волна
проучит Кыша прямо сегодня. - Она выглянула  в  окно  и  позвала:  -  Волна!
Кис-кис!..
   Немного погодя на подоконник с улицы, сверкая зел„ными горящими  глазами,
прыгнула Волна, и я понял, что не ей, а Кышу на  этот  раз  пришлось  плохо.
Волна, урча, кровожадно облизывалась и старалась стряхнуть с  когтей  клочки
Кышевой шерсти. Кыш горько скулил под окном. Я  позвал  его,  он  подош„л  и
встал на задние лапы. Я втащил его в дом и сказал:
   - Не дразни кошку дн„м, и она тебя ночью  не  тронет.  Она  вс„  видит  в
темноте, ты же слепой и глупый. И потрепали тебя справедливо.
   - Волна тут одну овчарку так испугала, что та за три  версты  теперь  нас
обходит.
   Мама посмеялась с Анфисой Николаевной, потом Волну заперли  на  терраске,
Кыш забился под раскладушку, и мы опять легли спать.

   11

   Утром мама сказала:
   - Ал„ша! Можно, я прочитаю тво„ письмо?
   - Прочитай, - разрешил я.
   Мама внимательно прочитала и снова спросила:
   - Почему ты пишешь "Доброе утро, Снежка!" вместо "Здравствуй!"?
   - Потому что почтальонша приносит письма утром, - сказал я. - А не дн„м и
не вечером.
   - А почему ты написал "Да свидания", а не "До свидания"?
   - Потому что говорят: "Да здравствует", а не "До здравствует".
   - У тебя в голове не  грамматика,  а  каша,  -  сказала  мама.  -  Стыдно
посылать письмо с таким количеством ошибок!
   - Вот ты никак не пойм„шь, что если  я  пишу  с  ошибками,  то  Снежка  с
ошибками читает и вс„ понимает правильно. Одно накладывается на другое.
   - Хорошо. Иди умывайся, - сказала мама. Кыш  из-под  раскладушки  сначала
вылезать не хотел, но потом вс„-таки вылез. Мы вышли вместе во  двор.  Волны
нигде не было видно. Вдруг подул ветерок. Он дон„с до  Кыша  е„  запах.  Кыш
зарычал.
   - Не тронь кошку, а то ночью опять получишь, - сказал я.
   Кыш л„г на дорожку, прикинул что-то в уме и пулей полетел к сарайчику.  И
тут же Волна сиганула через весь огород на дерево, на старую чинару.  А  Кыш
лаял под ней. Он говорил:
   "Я собака. Я тебя умней и не сдамся. Ты увидишь, как  я  тебя  перехитрю!
Ав! Ав!"
   - Ирина! Ал„ша! Быстрей идите сюда! - позвала Анфиса Николаевна. Голос е„
был взволнованным.
   - Что  случилось?  Неужели  опять  огурцы?  -  спросила  мама,  когда  мы
подбежали к огуречным грядкам.
   - Вот - смотрите!
   На  земле  валялись  три  огурца,  похожие  на  дирижаблики   с   ж„лтыми
пропеллерами. Анфиса Николаевна держалась за сердце.
   - Вы не волнуйтесь, - сказала мама, - надо сейчас же заявить в милицию.
   - Что  вы!  Что  вы!  Тут  дело  не  в  огурцах.  Уж  очень  странно  вс„
повторяется... Так странно... Ведь  вс„  это  уже  было!  -  сказала  Анфиса
Николаевна.
   - Когда? - спросил я.
   - Тридцать один год тому назад. В июне сорок второго года...  Сначала  он
просто натаскал  огурцов  и  обломал  ж„лтую  мальву...  да...  да...  а  на
следующее утро на этом же месте я нашла три оброн„нных огурца!
   Мы с мамой незаметно переглянулись.
   - Мне тоже кажется, что когда-то я был здесь в Крыму, - сказал  я,  чтобы
успокоить Анфису Николаевну.
   - Да! Да! И у меня частенько бывает ощущение того, что какие-то мгновения
когда-то уже были мной пережиты! - добавила мама.
   - Но вы же не помните, в отличие от меня, когда  именно  они  были.  А  я
помню. Вплоть до дня помню... вплоть до часа... И сломанная ж„лтая мальва  и
три огурца на земле... Не с ума же я схожу в конце  концов?  -  засмеявшись,
спросила Анфиса Николаевна.
   Пока меня не позвали завтракать, я внимательно осмотрел грядки и  лужайку
между ними и забором. Ведь должен был тот, кто лазил за  огурцами,  оставить
хоть какой-нибудь след? А если он был не один, то тем более.  Я  же  помнил,
как в одном фильме сыщик говорил другому сыщику, что не бывает  преступника,
не оставляющего следов, а бывают инспектора, этих следов  не  замечающие.  И
вс„ же ни одного следа я не наш„л. Словно похититель огурцов висел в воздухе
над грядками. Трава на лужайке была не примята, и в расщелинах камней ограды
не виднелось ни крошки земли с ботинок. А перелезть через ограду  ОН  должен
был обязательно, потому что калитка на ночь закрывалась.
   Тут меня позвали завтракать. Я вымыл руки, прош„л на  террасу  и  сказал,
увидев нарезанные кружочками огурцы, к тому же политые сметаной:
   - Что вы наделали? Ведь  на  огурцах,  наверно,  были  следы  от  пальцев
преступника!
   - Слушай, ты давай ешь, а не ищи  себе  работу.  Ты  приехал  отдыхать  и
набираться сил. И лечить сво„ горло, - сказала мама. - Во вс„м мы разбер„мся
без тебя.
   Но я так загорелся этим делом, что мне было не до еды.
   Я обрыскал на коленках всю лужайку, осмотрел каждый камень, но ничего  не
наш„л. "Не невидимка же ОН, в конце концов", - подумал я и позвал Кыша.
   - Без вашего брата нам не обойтись, - сказал я ему, прицепил  к  ошейнику
поводок, подв„л к тому месту, где нашли три огурца, и велел искать.
   Но Кыш ленился, чесал нос лапой, ел травку и чихал.
   Ко мне подошла Анфиса Николаевна.
   Она спешила на работу в пансионат "Прибрежный".
   Я спросил:
   - А вы тогда поймали похитителя огурцов?
   - Я сначала догадалась, кто  он.  Его  фотокарточка  справа  от  зеркала.
Посмотри. Я спешу. Вечером поговорим.
   Наша хозяйка ушла на работу, а я заш„л в дом,  залез  на  стул  и  увидел
справа от зеркала фото парнишки лет тринадцати в военной гимнаст„рке. К  ней
были приколоты орден Красной Звезды и медаль "За отвагу".
   "Вот так похититель!" - подумал я.
   - Ал„ша! Пойд„м скорей в "Кипарис", отнес„м папе бритву. Она была в  мо„м
чемодане! - позвала мама. - Папа будет бушевать, когда е„ не найд„т.

