Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
нервно постукал себя по виску согнутым пальцем и
остановился у классной доски.
- Ну вот, ребята, - сказал Викниксор. - На чем мы остановились в
прошлый урок?
Как видно, он был приятно поражен, когда множество глоток радостно
ответило на его невеселый вопрос:
- На Перикле! На Перикле!
- Правильно, - сказал Викниксор.
- Ура, - прошептал Воробей.
"Ура! Пронесло", - сияло на наших лицах.
Мы дружно, как никогда, отвечали на каверзные вопросы Викниксора.
Путали Лизандра с Алкивиадом, олигархов с демократами и не очень смущались,
когда Викниксор выводил у себя в тетрадке единицы и двойки.
Вели мы себя прекрасно, слушали новую лекцию внимательно, и Викниксор к
концу урока повеселел и стал улыбаться добродушнее.
- Кстати, ребята, - сказал он, захлопнув, наконец, противную тетрадку.
- В эту субботу уроков в школе не будет.
- Как? Почему не будет? - закричали мы, плохо скрывая радость.
- Наши славные шефы - Торговый порт - устраивают для нас экскурсию. В
субботу шестнадцатого числа, сразу же после утреннего чая, первый, второй и
третий разряды отправятся на Канонерский остров.
- А пятый? А четвертый? - закричали напуганные бузовики.
- Четвертый и пятый разряды останутся в школе. Они понесут заслуженную
и узаконенную нашей конституцией кару. Смотрите, - улыбнулся Викниксор, -
ведите себя эти последние дни лучше. Выбирайтесь из пятого разряда.
Любителям коллекционировать плохие замечания особенно советую поостеречься.
И он посмотрел в крайний угол класса, где сидели Японец, Воробей и
многие другие. Японец сопел и мрачно пошмыгивал носом. Он все принимал на
свой счет. Он чувствовал, что не выберется из пятого разряда и не пойдет на
Канонерский остров.
А это было для него последним наказанием.
Прогулка в порт доставляла ему большую радость. Он не особенно любил
купаться, играть в городки, лапту или футбол не умел, окурками не
интересовался, и привлекали его эти прогулки исключительно возможностью
увидеть иностранных моряков и при случае поговорить с ними на английском,
немецком или французском языках, которыми в совершенстве и с гордостью
владел Японец.
После звонка, когда Викниксор, пощелкивая себя по виску, вышел из
класса, Японец поднялся и заявил:
- Пойду бить морду Сапожнику.
- Кому? - закричали мы.
- Сапожнику! Сапогу! Травоядному дьякону. Халдейскому Рафаэлю!
Целая серия новоизобретенных кличек посыпалась вдруг по адресу Василия
Петровича. Сжимая тщедушные кулаки, Японец отправился разыскивать "Рафаэля".
Но оказалось, что Василий Петрович сразу же после урока в третьем отделении
ушел домой. К счастью для Японца, он на несколько минут опоздал со своей
местью.
Ему оставалось ворчать, бубнить и ждать четырнадцатого числа, когда на
классном собрании решались наши судьбы.
Наконец наступило четырнадцатое число. После ужина в нашем классе
появился отделенный воспитатель Алникпоп и скомандовал:
- Встать!
С "Летописью" в руках торжественным, медленным шагом в класс вошел
Викниксор.
- Классное собрание четвертого отделения считаю открытым, - объявил он
и сел, положив толстую "Летопись" перед собой. - Александр Николаевич -
секретарь, я - председатель. Повестка дня следующая: первый вопрос -
перевыборы комиссий, второй - поведение класса и разряды и, наконец, текущие
дела.
Алникпоп отточил карандаш и сел писать протокол.
Без особого интереса мы начали выбирать хозяйственную комиссию, потом
санитарную комиссию, потом гардеробного старосту.
Кто с ужасом, кто с нетерпением, кто с надеждой - мы ждали следующего
акта этой церемонии.
- Поведение класса, - объявил Викниксор. И в наступившей тишине он стал
перелистывать страшные страницы "Летописи".
- Коллективных замечаний нет. Ага... Замечательно! Будем подсчитывать
индивидуальные.
И он начал читать вслух хорошие и плохие замечания, и каждое замечание
отделенный воспитатель Алникпоп отмечал плюсом или минусом в алфавитном
списке класса.
