Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
ль.
Не менее скверно в отношении обуви чувствовал себя и Спирька: на нем
были дамские башмаки на высоких, тоненьких каблуках. Благодаря этим башмакам
Спирька не ходил, а прыгал. Но во время побега ни тот, ни другой не обращали
внимания на обувь, а всецело были поглощены мыслью о том, как бы им
добраться до железнодорожной станции, а оттуда на каком-нибудь поезде
укатить в Одессу или в Киев.
- Как светло! Будто днем, - проговорил Рыжик.
- Это хорошо, что светло: дорогу видим, а в темноте заплутались бы.
- Это верно, - согласился Рыжик и остановился, чтобы поправить мешок,
болтавшийся у него за спиной.
Остановился и Спирька. Весенняя ночь благоговейно молчала; не слышно
было ни шороха, ни звука. Только по обеим сторонам шоссейной дороги, в
прорытых канавах, тихо журчали вешние воды, торопливо убегая в темную даль
уснувшей степи.
- Дай я понесу! - проговорил Спирька и протянул руку за мешком.
- Ничего, я не устал, - тяжело дыша, пробормотал Рыжик, отдавая Спирьке
мешок.
- Ну, теперь гайда вперед!.. Бояться нечего... - сказал Спирька и
первый зашагал, смешно подпрыгивая в высоких башмаках, точно он был на
ходулях.
За ним последовал и Санька, через силу поднимая тяжелые, облепленные
грязью сапожищи. Фигуры маленьких путников рельефно вырисовывались на
серебристом фоне лунной ночи. Они чувствовали это и часто с беспокойством
оглядывались. Но никто за ними, кроме луны, не следил, никто не следовал.
- А ежели нас не пустят, тогда что? - спросил Рыжик после долгого
молчания.
- Куда не пустят? - не понял Спирька.
- Да на машину-то?
- Чудак человек!.. Да рази же мы проситься станем? Мы крадучись войдем.
Понял? Залезем в товарный вагон и притаимся. А там куда хочет пусть машина
везет. Хочет - в Одессу, хочет - в Киев. Нам не все ли едино?
- Уж лучше бы в Одессу, - заметил Рыжик. - Мне Полфунта сказывал, что
Одесса - важнецкий город...
- Оно, конешно, город хороший: и море там, и богачи... Да вот как
машина... Слышишь? - вдруг прервал разговор Спирька и стал к чему-то
прислушиваться.
Остановился и Рыжик. Откуда-то издалека, где даль, окутанная синевой
небес, казалась темной бездной, вырвался резкий, сильный свист. Протяжный,
длительный, он прорезал спящую равнину, дерзко нарушил торжественное
безмолвие ночи и медленно замер на далеком краю серебристой степи.
- Слышал? - спросил Спирька и поднял к носу указательный палец. - Это,
братец, машина... Идем скорей!
Спустя немного впереди замелькали станционные огни. Беглецы прибавили
шагу.
- Стой, теперь надо потише! - командовал Спирька.
Рыжик увидал знакомый ему домик с красной крышей, рельсы и много
вагонов на колесах, но без дверей и окон.
- Глянь-кось, анбары какие стоят! - прошептал Санька.
- Тише звони!.. Это не анбары, а товарный поезд... Вот нам надо с
другой стороны обойти и поискать, нет ли порожнего вагона... Идем, только
тихо-тихо.
Беглецы затаили дыхание, согнулись в три погибели и медленно стали
обходить полотно дороги, на котором освещенный луною стоял товарный поезд.
Впереди вагонов тяжело дышал черный паровоз, и пар от его дыхания горячими
серыми фонтанами вырывался из-под колес и с шипеньем и свистом кружился по
обеим сторонам песчаного откоса.
- Митрий! - раздался в тишине ночи чей-то звонкий, молодой голос.
- Чего? - отозвался другой.
- Ведомость захвати! Я ее в служебном оставил.
- Сейчас.
Спирька и Рыжик стояли на теневой стороне поезда, у открытого вагона.
Когда раздался первый голос, мальчики прижались друг к другу и старались не
дышать. Они слышали, как чьи-то ноги, обутые в сапоги, зашуршали по песку.
