монно сунул старику в руку стакан,
чтобы налить пиво.
     - Нет,  нет!  -  сердито  и  решительно ответил  Сергей  Алексеевич.  -
Оставьте нас в покое.
     - Удивляюсь,   -   примирительно  сказал  Здоровяк,   сделал  несколько
неуверенных шагов по палубе,  остановился и радостно крикнул:  - Вспомнил! В
прошлом году в Перми вы в цирке тоже подставным работали.  -  Он засмеялся и
погрозил Сергею Алексеевичу пальцем: - Смотрите вы у меня!
     Но ни Коля, ни Сергей Алексеевич не откликнулись на его слова. Коле они
показались неподходящими и какими-то бесстыдными.  А Сергей Алексеевич почти
ничего  не  слышал,  и  он  снова  рассказывал Коле,  и  видения  настойчиво
преследовали его.  Он передавал Коле самую суть,  историю,  а сам видел свою
жизнь во плоти. Действительно, как сильны видения: они объемны, имеют завах,
цвет и вкус. Он видел лица Витьки и Лусии, смотрел, как Лусия причесывалась,
прикусывая от  напряжения нижнюю  губу,  как  Витька  умывался,  стараясь не
намочить лица. Разве все это передашь словами?
     Он  вспоминает день  рождения Лусии.  Простое  событие,  но  перед  его
внутренним взором все это просыпается, и он видит нарядный стол в их комнате
в Витебске, на Володарской, и бутылку вина, которую он с таким трудом достал
для Лусии.  Это был черный мускат,  пахнущий свежей хлебной корочкой, и губы
от него делались липкими. У них было такое хорошее настроение, и они просто,
без слов сели на широкий диван,  обитый коричневой кожей, и смотрели друг на
друга и смеялись.
     Даже не верится, что он когда-то так жил, что мог смеяться без причины.
Но Лусия... Как же можно было не радоваться, когда она была рядом! Разве это
расскажешь мальчику, и разве он поймет! Ему можно просто сказать, что на дне
рождения Витька подарил Лусии шапку-ушанку.  Но ведь это пустые звуки,  а не
слова, передающие смысл необыкновенного события.
     Все получилось не просто.  Они сидели, значит, на диване, и смеялись, и
смотрели на нарядный стол и на бутылку черного муската,  которую должны были
распить, как вдруг почувствовали, что настроение у них начинает портиться.
     "Где-нибудь заигрался с  товарищами,  -  сказал он.  -  А  может  быть,
классное собрание..."
     Она промолчала.
     "Давай пока за твое здоровье.  - Он взял эту самую знаменитую бутылку и
налил ей в рюмку вина.  Надо было как-то ее развеселить,  и он добавил: - Ты
только понюхай, как оно пахнет..."
     И тут Лусия сказала:
     "Просто я ему не нужна".
     Он ей на это ничего не ответил, не сразу нашелся, что ответить, и, пока
раздумывал и тянул время,  пришел Витька. Он сам открыл Витьке дверь. А тот,
не входя в квартиру и что-то пряча за спиной, спросил у него:
     "А Лусия где?"
     "Лусия! - позвал он. - К тебе пришли".
     Лусия подошла и, притворно возмущаясь, сказала:
     "Ах, это вы", - и повернулась, чтобы уйти.
     "Закрой глаза", - потребовал Витька.
     Лусия послушно закрыла глаза.  Витька -  в  руках у него была новенькая
меховая ушанка -  подпрыгнул в  напялил ей  шапку на  голову.  Лусия открыла
глаза,  но не успела ничего сказать,  как Витька распахнул дверь настежь; на
лестничной площадке стояла орава ребят.
     "Вот она", - сказал Витька.
     "И она настоящая?" - спросила какая-то девочка.
     "Конечно", - возмутился Витька.
     "А как ты докажешь?" - спросил мальчик, подозрительно оглядывая Лусию.