   12

   Я залез на ограду, зажмурился, прыгнул на  улицу  и  ушиб  подбородок  об
коленку. Из глаз у меня посыпались искры.
   - А если ты сломаешь ногу? Ты понимаешь, что сорв„тся весь наш отпуск?  -
спросила мама. - Ты обязательно должен выходить на улицу именно таким пут„м?
   - Я ищу след, - ответил я.
   -  Ид„м  быстрей.  Даю  тебе  честное  слово,  а  ты  знаешь,   что   оно
действительно честное, что, если ты не будешь отдыхать как следует, если  ты
будешь лазить по заборам и вытворять  ч„рт  знает  что,  я  отвезу  тебя  на
аэродром и отправлю к Сергею Сергеевичу! Ты понял? И не забудь про  Кыша!  Я
всю ночь после его возни с кошкой не могла уснуть. Мне снились всякие ужасы,
- сказала мама и даже д„рнула меня за руку. -  Кроме  того,  я  волнуюсь  за
папу, а тебе хоть бы хны! Ты вздумал играть в сыщиков, и я чувствую, что  до
добра нас это не довед„т. Местные хулиганы с тобой цацкаться не будут, учти.
Мы с Анфисой Николаевной решили заявить в милицию,  а  ты,  пожалуйста,  сам
ничего не предпринимай. Дай мне отдохнуть! Ведь у меня раз в году отпуск!
   Я ещ„ раз пообещал помочь  маме  отлично  отдохнуть.  Она  успокоилась  и
послала меня отнести папе бритву, а сама с Кышем осталась ждать на  скамейке
у ворот "Кипариса".
   - Не волнуйся, если я задержусь. Вдруг папы нет на месте, - сказал я.

