.
     - Ты ее брат?
     - Нет, - сказал я, - вожатый.
     - А, значит, служебная необходимость. Понятно.
     - Нет, я так просто, - сказал я. - Да я не один.
     Я показал ему на окно. Там во дворе на скамейках сидели мои малыши.
     Они  сжались в  комочки и  болтали ногами.  Издали они  были  похожи на
воробьев, усевшихся на проводах.
     - Весь класс, что ли? - удивился хирург.
     Я кивнул.
     - А как девочку зовут?
     - Наташа,  -  ответил я.  -  Маленькая такая, с косичками. Ее отец тоже
хирург. Только он сейчас в Африке. Может, встречали. Морозов его фамилия.
     - Морозов?  Нет,  не знаю.  Впрочем,  это неважно. Подожди... - И пошел
наверх.
     А я разволновался до ужаса.  Я,  когда волнуюсь, зеваю и не могу сидеть
на месте:  хожу и хожу.  Зря я не запретил Наташке ездить на пузе по перилам
лестницы. Ведь из-за этого все и получилось. Она съехала на пузе и не смогла
разогнуться.
     Я  знал,  что Наташка любит так ездить,  и не ругал ее.  Ругать ее было
глупо,  потому что я сам так катаюсь.  А у меня железное правило: никогда не
ругать детей за то,  что сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом
других грызи. А теперь я себя во всем винил.
     Наконец появился хирург.
     - Можете спокойно отправляться домой, - сказал он. - Я только что видел
вашу подружку.  Она хорошо перенесла операцию.  Завтра приходите и приносите
ей апельсины и сок.
     Он  улыбнулся и  подмигнул мне.  "Чудак какой-то  в  белом  колпаке,  -
подумал я.  -  Чудак.  Распрекрасный чудак".  В  ответ я ему тоже подмигнул.
Иногда такое подмигивание действует посильнее слов.
     Хирург посмотрел на меня и захохотал.
     - Что-то  у  меня  сегодня  хорошее настроение.  От  души  рад  с  вами
познакомиться,  Борис...  -  он  замялся,  -  с  какой-то невозможно сложной
фамилией.
     - Збандуто, - сказал я.
     Ух,  как я обрадовался!  От радости я еле сдержался, чтобы не броситься
ему на шею.  До чего мне была дорога эта глазастая Наташка!  Значит, она ему
сказала про меня, значит, он с нею разговаривал.
     Я выскочил во двор,  чтобы обрадовать малышей.  Они повскакали со своих
мест, как только увидели меня, и я им все рассказал.
     - Она во время операции даже ни разу не крикнула, - сказал я.
     Хирург мне этого не говорил, но я-то хорошо знал Наташку.
     - Вот это да! - сказал Генка. - Вот это сила!
     Остальные ничего не сказали.  Не знаю,  о чем они там думали, но только
мне нравилось, что они такие сдержанные.
     И  еще мне нравилось,  что они у  меня "один за всех и  все за одного".
Именно так и  надо будет жить в  двадцать первом веке.  А  когда их спросят,
откуда они такие появились,  то,  может быть, они ответят, что жил среди них
некто Збандуто, который предчувствовал двадцать первый век и воспитал их.
     Дети окружили меня плотным кольцом, и мы двинулись по улице.
     И  тут я  увидел тетю Олю.  Она вышла из  магазина своей стремительной,
будто  летящей походкой.  Я  бросился следом за  нею,  расталкивая и  обегая
встречный поток людей,  но она,  раньше чем я добежал, села в троллейбус, на
секунду мелькнул ее профиль, и она ускользнула от меня вдаль.
     Правда,  мне  было достаточно и  этой мгновенной встречи,  потому что я
вспомнил,  что  именно благодаря тете  Оле  я  иду  среди этих детей и  живу
жизнью, которая сделала меня счастливым.



                         Слово надо  беречь,  ибо  оно свято,  оно  способно
                    выражать  мысль.  Человек,  который  говорит, -  творец.
                    Поэтому никогда не надо болтать. Болтовня унижает слово.
                         Самая  большая  удача  -  это  встреча  с   хорошим
                    человеком, который может тебя поразить словом или делом.
                         Однако  жизнь  все  же  прекрасна,   и  надо   идти
                    вперед...

                                                    Из высказываний тети Оли


        "ЖЕНИТЬБА ДЯДИ ШУРЫ"

     В тот день,  когда началась эта незабываемая история,  я увидел ее, эту
женщину, еще неизвестную мне, и нечаянно толкнул.