     Они вели этот разговор, как будто здесь не было ни Лусии, ни его.
     "Лусия, - попросил Витька, - скажи что-нибудь по-испански".
     Лусия замерла -  видно,  думала,  что же  ей такое сказать по-испански,
чтобы поразить этих недоверчивых ребят, - потом подняла вверх сжатый кулак и
сдержанно,  почти шепотом,  точно доверяла им  какую-то  тайну или открывала
свою душу, сказала:
     "Салуд, камарадес!"


     Катер пристал к пристани, и они вышли на берег. Когда они шли по пляжу,
где купались мальчишки, Коля сказал:
     - Неплохо бы окунуться.
     - Давай, - согласился Сергей Алексеевич. - Я тебя подожду.
     В общем,  ему нравился этот старик, с ним было легко и просто, он сразу
соглашался на все его предложения,  и что-то было в нем еще такое непонятное
Коле, что было ему дорого.
     Они сели на камни чуть в стороне от мальчишек.  Коля быстро разделся и,
хотя  вода  была  холодной,  смело вошел в  море,  чтобы покрасоваться перед
стариком.
     А  Сергей Алексеевич прилег на камни,  они были холодные и холодили ему
спину сквозь рубашку,  но он не обращал на это внимания,  а смотрел в синее,
необыкновенное небо и думал -  кажется,  это было с ним впервые -  о смерти,
как о чем-то обыкновенном.  Подумал,  что все-таки пора собираться к Витьке;
что  ему туда теперь не  страшно приезжать -  у  него внутри все созрело для
этой поездки.
     Сергей Алексеевич представил,  что он ничего этого - ни моря, ни неба -
не увидит,  и это не вызвало у него никакого чувства.  Ну, не увидит, и все.
Он  всю свою жизнь ходил по самой кромке жизни.  Сколько было выпущено пуль,
чтобы поразить его,  сколько мимо него просвистело осколков, чтобы разорвать
на куски,  и он понимал,  что его вот-вот должны убить, сразить, испепелить,
но там он дрался,  скрипел зубами,  кричал,  стремился к победе,  к жизни, к
борьбе и не думал о смерти, просто ему было некогда.
     Очнулся Сергей Алексеевич от мальчишеских криков.
     - Вот дает! Вот это стиль! - кричали мальчишки.
     Сергей Алексеевич увидел неподалеку сидящего на камнях Колю, а в море -
плывущего отличным брассом пловца.  Именно к  нему и  относились восхищенные
крики мальчишек.
     Его поразило море.  Оно было такое же тихое и  спокойное,  как небо.  И
пустынное.  Только голова пловца,  и руки,  которые он выбрасывал из воды, и
там, далеко в море, одинокая скала.
     Сергея Алексеевича теперь часто поражала природа,  раньше он  за  собой
подобного не замечал. У него иногда появлялось желание наклониться и взять в
руку  ком  холодной высохшей земли  и  размять его.  Или  запах  дерева  мог
остановить его на месте и  заставить простоять битый час.  Так же теперь его
поразило море.  Может быть, это была неосознанная тоска по труду: по вспашке
земли,  и  рыбной ловле,  и  садоводству,  -  к которому он был определен по
рождению.
     - Вот это да! - снова заорал какой-то мальчишка. - Вот это стиль!
     - Послушай,  ты можешь не орать? - попросил Коля, оглядываясь на Сергея
Алексеевича.
     - Мой голос,  как хочу, так и ору, - ехидно ответил мальчишка, к общему
удовольствию своих товарищей.
     - Человек спит, - долетели до Сергея Алексеевича слова Коли.
     - Здесь не комната отдыха... - ответил мальчишка.
     - ...для пенсионеров, - ловко подхватил другой.
     Мальчишки  захохотали.   Сергей  Алексеевич  видел,   как  Коля  быстро
наклонился, схватил камень и... Но он остался спокойно лежать, он уже изучил
этого паренька.  Ни с  кем он драться не будет и  ни в кого не позволит себе
бросить камень просто так,  и  в  то  же  время ему стало приятно,  что Коля
вступился за него.