   13

   Папы в палате не было. Там сестра-хозяйка ругала Федю за то, что  у  него
под кроватью лежали вер„вки и железные крючья.
   - Если сегодня же не убер„те, я  напишу  докладную  Корнею  Викентичу!  -
пригрозила она.
   - Да я вообще могу съехать отсюда!  Чем  по  вашим  драконовским  законам
жить, лучше дикую койку снимать! - возмутился Федя.  -  Того  нельзя,  этого
нельзя.
   -  Успокойтесь,  голубчик.  Стыдно  такому  Геркулесу  капризничать,  как
мальчишке. Мы вас ремонтируем, а вы соблюдайте режим и  порядок,  -  ласково
сказала сестра-хозяйка. - Уберите, милый, вер„вки и железки.
   - Ладно. Уберу. Когда со мной по-хорошему,  -  сказал  Федя,  -  тогда  я
ш„лковый.
   "Странно, - подумал я, - зачем ему в санатории вер„вки и крючья? Ведь это
альпинистское снаряжение. Очень странно!"
   Я побежал в столовую. Она была на первом этаже. Мне даже не  понадобилось
заходить внутрь. Папа сидел за столиком у открытого окна вместе  с  Василием
Васильевичем, Миловановым и Торием.
   Я подош„л и, наверно, глупо  уставился  на  салаты  из  огурцов,  которые
стояли на столе, потому что все трое засмеялись.
   - Привет! Ты что, проголодался? Огурцов захотел? - спросил папа.
   - А где вы их, интересно, взяли? - спросил я, наверно, так подозрительно,
что папа даже привстал и строго переспросил:
   - Что за допрашивающий тон? Что значит - где мы взяли огурцы?
   Тут я случайно заметил, что люди за соседними столиками тоже  едят  салат
из огурцов, и сказал:
   - Извините. К нам в  огород  вторую  ночь  подряд  грабители  забираются.
Огурцы таскают.
   - И ты взял под подозрение родного  отца?  -  с  обидой  сказал  папа.  -
Спасибо!
   - Это у меня просто вырвалось. Мне хочется напасть на след, - объяснил я.
   - И помногу таскают? - поинтересовался Василий Васильевич.
   - Помалу. И ещ„ роняют.  Анфиса  Николаевна  утром  три  штуки  нашла,  -
ответил я, - что-то вспомнила и начала переживать.
   - Это ваша хозяйка? - спросил он.
   - Ага. Она хорошая. Всю войну провоевала. И я с Кышем  буду  защищать  е„
огород. На третий раз мы их накроем  с  поличным!  -  пообещал  я.  -  Такую
ловушку поставим, что бабочка и та попад„тся!
   - Стоит ли из-за двух огурцов такой огород  городить?  -  шутливо  сказал
папа.
   - Дело не в огурцах. Анфисе Николаевне что-то начало мерещиться,  а  мама
неспокойно себя чувствует и  говорит,  что  сегодня  огурцы,  а  завтра  ещ„
что-нибудь. Она трусиха... Вот твоя бритва. Я пош„л.
   - Мне непонятно, чем занимается  Кыш,  когда  кто-то  орудует  под  вашим
носом, - сказал папа.
   - Ночью на Кыша совершила нападение кошка, и у  него  испортился  нюх,  -
объяснил я, а Василий Васильевич засмеялся.
   Милованов продолжал читать книгу и есть, а Торий решал шахматную задачу.
   Вдруг в зале столовой гулко и скрипуче, как на школьных соревнованиях  по
бегу, загремел чей-то голос:
   - Внимание! Внимание,  товарищи!  Сейчас  с  важным  сообщением  выступит
Корней Викентич!
   В зале стало тихо... Только позвякивали ложечки о края  стаканов.  Корней
Викентич сообщил:
   -  Товарищи!  Вчера  вечером  здесь,  в  этом  зале,  я  поставил  вас  в
известность  о  посягательстве  на  культурные  ценности...  Был  изуродован
Геракл... Почему вы опоздали, ‚шкин? - спросил  он  у  пришедшего  вместе  с
сестрой-хозяйкой Федю.
   Она что-то шепнула на ухо Корнею Викентичу. Тот кивнул. Федя сел за папин
столик. Он сам был похож на Геркулеса. Его мускулы так и  играли  под  белой
майкой.
   -  Товарищи!  Сегодня  вновь  обнаружены  следы  варварской  деятельности
человека, очевидно находящегося среди нас. На чудесной вазе, работы  бывшего
отдыхающего Восторгова, обнаружены слова:
   "Крым - это чудо. Берегите его!" Эти же слова вырезаны на скамейке  около
фонтана. - В зале возмущ„нно зашептались. - Слов, товарищи, нет! Нужны дела!
Нужны дейст-ви-я! Повторяю: при полнейшем  соблюдении  режима  и  выполнении
всех процедур! Нам брошен вызов! - воскликнул Корней Викентич и быстро вышел
из столовой.
   - Ах как наивен наш профессор! Публично призывать к борьбе с  варварством
неразумно,   -   сказал   Василий   Васильевич   папе.   -   Варвар   теперь
законспирируется, и поймать его будет трудно.  Но  не  невозможно.  У  меня,
например, были дела посложнее.
   - Вы профессиональный детектив? - спросил папа.
   - Да.
   - Рассказали бы хоть одно дело. Я совершенно не могу жить без детективов!
- попросил Торий. - Я был бы счастлив!
   Василий Васильевич промолчал. Я хотел тут же  попросить  его  помочь  мне
поймать огородных воришек, но подумал, что момент сейчас неподходящий.
   - Значит, уверены, что поймаете того, кто пишет буковки? - спросил Федя.
   - Думаю, да.
   - А что, собственно, такого случилось, что подняли шум  на  весь  мир?  -
удивился Торий. - Ну,  написали...  Ну,  нацарапали.  Ну  и  что?  Что  это,
последний Геракл? Их ещ„ тысячи в наших парках. Или  скамейка?  Цацкаются  с
ней, как с троном Ивана Грозного. А шахматного столика на всей территории ни
одного.
   - Да-а! - только и сказал Милованов, с сожалением смотря на Тория.
   - Вот именно, - согласился папа.
   - Если я неправ, возражайте, - улыбаясь, пригласил всех Торий.
   - Будьте уверены: возразим. Только после  завтрака,  -  пообещал  Василий
Васильевич.
   - Ал„ша! - позвала мама издалека, и мне стало стыдно, что я  заставил  е„
долго ждать на жаре.
   Я рассказал маме, что кто-то опять испортил культурные ценности.
   - Как он ухитряется  остаться  незамеченным?  -  удивилась  мама.  -  Вот
наглец!
   - Папин сосед по палате, который со шрамом, - сыщик. Он  его  поймает!  -
сказал я.