     Я бежал,  торопился. У меня всегда так: если я принимаю участие в деле,
которое мне нравится,  то  после этого я  долго не  могу успокоиться и  меня
подмывает перейти на бег...  Это было связано с нашим математиком.  Он у нас
большой  сухарь  и  педант.  Жестокий человек.  Никому  никогда не  поставил
пятерки.  Сказал, что в нашем классе на пятерку знает только он! Может быть,
кто-нибудь заслуживает четверки,  а остальные тянут на трояк.  А тут пришел,
стал  вызывать всех  подряд  и  выставил...  девять пятерок!  И  тогда  все,
совершенно потрясенные,  спросили  его,  что  с  ним  случилось.  Он  встал,
откашлялся и сказал: "Можете меня поздравить... У меня родился сын..."
     А через несколько дней мы пошли всем классом к родильному дому вместе с
математиком,  и,  когда его жена с  сыном на руках вышла из дверей приемного
покоя, мы закричали:
     - Ура-а-а!
     Она от  этого чуть не  упала,  так растрогалась,  но математик оказался
ловким: подскочил и поддержал ее.
     Потом девчонкам по очереди дали подержать новорожденного.  А из ребят я
вызвался.  Я  даже не  увидел его лица,  оно было прикрыто,  но  сверток был
теплый, и я потом долго чувствовал это живое тепло на своих ладонях.
     Естественно,  что после этого я был возбужден и наскочил на нее, на эту
женщину. И толкнул. Но она меня не обругала, только нахмурилась.
     Кстати,  эта история чем-то похожа на первую. Может быть, потому, что в
ней действуют тоже собаки?  Но прежде чем рассказать ее,  я  должен сообщить
вам о некоторых изменениях в моей жизни.
     Наш дом на Арбате снесли, и мы перебрались на край московской земли - в
Измайлово.  Вместе с нами сюда переехали Морозовы,  Наташка со своим отцом -
дядей Шурой.  Он наконец вернулся из Африки.  Именно благодаря его стараниям
им дали квартиру на одной площадке с нами.
     Итак, мы стали соседями.
     Казалось бы,  все прекрасно,  но я  скучаю по арбатским переулкам и  по
нашему старому,  ветхому дому, которого теперь уже нет на свете, и по школе,
и по бывшим первоклассникам.
     А что делать, если в жизни так часто приходится расставаться?
     Тетя Оля говорит, что надо по-прежнему заниматься своими делами, только
часть сердца нужно оставлять тем людям, которых ты любил.
     А может быть, я так сильно скучал потому, что никак не мог привыкнуть к
новой школе и новым ребятам. Хотя вначале я подружился с одним. Он был такой
молчаливый и держался особняком. Я сам к нему подошел. Худенький, небольшого
роста,  за стеклами очков - круглые глаза. От этого у него было милое птичье
лицо.
     Он сказал, что его зовут Колькой-графологом.
     - Это что, фамилия такая? - удивился я.
     - Не фамилия,  чудак,  -  ответил он.  -  Просто я графолог. По почерку
отгадываю характер. Вот напиши что-нибудь, а я отгадаю.
     Я написал,  а он много хорошего про меня наговорил:  и что я добрый,  и
парень не дурак,  и смелый,  и наблюдательный, и натура у меня тонкая. После
этого  я  здорово  перед  ним  преклонялся некоторое время,  но  это  особый
разговор.
     И  еще скучал из-за улиц.  У  нас на Арбате толпы снующих людей и жизнь
бурлит,  а тут прохожих можно пересчитать по пальцам. Взрослым это нравится,
а мне нет. Они говорят - это успокаивает.
     "Ты закоренелый урбанист,  -  сказал дядя Шура, - сторонник современной
городской жизни".
     Действительно,  выходило,  я урбанист.  Ведь другой жизни я не знал,  и
тишина у меня вызывала скуку.
     Итак,  в  новом доме  мы  жили по  соседству с  Наташей и  дядей Шурой.
Заметьте,  это немаловажный факт для нашей истории.  Наташку вы знаете,  она
мало изменилась за год.  Только раньше она жила вдвоем с бабушкой,  а теперь
вдвоем с отцом: бабушка ее уехала к другой внучке.
     После возвращения дяди Шуры прошло уже полгода,  но  Наташка все еще не
отходит от него ни на шаг, как будто он только вчера вернулся. Она, пока его
ждет с работы, десять раз позвонит по телефону.
     А про дядю Шуру я вам сейчас все выложу.