     - А ну, уходите! - Коля замахнулся камнем на мальчишек.
     Те шарахнулись в сторону.
     Пловец тем временем доплыл до скалы,  влез на нее, вытянулся в струнку,
бросился вниз, в волны, и поплыл обратно к берегу!
     - Гляди! - заорал кто-то из мальчишек. - Обратно пошел, без передыху!
     Мальчишки снова стали смотреть на пловца.
     - Здорово! - сказал примирительно Коля.
     - А твой старикашка так сможет? - спросил ехидный мальчишка.
     Коля промолчал.
     - Куда ему...  У него скелет рассыплется,  - вставил кто-то другой и на
всякий случай отступил от Коли.
     - Ну ладно вам, - желая прекратить разговор, отмахнулся Коля.
     - Тихо, - прошептал ехидный мальчишка. - Он не спит.
     Коля оглянулся и увидел, что старик сел. "Все шишки сегодня на него", -
подумал он и подошел к Сергею Алексеевичу.
     - Разбудили вас? - участливо спросил Коля.
     - Ничего, - ответил Сергей Алексеевич, хотя разговоры мальчишек обидели
его. Вообще он стал обидчив, чуть не по нем - сразу в амбицию.
     Сергей Алексеевич пристально посмотрел на  Колю.  Может  быть,  и  этот
возится с  ним из  сострадания?  Это почему-то его еще больше обидело.  Ни в
чьем сострадании он не нуждается.
     Пловец доплыл до берега и прошел мимо мальчишек.  Они стайкой двинулись
за  ним,  увлекая за  собой Колю.  Им нравился этот великолепный мускулистый
человек.
     А  когда Коля оглянулся,  то на том месте,  где только что сидел Сергей
Алексеевич,  лежали его  брюки  и  рубаха и  валялись разбросанные в  разные
стороны туфли,  словно раздевался он в  спешке.  Коля поискал глазами Сергея
Алексеевича и, к своему удивлению, увидел его в море.
     - Сергей Алексе-е-вич! - закричал Коля.
     Сергей  Алексеевич  оглянулся  и   помахал  ему  рукой.   Он  и  сам-то
по-настоящему очнулся в  море,  когда холодная вода обожгла ему тело,  и  он
почувствовал,  что ему никогда в  жизни не доплыть до этой далекой проклятой
скалы и  что все это смешно и  просто глупо.  Но  тем не менее он равномерно
размахивал руками и удалялся от берега.  Сергею Алексеевичу почудилось,  что
вот  сейчас он  просто утонет,  и  это  было невероятно.  И  про  него будут
говорить,  что он провоевал всю войну, прошел через семь кругов ада, а потом
просто,   обыкновенно  утонул.   Нет,   надо  заворачивать  обратно.  Сергей
Алексеевич посмотрел на  берег и  увидел,  что мальчишки теперь наблюдают за
ним... Хорошенькое дело - повернуть назад, когда они смотрят!
     "Подумаешь,  в  реке плыть потяжелее,  чем  в  море,  -  подумал Сергей
Алексеевич.  -  Особенно когда в тебя стреляют, и когда ты думаешь о сыне, и
когда ты  видишь,  как  другие навсегда скрываются под  водой,  а  берег так
упрямо не приближается".  Витька сидел в лодке, а он плыл рядом, схватившись
за ее борт. Этот борт был расщеплен в нескольких местах пулями. Сначала и он
сидел в лодке, но потом туда втащили трех раненых, и он прыгнул в воду.