- Шестое число, - читал Викниксор. - "Тихиков добровольно вымыл
уборную"...
Отыскав фамилию Тихикова, Алникпоп поставил плюс.
- Дальше, - читал Викниксор. - "Николай Бессовестин после прогулки не
сдал кастелянше пальто". Верно, Бессовестин?
- Верно, - сознался Бессовестин.
Алникпоп вывел минус.
- Седьмое число. "Воспитанник Королев..." Это какой Королев? Из вашего
отделения или из первого?
- А что такое? - поинтересовался Кальмот.
- "Воспитанник Королев работал на кухне".
- Я! я! - закричал Кальмот. - Как же! Конечно, я...
- Извини, пожалуйста, - сказал Викниксор. - Я ошибся. Тут написано:
"Королев ругался на кухне".
- Ругался? - сказал Кальмот и почесал затылок. Мы засмеялись невесело и
неискренне, потому что у каждого на душе было очень скверно.
- Восьмое число, - читал Викниксор. - "Воспитанник Громоносцев
разговаривал в спальне". "Воспитанник Пантелеев опоздал к обеду"... Девятое
число. "Воспитанник Еонин намалевал отвратительную карикатуру на своего
наставника".
- Ложь! - воскликнул Японец.
- Еонин, - сказал Викниксор. - Будь осторожнее в выражениях. Это
замечание подписано Василием Петровичем Сапожниковым.
- Сапожников - негодяй!.. - закричал Японец.
Викниксор покраснел, вскочил, но сразу же сел и сказал негромко:
- Не надо истерики. У тебя всего одно замечание, и, по всей
вероятности, мы переведем тебя в третий разряд.
- Ладно, - сказал Японец, засияв и зашмыгав носом.
- Вообще, ребята, - сказал Викниксор, - у вас дела не так уж плохи.
Класс начинает заметно хорошеть. Например, десятого числа ни одного
замечания. Одиннадцатого одно: "Старолинский ушел, не спросившись, с урока".
Двенадцатого... Эге-ге-ге!..
Викниксор нахмурился, почесал переносицу и деревянным голосом стал
читать:
- "Воспитанник Еонин во время урока приклеил воспитателя к стулу,
причем оборвал костюм последнего".
Мы не успели ахнуть, как Викниксор перелистнул страницу и стал читать
дальше:
- "Воспитанник Воробьев подстрекал товарищей к хулиганству и
безобразию". "Воспитанник Офенбах мычал, делая вид, что сидит тихо".
"Воспитанник Джапаридзе рычал на уроке". "Воспитанник Пантелеев гудел".
"Воспитанник Финкельштейн гудел". "Воспитанник Еонин вскакивал и гудел
громче всех".
Викниксор остановился, перевел дух и сказал громко:
- Это что же такое?
Потом он опять перевернул страницу и продолжал декламировать страшным
голосом:
- "Воспитанник Громоносцев, слепив из бумаги твердую шишку, кинул ее в
воспитателя". "Воспитанник Старолинский кидался бумажными шишками".
"Воспитанник Офенбах нанес воспитателю увечье, при этом дико смеялся".
"Воспитанник Финкельштейн смеялся". "Воспитанник Еонин злорадно смеялся и
все время старался попасть воспитателю в рот". "Воспитанник Воробьев попал
воспитателю в рот". "Воспитанник Бессовестин кидался". "Воспитанник
Ельховский шумел". "Воспитанник Тихиков говорил гадости".
Викниксор читал и читал. Алникпоп не успевал ставить минусы. Мы сидели
холодные ко всему и были не в силах кричать, возмущаться, протестовать. Мы
ждали только, когда наступит конец этому подробному протокольному описанию
нашей бузы.
- "Воспитанник Еонин назвал воспитателя неприличным словом".
"Воспитанник Офенбах дважды выругался". "Воспитанник Воробьев издевался".
"Воспитанники четвертого отделения коллективно приклеили воспитателя к
стулу, после чего устроили нападение и нанесли тяжкие увечья,
сопровождавшиеся смехом и шутками". Что это такое? - повторил Викниксор и с
шумом захлопнул "Летопись". - Устраивать обструкции на уроках Сапожникова?!