     Во-первых,  он совсем не похож на человека,  которого так уж необходимо
было отправлять в Африку. Я даже разочаровался, когда впервые увидел его. Он
небольшого роста, моему отцу едва достает до плеча, щуплый и кривоногий.
     Потом я к нему привык.  Он оказался презабавным и странным типом. А мне
странные люди всегда нравились,  потому что интересно,  а чего это они такие
странные.
     "Ты следи,  следи за странными людьми,  - говорит мне тетя Оля. - В них
есть какая-то убежденность, тайная сила и знание жизни".
     Бывало,  сидим целый вечер вместе.  Беседуем,  потом он провожает меня,
как лучшего друга,  до дверей.  А  на другое утро встретимся в лифте,  -  он
почти не узнает меня. Едва кивнет головой и сухо: "Здравствуй!"
     И еще у него одна странность:  он не любит рассказывать о своей работе.
Однажды  я  попросил его:  "Дядя  Шура,  расскажите о  какой-нибудь  сложной
операции".  -  "О сложной операции? - Он весь искривился, скорчил немыслимую
рожу и ответил: - Что-то не припомню".
     А вообще он большой шутник.  С ним легко и просто.  Например,  когда мы
были в зоопарке, там произошло с ним сразу три смешных случая.
     Первый  -  когда  Наташка каталась на  пони.  Она  погнала своего пони,
наскочила на  коляску  впереди,  и  образовался затор.  К  Наташке подбежала
возмущенная служащая, схватила ее, закричала: "Чья это девочка?" Я посмотрел
на дядю Шуру,  он стоял с невозмутимым видом,  будто Наташка к нему никакого
отношения не имела.  А  та вырвалась из рук служащей и убежала.  Проводив ее
взглядом, дядя Шура кивнул мне, и мы ушли.
     Второй -  когда  мы  стояли около  обезьян.  Наташка показала обезьянам
язык,  и дядя Шура,  несмотря на свой почтенный возраст,  тоже показал язык.
Если кому-нибудь рассказать про это,  скажут: ну и глупо, серьезный человек,
и вдруг - язык. Но это было не глупо, а весело.
     И третий -  уже в конце, когда мы вышли на улицу. К дяде Шуре подскочил
никому не известный мальчишка-толстячок и поздоровался.  Дядя Шура посмотрел
на него и  не узнал.  А  следом за мальчишкой подошла женщина,  его мать,  и
вежливо,  очень  почтительно поклонилась дяде  Шуре.  Оказалось,  дядя  Шура
оперировал этого мальчишку.  Ну,  конечно, стал выяснять, как мальчишка себя
чувствует, извинился, что не сразу его узнал. А мальчишка, вместо того чтобы
ответить на вопросы дяди Шуры,  сказал,  что умеет шевелить ушами.  Его мама
заохала:  "Как  нехорошо,  что  ты  говоришь,  лучше  поблагодари доктора за
операцию!" -  "Нет,  нет, - перебил ее дядя Шура, - пусть шевелит. Это очень
важно".  Ну,  мальчишка хотел нам показать,  как он шевелит ушами,  а у него
ничего не  вышло.  И  тогда дядя Шура сказал:  "Не унывай,  тебе просто надо
больше тренироваться",  -  и прекрасно продемонстрировал,  как надо шевелить
ушами. Они у него ходуном заходили.
     Он артист корчить рожи. Умеет еще двигать кончиком носа, трясти щеками.
И все это одновременно.
     Наташка сказала,  что  он  специально этому учился у  циркового клоуна,
чтобы смешить детей перед операцией.
     Ну и  вот,  значит,  в  лифте он меня почти не узнавал.  Но однажды его
все-таки проняло, и он вдруг без всякой подготовки сказал:
     "Трудно представить,  что у меня в руках бывает человеческое сердце.  -
Он вытянул руку, словно у него на ладони действительно лежало чье-то сердце.
- Оно с  кулачок и трясется,  как овечий хвостик..." Он грустно улыбнулся и,
не попрощавшись, ушел, словно снова забыл про меня...


     У  Наташки появилась собака  по  кличке Малыш.  Она  возникла по  моему
предложению.  Я  решил,  что Наташке надо преодолеть свой вечный страх перед
собаками. Дядя Шура со мной согласился и привел Малыша.
     Именно из-за него,  из-за Малыша, и разгорелся весь этот пожар, который
мне с трудом удалось погасить.
