что нового
слышно о Надежде Васильевне.  А когда я ему ответил,  что ничего, он от меня
отвязался,   отошел  к  своим  дружкам  и  громко,  чтобы  я  слышал,  начал
рассказывать про  то,  какая Надежда Васильевна роковая женщина,  как в  нее
влюблен "некто",  подстерегает ее,  носит виолончель и прочее,  и прочее,  и
прочее...
     Тогда я ему сказал,  что это низко -  выдавать чужие секреты,  и что он
вообще подлец! И добавил, что, если он сейчас не прекратит, я его ударю. Так
и сказал.  Грубо,  конечно.  А ведь нельзя еще забывать, что в этом классе я
новичок и все, можно сказать, против меня.
     "Ну, попробуй", - ответил он и гордо сложил руки на груди.
     Мы  переругивались  через  весь  класс  и,   когда  он  произнес:  "Ну,
попробуй",  -  то был,  конечно,  уверен, что я своей угрозы не выполню. А я
прошел к нему,  при этом я двигался необыкновенно легкой походкой, как будто
шел на  приятное свидание,  внимательно посмотрел в  его бывшее милое птичье
лицо,  поднял руку для  удара и...  не  ударил!  Вместо этого я  улыбнулся и
похлопал его по плечу. А он не ожидал этого и вздрогнул, как от удара.
     Если бы я его ударил,  он бы, вероятно, не так разозлился, а тут просто
обезумел.  Он  приказал:  "Ребята,  хватай  его!"  -  и  вместе  с  дружками
набросился на меня, когда я стоял к ним уже спиной.
     Они скрутили мне руки,  повалили на  пол и  сели на ноги.  Но этого ему
показалось мало,  и  он крикнул:  "Давайте его разденем!"  Ему тоже хотелось
меня унизить.
     Они стянули с  меня рубашку,  брюки и  ботинки.  А  в это время в класс
вошла литераторша.  Она чуть не упала от возмущения.  Я ее понимаю, я бы сам
на ее месте упал. Она же не знала, как все произошло.
     "Вон, - закричала она. - Сейчас же!.."
     Я подхватил свои вещички и как был,  в трусах, в майке и в одном носке,
бросился к дверям.
     "Дневник!" - остановила она меня.
     Тогда я  забился в угол и хотел быстро одеться,  прежде чем принести ей
дневник, но она не дала мне этого сделать.
     "Нет, - сказала она. - Так и стой перед девочками!.."
     Когда я в уборной одевался, то меня колотила дрожь.
     После  этого я  и  решил не  ходить больше в  школу и  провалялся около
телевизора три дня.
     Первые два дня Наташка старалась прорваться ко мне,  но я ее не пускал.
Но на третий день она, видно, не выдержала и передо мной появился дядя Шура.
Он спросил,  как мои дела,  что это меня не видно и  не заболел ли я.  Между
прочим спросил о школе.  Конечно, это была Наташкина работа: видно, принесла
из школы на хвосте.  Я ему честно ответил, что эта школа мне не по душе. Он,
как всегда,  был лаконичен,  он только сказал: "Обидно" - и больше ничего. А
на  следующий день мне  позвонил Сашка и  зазвал меня в  старую школу.  И  я
пошел,  и  все мне были рады.  А  бывшие первоклашки чуть с  ума не сошли от
радости.  Я обошел все школьные закоулки,  наговорился со старыми знакомыми,
был совсем счастлив.  Но странное дело:  я чувствовал,  что это уже не мое и
возвращаться сюда мне не хотелось, и это привело меня в такое состояние, что
на следующее утро я отправился в свою новую школу.
     И  только совсем недавно я  узнал,  что звонок Сашки устроил дядя Шура.
Вот это друг! Не кричал, не бил себя кулаком в грудь, а помог. Не то что я.
     Тут в моей голове вдруг сложилась простейшая формула для действия.  Раз
Надежда Васильевна любит  Наташку,  почему  бы  Наташке не  полюбить Надежду
Васильевну?
     Наташка  кончила  подметать  пол,  достала  из  шкафа  старую,  забытую
скатерть и сказала:
     - Боря, помоги мне постелить скатерть.
     От этих ее слов,  от того, что она достала скатерть, которую так любила
Надежда Васильевна,  меня просто выбросило из  кресла,  как  из  катапульты.
"Ого! - подумал я. - Кажется, можно действовать!"
     Мы  расстелили скатерть и  теперь  стояли  с  разных сторон стола  друг
против друга.
     Почти одновременно мы подняли головы от розовой поверхности скатерти, и
наши глаза столкнулись,  и Наташка догадалась, о ком я думаю. Потому что она
сама думала о Надежде Васильевне!