     Солнце светило Сергею Алексеевичу в  глаза,  и  от  этого ему  было еще
труднее плыть,  но  он  плыл и  плыл,  со  злобой рассекая воду.  Но  вот он
дотронулся рукой до скалы,  рука у него от напряжения дрожала:  ему хотелось
влезть на скалу,  чтобы отдохнуть,  но он понимал,  что тогда у  него уже не
хватит сил,  чтобы вернуться.  Он оттолкнулся от камня,  опустился с головой
под воду, вынырнул, снова схватился за камень и, не выдержав, вылез из воды.
     К  скале  подплыл на  лодке  молодой загорелый парень  из  спасательной
команды.
     - Что, жить надоело?
     Сергей Алексеевич не ответил.
     - Садись в лодку, - сказал парень и, видя, что Сергея Алексеевича почти
не слушаются ноги,  протянул ему руку и добавил: - Эх, папаша, папаша, жизнь
прожили, а ума, видать, не нажили!
     Сергей Алексеевич примостился на  корме,  а  парень сильными и  ровными
рывками греб к берегу.
     Он вылез из лодки под пристальными взорами мальчишек,  оделся, заплатил
штраф  в  пятьдесят копеек за  нарушение режима купания и,  не  произнеся ни
слова, пошел домой.


        "ДРАКА"

     Коля  пропустил мимо  всех  пассажиров с  лайнера,  вздохнул и  вошел в
магазин.  "Почему это никогда не бывает все совершенно хорошо? - подумал он.
- Вот, например, родители. Ждешь, ждешь их, а они не едут".
     Раньше он  думал,  что все люди на земле делится на две половины:  одни
наши и за нас,  другие -  против, враги. А теперь он с сожалением открыл для
себя,  что в  "нашей половинке" люди тоже бывают всякие.  Иногда не понимают
самых обычных вещей.  Тиссо...  Сильный,  красивый, а зачем-то унизил Сергея
Алексеевича.  Разве ему трудно было сказать доброе слово?  А Юрка около него
вьется вьюном.
     Кажется,  он  ничего не забыл купить,  о  чем просил Сергей Алексеевич.
"Ничего себе.  Доплыл до Горбатой скалы. Жалко только, что заболел". Купил в
аптеке все лекарства,  кроме одного,  и  решил забежать в поликлинику к тете
Кате, попросить у нее это лекарство.
     В поликлинике лекарства тоже не было, и Коля побежал к выходу.
     - Подожди ты,  сердобольный!  -  окликнула тетя  Катя.  -  Тебе  письмо
пришло.
     "Наконец-то", - подумал Коля, и радость, чудная радость, овладела им.
     Всяк  его  поймет,  кому  приходилось ждать.  А  теперь  все  кончилось
благополучно и  начинался настоящий праздник.  Он  повернулся,  чтобы лететь
домой за письмом.
     - Юрка его взял, - только и успела крикнуть тетя Катя. - Он в цирке...
     А Коля уже бежал по улице.  В цирке так в цирке,  хотя каждая встреча с
Тиссо ему была неприятна.
     Юрку он увидел еще издали. Тот, стоя за изгородью, мыл лошадь Тиссо.
     - Давай письмо, - нетерпеливо сказал Коля.
     - Лезь в карман. - У Юрки были мокрые руки.
     Коля вытащил из Юркиного кармана письмо,  опустил авоську с  продуктами
на  землю,  торопливо разорвал конверт,  но  вместо  письма  оттуда  вытащил
собственную фотографию.
     - От папеньки и маменьки,  - сказал Юрка и заглянул через Колино плечо,
увидел фотографию и добавил: - Ничего. Шедевр.
     Коля спрятал фотографию, он явно разочаровался. Из цирка вышел Тиссо и,
незамеченный, подошел к мальчишкам.
     - Тиссо обещал меня с осени устроить в цирковую школу,  -  расхвастался
Юрка.
     - Слушай его больше, - сказал Коля. - Трепач твой Тиссо.
     - Полегче, полегче, - сказал Юрка. - Еще неизвестно, кто трепач.
     - А как он разговаривал с Сергеем Алексеевичем?  -  возмутился Коля.  -
Это благородно, по-твоему?.. А ты к нему подлизываешься. Смотреть противно!