     Неужели я опять хвастаю, как когда-то? Нет, не думаю. Помните, тетя Оля
говорила:  "Неистребим дух  хвастуна!"  Должен вас  огорчить:  она оказалась
неправа.  Истребим,  истребим дух хвастуна,  да еще как!  Впрочем, в этом вы
вскоре убедитесь сами.
     Незадолго до этой истории произошло еще одно событие:  я  впервые зажил
самостоятельной жизнью. Мои родители уехали отдыхать на Черное море на целых
два месяца.  Собственно, они не собирались оставлять меня одного на время их
отпуска:  к  нам должна была вселиться тетя Оля,  но она в  последний момент
заболела.  И меня "взвалили" на плечи дяди Шуры. Нет, пожалуй, это не совсем
точно: не меня "взвалили" на его плечи, а его на мои.
     Началась эта история незаметно, без всякой подготовки.
     Впрочем,  некоторая подготовка была, только тогда я ее не заметил, хотя
Колька-графолог,  изучив мой почерк,  назвал меня наблюдательным. Во-первых,
когда мы в последний раз были в зоопарке, дядя Шура был очень возбужден, все
время кому-то  трезвонил по  телефону-автомату,  потом купил нам с  Наташкой
мороженое и отправил одних домой. А на следующий день позвонил мне с работы,
сказал,  что задерживается,  что у  него срочная операция и  чтобы я пошел к
Наташке,  а  то  ей  одной  скучно.  В  конце разговора он  как-то  помялся,
непривычно кашлянул и произнес: "Да, у меня к тебе еще одно дело... Если мне
будут звонить... передай, что у меня все в порядке и завтра я свободен".
     Так что нельзя сказать,  что эта история началась внезапно. Но никого в
этот  день не  убили и  никто,  слава богу,  не  умер.  И  погода была самая
обыкновенная:   хорошая  осенняя  погода  семидесятых  годов   незабываемого
телевизионно-космического века.
     В  этот день,  как всегда,  возвращаясь из школы,  я  купил две бутылки
молока; одну для себя, другую для Наташки.
     Когда я подошел к Наташкиной двери, чтобы отдать ей молоко, то услышал,
что у них играет музыка. Я позвонил, а сам стал открывать свою квартиру.
     Вот тут-то все и началось!
     За  моей  спиной  распахнулась  дверь:   музыка  зазвучала  громче,  ее
захлестнул тонкий щенячий лай,  и передо мной предстала Наташка в совершенно
необычном виде. На ней было белое нарядное платье и праздничный бант, к тому
же она была таинственная, хотя ей это давалось с трудом.
     - Малыш, - гневно приказала она собаке, - молчать!
     Но Малышу безразличны были ее приказы: ему и море по колено.
     - Что случилось? - спросил я. - По какому случаю такой "машкерад"?
     - А у нас... свадьба! - с восторгом открыла свою тайну Наташка.
     Эти  маленькие любят играть в  свадьбы.  Как будто это самое интересное
занятие в мире.
     - Кто же твой жених? - спросил я, перед тем как скрыться за дверью.
     - У нас настоящая свадьба, - ответила Наташка. - Папа женится.
     - Женится?!   -   переспросил  я   и   замер  в   ожидании  продолжения
сногсшибательных новостей.
     - Теперь у меня тоже будет мама,  -  не унималась Наташка.  -  Я ее уже
полюбила.  Это она играет на виолончели. - Слово "виолончель" она выговорила
с трудом.
     - Значит,  она к тому же музыкантша,  -  с деланным испугом сказал я. -
Здорово вам повезло. Весело будете жить.
     - Идем, я тебе ее покажу.
     Она потянула меня за руку,  а  я притворился,  что не хочу идти,  но на
всякий случай сунул портфель и свое молоко за дверь и прикрыл ее.
     Музыка в комнате оборвалась, и на площадку вышел сам жених - дядя Шура.
Он  радостно-смущенно улыбнулся:  растянул рот  до  ушей.  Не  каждый  может
растянуть так рот!
     Одет дядя Шура был во все новое: в новый костюм, в новый галстук и даже
в новые ботинки. А из кармана пиджака торчал красивый цветной платок!
     Настоящая картинка, видно, давно готовился. А молчал.
     "Интересно было бы посмотреть на его невесту,  -  подумал я.  - Позовет
или не позовет?"
     - Здравствуйте,  дядя Шура,  -  проникновенно произнес я.  - Поздравляю
вас!
     - Спасибо, - ответил дядя Шура.
     Но  с  места не  сдвинулся,  стоял на  моей  дороге,  как  неприступная
крепость.