   14

   На этот раз  мы  с  мамой  пошли  на  другой  пляж,  поближе  к  папиному
лечебному. Там на  берегу  лежали  громадные  камни,  скатившиеся  когда-то,
наверно, с Ай-Петри, и остроконечные,  и  круглые,  и  плоские,  на  которых
загорали дикари. И в море тоже стояли  целые  скалы.  Со  скал  ныряли  двое
мальчишек из пионерского патруля. Мама нашла для меня бухточку и сказала:
   - Вот здесь тебе по грудь. Бултыхайся и учись плавать.
   Я сажал  Кыша  на  камень,  когда  ш„л  купаться,  и  он  сидел,  пугливо
оглядываясь по сторонам: ведь вокруг было море. И  когда  на  Кыша  попадали
брызги от волн, он облизывался. С плаванием у меня ничего не получалось, как
я ни старался. Я только наглотался воды, отяжелел и сразу пош„л ко дну.
   Тогда мама рассказала  мне,  как  я  учился  ходить,  держась  за  бороду
дедушки...
   "Я коз„л рогатый! Я коз„л рогатый! - говорил дедушка, встав  передо  мной
на колени. - Держись за мою бород„нку!"
   И я хватал дедушку за бороду, привставал с пола и  вот  так  делал  самые
первые шаги в своей жизни...
   По совету мамы, я стал держаться двумя руками за зел„ную  ж„сткую  бороду
камня, ушедшего с макушкой под воду, а ногами учился двигать по-лягушачьи  и
как ножницами. Но стоило мне выпустить т рук зел„ную бороду водорослей,  как
я захл„бывался и тонул. И меня разбирала такая зависть, что реветь хотелось!
На моих глазах мальчишки и девчонки ныряли с камней,  плавали  в  масках,  с
криком и хохотом отво„вывали друг  у  друга  матрацы,  спорили,  кто  дольше
продержится под водой, а я сидел в своей бухточке, как  младенец  в  корыте,
или лежал под самодельным тентом и дрыгал от скуки ногами.
   - Тебе нравится вот так отдыхать каждый день? - спросил я у мамы.
   - Конечно. А тебе?
   - Мне скучно. Прямо зубы ломит от скуки!
   - Бери с собой книгу. Ты же прив„з сказки Пушкина.
   - На солнце трудно читать. Я их дома почитаю.
   - Надо тебе купить т„мные очки.
   - Лучше купи мне маску и ласты, - попросил я.
   - Сначала научись плавать, - сказала мама.  Вдруг  из  моря  е„  окликнул
папа:
   - Ирина-а!