     - Брось меня воспитывать, - сказал Юрка.
     Коля повернулся, чтобы уйти, и натолкнулся на Тиссо.
     - А, брат милосердия, - сказал Тиссо. - Ну, как твой старик?
     - Ничего, - ответил Коля.
     - Он что, обиделся на меня?
     - На вас?  - Коля посмотрел с вызовом на Тиссо: - Чего ему обижаться. У
него есть дела поважнее.
     - Ну да, - сказал Тиссо. - Он большой начальник.
     - Дядя Гена,  а  что было бы,  если бы  вы  этого старого хрыча пальцем
толкнули? - засмеялся Юрка. - Рассыпался бы в порошок.
     - Дурак ты, - сказал Коля. - И подлиза.
     - Здорово он тебя, - сказал Тиссо. - Не в бровь, а в глаз.
     - Слушай,  ты,  умный!  -  со  злостью сказал  Юрка.  -  Раз  ты  такой
благородный, может быть, тебе противно жить в нашем доме?
     - А я не у тебя живу, - сказал Коля. - Вот приедет отец, и уеду.
     - Дядя Гена,  послушайте его...  -  закричал Юрка. - Отец, отец... А он
ему вовсе и не отец.
     - Юрка, Юрка, - притворно возмутился Тиссо. - Ты что?
     - Так он ему правда не отец, - сказал Юрка. - Он женился на его матери,
когда ему был год!
     - Врешь!  -  закричал Коля.  -  Сволочь!  - И не помня себя бросился на
Юрку.
     Тиссо поднял его, отнес в сторону и поставил на землю.
     - А еще братья, - сказал он. - Нехорошо.


        "БОЛЕЗНЬ"

     Сергей  Алексеевич  тем   временем  лежал  и   ждал  Колю.   Иногда  он
проваливался  в  полусон,  и  ему  казалось,  что  он  ранен,  но  это  ныла
простреленная нога...
     Вот  он  услышал рокот самолета -  его везли в  Москву в  госпиталь,  к
знаменитому Мандрыке,  -  и увидел немецкий истребитель,  промелькнувший над
ним,  и вспомнил свои слова:  "Моя песенка спета",  которые прозвучали в нем
тогда  без  всякого страха,  но  с  жалостью подумал о  молоденьком летчике,
"хозяине" его самолета.
     Потом Сергей Алексеевич очутился в кабинете,  на стенах которого висели
плакаты времен гражданской войны.  Перед  ним,  расставив ноги  в  новеньких
сапогах,  в широких красных галифе и френче,  стоял друг его детства Шаблов,
по прозвищу Васька-банщик.
     "А  что  вы  вчера  делали  в  церкви?   -  закричал  Васька-банщик.  -
Отвечайте!"
     "Васька, ты что? - удивился он. - Я отца хоронил".
     "Как разговариваете!  -  кричал Васька.  -  Вы куда пришли? Забыли?.. -
Голос  Васьки  приобрел  сверхъестественную силу.  -  Командир атеистической
Красной Армии не имеет права ходить в церковь".
     "Выходит,  "мертвым гнить, а живым жить"?! - спросил он. - Эх, ты!.." -
повернулся и  пошел к  дверям.  Но,  по  мере  того как  он  шел,  двери все
отдалялись и отдалялись,  и кабинет Васьки-банщика стал бесконечным. И тогда
он побежал.  Он бежал и  бежал и  вдруг стал уменьшаться в  росте и  наконец
превратился в  мальчишку.  И  тут же увидел своего отца.  В каждой руке отец
держал по новенькой галоше на малиновой подкладке:  он был,  легонько пьян и
смотрелся в галоши, как в зеркало.