Шаги становились явственней и, по-видимому, приближались.
"К нам идут", - одновременно промелькнула мысль у обоих беглецов; но
никто из них не промолвил ни слова. Они молча праздновали труса. А шаги
между тем приближались. Положение приятелей становилось опасным. Им пришлось
пережить несколько очень тяжелых минут. Но, на их счастье, человек прошел
мимо, по ту сторону поезда, и их не заметил. Беглецы даже слышали, как он
ворчал, идя вдоль вагонов.
- Ведомость подавай... Подумаешь, барин какой... Товарный обер...
Невелика шишка... - бормотал себе под нос неизвестный человек, проходя мимо
того вагона, за которым стояли беглецы.
Через две-три минуты человек прошел обратно и опять не заметил
прятавшихся оборвышей. Когда шаги его окончательно замерли вдали, приятели
вздохнули с облегчением и ожили. Теперь предстояло им решить самую трудную и
рискованную задачу: им нужно было влезть в тот самый вагон, перед которым
они стояли. Сделать это было нелегко. Вагон стоял на высоких рессорах, и до
пола его беглецы едва доставали поднятыми вверх руками. Дверь вагона, или,
вернее говоря, ставень был отодвинут в сторону, и ребятам, когда они
поднимались на цыпочках и задирали головы, видна была внутренность вагона.
Они даже заметили, что пол вагона был грязен и кое-где валялась солома. По
всей вероятности, в нем перевозили животных - коров и лошадей.
- Как же это мы устроимся? - сокрушенно промолвил Спирька, после того
как две попытки его взобраться в вагон окончились неудачей.
- А ты встань на меня, - посоветовал Рыжик, - и влезай первый, а потом
ты пальтишко снимешь, подержишь, а я поднимусь.
- Идет! - согласился Спирька и, недолго думая, приступил к делу.
Рыжик, как более сильный (Спирька убедился в его силе после борьбы,
которую они однажды затеяли в ночлежке), встал на четвереньки, а Вьюн
вскочил ему на спину; потом он, ухватившись за железный желоб, по которому
двигался ставень, подтянулся на мускулах и таким образом вскарабкался в
вагон. Вслед за Спирькой проник в вагон и Рыжик. Некоторое время они стояли
в углу вагона без движения, без звука. Вдруг опять послышались шаги. Беглецы
замерли. К ним подходили люди. Вот шаги затихли у самого вагона.
- Митрий, - услышали беглецы прежний голос, - закрывай вагоны.
- Сейчас, - послышался ответ, и к вагону, в котором находились
приятели, подошел кто-то.
Вслед за тем за стеной вагона запищало, заскрипело что-то, и ставень
задвигался вперед, закрывая собою широкое отверстие, через которое приятели
только что проникли в вагон. Не успели беглецы оглянуться, собраться с
мыслями, как они оказались запертыми и окутанными непроницаемым мраком.
Мальчики совсем растерялись и не знали, что делать. Как раз в это время
кто-то подал свисток, такой, как обыкновенно подают городовые. В ответ на
свисток раздался сильный и пронзительный голос паровоза, закончившийся
коротеньким присвистом, и вагон, в котором находились Спирька с Рыжиком,
вздрогнул, покачнулся и запрыгал по рельсам. Темнота в вагоне была
беспросветная, и это особенно пугало незадачливых пассажиров. Колеса между
тем сильнее застучали, и наконец их стук превратился в равномерную дробь.
Вдруг Рыжик заметил, что на одной из продольных стен вагона
образовывается щель. Через эту щель лунный свет упал на пол вагона в виде
узенькой серебристой ленточки.
- Смотри, открывается!.. - прошептал Рыжик, ухватившись за Спирьку.
Спирька молчал, ожидая, что будет дальше. А дальше случилось то, что
ставень вследствие сильного колебания вагона сам собой двинулся назад и
вскоре совсем ушел в сторону. В широкое отверстие вагона заглянул месяц, и
беглецы почувствовали себя храбрее. Поезд катил на всех парах. Приятели
долго следили за тем, как убегали телеграфные столбы, как, плавно кружась,
уходила земля, кое-где покрытая кусками талого снега, как за поездом не
торопясь следовала луна, и наконец они не выдержали и стали громко выражать
свои восторги, убедившись, что опасность миновала.