   Мама взмахнула рукой и поплыла к папе. Держась за оранжевый шар-поплавок,
они кричали мне:
   - Ал„-„!
   - Эгей!
   Они плавали наперегонки, пока  над  всем  пляжем  не  загремел  голос  из
репродуктора:
   -  Отдыхающий  Сероглазов!  Немедленно  вернитесь  на  лечебный  пляж!  И
приступайте к процедурам! Повторяю: отдыхающий Сероглазов!..
   К папе  направился  катер,  но  папа  быстро  поплыл  обратно,  и  диктор
замолчал.

   15

   Я лежал под тентом, размышляя о краже  огурцов,  исцарапанном  Геракле  и
изрезанной скамейке, и понял, что настал подходящий момент для  разговора  с
Василием Васильевичем. Вс„ же он настоящий сыщик и научит меня  расследовать
преступления.
   Я сказал маме:
   - Вон в заборе щель. Я пойду к папе, он что-то хотел мне  сказать,  а  ты
покупайся и позагорай. Ладно?
   - Иди, но ненадолго. И в море не лазить! Кышу я велел ждать в тен„чке, но
он и не рвался со мной. Положив голову на лапы, он ждал, когда из-под  камня
покажется крабик.

   16

   Я пролез через щель в заборе на лечебный пляж. Здесь лежали на деревянных
лежаках под маленькими тентами одни мужчины.  Почти  все  они  молчали  и  о
ч„м-то думали или читали, а если говорили, то тихо.
   Я залез на волнолом и стал высматривать папу. Но его не было ни  в  море,
ни на лежаках,  Я  подош„л  к  лежакам,  на  которых  лежали  Федя,  Василий
Васильевич, Торий и Милованов.
   Милованов с большим выражением читал чьи-то стихи:

   И там, где мирт шумит над падшей урной,
   Увижу ль вновь сквозь т„мные леса
   И своды скал, и моря блеск лазурный,
   И ясные, как радость, небеса...

   - Слеза!.. Форменная слеза! - сказал дрогнувшим голосом Федя.  -  Верите,
товарищи, ведь я и сам так думаю! Смотрю вот на это море, на горы,  на,  так
сказать, рай земной и думаю: как мне своими словами  воспеть  красоту?  Ведь
разрывает же меня от не„ на части! Разрывает! Но вот воспеть не могу...
   - Я думал, ты состоишь из одних мускулов, а в тебе, оказывается, теплится
Дух! Раздувай его! - Милованов хлопнул Федю по  огромному,  как  у  Геракла,
плечу. - А вы, Торий, что скажете? Как вам эти стихи?
   - По-моему, в них нет ничего особенного, - заметил Торий. Он, как всегда,
играл сам с собой в шахматы. - Констатация очевидного. Перечисление  красот.
Только ритмично организованное. "Своды  скал,  блеск  моря"  и,  разумеется,
вопрос: "Увижу ль вновь?" Все его себе задают, уезжая из Крыма.
   - Слушайте, вы нас  разыгрываете  или  впрямь  не  чувствуете  поэзии?  -
спросил с удивлением Милованов. - И вообще чуда Красоты?
   Не отрывая