     Неожиданно ко  мне пришел на помощь Малыш:  он с  чувством лизнул новый
ботинок дяди Шуры.
     - Ты что, - возмутился я, - портишь свадебные ботинки!
     - Да...  брат...  вот так,  - растягивая слова, задумчиво произнес дядя
Шура. - Сколько веревочке ни виться, а концу быть. Заходи - гостем будешь.
     - С удовольствием, - ответил я.
     Первым полетел по  коридору Малыш.  За  ним  -  Наташка.  За  нею -  не
выдержавший моей степенной походки дядя Шура. И последним, подхватив забытую
всеми бутылку молока, едва сдерживая любопытство, шагал я.
     Было интересно,  кого я  сейчас увижу!  Я даже разволновался.  Я всегда
волнуюсь перед открытием. А это ведь открытие - увидеть нового человека.
     Тетя  Оля  говаривала,  бывало:  "Самая большая удача -  это  встреча с
хорошим человеком, который может тебя поразить словом или делом".
     У меня,  например,  был один знакомый мальчишка, который меня поражал и
"словом" и "делом".  Он каждый день ходил на вокзал. Ему нравилось встречать
чужие  поезда,  а  потом он  обязательно приставал к  кому-нибудь и  помогал
поднести  вещи.  Когда  ему  предлагали  за  услугу  деньги  или,  например,
мороженое,  он смеялся и убегал. Некоторые над ним издевались: на кино денег
нет,  а на вокзале отказывается.  А я ему завидовал,  этой его страсти.  Мне
казалось,  он знает какую-то тайну,  которая делает его всегда счастливым. Я
даже ходил на вокзал и тоже помогал таскать вещи,  только радости особой мне
это не приносило.
     И вот я ее увидел!
     Представляете,  она оказалась той самой женщиной,  которую я толкнул на
улице.
     Я  часто  помню людей,  которых я  когда-нибудь,  пусть даже  случайно,
встретил.  Я потом такого прохожего могу долго вспоминать и думать про него.
И  о  ней я  тоже вспоминал,  но сейчас меня поразило не то,  что именно она
оказалась невестой дяди Шуры,  а ее красота.  Она была настоящей красавицей!
Точнее,  сначала я увидел ее спину,  потому что она закончила игру и ставила
свою виолончель в угол,  к стене.  Потом она повернулась ко мне,  и я просто
обалдел!
     Она  была  в  синем  платье,  с  двумя  гвоздиками,  белой  и  красной,
приколотыми к груди.  Волосы у нее были черные.  И длинные черные глаза: они
тянулись от  переносицы до  виска.  Но  и  это не самое большое открытие,  у
многих бывают красивые глаза.  У нее в глазах, вокруг зрачков, были лепестки
цветов.  Когда я  потом рассказывал об этом маме,  она смеялась,  но я точно
знаю, что так оно и было.
     - Здрасьте! - сказал я.
     Она  протянула мне  руку  и  крепко сжала.  И  я  заметил эту  странную
особенность ее глаз. Я стоял спиной к окну, а она лицом, и мне все прекрасно
было видно: вокруг зрачков у нее образовались лепестки цветов.
     - Здравствуй, - сказала она. - Меня зовут Надежда Васильевна.
     - Поздравляю вас со свадьбой, - сказал я.
     - Он мне и Малышу каждый день покупает молоко, - сказала Наташка, желая
представить меня в лучшем свете.
     - Вот!  - Я показал бутылку, которую до сих пор держал в руке; при этом
я так вертел ею, как будто собирался жонглировать.
     Надежда Васильевна забрала у меня бутылку и передала Наташке.
     - Отнеси на кухню, - попросила она.
     Наташка  бросилась выполнять поручение Надежды Васильевны,  но  тут  же
вернулась и спросила у меня:
     - Она тебе нравится?
     - Очень, - ответил я.
     Не знаю,  что там показалось,  но они,  дядя Шура и его невеста Надежда
Васильевна, рассмеялись.
     Я давно заметил,  что взрослым часто бывает смешно, когда совсем нечего
смеяться. Как-то я сказал об этом дяде Шуре. А он мне ответил:
     "Говорят,  человек меняется каждые семь лет,  и  то,  что в детстве ему
кажется смешным, в преклонном возрасте не смешит, и наоборот".
     Честно говоря,  я бы хотел сохранить свой характер.  Он мне определенно
нравился.  У  меня веселый нрав -  я  весельчак.  Зачем же  мне  ме