- Поехали! - первый закричал Рыжик.
- Пошла, гнедая! - взвизгнул Спирька.
И оба захохотали как безумные.
А поезд, извиваясь и дрожа, будто живое чудовище, мчался по широкой
равнине и частыми резкими криками пугал задумчивую тишину весенней ночи.
"VII"
"В ОДЕССЕ"
В вагоне беглецам было недурно. Они спали на соломе, и спали очень
долго. Поезд на каждой станции делал продолжительные остановки. Во время
стоянок приятели прекращали всякие разговоры и отодвигались в дальний
угол... Благодаря таким предосторожностям их никто ни разу не заметил.
Питались они хлебом и огурцами. Мешок, в котором была провизия, постепенно
уменьшался в объеме и наконец совсем опустел. Вскоре после того, как друзья
покончили с последним куском хлеба, их стала мучить сильная жажда.
- Ты пить хочешь? - спросил Рыжик у Спирьки.
- Страсть хочу как! - отвечал Спирька, у которого давно уже пересохло в
горле.
- Эх, когда же мы приедем?.. Вот надоело!.. - заныл Рыжик.
- Погоди, сейчас я взгляну.
Спирька встал, подошел к отверстию вагона и, сняв шапку, высунул
голову. Поезд быстро мчался вперед, стучал колесами и так вздрагивал, что
казалось, вот-вот вагоны слетят с полотна дороги и разобьются вдребезги.
- Санька, пойди сюда скорей!.. Глянь-кося!.. - радостно воскликнул
Спирька, повернув голову к Рыжику. - Город, брат, видать... Провалиться,
видать!..
Рыжик сорвался с места, подскочил к Спирьке и также выглянул из вагона.
Вдали, окутанный полупрозрачным сероватым дымом, вырисовывался огромный
белый город, окруженный высокими красными трубами. Поезд пошел тише. Город
только мелькнул на мгновение и снова исчез из виду. Вместо города приятели
увидали множество вагонов. Рельсы здесь были разбросаны на десятки путей, и
все пути во всю длину были заняты товарными вагонами да паровозами. Поезд
врезался в это царство вагонов и замедлил ход. Залязгали цепи, раздались
свистки, и поезд, точно ударившись о что-то, остановился. Поезд прибыл на
станцию "Одесса-Товарная". До города оставалось еще добрых три версты.
- Давай вылезем, а то заприметят - беда будет, - сказал Спирька.
- А куда мы пойдем? - шепотом спросил Рыжик.
- Известно куда - в город. Чай, видал ты его?
- Я не про то... А ежели нас увидят?
- Когда?
- А вот когда вылезем.
- Ну так что ж? Пусть глядят на нас, мы за это денег не возьмем... Эх
ты, чудак человек!.. Вылезай вот скорей... - добавил Спирька и прыгнул на
полотно дороги.
Рыжик немедленно последовал за ним. Через несколько минут приятели
стояли у водокачки и, жадно припав губами к черным железным трубкам, из
которых лилась холодная чистая вода, пили, что называется, до отвала, до
изнеможения.
Неподалеку стояла группа биндюжников* и добродушно посмеивалась, глядя
на маленьких оборвышей.
______________
* Биндюжники - ломовые извозчики.
- Гляди-ка, какие Родоканаки* экстренной машиной по шпалам прикатили! -
проговорил один из биндюжников, указывая на Спирьку и Рыжика.
______________
* Родоканаки - известные в то время в Одессе греки-миллионеры. (Примеч.
автора.)
- Это не Родоканаки, а жуликанаки, - заметил другой возчик и громко
засмеялся.
Приятели напились и отошли прочь от водокачки. На насмешки возчиков они
не обратили никакого внимания. Долго шли они, путаясь между вагонами,
рельсами и стрелками, пока наконец не выбрались из этого железнодорожного
лабиринта. Вот тут только они увидали Одессу и прибавили шагу.
Было около пяти часов пополудни. Погода стояла великолепная. Солнце,
уходя на запад, прощальными лучами озаряло белевший вдали обширный город.