Может ли быть что-нибудь безобразнее? Василий Петрович работает в школе
Достоевского целый месяц, и за это время у него не произошло ни одного
столкновения с воспитанниками. Это идеальный человек и педагог.
- Идеальный халдей! - закричал Японец.
- Тихоня!
- Жулик!
- Пройдоха! - закричали мы.
Надо было ожидать, что Викниксор рассердится, закричит, заставит нас
замолчать. Но он проговорил без гнева:
- Объясните, в чем дело?
Вышел Янкель.
- Расскажи, - сказал Викниксор, - что случилось?
- Видите ли, Виктор Николаевич, - начал Янкель, - Василий Петрович
действительно пробыл у нас в школе целый месяц, но за этот месяц он ровно ни
шиша не сделал.
- Выражайся точнее, - сказал Викниксор.
- Ни фига не сделал, - поправился Янкель. - На уроках он спал, и класс
что хотел, то и делал. Рисовать никого не учил. Даже краски и карандаши
никогда не приносил на урок. И вдруг на прошлой неделе он потребовал, чтобы
мы нарисовали его собственную персону.
- Что-о?! - удивился Викниксор.
И Янкель подробно рассказал историю с Японцем. Рассказывал он смешно, и
мы улыбались и хихикали.
- Прекрасно, - сказал Викниксор и защелкал себя по виску. - Но
все-таки, ребята, это решительно не дает вам права устраивать вакханалии,
подобные описанной здесь. - Викниксор похлопал по крышке "Летописи". - Весь
класс переводится в пятый разряд, - объявил он. - В субботу экскурсия вашего
класса в порт отменяется...
Мы взвыли:
- Виктор Николаевич! Несправедливо!
- Простите!
- Пожалуйста, Виктор Николаевич!
Викниксор поднял руку. Это обозначало: "Кончено! Разговор исчерпан".
Но тут, засверкав стеклами очков, выступил Александр Николаевич Попов,
наш отделенный воспитатель.
- Виктор Николаевич, - сказал он. - Довожу до вашего сведения, что
случаи, подобные этому, имели место и в других отделениях. Например, во
втором отделении Сапожников записал четырех воспитанников за отказ рисовать
его профиль. Третьего дня мне жаловался Володя Козлов из первого класса,
будто бы Сапожников грозил сослать его в Лавру - за это же самое, за отказ
рисовать профиль. Простите, но этот человек или ненормальный, или негодяй.
Викниксор насупился, помрачнел и барабанил по коленкоровой крышке
"Летописи". Уши его шевелились. Это случалось всегда, когда он чересчур
волновался.
- Прекрасно, - сказал наконец Викниксор. - Сапожников будет снят с
работы. С этой минуты он уже не числится больше в наших штатах. -
Побарабанив еще немного, Викниксор добавил: - Приговор отменяется.
Мы долго и дружно кричали "ура". Мы бесновались, вскакивали, хлопали в
ладоши и за неимением шапок подкидывали к потолку свои книги, тетради и
письменные принадлежности.
Наконец Викниксор поднял руку.
- Кончено. Разговор исчерпан.
В радужном, праздничном настроении мы приступили к "текущим делам".
Через два дня, в субботу, состоялась экскурсия на Канонерский остров.
Утром после чая мы строились во дворе в пары, когда в воротах показалась
величественная фигура Василия Петровича. Он приблизился к нам, улыбнулся и
дружелюбно поклонился.
- Здравствуйте, друзья мои, - сказал он.
- До свиданья, друг мой, - ответили мы.
Мы могли бы ответить иначе, покрепче, но поблизости стоял Алникпоп и
строго сверкал очками.
ГЕОГРАФИЯ С ИЗЮМОМ
Однажды в перемену к нам в класс ворвался третьеклассник Курочка.
- Ребята, послушайте, вы видели нового халдея?
- Нет, - сказали мы. - А что такое?
- Увидите, - засмеялся Курочка.
- А что такое? - поинтересовались мы. - Заика? Трехглазый? Двухголовый?
- Нет, - сказал Курочка. - Обжора.
- Ну-у, - разочарованно протянули мы. Потому что обжорство вовсе не
казалось нам интересным, достойным внимания качеством. Мы сами прекрасно и
даже мастерски умели есть. К сожалению, наши способности пропадали даром:
наш ежедневный паек стоил всего двадцать четыре копейки золотом и очень
легко умещался на самом дне самого мелкого желудка.