     - Ты изменилась за последнее время, - сказал я. - Глаза у тебя усталые.
     - Уроков много задают, - ответила Наташка и отвернулась.
     - Конечно,  -  сказал я.  -  Это тебе не первый класс.  -  И решился: -
Слушай, я давно хотел с тобой посоветоваться... - Небрежно так произнес, а у
самого  все  внутри  напряглось.   -   Вот  жили  три  человека...  А  потом
разъехались.  Двум от  этого плохо,  а  одному хорошо...  Что в  этом случае
делать?.. Как поступить?
     Я повернулся к ней спиной,  чтобы сесть в кресло, а когда обернулся, ее
в  комнате не  было.  Скоро она вернулась,  неся в  руках кувшин с  цветами.
Поставила его на стол, и в комнате стало совсем как прежде.
     - Розовые цветы на розовом,  -  сказал я, как когда-то говорила Надежда
Васильевна.
     - Вот придет папа, - сказала Наташка, не обращая внимания на мои слова,
- а у меня чистота.
     - Наташка, - сказал я, - а почему ты мне ничего не ответила?
     Наташка промолчала.
     Я тяжело вздохнул.
     - "Нет ничего горше самовлюбленной юности, - сказал я словами тети Оли.
- Все-то они знают,  все понимают,  во все лезут,  все решают и поэтому бьют
очень сильно".
     Наташка ничего не успела ответить,  потому что хлопнула входная дверь и
раздался голос дяди Шуры:
     - На-та-ша!
     Наташка,  не отзываясь, схватила меня за руку и втащила в свою комнату,
плотно прикрыв за  собой дверь.  Это была ее любимая игра:  она пряталась от
дяди Шуры, а тот долго ее искал. Но на этот раз из этого ничего не вышло.
     Мы  услышали,  как  дядя  Шура  вошел  в  первую  комнату,  на  секунду
остановился,  а  потом стремительно ее пересек,  резко открыл дверь,  увидел
нас... и улыбка сползла с его лица.
     - Здрасьте, дядя Шура, - сказал я.
     Он был так чем-то раздосадован, что даже не ответил мне.
     - Ты одна... все убрала? - спросил он у Наташки.
     - Да, - ответила Наташка.
     И тогда я догадался,  что ему пришло в голову, когда он увидел убранную
комнату.
     - Папа, правда, красивые цветы? - спросила Наташка.
     - Очень,  -  ответил дядя  Шура и  снова,  конечно,  подумал о  Надежде
Васильевне.
     Все  здесь напоминало о  ней:  скатерть,  цветы,  Наташкина виолончель,
заброшенная на  шкаф.  А  у  меня  в  голове  совершенно некстати  зазвучала
песенка,  которую мы вчетвером распевали,  и  я  еле сдержался,  чтобы ее не
запеть.
     - Мне кто-нибудь звонил?  -  спросил дядя Шура,  снял трубку телефона и
нетерпеливо постучал по рычагу: - Телефон, что ли, испортился?
     И  тут  я  решил,  что неплохо было бы  побеседовать с  дядей Шурой без
свидетелей и кое-что ему сообщить, чтобы поднять настроение.
     - Сейчас я вам позвоню, чтобы проверить, - сказал я.
     Выскочил из комнаты,  вбежал в свою квартиру,  набрал номер телефона и,
когда услышал голос дяди Шуры, сказал:
     - Дядя Шура, вам привет...
     - От кого? - автоматически спросил он.
     - От Надежды Васильевны, - выпалил я. - Я ее встретил на Птичьем рынке.
А знаете, что она там делала? - Я сделал длинную паузу, чтобы - окончательно
поразить дядю Шуру: - Она искала собаку... породы чау-чау для своей дочери!
     Тут я замолчал и молчал долго-долго,  но все-таки перемолчать дядю Шуру
не смог. Известно, у него редкая выдержка.
     - Алло, дядя Шура! - крикнул я. - Вы слышите меня?
     - Да, да, - ответил дядя Шура.
     - По-моему, Надежде Васильевне пора возвращаться, - сказал я.
     - Ты думаешь? - очень серьезно спросил дядя Шура.
     - Конечно, - ответил я воодушевленно. - И это я беру на себя.
     - Спасибо, - сказал дядя Шура и повесил трубку.
     Когда же я вернулся к ним, они сидели на кухне и пили чай. Я услышал их
разговор и замедлил шаг.
     - А мы пойдем гулять? - спросила Наташка.
     - Пойдем, - раздался в ответ голос дяди Шуры.
     - А когда? - не отставала Наташка.