Южный теплый ветер, пробегая мимо, ласкал и манил куда-то маленьких
оборванных путешественников.
- Вот она, Одесса-то, где!.. - воскликнул Рыжик, когда они вышли на
ровное место.
- Да, это Одесса, а не Киев, потому Киев на горе стоит, - заметил
Спирька и добавил: - Теперь, брат, не зевай, идем скорей!.. Постреляем,
покуда светло, а там и жить начнем.
- Идет! - весело и добро откликнулся Рыжик, и приятели смело двинулись
вперед.
Громадный город, с его шумом, давкой и оживлением, поразил и ошеломил
маленьких бродяг. Широкие ровные улицы, вымощенные каменными плитками,
высокие дома с балконами, длинные аллеи вдоль просторных тротуаров,
зеркальные окна магазинов, нарядная, богатая толпа, стукотня, говор и грохот
экипажей - все это до того заинтересовало ребят, что они совершенно забыли,
где они и для чего сюда явились. Им и в голову не приходило, что они,
оборванные и грязные, обращают на себя всеобщее внимание и что многие из
публики поглядывают на них не то с сожалением, не то с чувством
брезгливости.
В особенности брезгливо отстранялись от них дамы, боясь, чтобы ватные
лохмотья оборвышей не прикоснулись к их дорогим весенним нарядам. Приятели,
будучи уверены, что они имеют право ходить по улицам, смело шагали вдоль
тротуаров, громко делясь своими восторгами и впечатлениями.
- Глянь-кося, - указывая пальцем на цилиндр одного молодого человека,
проходившего мимо, воскликнул Спирька, - шапка-то какая: не то ведро, не то
тумба!
- Гляди, фургон какой! - кричал Санька, указывая на омнибус.
- Погоди, сейчас подкую вон того барина, - сказал Спирька, и, подскочив
к богато одетому мужчине, он сдернул с себя шапку, согнулся в три погибели
и, протянув руку, затянул хорошо знакомую ему песню: "Благодетели
милостивые! Подайте христа ради сироте круглому... Христьяне
православные..."
Мужчина не дал докончить Спирьке и сунул ему в руку двугривенный. Вьюн,
увидав монету, в восторге подскочил к Рыжику и воскликнул:
- Глянь-кось, сколько отвалил! Вот так почин!..
- И я стрелять буду! - решительно заявил Рыжик.
- И отлично сделаешь, - одобрил Спирька. - Идем дальше!
Они вышли на главную улицу, на Дерибасовскую, и... ахнули от изумления.
Такая роскошь, такой блеск, такое богатство никогда и во сне им не снились!
На время они даже и нищенствовать забыли. Они шли по тротуару, где сплошной
массой двигалась нарядная, праздная публика. Рыжик в своих тяжелых сапогах,
огромных и серых от засохшей на них грязи, не раз наступал на платья дам, за
что его награждали злобными взглядами и нелестными словечками. Рыжику это
шествие, теснота и давка надоели очень скоро.
- Пойдем на середку, - обратился он к Спирьке, - здесь господа
толкаются. Ну их!..
- Идем, мне все едино, - согласился Вьюн.
Приятели вышли на середину улицы. Но не успели они сделать несколько
шагов, как их увидал стоявший на посту городовой, высокий, полный, с
горизонтально лежащими темными усами.
- Вы чего сюда затесались?.. Вон отсюда!.. - зарычал на них блюститель
порядка, надув щеки и сверкая глазами.
Неожиданно появившийся городовой насмерть перепугал маленьких
оборвышей. Охваченные паникой, они быстро повернули назад и со всех ног
бросились бежать, держась середины улицы.
- Бере-гись!.. - вдруг гаркнул на них бородатый кучер, и, как вихрь,
промчалась мимо ребят пара рысаков, запряженных в шикарную коляску, в
которой сидела дама в огромной шляпе с дрожащим красным пером и крохотная
беленькая собачка.
Крик сытого кучера, точно удар кнута, ожег приятелей, и они, как
ошпаренные, отскочили в сторону. Но там на них крикнул другой кучер,
мчавшийся с противоположной стороны. Мальчики окончательно растерялись и
снова бросились бежать посередине улицы, пока опять не наткнулись на
городового.