- Он у нас только что на уроке был, - продолжал Курочка. - Потеха!
- А что он преподает? - спросил Янкель.
- Что преподает? - переспросил Курочка. - А черт его знает. Ей-богу, не
знаю.
Курочка добился своего. Мы с любопытством стали ждать появления нового
халдея.
Он пришел к нам на четвертый урок.
Толстенный, бегемотообразный, он и без предупреждения развеселил бы
нас. А тут, после загадочных рассказов Курочки, мы просто покатились со
смеху.
- Наше вам! - прокричал Японец. - Наше вам, гиппопотам!..
Тряхнув двойным подбородком, новый халдей грузно опустился на стул,
который, как нам показалось, жалобно застонал под его десятипудовой тушей.
Лицо халдея лоснилось и улыбалось.
- Смеетесь? - сказал он. - Ну, смейтесь. После обеда хорошо посмеяться.
- Мы еще не обедали! - закричал Мамочка.
- Нет? - удивился толстяк. - А когда же вы обедаете?
- После ужина.
- Шутишь, - улыбнулся толстяк. - Ужин бывает вечером, а обед днем. - Он
хохотал вместе с нами.
- У нас, понимаете ли, свои обычаи, - сказал Цыган. - Представьте себе,
мы обедаем в три часа ночи.
- Ну? - удивился халдей и, нахмурившись, добавил: - Я ведь узнаю, ты
меня не обманешь...
- Почему вы такой толстый? - крикнул Горбушка.
- Толстый? - захохотал толстяк. - Это я-то толстый? Чепуха какая. Вот
лет семь-восемь тому назад я действительно был толстый. - Он ласково
погладил себя по животу. - Я тогда ел много.
- А сейчас?
- А сейчас мало. Сейчас я вот что ем каждый день. - Он придвинулся
вместе со столом и стулом поближе к нам и стал считать по пальцам: - Утром
четыре стакана чаю и два с половиной фунта ситного с изюмом.
- Так! - воскликнули мы.
- На завтрак одну или две котлетки, стакан молока и фунт ситного с
изюмом.
- Так, - сказали мы.
- На обед, разумеется, супчик какой-нибудь, жаркое картофельное, манная
каша, кофе и фунт-полтора ситного с изюмом.
- Так, - с завистью сказали мы.
- На ужин я пью чай и ем тот же проклятый ситный с изюмом. Перед сном
выпиваю молока и ситного съедаю... самое большее с фунт.
- Бедняга! - воскликнул Янкель. - Как же вы только живете? Голодаете
небось?
- Голодаю, - сознался халдей. - Если б я не голодал, я бы к вам в
преподаватели не нанялся.
- Кстати, - сказал Янкель. - А что вы будете у нас преподавать?
- Эту... - сказал толстяк. - Как ее... Географию.
Он усмехнулся, проглотил слюни и продолжал:
- Вот раньше, до революции, я ел... Это да! Меня во всех петербургских
кухмистерских знали. Не говоря уже про первоклассные рестораны - Кюба там,
Донон, Медведь, Палкин, Федоров. Приду, а уж по всем столикам: "Суриков
пришел!" Это я - Суриков... Моя фамилия. И не только гости, но и вся
прислуга в лицо помнила. Сяду за стол, а лакей: "Что прикажете, господин
Суриков?" - или: "Слушаю-с, господин Суриков". У Федорова даже блюдо особое
было - "беф Суриков". Вам это интересно? - внезапно спросил Суриков.
- Интересно! Интересно!
- Ну, так я вам еще расскажу. Расскажу, как я на пари поспорил с одним
сослуживцем в кухмистерской "Венеция" у Египетского моста. Поспорили мы на
масленице, кто больше блинов съест. Багров говорит, что он, а я утверждаю,
что я. И поспорили. И, как вы думаете, кто больше съел: я или Багров?
- Конечно, Багров! - закричал Янкель.
- Багров! - закричали мы.