     - Когда мне позвонят.
     - А если тебе никогда не позвонят? - сказала Наташка.
     В  этот момент я  появился в дверях,  и дядя Шура,  не ответив Наташке,
пригласил меня к чаю.  А я весь был в напряжении, у меня так бывает. В такие
минуты мне все удается и на ум приходят самые правильные решения.
     Я  бросился в  комнату,  достал из-под  шкафа давно забытого резинового
крокодила и, надувая его на ходу, помчался на кухню. Я появился перед ними с
крокодилом,  как  когда-то  Надежда Васильевна.  Они  оба почти одновременно
поперхнулись чаем,  несмотря на  их хваленую фамильную выдержку.  Я  чуть не
упал от смеха.
     - Зачем ты его достал? - недружелюбно спросила Наташка.
     - Это  же  самый  веселый  крокодил  в  мире,  -  находчиво ответил  я,
продолжая надувать крокодила.
     Я весь по-прежнему дрожал от возбуждения, потому что дядя Шура мог бы и
не принять вмешательства в их внутренние дела. Он мог резко бросить: "Отнеси
его на место!"
     Но он промолчал,  налил мне чаю и,  как всегда,  положил передо мной на
тарелку несколько бутербродов.  Он знал,  что я "бутербродная душа", хотя он
меня иногда заставлял есть и  суп,  который сам  готовил Наташке два  раза в
неделю.
     - Садись, - сказал дядя Шура и незаметно подмигнул мне.
     Значит, он мои действия одобрил и безоговорочно принял в союзники!
     А я завел крокодила и пустил его гулять по полу,  и он стал открывать и
закрывать свою крокодиловую пасть.
     Дурацкая игрушка,  а  почему-то  когда смотришь на  нее,  то смешно.  Я
первый не выдержал и засмеялся,  потом засмеялся дядя Шура. И вдруг Наташка,
сама  неумолимая Наташка,  тоже улыбнулась,  но  тут  же,  чтобы скрыть это,
наклонилась к чашке.
     - Если он  тебе не  нравится,  -  сказал дядя Шура,  -  пусть Борис его
кому-нибудь подарит.
     Наташка не ответила: она увлеченно пила чай.
     - Так я возьму его, - сказал я.
     - Дареного не дарят, - вдруг тихо произнесла Наташка.
     Это была уже какая-то победа. Теперь можно было двинуться дальше.
     - Подумаешь, крокодил, - небрежно сказал я. - Это ведь не собака.
     Дядя Шура посмотрел на меня осуждающе. Но я не отказался от своих слов,
ибо у меня в голове созрел моментально новый план действий.  Я решил отвести
Наташку к Петьке. Тот отдаст ей свою Рэду. Дядя Шура сообщит об этом Надежде
Васильевне,  и та вернется. Они помирятся с Наташкой. А тогда я все расскажу
Наташке,  и  она  вернет этому разнесчастному влюбленному собаководу обратно
Рэду.
     - Если бы была собака... - вздохнула Наташка.
     И тут я бросил им главный, победный козырь.
     - А она есть, - сказал я. - Я ее нашел.
     - Нет, правда? - закричала Наташка.
     Дядю  Шуру словно подбросило.  Он  подбежал ко  мне,  зачем-то  хлопнул
сильно по  плечу.  Признаться,  я  еле  удержался на  ногах.  Затем он  стал
радостно кружить Наташку.
     Он  был  счастлив  и  весел.  Он  прыгал,  как  мальчишка,  как  бывший
счастливый дядя Шура.
     - Ну, расскажи, расскажи, как это произошло? - спросил дядя Шура, когда
немного успокоился.
     - Как?..  "Кто ищет,  тот всегда найдет", - ответил я. - Вот я и нашел.
Только у Малыша теперь другое имя. Его зовут Рэд. И он привык к этому имени.
- Я нарочно переделал женское имя "Рэда" в мужское "Рэд".
     - А они его отдадут? - испуганно спросила Наташка.
     - Конечно,  -  сказал дядя Шура. - Обязательно отдадут. Пойдемте за ним
немедленно.
     Я испугался: ведь надо было обо всем этом еще предупредить Петьку.
     - Сегодня нельзя,  -  сказал я.  -  Их  нет дома.  Мы пойдем завтра,  я
договорился.
     - А завтра я не могу, - сказал дядя Шура. - У меня срочная работа.
     - Ничего,  -  успокоил я его,  -  мы сходим с Наташкой.  Можете на меня
положиться.