- А!! - разинул рот городовой.
Но оборвыши не дали ему окончить и в ужасе повернули назад.
Спирька с Рыжиком очутились в положении кур, забредших в чужой огород.
Дети гонятся за ними, кричат им: "Киш, киш!..", а обезумевшие от страха куры
мечутся по засеянным грядкам, не находя выхода.
Наконец один городовой сжалился над ними и указал им, куда идти. Долго
шли они по улицам Одессы, тщетно отыскивая глазами такое место или такое
заведение, куда они могли бы зайти поесть, попить и переночевать. Но, к
великому их огорчению, по обеим сторонам улиц, по которым они проходили,
гордо возвышались каменные громады, ярко сверкали окна магазинов, а на
панелях разгуливали все богачи, до того нарядные, до того важные, что
оборвыши не осмеливались близко подходить даже к тротуарам. У Рыжика впервые
шевельнулось неприязненное чувство к нарядной толпе. "Ишь, они какие, -
думал он, поглядывая исподлобья на публику, - весь город себе забрали..."
Спирька думал только об одном: как бы найти подходящий трактир. Во рту
у него за щекой лежал двугривенный, который очень бодрил мальчика. Его
только смущала роскошь одесских улиц. Он уже готов был подумать, что Одесса
- город богачей, как вдруг они повернули на Базарную улицу, и радостная
улыбка озарила лица мальчиков. Они увидали бедняков и несказанно
обрадовались. Дома и здесь были большие, каменные, но публика была совсем
иная. Здесь народ не чванился, а держал себя свободно, громко разговаривал и
даже песни пел.
Местная публика как нельзя лучше пришлась по душе Рыжику и Спирьке. Оба
они были рады тому, что в Одессе живут не одни только богачи. В большой
восторг пришли они от оборванных и грязных детей, которыми базарная площадь
кишмя кишела.
- Гляди, сколько нашего брата здесь, - указывая на маленьких оборвышей,
проговорил Рыжик.
- И отлично, хорошо: стало быть, и мы тут панами будем, - довольным
тоном сказал Спирька.
- Пироги горячие! Пироги! - раздался вблизи приятелей звонкий бабий
голос.
Спирька с Рыжиком молча перекинулись взглядом, улыбнулись и купили у
бабы пару горячих пирогов с печенкой. С волчьей жадностью уничтожали
приятели пироги, находя их замечательно вкусными, несмотря на то что от
пирогов не совсем-то важно и приятно пахло, а от остывшего во рту сала
прилипал язык к небу.
Базарная площадь была со всех сторон окружена трактирами, питейными
домами, ресторациями и другими подобными заведениями. Когда открывалась
дверь любого из этих заведений, на площадь врывался шум пьяных голосов.
Иногда из открытой двери трактира, точно неодушевленный предмет,
выволакивали пьяного.
Спирьку, как более опытного и знающего, потянуло к трактиру.
- Пойдем, слышь, в трактир, - сказал он Рыжику, - там чайку попьем и о
ночлеге разузнаем...
Рыжик охотно согласился на предложение товарища, и оба приятеля спустя
немного времени сидели в трактире "Белый орел" и пили чай. На чистую
половину, где столы были покрыты белыми скатертями, их не пустили.
Мальчишка-половой в белых штанах, с грязной тряпкой вместо салфетки через
плечо, увидав Спирьку и Рыжика, подлетел к ним, усадил их за единственно
незанятый столик подле дверей и, назвав их помещиками, спросил, что им
угодно.
- Чаю! - коротко ответил Спирька и заранее отдал последние два пятака,
которые остались от двугривенного после пирогов.
Половой схватил деньги и, как вихрь, умчался куда-то. Спирька успел
только разглядеть его затылок, на котором лоснились густо вымазанные маслом
русые волосы, подстриженные в скобку.
Грязная половина трактира, в которой сидели приятели, была битком
набита оборванцами. Среди посетителей положительно не было ни одного
человека, мало-мальски прилично одетого. На всех здесь висели грязные,
бесформенные лохмотья. В трактире пили чай, но больше всего водку. Среди
посетителей были женщины