- Багров? - воскликнул толстяк и подскочил на стуле. - Вы серьезно
думаете, что Багров?.. Так я вам вот что скажу: Багров съел четырнадцать
блинов, а я тридцать четыре... Это что, - перебил он самого себя. - Блины я
не очень люблю, от них пить хочется. А вот сосиски - знаете? - с капустой. Я
их съедаю без всякого спору, добровольно, по тридцать штук. В кухмистерской
"Лондон" - знаете? - на Вознесенском, я однажды съел восемнадцать или
девятнадцать порций жареной осетрины. В трактире - не помню названия - в
Коломенской части меня посетители бить хотели за то, что я все бутерброды с
буфета сожрал. В трактире "Бастилия"...
Толстяк раскраснелся, глаза его налились жиром и страшно сверкали. Мы
молча следили за выражением этих глаз. Странная злоба закипала в наших
сердцах. Мы сильно хотели есть, как всегда хотели, нас ожидал невеселый обед
из пшенного супа и гречневой размазни, а тут человек распространялся о
жареной осетрине, сосисках и ситнике с изюмом, которым мы угощали себя
только в мечтах, да и то с оглядкой.
- В трактире "Бастилия" на Васильевском острове я в девятьсот десятом
году сожрал целого поросенка с кашей. В Петергофе, кажется на вокзале, таким
же образом я съел целого жареного гуся. И после еще двух рябчиков съел. В
девятьсот четырнадцатом году в ресторане Носанова, угол Морской и Невского,
я съел на пари сотню устриц...
В класс вошел Викниксор. Толстяк оборвал себя на полуслове.
- Занимаетесь? - улыбнулся Викниксор.
- Занимаемся, - улыбнулся Суриков. - Интересуемся, кто чего знает.
Хорошие, между прочим, у вас ребята.
- Да-а, - сказал Викниксор неопределенно.
- Итак, - сказал Суриков. - Вот вы... - он обратился к Японцу. - Чего,
например, вы знаете по географии?
Японец встал и развязно прошел к доске.
- Знаю по географии очень много.
- Замечательно. Говорите.
- Вот, - сказал Японец, - Венеция находится у Египетского моста. Париж
находится угол Морской и Невского. Лондон - не знаю, где находится, -
кажется, в Коломенской части.
- Еонин! - воскликнул Викниксор, не замечая, как покраснел
преподаватель. - Ты забываешь, по-видимому, что я здесь и что тебе грозит
изолятор и пятый разряд.
- Нет, - возразил Японец. - Напрасно обижаете, Виктор Николаевич. Я
повторяю те сведения, которые сообщил нам в своей высоконаучной лекции
товарищ преподаватель.
Викниксор посмотрел на Сурикова. Тот долго сопел и пыхтел и наконец
выговорил:
- Я им рассказывал тут кое-что из своей жизни. А они, вероятно,
подумали, что это география. Так сказать, номером ошиблись.
- Вот, дети, - обратился он к нам. - Знайте: Лондон находится в Англии.
Так сказать, главный город.
Викниксор помрачнел, пожевал губами и хотел что-то сказать. Но тут
зазвенел звонок, и несчастный толстяк был избавлен от позора публичного
изгнания. Он ушел сам. Его не выгнали с треском, как выгоняли многих.
1931-1939
ПРИМЕЧАНИЯ
ШКИДСКИЕ РАССКАЗЫ
В своей первой книге Л.Пантелеев не исчерпал запаса впечатлений,
полученных за время пребывания в школе имени Достоевского.
ПОСЛЕДНИЕ ХАЛДЕИ
Над "Последними халдеями" - книгой об учителях Шкиды - писатель работал
в течение нескольких лет. В 1931 году в журнале "Еж", Э 21 были опубликованы
три очерка: "Банщица", "Графолог", "География с изюмом". В сборнике "Письмо
к президенту и другие рассказы" прибавились "Мадонна Канавская" ("Мисс
Кис-Кис"), "Маруся Федоровна" и "Травоядный дьякон". Рассказы "Господин
академик" и "Налетчик" появились в журнале "Костер (1939, Э 10). Впервые
полностью "Шкидские рассказы" опубликованы в книге "Повести и рассказы"
(М.-Л., Детгиз, 1939).
Г.Антонова, Е.Путилова
Алексей Иванович Пантелеев. Карлушкин фокус
---------------------------------------------------------------------
Леонид Пантелеев
Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
Л.: Дет. лит., 1983.
OCR & SpellCheck: Zmiy