     Но тут зазвонил телефон,  дядя Шура стремительно схватил трубку и начал
восторженно кричать:
     - Здесь такие события!..  Нам  надо немедленно встретиться!  -  Повесил
трубку, выскочил в коридор и вернулся в пальто. - Я скоро... Через полчаса!
     Как он торопился! Едва попал в рукава пальто.
     Он был так рад моему сообщению, он был так рад этому звонку! Если бы на
самом деле было так,  как я  рассказал.  Мне захотелось побыстрее убежать от
Наташки.
     - И я с вами, - сказал я. - Мне надо в город.
     - Пошли, - сказал дядя Шура.
     Он  уже был на ходу,  он готов был сбежать,  чтобы "кому-то" (известно,
кому!) сообщить сверхрадостную новость о том, что нашелся Малыш.
     Но Наташка остановила его на этом пути.
     - И я тоже с тобой, - сказала она.
     - Как... со мной? - Дядя Шура смутился. - Я же вернусь через полчаса. -
Несмотря на свою выдержку, он часто смущался.
     - Ты обещал, - упрямо сказала Наташка.
     А я,  вдохновленный своим озарением,  чувствуя, что именно надо делать,
находчиво вставил:
     - Пойдем все вместе.
     - Ну что ж,  - решительно произнес дядя Шура, - в самом деле, почему бы
нам не  пойти вместе?..  Одевайся!  -  А  сам вышел на лестничную площадку и
вызвал лифт.
     И я вышел следом за ним, и мы стояли у лифта и ждали Наташку.
     Один раз он в  нетерпении открыл дверь и попросил Наташку поторопиться.
А она уже была в пальто и натягивала ботики.
     Пришел лифт, и дядя Шура крикнул:
     - Наташа, быстрее!.. Что ты копаешься...
     Он  не  успел закончить фразу,  потому что на лестничную площадку вышла
Наташка... без пальто и без ботиков.
     - Чего же ты? - удивился дядя Шура.
     - Я не пойду,  -  сказала Наташка.  -  Я передумала.  Я буду ждать тебя
дома, - и закрыла дверь квартиры.
     Я чуть не заревел в голос.  Мой план был так близок к осуществлению!  И
снова рухнул.


     Сначала Петька ни за что не соглашался отдать Рэду. Я ему и про Надежду
Васильевну все рассказал,  и про дядю Шуру, и про Наташку, и про их семейную
жизнь, и про то, что счастье этих троих в его руках.
     А он мне на эту откровенность ответил:
     - А если они будут не так ее кормить?.. Погубят собаку.
     Тут я  возмутился,  даже хотел треснуть его по башке и  уйти.  Я  снова
сказал,  что он не знает дяди Шуры, что тот известный детский хирург. Сердце
оперирует. А он со своей жалкой собачонкой совсем потерял голову.
     - Дети - это дети, - не сдавался Петька. - А собака - это собака.
     Я бы давно ушел,  плюнул на него и ушел, но положение было безвыходное.
От волнения у  меня закружилась голова,  это у  меня часто бывало и  раньше.
Дядя Шура сказал,  что в  медицине этот факт широко изучен и не представляет
никакой опасности.
     - Конечно,  собака -  это друг человека, - примирительно сказал я, - но
ты в этом не знаешь меры.
     - Может,  ей что-нибудь другое отдать?  -  предложил Петька. - Железную
дорогу. Ценная вещь. Ее можно разбирать и собирать.
     - Послушай, - закричал я, - неужели ты не понимаешь - нам нужна собака!
     И я снова стал ему выкладывать подробности нашей истории.
     Так мы беседовали битых два часа.  Он и плакал,  и стонал, и жаловался,
что Рэда пропадет без него,  а он без Рэды... Потом повел меня к себе домой,
чтобы познакомить поближе с Рэдой,  показывал,  где она спит, из какой миски
ест. Я совершенно осатанел от него.
     В  довершение он пожелал,  чтобы я дождался его родителей,  а когда они
пришли,  то он,  представляя меня,  сказал, что я тот самый "типус", который
обозвал его вором.  При этом он стал хохотать. И его родители не ругались, а
тоже поддержали его в этом хохоте. Только в конце, провожая меня к двери, он
еле слышно выдавил:
     - Согласен, - и быстро добавил: - Если, конечно, Рэда не откажется.


     Наташка вооружилась полностью: в руке у нее были поводок и ошейник.
     Мы были молчаливы и сосредоточенны.  Наташка волновалась перед встречей
с  Малышом.  А  я дрожал от сложности собственного плана.  Что,  если Петька
передумал, если он куда-нибудь скрылся? И прочее, и прочее, и прочее.
     - Как ты думаешь, он меня не забыл? - спросила Наташка.