     "Теперь куплю тебе буквы с  вензелями,  и  будешь ходить в  галошах при
вензелях, как господин директор или путейский инженер. - Отец смеялся, и его
бороденка мелко дрожала.  -  Барином тебя сделаю.  - Начал крутить перед его
носом  галошами  и   пританцовывал:   -   Барыня,   ба-ры-ня...   Судары-ня,
ба-ры-ня!.."
     "Комроты Князев,  смир-р-р-но!" - услышал он крик Васьки-банщика, хотел
притвориться,  что это относится не  к  нему,  но быстро-быстро стал расти и
превратился в комроты Князева.
     "Кругом! - донеслось до него. - Шагом м-м-марш! Ать-два... Выше ногу...
Носок оттяни..."
     Он возвращался к  Ваське-банщику,  четко печатая шаг,  расправив плечи,
вынув раненую руку из перевязи,  вытянув руки по швам.  И тут он увидел, что
Васька-банщик держит его галоши.  "Отдай,  отдай!"  Выхватил у  него галоши,
крепко прижал к груди и бросился наутек.  Бежал до тех пор, пока не оказался
у  собственной комнаты.  Осторожно приоткрыл дверь и  в  образовавшуюся щель
увидел Лусию.  Она сидела в  напряженной позе на их диване,  на этом широком
кожаном диване,  одетая в светлый костюм, который был на ней в тот последний
день. На голове шапка-ушанка.
     "Что стоишь в дверях?  - спросила она, не повернув головы. - Входи, раз
пришел".
     Он  робко вошел в  комнату.  Вид у  него был жалкий и  виноватый:  он в
пижаме, с завязанным горлом и почему-то босой.
     "Ты хоть галоши надел бы", - сказала она.
     Он попытался надеть галоши, но они были малы.
     "Я виноват перед тобой", - сказал он.
     "А где Витька?" - спросила Лусия.
     "Там", - Сергей Алексеевич кивнул на дверь.
     "Позови его..."
     Бесшумно ступая, он подошел к двери: за дверью стоял Коля.
     "Ко-ля,  -  тихонько позвал он,  -  Ко-оль",  -  чтобы она,  Лусия,  не
услышала имени мальчика, и ввел его в комнату.
     Лусия  бросилась навстречу Коле,  обняла его.  Ушанка слетела у  нее  с
головы и покатилась к босым ногам Сергея Алексеевича."
     "Здравствуй, Витя, - шептала Лусия. - Дорогой мой!"
     А  Сергей Алексеевич зашел за ее спину и приложил палец к губам,  прося
Колю о молчании.
     Где-то  затрещал движок,  Сергей  Алексеевич вздрогнул и  проснулся.  У
стола Коля разгружал авоську с продуктами.
     - Коля! - окликнул Сергей Алексеевич.
     Мальчик поднял голову.
     - Что там трещит, не знаешь?
     - Отбойный молоток, - сказал Коля.
     - Совсем как автомат, - заметил Сергей Алексеевич. - На войне мне часто
снилось, что я плыву по тихой, мирной реке, а сейчас снится война.
     Он вспомнил свой сон про отца и  вспомнил,  как его в  действительности
хоронили.  Это было сразу после гражданской войны.  Он только что вернулся с
польского фронта и приехал в родной город в командировку.  И умер отец.  Его
вызвал военный комендант,  этот  самый  Васька-банщик,  и  запретил идти  на
похороны,  потому что отец был верующим и  его будут отпевать.  А это,  мол,
подрыв   авторитета  командира  Красной   Армии   и   потеря   революционной
бдительности.  Но все же он пошел на похороны в  гражданском платье с чужого
плеча,  как вор. Он прятал глаза от людей и поднимал воротник пальто, боялся
встретить знакомых.  И теперь,  через столько лет, ему было стыдно той своей
трусости.
     - А тебе,  наверное,  ничего не снится. - И с завистью добавил: - Спишь
без задних ног?
     - Мне?  -  переспросил Коля,  и  вдруг  у  него  вырвалось:  -  Сегодня
приснился сон...  Бу