     Она  имела  в  виду,   конечно,   Малыша.  "Ох,  уж  эти  разнесчастные
собаколюбители,  Петька да Наташка!  -  подумал я. - Здесь голова лопается в
поисках правильного выхода, а им бы только увидеть свою собаку!"
     - Забыл! - ответил я с некоторой злостью. - Забыл, забыл.
     Она  была  поражена,  видно,  моим  резким тоном и  некоторое время шла
молча. Затем все же сказала:
     - Нет, не забыл. Собаки никогда не забывают. А ты не знаешь.
     - А люди? - спросил я.
     - И люди тоже, - ответила Наташка.
     - Замечательно!  -  закричал я.  -  Значит,  люди такие же  умные,  как
собаки.
     И  вдруг я  остановился как вкопанный.  Даже не я сам,  а что-то во мне
остановилось. Я замер и прислушался к себе: все внутри у меня затрепетало.
     - Ты что? - с подозрением спросила Наташка.
     - Подожди,  -  сказал я.  Права  была  тетя  Оля,  когда  мне,  дураку,
вдалбливала:  "Обдумай все возможные пути к  цели,  но  выбирай всегда самый
бесхитростный.  В  закоулках легко заблудиться".  -  Мы,  кажется,  ошиблись
дорогой.  -  Я  ударил себя по  лбу:  -  Он  же  просил нас  зайти за  ним в
музыкальную школу. Он музыкант, - соврал я. - Играет на этой... на флейте.
     И  вот тут-то произошло самое неожиданное:  это было открытие,  которое
привело эту историю к  доброму концу,  и в этом открытии весь мой предыдущий
план,   вся   моя  хорошо  выстроенная  математическая  формула  полетела  в
тартарары.
     Ибо, вместо того чтобы идти к Петьке добывать несуществующего Малыша, я
повел Наташку совсем в другом направлении.  Этот путь был простой и привел в
музыкальный класс Надежды Васильевны.
     Не раздумывая,  я  постучался в двери класса,  из-за которой,  конечно,
доносилась игра на виолончели.
     Музыка  тут  же  оборвалась,  и  я  услышал ее  торопливые шаги.  Дверь
открылась...
     Я  увидел ее  лицо:  в  первый момент оно  было  строгим.  Потом  стало
испуганным.  Наконец губы ее, которые за секунду до этого были крепко сжаты,
опомнились первыми и улыбнулись.
     Я  в  ответ тоже улыбнулся ей и даже легкомысленно,  неизвестно почему,
видно от волнения, подмигнул, но она этого не заметила. Это было видно по ее
глазам.  Они меня не видели, они смотрели мимо. И только тут я вспомнил, что
пришел к Надежде Васильевне не один, что рядом со мной Наташка.
     Робко я оглянулся на нее. Она стояла, низко опустив голову, сжав в руке
собачий ошейник и поводок.
     Но  вот она посмотрела на  меня -  зрачки ее  глаз буравчиками сверлили
меня, - перевела взгляд на Надежду Васильевну и попятилась.
     - Зачем вы обманули меня? - спросила Наташка.
     Только тут я  понял:  Наташка решила,  что мы с  Надеждой Васильевной в
сговоре.
     - Это я один, - сказал я. - Ты потом поймешь.
     Я  не сделал за Наташкой ни полшага,  как стоял,  так и остался стоять:
решил, что если она вздумает убежать, то все равно ее не уговоришь.
     Наташка болталась где-то за моей спиной и вот-вот должна была броситься
в  бегство по  длинному школьному коридору.  Это я  понял по  глазам Надежды
Васильевны, которые не отрываясь следили за Наташкой.
     Вот это были глаза!
     Я никогда в жизни не видел таких говорящих, зовущих глаз. Даже не знал,
что могут быть глаза,  когда не надо слов,  просьб, когда и так все понятно.
Веки у Надежды Васильевны чуть-чуть дрожали.
     Может быть,  я не имел права так поступать. Может быть, я не должен был
приводить сюда  Наташку и  тем  самым распоряжаться ее  судьбой.  Ведь никто
никому не давал права распоряжаться чужой судьбой,  это я знал,  знал, а все
равно распоряжался! Вот тебе и прямой и короткий путь, без закоулков.
     Но мне хотелось им помочь!
     И  вдруг лицо  Надежды Васильевны радостно изменилось,  и  в  следующий
момент произошло то,  что  должно было  произойти.  Мимо  меня  стремительно
пролетела Наташка и упала на руки своей мачехи.
     А?  Каково?  Выходит,  не такой уж я хвастун!  Нет,  скажите честно,  я
потушил этот пожар или не я?  Если бы со мн